Кз⁠⁠

Турникет метро показал Шишкину жалкие остатки на проездном, на пять-шесть раз. И не пополнить, неоткуда пополнять, как у Цоя теперь: время есть, а денег нет.

Вагон пустой: станция "Простых Ветеранов" конечная, время обеденное. Шишкин развалился на сиденье, уложил голову на поручень, подложил под щёку редкую бороду. Чтобы задремать побыстрее, стал вспоминать приятное. Как спокойно, с едкой улыбочкой, посылает тупую клиентку, как кошачьим движением сбрасывает на пол распечатки с её очередными правками, а те летят и падают, летят и падают. Как раскланивается с багровым начальником. Как Зина, милая рыжая Зина, догоняет его в коридоре, называет героем, восторженно целует, он ведёт её в пустующий соседний офис, бросает, горячую, на холодный кожаный диван… Ладно, про Зину выдумал, сидела как и все, с раскрытым ртом.

Время есть, денег нет.

Входили и выходили разные бабки, косились, что место не уступает – пусть. У них пенсия, они обедают каждый день, у них сил полно, раз в метро стоя едут, у них зёрна кофе не на донышке, полны их кофейные упаковки, пузаты их начищенные самовары.

От метро "Сонная площадь" чесал с километр, сверялся с адресом, быстро нашёл нужную парадную. Потопал тяжёлыми ботинками по мрамору старого фонда. Приятный гулкий звук. Постучал в высокую деревянную дверь. Другой приятный звук. Глухой, требовательный, как барабанная бочка. Открыл Нопкин:

– Здорово, Шишкин! – Руку потянул.

Тот уже с интересом рассматривал интерьер коридора, нопкинские пальцы потряс не глядя.

– Да уж… Золото, лепнина и вензеля... – Шишкин потрогал ядовито-фиолетовые велюровые обои, отдёрнул руку, поморщился. – Того гляди из сортира Людовик Шестнадцатый выскочит, шнуруя кальсоны.

– С туалетом почти угадал, загляни.

За дверью с короной возвышался оформленный под трон унитаз, рядом с ним гипсовая фигура льва, зверь держал в зубах рулон бумаги. Стены обиты красным бархатом.

– И это можно сдать? – удивился Шишкин. – Небось, ещё и дорого?

– Так контингент какой, Сонный рынок рядом. На районе такое модно.

После отправились на кухню, включили свет: по столу и шкафчикам, среди рюшечек и завитков, забегали тараканы.

– Мерзость, – выдохнул Шишкин.

– Беда… – вздохнул Нопкин.

Тараканы разбежались, Нопкин по-хозяйски принялся раскрывать дверцы и выдвигать ящики. Шишкин уселся за стол, ноги положил на табурет, длинные пальцы запустил в вазу с леденцами.

– Конфетки не трогай, – предупредил Нопкин. – Это от фирмы, наша забота о клиентах.

– Я сладкое не люблю. Там просто таракан, в вазе.

– А… Таракана убери. Хочешь? – Нопкин потряс остатками кофе и пачкой сухариков. – От прошлых жильцов осталось. У нас полчаса есть.

– Растворимый? Фу-у… Фу. Наливай, ладно.

– Сливки разовые нашёл, добавить?

– Не-не, чёрный, без сахара и покрепче.

Пару минут пили молча, потом Шишкин поинтересовался:

– Нопкин, как риелтору тебе сколько платят? Хоть примерно? А то, тут такое дело…

– Извини, – перебил Нопкин, – хоть ты без работы, но к нам позвать не могу. Клиенты, понимаешь? К ним подход, уважение. А ты грубишь, троллишь. Что? Не кривись, так и есть. Давай как сегодня, буду звонить по необходимости, окей?

Шишкин молчал, двигал острыми скулами, ногами покачивал табурет. Нопкин нарушил тишину:

– Как «Борода твоей матери», играете ещё?

– Не, ушёл. Пацаны в плане музыки не волокут. Спорили со мной постоянно, хотя понятно же, что я прав. Да и как люди дрянь.

– И с кем теперь играешь?

– Один. Пока время есть, решил музыку делать. Зацени. Сегодня всю ночь писал, не спал.

Шишкин включил запись с телефона, протянул товарищу грохочущие наушники. Нопкин зажмурился:

– Тяжеляк! Значит, это лесопилка… Жужжит пила, тарахтит дизель… Вижу… Так… Рабочий угодил под диск: хрипит, визжит, всюду кровища... – Нопкин с улыбкой отдал наушник. – По, моему, говно.

– Да ты… – начал было задыхаться Шишкин, но в дверь постучали.

– По местам! – скомандовал Нопкин. – Заходишь первым и...

– Помню, не ссы!

На пороге поздоровались с мужиком, обладателем густых тягучих усов, и женщиной в платке. За усы хотелось подержаться.

– Пройдёмте в гостиную, вот сюда, – завёл шарманку Нопкин. – Здесь нас встречает французский королевский стиль а-ля Людовик Шестнадцатый…

Шишкин же отправился в туалет, он же тронный зал, разгонять тараканов.

– Шу! Шу! Пошли, твари!

Он размахивал руками над бачком, пальцами шебуршал за трубами, топал ботинками по углам. Тараканы прятались, Нопкин подходил ближе:

– Сейчас заглянем в санузел, уверяю, он вас приятно удивит!

Шишкин бочком вышел из туалета и перетёк в ванную. Там всё повторилось:

– Шу! Шу! С-с-суки! Ну-ка!

За дверью звучал подхалим Нопкин:

– Теперь ваша прекрасная ванная комната!

Шишкин по стеночке перебрался из ванной на кухню.

Терпения тараканов хватало на несколько минут, поэтому кухня снова кишела. Даже Шишкин завидовал их наглости. Он работал и работал, время было. Предусмотрительный Нопкин из ванной повёл гостей в спальню, где тараканам делать нечего, они же не спят никогда.

– И, напоследок, кухня! Пожалуйста, конфетки для клиентов, угощайтесь! Вы только посмотрите… – Нопкин сочился мёдом, как пахлава. Женщина ошалело вертела головой. У мужика блестело золото из-под усов – доволен. Ещё бы, королевский стиль.

Вскоре наниматели отправились в офис, подписывать документы. Нопкин остался немного прибраться, Шишкин ждал его в гулкой парадной. Ударил ботинком в пол – боу-оу-оу, мраморное эхо унеслось по лестницам до чердака и вернулось с криком: «Харэ там топтать, слышь, бля!» Шишкина, как приезжего, удивляла эта петербуржская парадность и мраморность, особенно на контрасте с проживающими. Питер – это когда в туалете лев в бархате, а на кухне тараканы.

Появился Нопкин, карманы набиты конфетками, в руке канделябр – украл.

– Ну что, – начал довольно, – дело сделано! В какой валюте предпочитаешь зарплату?

– Давай шавухой.

– Отличный выбор! Возле рынка – лучшая в городе!

***

На маленьком пластмассовом столике, среди жирных салфеток, пакетов, одноразовых тарелок и дрянного кофе в пластике, начищенный медный канделябр смотрелся неуместно, хотя и не без питерского шика. Косились бородатые завсегдатаи.

– У нас же не романтическое свидание, – не выдержал Шишкин, – убери ты этот дилдак!

– Шишкин, ты зачем такой едкий? Как дихлофос! – обиделся Нопкин, но канделябр спрятал. И сразу, без прелюдий:

– Продай мне «кэ»!

– Ты опять?

– Опять. Мне надо.

– А мне?

– А что тебе? Был Шишкин, будешь Шишин. Тебе не пофиг?

– Шишин какой-то… – бурчал Шишкин. – Шишин… Тебе самому «кэ» зачем?

– Не догоняешь? – уставился Нопкин. – Я – Нопкин, сечёшь? Тупо мне без «кэ».

Раньше Шишкин сразу товарища посылал, теперь задумался. На деньги Нопкина можно будет несколько месяцев жить, если скромно. Подождать с работой. Писать музыку. Да и просто выспаться, наконец. Кофе купить.

– Ты молодец, что задумался, – дожимал обрадованный Нопкин, – чего их жалеть-то, буквы? Вот, и договор у меня с собой. Деньги переведу хоть сейчас. Соглашайся! Ну, давай, ну? Дава-ай!

Бородатые завсегдатаи снова обернулись на них, Нопкин притих, зашептал. Шишкину стала неприятна эта сцена, эти нопкинские унижения, как в детстве, в школе. И деньги нужны…

– Хорошо, давай договор свой. Дождался.

Нопкин чуть в ладоши не захлопал.

– Канделябр тоже давай.

– Чего это?

– А то морда у тебя слишком довольная.

***

…Шишин никак не мог проснуться до конца. В полудрёме он вставал с кровати уже днём, готовил и ел, или сразу ел, или, пошатываясь от усталости, шёл в магазин, но потом всё равно обязательно ел, после еды ложился в кровать и снова засыпал, целиком и полностью. Сны скакали, разбегались, дурили Шишина. Он плохо понимал, спит он вот прямо сейчас, снятся ли ему эти полки с крупами, овощами, макаронами и прочим питанием, или снова закончилась в квартире еда, и ноги сами принесли его в ближайший магазин, и руки сами оплатили продукты. Во сне он варил цистерны каш и овощей, танкеры супов, жарил футбольные поля котлет и картошки.

Сквозь дремоту Шишин чувствовал перемену: жесткая и острая «кэ» больше не колола мягкие «шэ» и «и», они сближались, пустота между ними постепенно затягивалась, только зудела чуть, и хотелось просто трогать ее, как что-то непривычное, как языком трогают люди новую дыру между зубами.

Часто снилось детство, школа, детский сад, снился мальчик Паша, который вроде бы он сам, но не совсем. И мать звала обедать Пашу, и Шишин к холодильнику вставал и ел всё то, что мама наготовила сегодня, её едой набитый холодильник снился, а может сам он это с вечера готовил, глаза приклеились от сна, не разглядеть. Во сне явился одноклассник Петя Нопкин, они за дом ушли, играть в овраге, макушки скрылись их в тумане и пропали, а матери испугано кричали с края ямы:

– Петруша!

– Паша!

И эхо из оврага отвечало:

– Уша!

– Аша!

И матери старались:

– Идите, ужин стынет!

А из оврага:

– Нет!

И тишина…

***

Проснувшись утром после одиннадцати, Шишин обнаружил, что он у себя в постели обнимает непонятный металлический предмет. Он понимал, что эта штука – не просто штука. Она важна, важна как отправная точка. Шишин силился, моргал и тёр виски до озарения: кан-де-лябр! За канделябром, как за иголкой, потянулась ниточка воспоминаний и Шишин осознал: он – Шишин, он продал «кэ». Однако эмоций от этого факта не испытал.

Паша потянулся в кровати, встал, направился на кухню. Идти было странно, с каждым шагом ощущалось не то. Вроде всё привычно, но как-то не совсем. Шаг. Остановка. Что-то… Шаг. Вот сейчас… Потом понял: пятка опускалась на пол, а тело вибрировало. Даже не всё тело, а конкретно живот. Жир дрожал при ходьбе и с непривычки сбивал с толку. Шишин с удивлением ощупал складки под пупком и пощипал бока над трусами.

На кухне полноценно позавтракал, заварил кофе. Понюхал. Отхлебнул. Поморщился. Добавил молоко и сахар. Не торопясь попил.

Заглянул в телефон и удивился: пять дней не читал сообщений, пять дней не брал смарт в руки. Куда они делись, эти дни? Да неважно.

Сообщения от Пети:

«Помоги с квартирой» и адрес.

«Ты где? Приедешь завтра?»

«Да или нет, уже сегодня надо?!»

Шишин ответил: «да» и начал заранее собираться. Почистил зубы. Умылся – мешали волосы на лице. Оно стало мягкое и округлое, а борода осталась колючая и непонятно зачем. Сбрил.

Рубашка давит на живот, пусть будет футболка. Штаны жмут ещё сильнее, лучше расстегнуть. Ботинки оказались тяжелыми и не шли – сменил на кроссовки. И обязательно шапку, вдруг ветер. И поесть перед уходом.

Обед был ещё полноценнее завтрака.

***

Паша без проблем добрался до «Лошади Александра Невского", зашёл в нужную парадную. Кроссовки тихонько зашелестели по гулкому мрамору. Вот и нужная дверь – дзынь, дзынь. Стучать не стал, не потревожить бы соседей.

Открыли быстро, ждали:

– Шишин! Паша!

– Нопкинк! Петя!

– Какой ты, не узнать! Ну, заходи!

Паша зашёл и огляделся. Мило. Французский деревенский стиль. Прованс. Покой и пастораль. Пасту́шки, завитушки, гобелены, пастельные тона.

– Пошли скорей на кухню, такое покажу, ты офигеешь! – тащил буквально Нопкинк.

Бегом дошли и оба, дверь разинув, застыли перед кухней в коридоре. Нопкинк на Шишина косился: «Ну? Что я говорил?»

На кухне жила маленькая коза. У окна розовый лоток с чёрными шариками, стожок травы. У козы большой розовый бант.

– Знаешь, что это? – не унимался Петя.

– Коза?

– Ты дверь не разевай, а то в гостиную уйдёт диван топтать. Закрой. Садись. Это, внимание, не просто коза, а дизайнерская коза! Сдаётся вместе с квартирой, как часть интерьера! Дизайнерша говорит – идеальное попадание в стиль. Ну?

– Мило.

– Мило? Паша, ты в себе вообще? Это всё, что ты хочешь сказать – мило?

– Но так и есть.

Нопкинк насторожено оглядел товарища.

Шишин же следил за парой тараканов, те навострили усы в сторону чёрных шариков.

– Я тоже изменился, – признался Петя. – Как «кэ» добавил – клиенты так и попёрли. Во-первых, звучит: Нопкинк! Есть иностранный флёр, а европейцу у наших доверия всегда больше, чем своему. Во-вторых, перед такой фамилией хочется добавить «господин». Деловая хватка теперь волчья! Палец в рот мне не клади, по локоть – хрусть, и поминай как звали!

Шишин покивал, чтоб не обидеть. В дверь постучали.

– Ну, по местам! Как в прошлый раз!

Пришла пара с ребёнком. Пара как пара, милые, ребёнок – девочка.

– Стиль «Прованс» повеет французской свежестью на будни наших квартирантов… – задекламировал Нопкинк нараспев.

Шишин зашёл в туалет, но тараканов там не встретил. Перебрался в ванную. Под раковиной нашёлся один, Шишин шикнул, тот спрятался.

«Не густо таракашек», – решил Паша и пошёл к козе.

Там набежало по углам. Ещё трое отправились к раковине попить. Шишин с интересом их наблюдал.

Тем временем из ванной детский голос вскрикнул:

– Тараканчик! Та-ра-ка-ни-ще!

– Где? – перебил удивлённый нопкинкикий голос. – Показалось, деточка!

Паша решил, что пора. Он затопал мягкими кроссовками по углам, помахал руками над теми, на раковине, но, что удивительно, тараканы Шишина игнорировали. Казалось даже, что их выползло ещё больше, посмотреть на представление.

– Шо! Шо! Пошёл! – шипел Шишин.

Тараканы бегали, кружились, но не прятались. Один и вовсе встал на месте, нагло нацелил на Шишина усы. Раздавить бы наглеца, а жалко.

– Теперь на кухню! – подал голос Нопкинк. – Не скрою, вас ждёт сюрприз!

Семья вошла, уставилась на козу. Петя принялся объяснять, нахваливать, но его перебили:

– Тут же полно тараканов!

– Да где? – Нопкинк оглядывался вокруг и разводил руками. – Не вижу, где?

Ненужная комедия, только слепой не заметил бы насекомого мельтешения. Тараканы носились по кухне, а один гордо стоял, выпятив усы, как бы показывая: я здесь Т'Аракан, а вы прочие.

Непривычные арендаторы смотрели на насекомых с ужасом, как на вестников Апокалипсиса. Будто это кара божья, будто здесь не тараканы, а саранча налетела, чума набубонилась, и рогатый сатана предстал в розовом банте. Не дожидаясь дождя из лягушек, под блеяние напуганной сатаны, семья с причитаниями отступила к выходу.

– Это тоже задумка нашего дизайнера – оригинальные дизайнерские тараканы, – лепетал Нопкинк, но его уже никто не слушал.

***

Шишин выбрал кондитерскую в торговом центре, сели там. Он заказал какао и пирожных, Пете – кофе.

– Как же так! – сокрушался Нопкинк. – Ну что ж ты…

Шишин только пожимал плечами и улыбался по-джокондовски из-под какао-усов.

Как ни странно, Петю эта улыбка успокоила. Подумаешь, не сдал – другим сдаст. Он же Нопкинк, ему всё по плечу.

– Как сам вообще? – отвлёк вопросом Пашу от пирожного.

– Не ясно. Всё какое-то… Новое. И по ощущениям и вообще… Наблюдаю. Познаю.

– Как музыка, пишешь?

– Пока ищу.

– Что?

– Не знаю.

Шишин снова улыбнулся, извинился и пошёл помыть руки от сладкого крема.

Нопкинк смотрел ему в след с жалостью. Шишкин был колючий, едкий, резкий, худой, сплошь углы и локти, Петя даже скучал по нему. Немного.

А этот – Шишин. Па-ша Ши-шин. Как хомячёк пошуршал, шу-шу-шу, мягенький, кругленький, улыбнулся, в норку забился, всё у него мило и приятно. Какао пьёт.

Нопкинк подумал: если бы знать, что так получится, стал бы просить у Паши его «кэ»? Он так и этак повертел вопрос в голове и решил, что спокойней на него не отвечать.

Выпил кофе.

Куснул пирожное.

Шишина не было.

Да что с ним, с этим, такое?

Отравился искать в туалет, за дверью его встретила мелодия, известная каждому, кто хоть раз посещал туалеты в торговых центрах. Нопкинк прошёл дальше и замер. Молча уставился: между кабинками и раковинами, с блаженным лицом, откинув голову к потолку, покачивая плечами и бёдрами, волной изгибая руки, шурша кроссовками по кафелю, танцевал совершенно счастливый Шишин.

– Нашёл! – Он плавно повернулся к Нопкинку. – Нашёл!