Контракт⁠⁠

Части: 1, 2, 3, 4,

5.

Лес встретил его глухим, почти нетронутым снежным саваном. И это стало неприятной неожиданностью. Зима, изъеденная оттепелями, словно бросила сюда все оставшиеся силы. В городе снег растаял ещё в феврале, но здесь сугробы были повсюду. Они подпирали стволы, уверенно цепляясь за корни белесыми когтями.

Семён съехал с асфальта у старого, покосившегося указателя «дер. Гребёнки». Грунтовка вилась змеёй, утопая в чёрной пасти леса, который мрачной стеной, почти сливаясь с ночным небом, тянулся бесконечно далеко как в левую, так и в правую сторону. Фары выхватывали из тьмы корявые ветви — казалось, деревья тянули к машине руки с обглоданными суставами. Дорога дышала: колдобины хлюпали талой жижей, мёрзлая колея скрипела, как стиснутые зубы. «Нива» кренилась, подвывая трансмиссией, а свет фар метался и бился среди чёрных стволов, будто пытаясь освободиться от подступающей со всех сторон тесноты.

Магнитола окончательно потеряла волну станции и теперь выдавала вместо музыки лишь раздражающий треск. Пришлось ее выключить.

Он ехал, вгрызаясь в лесной массив, с упорством и отчаянием безумца забираясь все глубже. Чем дальше, тем чаще попадался упавший на дорогу валежник. Стволы целиком или их фрагменты торчали из снега обугленными костями, мешая нормально проехать. Семен смог дважды объехать подобные препятствия, на третий раз полез наружу. После теплого салона "Нивы" на улице было как-то особенно мерзко. Стылый ветер впился в щёки, тяжёлый от влаги снег набился в ботинки, превратив ступни в заледеневшие, утратившие чувствительность ходули. Сухой ствол ёлки, облезлый, как скелет рыбы, оставил крупную занозу в ладони. Семён потратил минут десять вынимая ее, высасывая из раны кровь и сплёвывая розовую слюну в темноту ночи. Ругался негромко, словно боясь, что его кто-то сможет услышать. В лесу было темно, холодно и страшно.

«А ведь здесь еще и копать придётся!», — мелькнуло у него в голове, и живот свело судорогой тошноты. Земля-то под снегом — мерзлая. Каменная. Непреступная как гробовая крышка.

Он поехал дальше, мечтая о том, чтобы все поскорее закончилось, а лес молча смыкался за ним, превращаясь в большую ледяную ловушку.

Семён заглушил двигатель, и тишина навалилась мгновенно — тяжёлая, густая, будто снег, который забил все вокруг, проникнув даже в салон и набившись в уши. Дальше проезда не было. Фары впились в тьму, освещая поваленных исполинов: корни рухнувших деревьев торчали вверх, словно мёртвые руки с скрюченными от боли пальцами. Выворотни. Каждый — размером с часовню. Черная облезлая кора на порванных мертвых жгутах корневищ напоминала покрытую плесенью, потрескавшуюся штукатурку...

«Мрачное местечко,» – подумал Семен. «И приметное.»

Даже здесь, в глухомани, природа ставила памятники. Только не совсем понятно кому — жертвам или палачам?

Семен завёл машину, немного поманеврировал, выставляя ее так, чтобы свет фар светил туда, куда ему было нужно – на неширокую прогалину, что тянулась с пригорка, теряясь где-то там внизу в черной гуще леса. Там, почти на границе света, он сразу приметил подходящее место для будущего захоронения – ель-страж с когтистыми, разлапистыми ветвями и рядом две берёзы-сестрицы, белые стволы которых в синеватом свете фар казались торчащими из снега огромными обглоданными костями. Снег там местами стаял — чёрные проплешины земли зияли, как провалы в иной мир.

Семен заглушил двигатель. Оставив фары включёнными, он выбрался из салона. Обойдя машину, открыл дверцу багажника. Замер, уставившись на ковер. Мрачно прошептал себе под нос:

– Довёз. Осталась сущая ерунда – выкопать могилу.

В багажнике имелась небольшая саперная лопатка. Он возил ее с собой постоянно, и она не раз выручала его, когда грязь или снег вдруг становились для старенькой «Нивы» непреодолимым препятствием.

Ковёр с телом вытаскивал рывками, словно вытягивал из машины собственные внутренности. Положил его на землю, в снег, дрожащими пальцами начал распутывать узлы. Шпагат скрипел, как натянутая струна, готовый в любой момент лопнуть.

Лицо Ларисы в свете фар было белее лунного диска. Глаза запали, под ними пролегли глубокие тени. Щеки ввалились, уголки чувственных губ опустились, сделав лицо более строгим, даже злым.

Семен не разбирался в медицине и не знал, как должен выглядеть труп человека по истечению почти восьми часов после смерти. Должны ли появиться трупные пятна, и какова стадия трупного окоченения мышц. В какой-то степени Семену везло – он до сегодняшнего дня не разу не сталкивался с покойниками так близко. Бог, как говорится, миловал. Так что дальше он действовал исключительно по наитию – сложил руки Ларисы на груди, аккуратно связал их, чтобы они не распадались в стороны. После этого зафиксировал шпагатом ноги. Перед тем как положить тело в могилу Семен решил завернуть его в плед, который благоразумно прихватил из дома.

А в лесу становилось все холоднее. Ощутимый минус терзал обнаженные руки и забирался под болоньевую ткань легкой куртки. Мороз сковал поверхность подтаявшего днём снежного покрова ледяной коркой, превращая ее в острый как бритва наст, который так раздражающе громко трещал, ломаясь под ногами.

Лариса на руках казалась тяжелее камня. Её голова запрокинулась назад, и Семён видел, как её волосы колышутся в такт его шагам — складывалось ощущение, что женщина жива и она дышит...

Он заскулил, звук вырвался против воли, смешавшись с хрустом наста. Слёзы замерзали на ресницах, превращая мир в смазанную акварель. Тени от света фар медленно ползли рядом – гигантские и уродливые, они обнимали стволы деревьев своими гибкими, чёрными лапами. Казалось, лес сжимает кольцо, выталкивая его к приметной ели — туда, где земля была готова раскрыться словно черная пасть и принять в себя безмолвную жертву.

«Прости», — на секунду остановившись, прошептал он, но слова затерялись в хрустальной тишине. Воздух жёг лёгкие, челюсти сводило спазмом. Он пошёл дальше, чувствуя, как под плитой груди что-то рвётся на части — совесть, душа, последние остатки человечности. Так и шагал через силу, сквозь мутную горечь отвращения к собственным поступкам.

Копать в лесу — то ещё удовольствие. А в лесу, где зима, пусть и аномально тёплая, но всё ещё зима, — удовольствие изысканное, почти садистское. Лопата звенела, ударяясь о мёрзлую землю, как о бетон. Корни, толстые, как канаты, оплетали яму, словно пытались удержать её от осквернения. С каждым ударом лопаты Семён чувствовал, как дрожь от рукояти отдаётся в плечах, в висках, в зубах.

Через час он остановился, едва держась на ногах. Рубашка и свитер прилипли к спине, ладони покрылись кровавыми волдырями. Яма получилась глубиной сантиметров тридцать — не могила, а карикатура на неё. Лариса, если бы её туда положили, выглядела бы как ребёнок, зарывшийся в песок на пляже.

Семён плюхнулся на край пледа, глядя на своё «творение». В горле стоял ком, смесь отчаяния и ярости. Он выругался, но даже мат звучал бледно, как будто ночной лес высасывал из слов всю силу.

— Не вариант, — наконец чуть успокоившись, прошипел он, пытаясь придумать как проще и быстрее избавиться от тела. Скосил глаза на покойницу, словно опасаясь увидеть на ее лице гримасу презрения. Тяжело вздохнул.

А что если попытаться проехать дальше, к старым торфяным карьерам? Может туда получится труп пристроить? Тут же сам себе ответил — нет. Там лёд, мелко наверняка, да и заросло все болотной тиной и осотом. К тому же груз нужен — иначе тело всплывёт, как пробка.

— Не вариант, — повторил он, уже громче, словно пытаясь убедить еще кого-то кроме себя.

Остаётся одно: найти в лесу готовую яму. Засыпать тело землёй, забросать ветками. Свинство? Да. Но другого выхода нет. Не получится у него по-другому, не стоит и пытаться больше.

Семён вскочил, озираясь. Вспомнил про выворотни — гигантские корни, торчащие из земли, как рёбра доисторического зверя. Там, в центре бурелома, должно найтись что-то подходящее.

— Так, Лариса, мы переезжаем, — пробормотал он, поднимая тело.

Поясница взвыла от боли, но он заставил себя шагать вперёд. Свет фар остался позади, и лес сомкнулся вокруг, как чёрная стена. Каждый шаг отдавался хрустом снега, скрипом веток. Тени шевелились, будто живые, и Семен никак не мог отделаться от ощущения, что за ним кто-то наблюдает и даже идёт следом.

Он нашел подходящее место довольно быстро, хотя и пришлось помучиться, с трудом перебираясь через груду упавших стволов — толстых, скользких, с острыми сучками, которые словно цепкие лапы чудовищ хватали его в темноте за одежду. С первого взгляда стало ясно — это то, что нужно. Величественное дерево, не выдержавшее натиска стихии, рухнуло, вырвав из земли свои мощные корни и оставив после них глубокую яму. Она была хорошо укрыта со всех сторон, и снега внутри почти не было — будто сама природа приготовила это место для чего-то важного и в то же время тайного.

Семен спустился в яму, осторожно, почти на ощупь, уложил тело Ларисы в самое дальнее и укромное место — под массивный корень поверженного исполина. Накрыл его пледом, уже непоправимо сильно измазанным в грязи, и, тяжело дыша, присел рядом. Осталось совсем немного — засыпать тело землей и прикрыть ветками. Место здесь глухое, безлюдное, но все же...

— Вот же я баран! — вырвалось у него, когда он вдруг вспомнил, что забыл лопатку. Она осталась там, у старой ели. Теперь придется возвращаться.

Семен посидел еще немного, пытаясь отдышаться. Здесь, в яме, было тихо, безветренно и даже как-то теплее. Идти никуда не хотелось, но время поджимало.

И в этот момент что-то произошло. Семен не сразу осознал, что именно — просто вдруг стало слишком тихо. А затем темно. Фары «Нивы» погасли. Мир вокруг мгновенно изменился, стал чужим и каким-то блёклым, словно его переключили в режим "сепия".

— Черт! — выругался он вслух, но тут же мысленно одернул себя. Не стоит вот так вслух поминать нечистую силу. А то еще явится, чтобы позлорадствовать. С него станется!

Семен осторожно выглянул из ямы, пытаясь хоть что-то рассмотреть. В голове стучала мысль — нужно срочно вернуться к машине, проверить, что с ней. Аккумулятор сел? Проблемы с проводкой? Или предохранитель опять перегорел — всего пару недель назад он его уже менял. Что бы там ни случилось, мысль о том, что в эту холодную мартовскую ночь он может остаться в глухом лесу без машины, пугала его все сильнее.

Семен ухватился за обрывки корней и потянул себя наверх, стараясь выбраться из ямы быстро и как можно тише. На него посыпались комья земли, мелкие ветки и прелая листва, которая нагло лезла за воротник и противно липла к лицу. Когда он, неуклюжий и тяжелый, перевалился через край, то едва не впечатался лицом в торчащий рядом пень. В последний момент отпрянул в сторону, но почти сразу уперся в лежащий на земле ствол — старый, наполовину сгнивший. С трудом перебрался через него, но при этом умудрился напороться боком на острый сучок. Резкая боль пронзила тело, он зашипел, дернулся в сторону, пытаясь найти свободное место, чтобы подняться на ноги. Но не успел.

Волчий вой — тоскливый и, одновременно зловещий — раздался совсем близко. Зверь был где-то в низине, на границе буреломного участка, там, где сплошной стеной раскинулся густой ельник. Мужчина замер, не в силах пошевелиться от страха. Сердце колотилось так громко, что напрочь заглушало любые мысли.

Вой повторился. Теперь ещё ближе.

Семен нырнул под разлапистую ветку, прижался к сырому стволу, от которого пахло гнилью и грибами, и затаился, сжавшись в маленький, дрожащий комок. В голове, как заевшая пластинка, крутилось: «Пропал… Пропал… Пропал…»

Лес, до этого молчавший, словно впавший в летаргический сон зимнего оцепенения, вдруг ожил. Со всех сторон послышались шорохи, скрипы, треск сухих веток. Легкие шаги по насту, хрипы, тяжелое дыхание крупного зверя. Семен готов был поклясться, что его медленно, но верно окружают. А кто-то стоит в темноте, невидимый, и ждет. Терпеливо ждет — когда уже можно будет напасть.

Он заставил себя очнуться. Медленно, едва дыша, обернулся, пытаясь разглядеть хоть что-то в этом полумраке. Но вокруг были лишь неясные тени и черные силуэты деревьев.

И вдруг лес озарился мертвенно-бледным светом — луна выглянула из-за туч. Стало куда как светлее, но от этого сделалось только страшнее. Тени деревьев зашевелились, изогнулись, словно ожили, и Семен понял: спрятаться здесь у него нет ни единого шанса.

«Бежать?»

Слух уловил едва слышное порыкивание — низкое, утробное, голодное.

«Куда? К машине? А если не успею?»

Где-то совсем рядом лязгнули, словно захлопнулся смертельный капкан, мощные волчьи челюсти. Вслед за этим раздалось тихое поскуливание. Рычание повторилось. Все эти звуки — страшные, леденящие душу — доносились теперь заметно правее.

Семен с трудом справился с пробившем насквозь все тело нервным ознобом. Пальцы правой руки нащупали какую-то палку на земле, сжали ее так сильно, что боль пронзила ладонь, словно по ней полоснули ножом.

«Зверь не один!» — с ужасом осознал он. «Их там целая стая! И они действительно окружают меня, берут в клещи! Если побегу — нагонят и разорвут в клочья!»

Но и сидеть на месте, ждать, когда хищники подберутся ближе и нападут, было выше его сил. Подступающий со всех сторон мрак не позволял видеть угрозу, но воображение уже рисовало крадущиеся приземистые силуэты, их горящие зловещим, демонически-желтым светом глаза. Почти не соображая, что делает, подгоняемый животным страхом, Семен резко вскочил, перевалился через толстый шершавый ствол березы и бросился бежать.

Он плохо видел, куда несут его ноги. Бежал, каким-то чудом избегая столкновения с многочисленными преградами. Как настоящий, отбитый на всю голову паркурщик, ловко преодолевал встающие на пути препятствия, уворачивался от веток и перескакивал неглубокие ямы. Летел, гонимый ужасом и молил Бога, в которого никогда не верил, чтобы тот помог ему спастись, сбежать от вставшего на тропу охоты зверя.

Заскочив на кривой и неширокий ствол очередного поваленного дерева, Семен неуклюже просеменил по нему, затем попытался прыгнуть, приметив свободный от веток участок земли. Но правая нога, на которую он оперся, поехала вместе с куском оторвавшейся коры. Мужчина не удержался, взмахнул руками и, как подстреленный на бегу кабан, рухнул набок. Удар головой о ствол отозвался в сознании маленьким ядерным взрывом. Яркая вспышка, волна боли — и тут же накатила кромешная тьма.

***

Голова раскалывалась, на лбу набухла огромная шишка. Но он был цел. Относительно невредим. Лежал, прислонившись спиной к толстой, глубоко воткнувшейся в землю ветке и смотрел в мрачное, похоронно-серое небо, пытаясь понять – что происходит. Вокруг было тихо. Подозрительно тихо.

Он попытался пошевелиться, встать или хотя бы сесть поудобнее. Застонал от боли, но тут же смолк, настороженно прислушиваясь к ночной тишине. Волки должны быть где-то рядом. Но их почему-то не слышно. Только ветер шумел в ветвях, да где-то вдалеке протяжно и громко скрипело сухое дерево — давно погибшее, но все еще державшееся вертикально, словно старый, присматривающий за порядком в лесу призрак.

Семен вслушивался в ночь долго, превозмогая боль, холод и зудящее желание спрятаться или сбежать. Разум подсказывал, что все это бесполезно, но инстинкты кричали: «Спасайся, дурак!» Он выдержал. Продолжал слушать лес. Шли тяжёлые минуты, превращая время в черную патоку, но вокруг так ничего и не происходило.

«Ушли?»

Возможно. Хотя кто их знает, этих волков. Может, они боятся лезть в бурелом, как боятся перескочить через флажки, которые расставляют на них охотники? И теперь терпеливо ждут, когда ужин сам выйдет к ним навстречу.

«Или их кто-то спугнул?»

Эта мысль была куда страшнее. Спугнуть волков мог только более опасный зверь. Медведь, например. Или что-то пострашнее. Как показал сегодняшний день: в мире далеко не все так просто, как хотелось бы. В нём немало всего такого, что не поддаётся простой логике и подпадает под разряд «очевидное невероятное». А если по-простому, то: «Да ну, нахрен! Этого не может быть!» Если существуют черти, почему бы не быть Лешему или, скажем, Кикиморе? Правда, Семен плохо разбирался в сказочных персонажах и не знал, насколько они могут быть опасны для человека.

Прошло еще несколько томительных минут и он, наконец успокоился. Осмелел настолько, что смог подняться на ноги и осмотреться. Лунный свет едва пробивался сквозь облака, но снег отражал его, рассеивая мрак и насыщая лес холодным, мертвенно бледным сиянием.

Никого. Пусто и тихо. Все вокруг словно вымерло.

Семен поежился от холода и от мрачных мыслей, что полезли в голову. Труп он так и не спрятал, лопатку потерял. А еще и с машиной что-то произошло. Хреново!

Семен поморщился. Не столько от боли в отбитой голове, сколько от осознания, в какую глубокую жопу он угодил. Тело Ларисы где-то там, лопата – в противоположной стороне. Вроде бы... Найти все это в подобном буреломе и днем было бы непросто, не то что ночью. А еще там волки, лезть к которым чистое самоубийство. Так что придётся оставить все как есть. В итоге: труп рано или поздно найдут, даже если звери до него доберутся и обглодают до костей. Потом начнут обыскивать местность и наткнутся на разрытую землю и на сапёрную лопатку. А на ней — не только отпечатки пальцев, но и кровь от проклятых мозолей, которые он натер, ковыряя мерзлый грунт. Полный провал, товарищ Штирлиц!

Впервые за все время знакомства с Гозенталем Семену пришла в голову предательская мысль: может, надо было согласиться на контракт? Наверное, не стоят все эти мучения призрачной ценности его бессмертной души. К тому же она изрядно поистрепалась и запачкалась в дерьме за последние сутки. Как жаль, что нельзя отыграть все назад. Вернуться в тот момент, когда он только открыл наполненные похмельной мутью глаза, и с ужасом понял, что попал в сказку. В страшную, мать ее, сказку!

***

Машины не было. Следов от нее тоже. Да и сама дорога больше походила на давно заросшую тропу, которую, судя по всему, использовали только грибники в летне-осенний сезон.

«Неужели заблудился? Но как так вышло? Здесь же нет других подобных ориентиров!»

Семен замер, чувствуя, как ужас поднимается по телу, сдавливая горло ледяными пальцами. Его бил озноб. Зубы стучали все громче, руки дрожали, а пальцы сводила пронзительная ломота. Спрятать руки в карманы, чтобы хоть немного согреться, он не решался — было слишком страшно стать еще беспомощнее. Где-то здесь бродят волки. Семен знал: пусть он пока находится с подветренной стороны, но рано или поздно они его учуют. И нападут. А он ничего не сможет этому противопоставить.

Паника разгоралась в груди, подстегивая его, заставляя метаться от одного, казалось бы, знакомого места к другому. Бестолку! Ни следов, ни даже слабых намеков на их присутствие. Словно он оказался в каком-то другом месте, в совершенно другом лесу.

Яростная волчья грызня, раздавшаяся из гущи поваленных деревьев, добила остатки смелости и здравого смысла. Семен сорвался с места и, почти не разбирая дороги, бросился бежать.