Как Андрей Кончаловский укротил строптивых на сцене Театра Моссовета⁠⁠

Юлия Высоцкая в роли Катарины. Фото: Елена Лапина

Шекспир – отменный автор. Некоторые его неполиткорректные пьесы отменяют сегодня в разных странах мира, уличая драматурга во всякого рода нетерпимостях: от расизма до мизогинии. Законы обратной силы не имеют, но на сферу культуры это, кажется, не распространяется.

«Укрощение строптивой» – одна из пьес, на чью долю выпало немало критики и упреков, связанных с принижением в ней женщины. Даже оригинальное название текста – The Taming of the Shrew – низводит сварливую (пусть и не без оснований) фемину до животного (shrew – в переводе с английского не только «злюка», но и «землеройка»). Но классика на то и классика, что отказаться от нее невозможно – в силу ее проницательности, пусть и неудобной. «Укрощение…» всегда в репертуаре – благодаря очаровательным словесным пикировкам и мудрым истинам, которые в руках чутких режиссеров не спорят с современностью, но вторят ей.

Андрей Кончаловский впервые обратился к «Укрощению строптивой» в Италии в 2013 году, а год спустя, итальянский спектакль гастролировал в Москве в Театре им. Моссовета. И вот он снова «на том же месте, в тот же час». Итальянских артистов сменили русские, но оформление, декорации, костюмы, грим, мизансцены остались прежними. Репетиции сопровождались просмотром оригинальной постановки, снискавшего благорасположение публики итальянской.

«Не видывал такой я дикой свадьбы» (Уильям Шекспир «Укрощение строптивой») Катарина — Юлия Высоцкая, Петручио — Алексей Розин. Автор фото Елена Лапина

«Укрощение строптивой» – премьера вдвойне: она стала одновременно и пополнением репертуара театра, и открытием новой шекспировской трилогии Кончаловского. Кстати, его чеховский триптих разыгрывался в этом же пространстве. Как и в предыдущих постановках режиссера – центральная роль отведена его музе Юлии Высоцкой, примеряющей разные амплуа и предлагаемые обстоятельства.

Место действия пьесы о воспитании покорности в супруге Кончаловский изменять не стал. Это Падуя. На заднике сцены в виде проекции возникают архитектурные символы этого города – италоманы могут узнать часовую башню Святого Марка и другие достопримечательности, решенные в стиле итальянского художника Джорджо де Кирико. Однако это Падуя не конца XVI века, а двадцатых–тридцатых годов прошлого века. Этот исторический период режиссер считает очень красивым временем.

Спору нет, если не вдаваться в подробности того, что драпировалось этой красотой. Отсылки к режиму Муссолини здесь угадываются лишь в костюме одного из персонажей. Впрочем, если вдуматься, то социальный эксперимент, который проводит Петручио над Катариной, желая усмирить ее темперамент, и сломать через колено буйный норов, вторит тогдашней патриархальной политике, диктовавшей семейный удел и подчинение женщины.

Сцена из спектакля «Укрощение строптивой». Автор фото Елена Лапина

И сегодня в постановке Андрея Кончаловского шекспировская мораль XVI века льется со сцены в зал искренне, прямодушно и в полном согласии с автором и выбранной для интерпретации его текста исторической эпохой. Не стоит думать, однако, что спектакль располагает к рефлексии и размышлениям. Режиссер не раз говорил, что люди приходят в театр за эмоциями, а не за мыслями. Именно поэтому здесь предпринято все, чтобы почти на 3 часа выключить публику из реальности и погрузить ее в пестрый итальянский балаган с кунштюками и гэгами.

Предполагалось, что постановка, вслед за оригинальной версией, обретет черты комедии дель арте, но актерам труппы пока успешнее удается ярмарочная стилистика и буффонада, нежели комедия масок, предполагающая талант импровизации и определенный физический тренинг. В том нет вины актеров, которые изо всех сил стараются быть смешными и дарить смех, но рамки персонажей, сыгранных их итальянскими коллегами, порой, мешают.

Копия всегда уступает оригиналу, а подражание препятствует рождению собственной органичной трактовки персонажей. И все же у спектакля есть свои удачи, главная из которых – атмосфера, отсылающая к фильмам Федерико Феллини и эксцентрическим приемам фарсов Дарио Фо.

«Рот фронт» вместо «римского салюта». Сцена из спектакля «Укрощение строптивой». Автор фото Елена Лапина

Центральный дуэт спектакля – Катарина и Петручио – тут не выбивается из общего ансамбля чудаков. Катарина Юлии Высоцкой напоминает рыжую бестию, которой словно бы кто-то за кулисами произносит магическое «аза… низи… маза» из «8 ½», и из бунтарки она становится смиренницей. Петручио Алексея Розина оказывается «в меру упитанным мужчиной в полном расцвете сил», этаким пройдохой, главной целью которого является поправить свое финансовое положение выгодным браком.

Нельзя обойти вниманием и отца Катарины Баптиста в исполнении Евгения Ратькова и в очередь с ним – Александра Филиппенко и Игоря Ясуловича. Поистине грибоедовские терзания «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!» (а в пьесе у него две дочери) исполнены во всей палитре актерских красок.

Итальянский спектакль искрил иронией, отечественный – потешает внешними эффектами. «Укрощение…» оборачивается украшением строптивой. Здесь все не всерьез, кроме финальной морали, а танцы, конфетти, настоящие кабриолет и фонтан на сцене – отвлекают и развлекают публику. Смех – штука полезная.

«Кабриолет в натуральную величину на сцене умещается, а текст пьесы не влез». Юлия Высоцкая в роли Катарины. Автор фото Елена Лапина

Полезными оказываются в спектакле и эпизоды дрессировки, когда Петручио не дает своей жене спать и есть. Глядя на то, какую бодрость и энергию обретает перевоспитанная мужем Катарина, понимаешь, что автор, вероятно, имел в виду модные ныне лечебное голодание и нормализацию суточного цикла сна. Шекспир претерпевает даже такое «укрощение», и эта вариация хрестоматийного сюжета оказывается по-своему убедительной. Если забыть на время спектакля о феминизме, женской эмансипации, #MeToo, да и просто о равенстве полов.

Здесь, по сути, провозглашают, что «насильно мил будешь» и «бьет значит любит» и текст, этому не сопротивляется, чего не скажешь об определенной части публики. Мужчины и женщины в спектакле, если и равны, то в желании беззаботной жизни под жарким солнцем благословенной Италии. И в смехе – в том числе и над самим спектаклем.

Впереди у Андрея Кончаловского заявлены «Макбет» и «Буря», и тут уж точно будет не до смеха. Впрочем, смех ведь бывает и горьким.

"Кинорепортер", Эмилия Деменцова