Комната с выходом. Часть 4. Знакомство с комнатой⁠⁠

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ.

По ту сторону.

Не знал я тогда ни роли своей, ни возложенных на меня обязанностей. Просто занял позицию стороннего наблюдателя, словно так и надо было. На первых порах большего от меня и не требовалось. Это уж потом (после многих разговоров со своими необычными собеседниками) я разобрался в ситуации, понял смысл происходящего, но события уже закружили моё сознание вокруг чужих судеб и таинственных событий, совершенно меня как будто бы и не касающихся. Лишь авторство этих строк закрепила за мной некая внешняя сила, над которой мы не властны.

Пространство, в котором я очутился, мне придётся для простоты повествования условно назвать Комнатой. Если я попытаюсь описать само пространство, из этого ничего хорошего не выйдет. Собственно и слово «пространство» весьма условно.

Вы когда-нибудь бредили в лихорадке? Спутанное сознание порождает такую фантасмагорию, что, даже придя в себя, мы не можем вспомнить детали, а уж тем более описать или мысленно воспроизвести их. Разум больного организма и разум здорового сильно разнятся (допускаю, что словосочетание «разум организма» – семантический нонсенс, абракадабра, как, к примеру, «сознание мозга» или «кувшин бутылки». Меньшая, но всё равно бессмыслица – «разум человека». На этот счёт у меня особое мнение). Чаще всего нам не дано оказаться одновременно в двух местах, чтобы сопоставить впечатления и прийти к мало-мальски объективному видению мира. Однако, это возможно.

Итак, пусть будет Комната. Комната сложной конфигурации, напичканная зеркалами. Я мог бы сказать проще – зеркальная комната, однако упрощение в данном случае – не есть облегчение моей задачи. Зеркальные плоскости заменяют тут и стены, и полы, и потолки, располагаются под разными углами без какой-либо определенной геометрии или архитектурной эстетики. Постепенно сознание, пытаясь найти хоть какие-то точки координат и зацепиться за привычные образы, конечно же обнаруживает их. Условные расстояния, условные размеры и условные же предметы. Я даже научился видеть себя со стороны, в данном случае – своё собственное отражение в зеркалах.

Уже находясь достаточное время в необычном помещении, я только-только приспособился определять верх-низ и даже перемещаться, как появился ещё один человек.

Если я избежал точного описания «Комнаты», то уйду и от столь же бессмысленных попыток обрисовать внешний вид людей – и себя самого, и других. И да будет так – абстрактная Комната с абстрактными зеркалами и некоторой абстрактной мебелью, чтобы людям занимать в помещении обычные и привычные позы – хочешь, стой или ходи, хочешь, присядь или приляг.

Человека я, казалось, знал; возможно, и он меня. Но нам пришлось знакомиться заново в процессе общения. После того, как мы оба адаптировались в непривычной среде, случился не менее странный, чем сама Комната, диалог, включившим в себя весьма занимательный рассказ моего визави.

А позже стали приходить другие. Их становилось всё больше и больше. Я опишу лишь небольшую часть из того, что поведала мне Комната на самых ранних этапах её «освоения». Это будут несколько глав, которые я назвал «Разговорами».

Разговор №1.

– И давно ты тут обосновался?– спросил я.

– Хм. Впервые.

– Что-нибудь понимаешь?

– Пока не очень. Вот пригласили, я и согласился. Хм. А ты как тут?

– А я потому и пришёл, что тебя пригласили. Вроде как на собеседование.

– Хм. Так… Кто с кем собеседование проводит – ты со мной или я с тобой?

– Ты о приоритетах? Нет тут приоритетов, все равны.

– Хм.

– У тебя «хм» – это привычка-сорняк или что-то значит?

– В каком смысле? Что такое «хм»?

– Понятно. Вижу, ты этого не замечаешь за собой. Сорняк, значит.

– Хм, так ведь…

– Вот опять! Заметил, что хмыкнул?

– Да, заметил. Некоторых вещей мы действительно не всегда замечаем за собой. Увы. У тебя тоже, наверное, есть что-то подобное?

– А ты заметил?

– Нет пока. Хм. Тьфу! Вот прицепилось. Ладно, ладно, послежу за собой теперь. Слушай, а почему тут так много зеркал? Хозяин страсть какую-то к ним испытывает?… Что молчишь?

– Я думаю. Пытаюсь понять, по какому принципу собеседования проводятся. Я ведь, второй раз приглашен, пока не разобрался.

– А что бы не спросить?

– …

– Не у кого? Впрочем, догадываюсь, мы сами – на всё ответы. Я хоть и впервые, но всегда как будто предчувствовал, что однажды окажусь в подобной ситуации, когда не у кого будет спросить, не с кем посоветоваться, и принимать главные решения придется самому.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Когда мы умрём, у всех по-разному сложится дальнейшее существование. Видимо, так произойдёт именно с тобой. Ты окажешься в одиночестве наедине с самим собой. У меня иначе. Я знаю, что советчиков будет много. И это не лучший вариант, нежели твой.

– А при этой жизни, по твоему, человеку всегда есть с кем поделиться мучающими его вопросами или попросить у кого-то помощи? И всегда есть возможность прислониться к чужому плечу?

– Разумеется, не всегда. Что ты на меня так вопросительно смотришь? И со мной случается, когда я один, совсем один, а время не ждет, и необходимо найти правильное и единственное решение. Но сейчас всё иначе. Мы вдвоём и можем поговорить, посоветоваться, поспорить, прийти к истине…

– Истина… Это только абстрактное понятие. Кстати, мне кажется, кто-то ещё должен появиться. Я прав?

– Прав. Человек, с которым действительно можно посоветоваться.

– Он умнее нас? Опытнее? Он знает истину? Чем он отличается от нас?

– Мы поймем это сами, когда встретимся с ним.

– Когда встретимся?

– Не в этот раз. А пока…

– Вздыхаешь? Собеседование началось? Да, понимаю, началось. Ну, так о чём пойдёт речь?

– О тебе. В первый раз рассказывал я. Теперь ты. Обо всех моих рассказах ты сам скоро узнаешь, а сейчас… Я готов тебя выслушать.

– Хорошо. Меня зовут…, хотя неважно. Я уже невольно затронул тему, которая меня волнует, а ты её подхватил. Спасибо за это. Об одиночестве, когда я покину этот мир. Ты прав, я не предполагаю, я знаю, что будет именно так. Потому что это уже было. Я умирал и рождался вновь. И в промежутках я был один, и… ничего не помню.

Реинкарнация… Этот термин Человек придумал, чтобы как-то обозначать почти непостижимые для него процессы. Каждый горазд на свой лад изображать непостижимое, а в итоге подхватывает и принимает единый в своей среде язык условных обозначений.

Относительно «свежее» слово «реинкарнация» дословно означает «процесс возвращения в плоть». Это понятие подразумевает, что в человеке имеется нечто, отделяющееся от плоти и что после смерти прежнего тела возвращается в новое. Есть более древнее название – трансмиграция – «процесс движения насквозь, от одного к другому». А вообще в человеческом языке синонимов и схожих понятий много: ревитализация, перерождение, перевоплощение, предсуществование, метемпсихоз, палингенез, метенсоматоз, сансара и тому подобное.

Терминология не может нас с тобой волновать, я буду пользоваться словом наиболее распространенным и привычным – реинкарнация.

– Принимается. Я прекрасно понимаю, о чём ты говоришь. Продолжай, пожалуйста.

– Хорошо. Я заинтересовал тебя?

– Да, мне твой опыт не известен. Ничего подобного не помню. И было ли это со мной, не знаю. Но я знаю, что люди в зависимости от религиозной принадлежности, мировоззрения, воспитания, окружения, рода деятельности, даже от состояния души в каждый конкретный момент и в разные периоды своего пребывания на Земле по-разному относятся к теме реинкарнации, а уж тем более к такому глобальному понятию как Жизнь с сопутствующими ей Рождением и Смертью.

– Ты прав. Вот к реинкарнации можно по-разному относиться: принимать, не принимать, верить, не верить, помнить, не помнить, чувствовать или знать, сколько угодно рассуждать на эту тему, философствовать, изучать литературу, постигать духовно, переживать, спорить, гадать. Для каждого существует своя мера информированности и достоверности знаний. Важна лишь одна странная на первый взгляд закономерность: Знающий никогда не станет ПОЛНОСТЬЮ делиться Знанием с Невеждой. Полностью – никогда! Хотя из правил бывают исключения.

– Я и есть это исключение?

– Да. Я уже понял, что ты знаешь нечто, чего ещё не знаю я.

– Пожалуй. Я весь внимание. Продолжай свою историю.

– Хорошо. Кстати, о том, что ты не помнишь своего перерождения – это не значит, что его не было. Слушай дальше, может и вспомнишь что. Это вполне вероятно.

В детстве, в далёком «пелёночном» детстве, когда не было памперсов, а животный интерес вызывали собственные экскременты и хотелось попробовать их на вкус (кстати, уверен, ты тоже помнишь такое, случавшееся и с тобой), я ясно видел «картинки», путавшиеся с новой реальностью. Если не вдаваться в детали и перевести на понятный, современный и «взрослый» язык, то я видел фрагмент своей предшествующей инкарнации: высокие стены из красного кирпича, колючую проволоку спиралями на самом верху, карканье ворон, клочок манящего синего неба и выстрел исполнителя смертного приговора в мою стриженую голову.

Так оборвалась моя предыдущая жизнь. Но ни страха, ни отчаяния… Только любопытство: что будет дальше, и… радость бытия. Радовал тревожный крик воронья, синее небо с белыми барашками облаков, даже выщербинки и трещинки на кирпиче стены, в которую я уткнулся носом в последний момент, да глины калёной запах, исходивший от того кирпича. Даже его я успел уловить.

Взрослеющее тело, развивающийся мозг, заточённый в нём разум, грубеющее в новой оболочке сознание – соотносили приобретаемый жизненный опыт с калейдоскопом множества «картинок» предшествующего воплощения, и память (не теперешняя, а та, старая) воскресла полностью и запечатлела всю летопись не очень удавшейся по нынешним меркам жизни. В 1957 году она бесславно закончилась для 25-летнего парня с «трудным» детством и дурной дворовой компанией, воспитавшей его.

А в 1959 году образы, витающие в головке с незаросшим родничком, никак не увязывались с текущей реальностью. Кроватка-люлька, гобеленовая картинка на стене с изображением сцены из «Трёх поросят», старые газеты вместо обоев, окно без занавесок, круглый блестящий шарик на подоконнике от большого подшипника… Пухлая незнакомая, хоть и моя собственная, ручка отчаянно и тщетно тянется к этому шарику. Мне невдомек, что несколько метров, разделяющих кроватку и окно – непреодолимое расстояние для недавно родившегося человечка, ещё питающегося молоком МАМЫ – большого, тёплого и доброго существа, вышедшего по своим делам в другую комнату. Я чувствую это существо. Оно где-то рядом, за стенкой, и скоро придет, чтобы сменить мне пелёнки. Ещё мои уши различают приятные звуки, раздающиеся из-за закрытой двери. Позже я узнаю, что это радио. А вот запахов, кажется, не чувствую. Подо мной мокро, тепло и скользко. Я в распашонке. Ручка бессильно опускается рядом с телом, устав тянуться к блестящему круглому предмету, и вновь поднимается. Я с любопытством разглядываю её, поднеся к самым глазам. Она в чём-то золотисто-жёлтом и липком. Мне интересно постигать новый мир, преподносящий каждую минуту сюрпризы… А как знакомы и притягательны «картинки», которые вертятся в памяти, то удаляясь и растворяясь в предметах нового мира, то приближаясь и контрастируясь когда слипаются веки и хочется спать. Это было так недавно, только что, вчера…

В яслях и садике, с того момента, как научился мало-мальски разговаривать и облачать в слова свои мысли, я настойчиво приставал к сверстникам с крайне важными для себя вопросами: «А ты помнишь, что было, когда ты ещё не родился?», «А ты знаешь, что будет после, когда ты умрёшь?», «А твою маму ты сам себе выбирал?», «А ту, прежнюю маму ещё помнишь?». Никто не понимал о чём я. Но и не смеялся, не крутил у виска пальцем. Дети всё равно, даже если не помнят, что-то ещё чувствуют, какие-то следы недавнего предсуществования хранят. И воспринимают такие вопросы, по крайней мере, с любопытством и интересом, особенно когда их задаёт такой же ребёнок. Не помню, чтобы я мучил расспросами своих родителей или других взрослых. Наверное, я не делал этого подсознательно, тем более, раз они сами не затевали со мной таких разговоров.

Лишь однажды, только начав свой «допрос» в какой-то относительно «свежей» для меня компании (мне было лет пять), взволнованно встрепенулась одна девочка, чьи родители переехали к нам недавно из другого района города. Она горячо начала рассказывать о своих переживаниях по поводу того, что оставила «там» двух маленьких дочек. И успокаивалась лишь тем, что у неё «здесь» появилась младшая сестричка, очень напоминающая одну из дочек. «Я буду ухаживать за ней, как за своим ребёночком, а новые папа и мама очень хорошие. Они обещали мне купить братика», – сказала тогда она. А ещё я знал, что мы оба с ней уже научились немного подыгрывать родителям, будто бы нас «покупают в магазине», а кого-то находят в капусте, в лучшем случае «вырезают из животика мамы». Мы с этой девочкой, взахлёб рассказав друг другу самые сокровенные вещи из своих «воспоминаний», пришли к единодушному мнению, что родители забывают о таких важных вещах, потому что все взрослые ничего не помнят, пока не снова не умрут. И мы решили, что взрослея, будем стараться НЕ ЗАБЫВАТЬ.

Так и случилось. Правда, делиться своими секретами я больше ни с кем не стремился. Я не только не забывал, но и продолжал вспоминать, если было такое желание. Но с возрастом пришло понимание, что в деталях всё помнить и необязательно. Тем более из глубин разума начинали выплывать обрывки ещё более ранней инкарнации. В том, чтобы «вспомнить всё», никакой нужды нет. Важна лишь резюмирующая суть вещей, надёжно хранящаяся где-то за семью печатями – в самом центре Души. Очень важен факт осознания своего истинного «Я», а не той оболочки, в которую мы запираемся, возвращаясь на Землю. Важно – не отождествлять одежду с носящим её хозяином, – вот что главное.

Это помогало мне в жизни, особенно когда я, уже будучи врачом-реаниматологом, видел воочию смерть людей. Мне удавалось разговаривать с умершими и даже возвращать их к жизни, когда незримый рубеж ещё не был преодолён, тело имело возможность, а душа умирающего находила зацепку удержаться на краю.

Большинство из нас, когда пробьёт час, оказывается не готово к принятию нового существования, традиционно именуемого смертью. Мы пугаемся, впадаем в ступор, паникуем, теряемся. И представьте, что другой осведомлённый человек, на чьих глазах ты «умер», говорит с тобой как с живым, спокойно и оптимистично. Помогает протрезветь, прозреть в эту страшную минуту, проснуться, если хотите, и подсказывает способ либо возвращения, либо осознанного ухода. В роли такого осведомлённого мне приходилось бывать не единожды…

Как бы я хотел, чтобы в нужную минуту и рядом со мной оказался хоть один осведомлённый.

– Хочешь, значит будет, – произнес внимательный и благодарный слушатель. – Спасибо тебе. Теперь я знаю, что и ты.

Разговор №2.

– Здравствуйте, меня зовут…

– И вам здоровья. Рады видеть тебя. Здесь принимается обращение на «ты» как тоже вежливая и уважительная форма. Теперь нас трое. Позволь спросить тебя, ты знаешь тему, которая звучала здесь в последний раз?

– Об инкарнации? Знаю, потому и пригласили. Я тоже многое помню, и мне тоже есть что рассказать, в частности об «инкарнации прижизненной».

– Как это понимать?

– Очень условное понятие, я его сам придумал. А имею в виду вот что. Человек способен переродится и без смерти, считающейся непременным условием для реинкарнации. Есть в человеческом словаре термин, близкий к тому, о чём я поведаю вам всем – метанойя.

Это было очень давно, в предыдущей жизни, в 1948 году. Мне следовало бы говорить о себе в первом лице, но всё же предпочту рассказывать о человеке, в ком была тогда воплощена моя Душа, от третьего лица. Совпадение или нет, но он тоже плохо кончил, как и предыдущий рассказчик в своём прошлом воплощении.

Много натворил он плохих вещей, сделал несчастными своих близких, потерял единственную любовь. А несколько тяжких преступлений привели его в тюремную камеру-одиночку, где он не нашёл ничего лучшего как покончить с собой. Но попытка сорвалась, Бог уберёг – лопнул самодельный жгут из гнилой простыни, продетый в переплёт чугунной решётки, что защищал тусклую лампочку над тяжелой дверью каземата. Некоторое время 30-летий мужчина не находил себе места, а потом и вовсе впал в прострацию.

И вот, накануне выписки из больницы следственного изолятора, перед самым судом, ему удалось бежать. Голодный и затравленный, он прятался в полусгоревших ещё в войну сараях на окраине города. Недалеко был грязный пруд, превращённый в свалку. Но жажда заставила однажды пить воду из него. Высокий обрывистый берег словно позвал отчаявшегося татя. Долго сидел он на холодной земле (была ранняя весна) и глядел вдаль, где небо смыкается с землей. Он ненавидел себя. Ненавидел настолько, что готов был повторить самоубийство – кинуться с обрыва головой вниз прямо в воду. Но пришло осознание, что таким образом он убьёт себя только физически. Не станут от этого счастливыми ни его больная мать-инвалид, ни родственники убитых им людей, не залечат свои душевные раны ограбленные и униженные. Совесть не станет чище, а грехов лишь прибавится. И что же он сделал? Он всё же решил-таки убить себя! Но теперь уже не свою плоть, а свой прежний дух. Во всяком случае, тогда он рассудил именно так и был убеждён, что сделает это. Он посмотрел в небо, оно показалось невероятно глубоким и синим, хотя только что было серым и облачным, и в одно мгновенье человек стал другим. Он знал, что покончил с собой прежним. Спокойно, хладнокровно, одной лишь ненавистью. То была вспышка каких-то иррациональных сил, инициирующих метанойю. Непроизвольно из его пальцев выстрелом полетела, вращаясь, только что прикуренная папироса «Казбек». В глазах потемнело, будто наступили сумерки. Он долго, казалось, вечность, глядел на медленные вращения в воздухе огонька и старался запомнить, как она выглядит – последняя папироса в его жизни. Он свидетельствовал, что с прежним «я» из него уходят и прежние привычки. Один, наверное, самый маленький, из всех прочих пороков, оставил тело слишком выразительно, чтобы этого не заметить. Улетающий вдаль, в вечность и кажущуюся мглу красный вращающийся огонёк.

Очнувшись, парень тут же почувствовал, что возникшая в теле и душе неведомая ранее и какая-то мистическая пустота должна немедленно чем-то заполниться. Чем-то совершенно отличным от того, чем и кем он был раньше.

В голове завертелись образы. Виденного и слышанного за всю прошлую жизнь: люди, характеры, персонажи из жизни и кино. Всё, что он знал о добре и зле, о красивом и ужасном, о жизни и смерти, о любви и ненависти…

…Он бежал к пристанищу, где обитал последнее время, чтобы схватить огрызок карандаша и записывать. В беге он чувствовал, как его новое «Я» чеканило шаги и одновременно слова, понятия, характеристики новой личности.

Через полчаса поля рваной газеты были исписаны корявым текстом – то был портрет ранее незнакомого никому человека. Только места в том обществе ему не нашлось…

Спустя только два года (!) он все же был пойман властями и заточен под стражу. В пересылочной тюрьме чужого города ему впервые пришлось повстречаться с теми людьми, с которыми была знакома его прежняя сущность. Никто не узнавал бывшего вора и душегуба. Изменились внешность, почерк, повадки, мимика, пластика, артикуляция, темперамент.

Я много раз спорил со специалистами в области психиатрии и психофизиологии, заводил профессоров и академиков в тупик своими вопросами на тему вероятности смены психологического типа и темперамента в течение жизни человека. Ответ был всегда однозначным: если родился меланхоликом, сангвиником тебе не стать!

Я соглашусь, что папиллярный узор на коже ладоней не может измениться у человека (только соглашусь!), но всё остальное – может. Однозначно. Меняется цвет глаз, цвет волос, исчезают и появляются родимые пятна, бесследно рассасываются рубцы, регенерируют, казалось, безвозвратно потерянные органы, вырастает третье поколение зубов, трансформируется психотип человека, голос, характер, привычки, почерк, мировоззрение. Человек способен на любые Чудеса и при жизни, и после смерти.

Сокращу рассказ о дальнейшей моей судьбе в прошлой инкарнации. Скажу только, что высшей меры наказания за все преступления чудом удалось избежать. Миновали долгие годы лагерей. Освобождение по амнистии. Интересная и творческая работа. Уже совсем в зрелом возрасте пришла большая любовь. Родились дети. В большой семье всегда царили счастье, покой и взаимопонимание…

Метанойя. Я вкладываю в это понятие может быть несколько отличный от общепринятого смысл. Прижизненная реинкарнация. Хотя если быть особо придирчивым к этимологии, то лучше сказать «трансмиграция без смены тела». Медленное или взрывообразное перерождение сознания. В течение одной и непрерывной жизни человек может кардинальным образом измениться – поменять мировоззрение, религию, образ жизни, восприятие мира и себя самого. Это может произойти сознательно, благодаря усилию духа во имя поставленной конкретной цели, либо без участия воли и собственного внутреннего усилия, под влиянием каких-то внешних факторов. Но всегда этот процесс или явление оказывается духовно осознаваемым. В противном случае – это шизофрения в банальном её смысле, или, проще говоря, сумасшествие.

Так вот метанойя – осознанное перерождение.

Человек, как и любое живое существо – это прежде всего дух, духовная материя. Душа. Она имеет множество характеристик. Мы можем представить себе энергию? Электромагнитное поле? Информацию? Мысль? Эмоцию? Пощупать, услышать, увидеть, понюхать, попробовать на вкус? Правильно, нет. Но можем ощутить! Вот наиболее подходящее слово. То есть воспринять иным, отличным от известных пяти органов чувств, способом. А что это за способ восприятия?

Всё очень просто. Не будем усложнять терминологию, не станем придумывать новых слов. Духовное восприятие нам дано изначально, как самый ёмкий и точный способ мироощущения. Все пять органов чувств – свойства нашей «плотноматериальной» оболочки – физического тела. Всё, что находится за его пределами – Душа. Это примитивная, но удобоваримая схема, принятая людьми. Но она крайне схематична. Я уточню и упрощу одновременно. Человек – это Душа (или Дух, если так понятней). Она имеет бескрайнее множество состояний, причём вне времени и пространства. Часть её, наиболее сконцентрированная в физическом пространстве – та самая материя, которую мы называем физическим телом. Тело обладает органами восприятия физической материи, то есть себя самого и той среды, в которой оно существует и из которой по сути дела создано – из элементов таблицы Менделеева, атомов, молекул, клеток и тканей. Другая, гораздо большая часть Души являет собой тоже материю, но более разреженную и никак не воспринимаемую ни пятью чувствами физического тела, ни приборами, созданными техническим гением. Позволю сравнение. Душа – облако пара, туман, газ. Разреженные в пространстве молекулы воды. Но вот в участке повышенного давления и пониженной температуры (неважно, откуда этот участок взялся) часть газа конденсируется в жидкость – воду. А при локальном охлаждении какой-то части её объёма образуется лёд – кристаллическое состояние воды. Легко представить себе кусочек льда, плавающий в лужице воды, окружённой в свою очередь туманом. Так вот вся вода, независимо от состояния – это Душа. Кусочек льда – и есть физическое тело. Остальное – вода и пар над ней – прочие тела-состояния Души – назовите их, как хотите: астральное, ментальное, каузальное и так далее вплоть до монады.

Душа – всепроникающая и вечная субстанция, одновременно уникальная и весьма индивидуальная. Это сущность, особой частью своей способная воплощаться в физическом мире в образе Человека. И не только.