Истребитель вертолётов⁠⁠

Стоял погожий летний день, а я стоял в наряде, начальником караула. Среди всех нарядов, караул наиболее ответственный и трудный. Во–первых, потому, что это единственный наряд который является выполнением боевого задания. Во–вторых, потому, что несение караульной службы накладывает свою специфику на твой жизненный ритм. Часовой в карауле бодрствует 4 часа из которых 2 находится на своём посту, а два на охране периметра караульного помещения, затем спит два часа и вновь заступает на пост. Таким образом, за сутки он спит 8 часов, но по 2 часа через 4 часа бодрствования. Начальнику караула и разводящему положено спать всего 4 часа. При этом у начкара это время выпадает на самое безопасное в плане нападения на вверенные посты — с 9 утра до 13 дня. За сутки караульное помещение проверяется дежурными офицерами не менее 4 раз, с промежутками в 1,5 — 2 часа. Надо ли говорить, что те четыре часа сна, которые достаются тебе — самые сладкие.

Предыдущий начкар был снят с нарядов из–за того, что плохо врубался. Витя, по кличке Булкин, которую дали ему за увеличившиеся ближе к дембелю щёки, любил поспать. И очень туго просыпался. Ночью он вырубался напрочь и караульные, чтобы отправиться на посты, просто ставили его на ноги, вешали на плечо калаш и говорили: "Витя. Первый пост." На заднем плане в этот момент должна была звучать: Voodoo People" от Prodigy, потому, что Витя реально отправлялся на первый пост с закрытыми глазами. Добравшись до первого поста он останавливался. Вообще, процедура смены часового является сложным ритуалом, в котором часовой (тот, кто стоит на посту) сдаёт караульному (тому, кто на пост заступает) пост.

Как гласит Устав караульной и гарнизонной службы:

Словесная сдача поста состоит в том, что часовой, назвав номер поста, перечисляет заступающему на пост караульному все подлежащее охране согласно табелю постам, а также указывает, что было замечено вблизи поста во время несения им службы.

И всем этим должен руководить начкар, отдавая команды караульным и часовым. Но Витя не мог, он спал. Поэтому, часовые менялись без всяких команд и говорили ему: "Витя, второй пост". Дальше действо повторялось. Когда все часовые были разведены на посты, говорилась финальная часть заклинания: "Витя, домой!" И Витя врубал третью космическую, почти бегом направляясь в караулку, где он снова мог принять горизонтальное положение.

Этот зомби–трюк не очень–то помогал, когда приходили проверяющие. Потому, что они требовали от начальника караула не только прямостояния, но и рапорта о несении боевого дежурства. А это было возможно, только если Витя проснётся. Конечно, его можно было разбудить, но на это уходили ценные минуты, во время которых проверяющий истерично жал на звоночек калитки, которая вела на территорию караульного помещения и ругался с часовым, стоящим на его охране. Часовой не мог открыть двери без приказа начкара. А в это время начкара трясли и пинали, поливали водой и скидывали с кушетки. В итоге, помятый и заспанный Булкин всё–таки открывал проверяющим, которые с порога навешивали дружественных люлей — когда моральных, а когда вполне рукотворных. Заодно, в караульную ведомость делали запись: "Начкар спал" — за что командира и замполита роты вздрючивал батяня комбат, а они, в очередной раз набрасывались на Витю, который ничего не мог с собой поделать. В итоге, начкаром поставили меня, как человека, который быстро просыпается и умеет делать бодрый вид, даже если минуту назад дремал на пульте управления, облокотившись на стол. За время службы я отходил более 150 караулов, побывав часовым, разводящим и начкаром, поймав нарушителя, получив дополнительный отпуск и отказавшись от него. Но это было позже. А в этот день я, как обычно, лёг спать в 9 утра и заснул сном младенца.

Разбудил меня Арсен, разводящий нашего караула. Надо сказать, что Арсен был лакцем из Дагестана и именно он научил меня отходить от стереотипов и отучил вешать на людей ярлыки. Арсен в любой ситуации вёл себя благородно. Он никогда не садился в присутствии женщины или старших. Он разговаривал с большим достоинством и, одновременно, уважительно. Он практически не матерился, в то время как все окружающие разговаривают только матом.
Лицо Арсена было обеспокоено.

"Нас снимают с наряда" — сказал он.

"Как снимают?" — переспросил я, пытаясь одновременно проснуться, понять, что это не прикол и вспомнить, было ли такое на моей практике ранее.

"Так, караул строится на плацу, нас заменит вторая рота" — Арсен пожал плечами: "Фигня какая–то."

Я затянул ремень с подсумком и штык–ножом, встал с кушетки и подошёл к пульту. Нажав кнопки постов я дождался, когда часовые снимут трубки и отрапортуют номера звания, фамилии, номера постов и "за время несения службы происшествий не случилось", после чего сказал:"Говорит начкар. Нас снимают с наряда. Заступает вторая рота. Всем приготовиться к сдаче постов." В этот момент у калитки периметра караулки появился караул второй роты во главе с начкаром, которым был мой сопризывник, Саша Пряник.

Я выглянул в окно с традиционным армейским приветствием: "Привет, убоище! Как сам?", на которое Пряник ответил согласно Уставу: "Пошёл на хер, нормально". Глядя, как караул второй роты проходит в калитку, я задал уточняющий вопрос, который в переводе с армейского на русский звучал примерно так:"Я интересуюсь, какова причина смены нашего наряда на ваш?", а в оригинале короче: "Чё за хня?"

Пряник пожал плечами: "Лётчики приехали. Кого–то ищут. Весь батальон построили. Теперь решили построить вас". Я удивился и напрягся, потому что для снятия караула с боевого дежурства должны быть ОЧЕНЬ веские обстоятельства. Но делать нечего, мы сдали наряд, забрали часовых и построились на плацу.

Все восемь бойцов нашего караула, включая меня, стояли перед командиром вертолётной части, который неистово крыл матом все одушевлённые и неодушевлённые предметы, которые он видел в радиусе 150 метров от себя. Как я понял из его путанной истории, которую он изложил нам в присутствии командира батальона, мы все мудаки и пойдём под трибунал, потому, что подбили пролетающий над частью МИ–8 его полка. Субординация не позволяла мне высказывать замечания по поводу рассудка полковника вслух, но, глядя на его красный нос и зная, что лётчики получают спирт для ТО своей техники, я решил, что его натурально накрыла белочка. Поэтому, я обратился к своему непосредственному начальнику, бате–комбату:

"Товарищ полковник, за время несения караула происшествий не случилось. Выстрелов не было да и патроны у нас в полном комплекте. Вообще, откуда эта мысль, что вертолёт подбили над нашей частью?"

Наш комбат прошёл афган и, по слухам, за его голову моджахеды давали 50 000 баксов — воевать умел. Но сейчас он, также как и я, немного офигевал от безумного лётчика,

"Если кто–то из караула стрелял, ствол будет пахнуть порохом" — произнёс комбат. Лётчик на секунду вышел из своей матерно–эпиллептической комы и сказал: "Точно! Давайте нюхать стволы!" И они начали нюхать стволы.

Ничего не нанюхав, полковник ВВС израсходовал весь запас мата и уехал. А нас вернули на боевые посты. Сон мой был сорван, да и времени оставалось только на пожалеть о его отсутствии. Поэтому, я сразу отправился на караульную кухню, отведать крепкого чая усиленного караульным повидлом и поразмышлять, кто бы мог подбить вертолёт и зачем ему это было нужно.

Всё тайное становится явным. И этот раз был не исключением. Прошёл всего месяц и черпак Лёха по кличке Арзамас, который ходил в моём карауле на первый пост, не смог сдержать свою гордость и раскрыл тайну золотого ключика. Как–то вечером я сидел у раскрытого окна сержантского класса, наслаждаясь вечерним бездельем и видом на желтеющие кроны зелёных берёз. Вошёл Арзамас и прикрыв за собой дверь сказал заговорщицким тоном: "А знаешь, кто вертолёт сбил?" Я обернулся и сделал вид, что мне всё равно: "Мне похер, Лёх. Кто?" И тут Лёха изложил события караула, которые не попали в караульную ведомость.

— Я его сбил. Патрон со стрельбища затарил. Ну, стою на посту, рожок отстегнул. Дослал патрон в патронник. Думаю, куда бы шмальнуть. А вокруг тихо. Шмальну — запалят. А тут вертолёт. Я по сторонам посмотрел, думаю, некуда стрелять. Вот в него и стрельнул.

Надо сказать, что находясь в армии ты привыкаешь к тому, что окружающие тебя люди периодически ведут себя неадекватно. Поэтому, я взглянул на воодушевлённого Арзамаса и спросил: "И чо вертолёт?"

— Чо вертолёт. Накренился, закоптил и на посадку пошёл! — Лёха заржал, не смущаясь, что я особо его не поддерживаю.

Я уточнил: "А как же тебя не выпалили со стволом? Порохом–то ствол не пах. Звездишь, наверно."

Арзамас сделал обиженный вид, но по всему было видно, что он горд собой: "Сосед, я чё, мудак? Я после выстрела сразу пошёл на мойку, взял шланг высокого давления, в патронник вставил и как дунул, аж струя из ствола метров на шесть!"

Надо сказать, по рассказу матерящегося полковника ВВС, Леха попал прямо в двигатель вертолёта и пробил его блок цилиндров. По счастливой случайности, половина двигателя продолжила работу и он дотянул до аэродрома, фактически, почти рухнув на него. Никто из экипажа не пострадал.

— Ну, ты пипец, Арзамас — произнёс я, что означало на гражданском языке примерно следующее:"Я не знаю, зачем ты родился. Но судя по тому, что ты решил выстрелить в армейский вертолёт и смог попасть ему точно в двигатель, при этом оставшись безнаказанным, в твоём существовании на этой планете есть какой–то великий замысел. Видимо, ты исполняешь кармическую задачу, которая находится за пределами моего понимания."

Я отвернулся к окну и глядя на качающиеся под ветром верхушки тронутых осенью берёз, думал о величии бытия.