Гримбарт просыпается
(Первая глава самой знаменитой немецкой трилогии в жанре героического фэнтези "Сломанное колесо").
Окрестности Мизы, месяц Фекс, 1019 BF.
В первые дни Фекса весна пришла на оба берега Мизы. Она не торопилась в этот год 1019-ый от Падения Боспарана, который был так же 26-м годом Императора Халя, но наконец-то она пришла. Распираемый силой столь же древней, сколь и могучей, месяц Фекс (братец Март) шагал по берегам реки и, веселясь, раздувал щеки, выдувая в заливные луга свежий ветер. Верный товарищ весны солнечный диск, в котором одни видят живое воплощение бога Прайоса, другие же только его щит, а третьи и вовсе просто символ его могущества, безмолвно висел в идеально голубом, как королевская мантия, безоблачном небе и поливал землю лучами тепла. Под его лучами от сырой почвы поднимался пар, и земля повсюду расступалась, выпуская нежные побеги и стебельки. Отдельные участки снега, доселе скрывавшиеся в тени от символа Прайоса, теперь безмолвно таяли. На широких заболоченных лугах ярко-зеленая травка пробивалась сквозь желто-бурые циновки старой травы. На краю леса распускались почки на кустах боярышника и бузины, а дальше в его глубине под высокими березами, вязами и дубами землю усеивали желтые звездочки чистотела.
За ольхами и ивами, окаймляющими дальние края лугов на берегах Мизы, начиналась старая чащоба. Несколько лет назад на нее обрушилась свирепая буря, повалившая немало огромных деревьев недалеко от дороги из Валлузы на Скорпски. Могучие кулаки бури вламывались в лес, там и сям сшибая по нескольку деревьев за раз. Вот, выкорчевывая в разных местах по дюжине мощных стволов, буря расчистила несколько небольших прогалин, ныне вновь заросших, правда всего лишь кустарником и колючими шипами.
Тут, у ветролома из крупных деревьев, не поддавшихся буре, весна продвинулась чуть дальше, чем в других местах. На большинстве кустов уже распустились нежные листочки, и несколько пчел уже гудели и изучали первые цветы Перайны. На ветку растущей на краю такой полянки березы, едва достигающей человеческого роста, вскарабкалась малиновка и крутнулась, умащиваясь, как попугай на жердочке. Дернув несколько раз хвостом, она раскрыла клюв и огласила воздух переливчатой трелью, приветствуя тепло и золотой свет.
Маленькая птичка цвиринькала так громко, что глубоко под землей от жизнерадостного шума проснулась старая барсучиха по имени Гримбарт, озадаченно почесала в затылке, затем с рычанием и ворчанием полезла по длинному туннелю, толкая перед собой старые листья и сухие стебли. Выбравшись наружу, барсучиха встала на задние лапы, сильно прищурилась и, дергая подвижным носом, втянула пряный воздух. Однако запахи пробуждения и повсеместного прорастания значили для нее совсем другое – седобородая барсучиха была чудовищно голодна. И потому она снова задрала нос и начала поиски. Если пахнет свежими ростками и набухшими почками, необходимо найти источник запаха! Зрение слабо помогало Гимбарт в поисках – она и раньше-то не особо хорошо видела, а уж возраст и подавно не добавил ей зоркости. Яркий день, что заставил малиновку радостно запеть, также был барсучихе не по нраву. Ее время было сумерки или даже глухая ночь, когда даже глупые лисы сидят по своим норам, а насытившиеся волки спят, свернувшись прямо в траве мохнатыми клубками. Но делать было нечего – до вечера было еще далеко, а голод был нешуточный.
Следуя за сладким запахом гниющей древесины, Гримбарт пришла к старому бурому папоротнику, где лежал и гнил толстый вязовый ствол. Сильные когти принялись рвать и терзать сырую, рассыпающуюся древесину – только щепки полетели. Под ней копошилось что-то белое и толстое. Полосатая башка метнулась вперед, челюсти клацнули, зубы захрустели – личинка жука-оленя, нежная, вкусная, сочная, великолепное начало, но всего лишь начало! Барсучиха продолжила поиски. Покачивая головой, она протопала к небольшой луже за буреломом. Несколько зим назад буря повалила бук, и в яме, оставленной вырванными корнями, собралась глубокая чистая вода. Сами корни огромным шаром высились рядом. Если повезет, можно выловить на мелководье хохлатого тритона или даже жирную лягушку.
Раздалось хихиканье, и вода брызнула еще до того, как барсучиха достигла края лужи. Она раздраженно фыркнула. «Видать, старею», - подумала она. Всплыли тоскливые воспоминания о двух товарищах, с которыми она делила подземный лабиринт до прошлой зимы – ее второй по старшинству дочери и каком-то юном дальнем родиче. Ох, эта парочка была очень далека от осознания всей серьезности жизни – они по полдня валяли дурака, развлекались и прихорашивались, но в ловле тритонов они были по-настоящему хороши. Все, что требовалось, припасть рядом с ними к земле и яростно зашипеть, когда кто-то из них добудет тритона – всегда можно было надеяться, что они в ужасе выпустят свою добычу. Прекрасные были времена, но потом Гримбарт Бесхвост был убит и съеден орками, а красавица Гримбарт Серебряная Головка погибла от стрелы, выпущенной кем-то из человеческих детенышей – стрела вонзилась в спину так глубоко, что ее так и не удалось вытащить, как бы сильно Серебряная Головка ни каталась по земле и ни терлась о стволы деревьев. На спине у Серебряной Головки набух сочащийся чем-то омерзительно желтым пузырь, очень горячий на ощупь, из которого торчала злополучная стрела. Она умерла в норе, и старой барсучихе пришлось старательно засыпать часть с покойницей, чтобы всю нору не пропитала вонь от разлагающейся Серебряной Головки.
«Что ж, теперь посмотрим, как ты управишься сама»… Слишком много двуногих в этих краях. А все из-за этой твердой каменной дороги, по которой лошади тащили громыхающие коробки с забравшимися внутрь людьми, и которая где-то вдалеке пересекала реку, по которой плыли деревянные острова, опять же с сидящими на них людьми. Ленивый они народ! Река протекала в целом дне пути от логова, но Гримбарт все же дважды побывала на берегу. О да, она повидала этот мир! Вот потому-то Гримбарт и знала, что нет никакого проку в том, чтобы переселяться. Жизнь нигде не будет лучше. Кто-то думает, что боги создали мир для барсуков, но на самом деле они создали его для людей – и добрыми соседями они нигде не бывают…
Размышления старой барсучихи были прерваны резким, быстро приближающимся тявканьем – собака, поганая шавка, чтоб ее! Поначалу раздававшийся у крыши логова лай явно следовал по оставленным барсучихой следам. «Проклятая ищейка»! - вздохнула старуха и, сердито заворчав, повернулась навстречу звуку. Вот и она, летящий по ветру бело-коричневый клубок с развевающимися длинными ушами, толстыми белыми подушками лап и неловко перебирающими тонкими ножками. Собака вынырнула из-за шара вырванных корней, увидела барсучиху, уперлась лапами в землю и затормозила прямо перед ней. Глаза собаки широко распахнулись, а пронзительный голос звенел от переполняющего его восторга. Псина присела, гавкнула, прыгнула вперед, клацнула зубами, прыгнула назад, вздернула губы, гавкнула, отпрыгнула, гавкнула…
Барсучиха вытянула плоскую голову вперед и обнажила желто-серые клыки – зрелище, от которого собака на миг перестала тявкать, но затем визгливый лай зазвучал опять, еще пуще прежнего. Зарычав, старая барсучиха сделала пару шагов вперед, глядя на собаку так, будто говорила: «Выбирай! Проваливать или остаться! Но если останешься, учти, я ужасно голодна, и если нужно, не побрезгую молоденькой собачкой»! С удивительным проворством полосатая голова метнулась вперед, и челюсти громко лязгнули в воздухе перед самой собачьей мордой.
Даже если бы барсучьи зубы сомкнулись на бело-коричневой шерстке, реакция собаки не была бы драматичнее – псина развернулась, тявкая так, что у Гримбарт заболели уши. Неуклюжие лапы выворачивали бурые комки земли, пока не нашли точку опоры, после чего собака бросилась наутек с такой прытью, будто застала дифаройдов во время брачного периода. Гримбарт презрительно качнула головой, почесала задней лапой кишащее блохами брюшко, и вернулась к прерванным поискам пищи. В мире наверняка хватает разных глупых животных, но этот щенок явно даст им всем фору…
Лисса мчалась со всей доступной ее лапам быстротой. Длинные уши трепетали вокруг ее головы, подобно небольшим флажкам. Оглянуться она не осмеливалась – наверняка жадное чудовище в черно-белую полоску следовало за ней по пятам, выжидая момент, когда его добыча хоть чуточку замедлит бег. Лисса споткнулась о кротовину, полетела кубарем, вскочила, бросилась дальше, запуталась в кусте ежевики, вырвалась и наконец достигла своей цели – небольшой лужайки, покрытой сухой желтой травой. Пара лошадей, стоящих там со спутанными передними ногами, даже не подняли от травы глаз на подлетевший к ним лающий клубок шерсти.
Лишь высокая белокурая женщина у походного костра взволнованно воскликнула:
- Лисса, Лисса! Где ты была? Иди ко мне, бедненькая собачка!
Собака прыгнула к ней, топчась лапами по груди и плечам и самозабвенно вылизывая лицо, пока ее мягко не отстранили:
- Ну хватит уже! Больше нечего бояться. Мы с тобой.
Молодая женщина с красной лентой в толстой косе погладила круглые мускулистые плечи там, где их не прикрывала кожаная безрукавка.
- А ветер довольно похолодал, как думаешь, Линдион? – обратилась она к своему спутнику.
Согнувшийся в три погибели мужчина с длинными каштаново-черными кудрями чуть ли не до пояса, оставил вопрос без ответа – он даже не поднял головы. Уперев один конец длинного лука между ступнями, он тянул второй конец вниз до тех пор, пока тетива не ослабла достаточно, чтобы ее снять. Он аккуратно обмотал тетиву вокруг лука, заправил конец под последнее кольцо и закрепил его. Затем он положил лук на траву, стряхнул кудри со лба, ухватил их двумя руками, заправил за крупные заостренные уши и повязал на голову кожаную тесемку. После чего он подобрал толстую и ветку и, швырнув в костер, стал пристально наблюдать, как на ней выскочили голубые языки пламени, выросли, пожелтели и полностью поглотили деревяшку.
Над самой травой к костру пролетел большой коричневый жук, из тех, что жители Северной Тобрии зовут «грузовиком». Вперед метнулась узкая ладонь эльфа. Длинные тонкие пальцы сомкнулись вокруг насекомого как просторная клетка. Линдион поднес руку к уху и вслушался в злобное жужжание, доносящееся сквозь щели меж пальцев. А потом отшвырнул жука прочь. Толстый грузовик качнулся в воздухе, рыскнул, чуть не шлепнуся в траву, но затем с трудом набрал высоту. Жук описал неровную дугу, снизившись почти к самым желтым стеблям, колышущимся под легким ветерком, и снова подлетел к костру. Эльф снова проворно выхватил его из воздуха.
- Еще раз так сделаешь, - сказал он жуку, - и я не стану тебе мешать. И вообще, я спасал тебя только потому, что такая глупая, толстая жужжалка, как ты, принесет больше пользы голодной птичке, а не бездумному пламени.
Он позволил угловатой тушке грузовика до середины протиснуться между большим и указательным пальцами, но потом сжал их, с любопытством созерцая, как жук беспомощно сучит лапками и шевелит парой зазубренных антенн.
Гилия посмотрела на своего спутника с задумчивой улыбкой. Яркий солнечный свет плясал та мягких темных кудрях, обрамляющих благородное, безупречное по форме лицо. «Вот та грань, что отделяет эльфов от людей» - подумала Гилия уже бог весть в который раз с тех пор, как присоединилась к Линдиону. Почти у каждого человека лицо с изъяном, Линдион же – совсем другое дело. Высокие скулы вылеплены совершенно одинаково, длинная спинка узкого как сабля носа идет безупречно прямо от больших глаз до изящных ноздрей. Когда Линдион улыбался, как сейчас, оба уголка рта поднимались у него на одну и ту же высоту, а тонко изогнутые полные губы обнажали ряд сверкающих зубов. Карие глаза были скрыты длинными темными ресницами, но Гилия знала, как глубок и притягателен их взгляд, когда эльф оценивающе рассматривает собеседника с тем же спокойным вниманием, с каким сейчас смотрит на вырывающегося жука.
- Отпусти его, - попросила Гилия. – Уверена, он выучил свой урок.
- Минуточку, - был короткий ответ эльфа.
Вдруг из блестящего каштанового брюшка жука брызнула травянисто-зеленая жидкость. Несколько капель упало на запястье Линдиона.
- Попробуй, принцесса! – сказал он, протягивая руку с копошащимся жуком. – Это жучиное масло. Очень сладкое, как раз для такой красавицы!
Гилия обиженно надула губки и отвернулась.
- Не надо называть меня принцессой, - пробормотала она. – Это в прошлом…
Рука с жуком последовала за ее ртом.
- Давай! – не отставал эльф. – Ради меня!
Девушка прикрыла глаза, высунула кончик язычка и тронула им желтую капельку. Но тут же отпрянула и принялась отплевываться.
- Тьфу, что за гадость! Ты отвратительный негодяй!
Эльф со смехом откинул голову:
- И ты поверила? Разве у тебя совсем нет чувства того, что в природе все имеет значение? Как можно было поверить, что пойманное животное брызнет сладким соком, ага, вот само добавит соуса к обеду, на котором оно – главное блюдо? Если пойманное существо и дает что-то, оно всегда будет горьким, прекрасная, глупая принцесса! Любопытство, безусловно, ценное качество, но твоя голова должна говорить тебе, когда ему стоит следовать, а когда нет.
Гилия яростно сверкнула синими очами. Она закусила губку, иначе непременно призналась бы эльфу, что была почти уверена в отвратительном вкусе жучиного сока, но послушалась предложения Линдиона, потому что он сказал: «ради меня». На такого Линдион от нее не услышит, по крайней мере, не в ближайшие дни…
- Отпусти его! – снова попросила Гилия. – Коль уж он доставил тебе столько радости…
Линдион поднял голову. На сей раз, взгляд темных глаз был серьезен.
- Ты просила меня быть твоим наставником, разве не помнишь?
- Помню, помню, - резко кивнула девушка. – Но временами ты отнюдь не облегчаешь мне задачу быть твоей благодарной ученицей.
Эльф, как ни в чем не бывало, продолжил рассматривать пойманного грузовика, но когда жука заметила собачка и сунулась к нему с желанием обнюхать, Линдион вновь швырнул его в воздух. На сей раз жук с громким и сердитым гудением устремился к деревьям. Лисса вприпрыжку припустилась, гавкая, за ним до самого края опушки.
Линдион проводил собачку взглядом.
- Тебе не следовало брать животное с собой, Гилия, - мрачно сказал он тихим голосом, как будто думая о своем. – Помощи от нее в любом случае не будет, но она распугает всю добычу на тысячу шагов окрест.
Девушка пожала плечами и виновато улыбнулась.
- Да, ты прав, конечно, но теперь уж Лисса с нами, и я не могу просто прогнать ее посреди чащи. Ей не выжить и пары дней, столь юной и неуклюжей.
Услышавшая свое имя собака прыгнула к хозяйке, присела у ее ног и внезапно куснула кожаную штанину, с рычанием потянув «добычу».
Линдион бесстрастно наблюдал за игрой.
- Ты права. Ей не выжить. Но я могу убить ее так, что она ничего не почувствует. Это будет наилучшим решением.
Девушка поморщилась. Вздернув голову, она уставилась на своего спутника со смесью удивления и гнева.
- Решение по-эльфийски, да? Наверное, я снова ошибусь, если сочту твое предложение жестоким, - подняв указательный палец правой руки, она скопировала медленную, подчеркивающую каждое слово, речь эльфа: - В природе нет жестокости. Все следует цели… Целесообразность, своего рода, мораль природы. Медведь, разоряющий улей не для того, чтобы съесть мед, поступает аморально – но подобных поступков в природе не бывает… Таков должен быть ход рассуждений, верно?
Линдион кивнул:
- Ход рассуждений, несомненно, правильный. То, что нам дано больше разумения, чем большинству животных, не освобождает нас от природного прагматизма. Мы можем просто заглянуть дальше, чем остальные существа, и потому у нас больше ответственности, чем у них, ведь мы обязаны учитывать не только немедленный результат, но отдаленные последствия наших действий. Ни в коем случае мы не свободны от долга никогда без необходимости не подвергать чужую жизнь опасности или не отнимать ее. И если целесообразность требует платить за жизнь жизнью, мы обязаны принять это ограничение и не закрывать на него глаза.
Гилия открыла было рот для ответа, но тут же сжала губы. Лишь через какое-то время она смогла ответить, чтобы ее голос не дрожал:
- Решение, при котором невинное существо убивается без причины, вряд ли соответствует столь нахваливаемой целесообразности. Мы можем вернуться в Мизу и отдать Лиссу шкиперу, коль уж она действует тебе на нервы.
Линдион заложил руки за голову и улегся на траву, разглядывая небо. Вновь он заговорил тихо и медленно, как будто проговаривая вслух свои мысли:
- Я никогда не просил об этом, но ты не раз и не два необдуманно заявляла, что хочешь воспринять мой способ мышления и жизни, но сейчас ты от этого дальше, чем когда-либо раньше… Всю жизнь ты думаешь и ведешь себя как человек – руководствуешься вместо аргументов чувствами, даже в такие моменты, потому что можно принимать решения без спешки. Но когда времени нет совсем, ты не следуешь своим чувствам, которые могут дать совет быстрее, чем молния вылетает из туч, а вместо этого попадаешь в бесконечный круг своих мыслей…
Гилия отпихнула свободной ногой расшалившуюся собачку и взволнованно подпрыгнула:
- К чему наводить тень на плетень эльфийским любомудрием! Мы же оба знаем, к чему ты на самом деле ведешь, поэтому я с самого начала могла сказать – неважно, на чем основано мое решение, на чувствах или мыслях. Оно останется неизменным – Лисса сохраняет жизнь!
Эльф даже не шелохнулся. Он смотрел в небо, следя за быстрым бегом облаков, и взгляд его скользил мимо лица девушки, стоящей над его головой.
- Всему свое время под небосводом – чувствам и мыслям. Иногда надо следовать одним, а иногда другим. Однако, в большинстве случаев важно взвешивать, выслушивая совет от тех и других, и объединять обе части в единое целое. Такое поведение определенно будет наиболее природным. Но иногда необходимо делать выбор между двумя частями, нет, иногда необходимо следовать более сильной из них, и часто как раз мышление приводит к победе, потому что оно развивалось и укреплялось жизненным опытом, в то время, как чувства всегда новые и свежие, и никогда ничему не учатся. Из всех существ вы, люди, самые странные, потому что не слушаете своих мыслей, даже когда они дают бесспорно верный совет. Даже глупое животное, вроде лошади, следует своим инстинктам, а не чувствам. Каким бы заманчивым не выглядел сочный зеленый луг, как только выяснится, что рядом притаился страшный волк, лошадь будет питаться колючим чертополохом, растущим подальше от луга. Она не может просто нафантазировать себе волка, как это делаете вы, люди – вчера, по пути к этой лужайке от Мизы мы видели десять орков, и ты вынуждена была как-то выкинуть их из своих мыслей, прежде чем предложить мне вернуться в Мизу, рискуя при этом пятью жизнями, лишь бы спасти эту собачку, которую даже настоящим псом не назовешь, и которая даже не осознает, чего может лишиться.
Гилия вздернула ладонь:
- Еще чего! Мы с легкостью уклонились от черношкурых. На обратном пути они нас тем более не поймают…
- …и возьмут нас голыми руками, когда будем возвращаться, - сказал Линдион. – Тобой движут чувства и надежды! Безумные надежды! Твоя глупая любовь к этой собаке делает тебя слепой и глухой! Что ты знаешь о носах и настойчивости орков? Вполне может статься, что они до сих пор вынюхивают наш след и находятся где-то в этих лесах. А твоя собака просто расскажет им, где искать их добычу.
- Неужели я слышу в твоих словах иронию, а то и сарказм? Как это не по эльфийски! – Гилия опустилась в траву на колени, чтобы в задумчивости потрепать тут же перевернувшуюся на спину собачку по круглому,, покрытому редким мехом брюшку. – Ой, что я такое говорю? – пробормотала она какое-то время спустя. – Это были глупые слова. Прости меня Линдион!
- Что мне прощать? Ты сказала то, что думала. Не твоя вина, что ты не можешь отрешиться от человека внутри тебя. Ты также не в ответе за гнев в твоих словах. Вы люди всегда злитесь, когда чего-то не понимаете.
- Вы, люди… - повторила Гилия. – Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты говоришь о людях вообще, хотя на самом деле имеешь в виду лично меня – как будто я какой-то безликий муравей.
- Ты терпеть не можешь, когда тебя называют обобщающе «люди», потому что хочешь быть отличной от всех, и потому что надеешься, что я тебе в этом помогу. А тем временем все ближе день, когда ты должна будет признать, что успеха тебе не видать. Это тебя пугает и злит.
- Ты же знаешь, я жажду этой перемены ради тебя, Линдион, - Гилия тыльной стороной ладони смахнула со щеки одинокую слезинку. – Я всегда хотела быть с тобой, и я хочу быть как ты.
Эльф продолжал созерцать проплывающие облака:
- Ничего у тебя не выйдет, - сказал он. – Ни то, ни другое… Мы расстанемся, принцесса, - продолжил он после паузы, - Как только достигнем Скорпски. Мы ошибались, ты и я.
Гилия поморщилась, как от удара. Ее рука продолжала скользить по теплому пузичку песика, пока глаза наполнялись слезами. Наконец, она спросила охрипшим голосом:
- Таким предполагался конец? Так ты этого хотел? «Мы ошибались» - и подчиниться богам?
Эльф не ответил. Гилия попыталась встретиться с ним взглядом, но в его глазах не было ни обещания, ни любви – лишь подавляющая чуждость. «Неужели он всегда был таким»? – пронеслось у нее в голове. «Он, нет! Пожалуйста, Рахъя, нет! Он всегда глядит одинаково, верно? На грузовика или на меня – но жук, хотя бы, сопротивляется и брызжет на него горьким соком!»
Девушка подавила рыдания и с радостью бы подавила и слова, но они неудержимо рвались с ее губ:
- Почему этого не случилось раньше, эта сторона твоей сущности? Почему не тогда, когда в моем кошельке еще оставалось несколько дукатов? Почему не перед тем, как я отдала последнее золото капитану в Валлузе, чтобы выпустить тебя из кутузки?
- Я тебе не просил. Ты это знаешь.
- Почему не в один из тех вечеров за игорным столом, когда ты просил у меня дукат за дукатом? Да, вот о чем ты меня просил – или ты этого не помнишь?
Когда Линдион молча перевел взгляд обратно на небо, Гилию внезапно обожгло всепоглощающей ненавистью. Она ненавидела эльфа за его молчание, и ненавидела себя за свои жалкие слова. Она как будто слышала мысли своего спутника, который должен с каждым сказанным ей словом утверждаться в том, что жалкие, считающие дукаты человеческие женщины не пара царственном, даже в час расставания спокойно созерцающим небеса, эльфийским мужчинам.
Несколько месяцев назад, пару дней спустя после первого знакомства Гилии с эльфом, они как-то – шутки ради и чисто теоретически – разговаривали о ждущем где-то в неопределенном будущем расставании. Искренне веря в свои слова, она согласилась с Линдионом, что это будет обычное расставание без лишних слов, без обид и упреков, с толикой небрежности, похлопыванием по плечу и ободряющим жестом. А потом каждый из них повернулся бы кругом и пошел своей дорогой, чтобы позже с радостью вспоминать о времени, что до самого последнего момента было необычайным.
Так ей тогда представлялось, и теперь она все испортила – как испортила все в своей жизни. В груди надулся и тут же прорвался очередной пузырь горьких упреков. Наружу хлынул бесконечный поток неловких обвинений, единственной целью каждого из которых было не заставить Линдиона передумать, а погрузить саму Гилию еще глубже в трясину жалости к себе.
- Ты выманил меня из Куркума, где я была счастлива, - с этого она начала.
- Увлек лживыми обещаниями! – хотя он ей ничего и не обещал.
Она перечислила бы каждый подарок, сделанный эльфу, если бы… Если бы не случилось нечто ужасное, заставившее ее замолчать. Гилия застонала. Продолжая стоять на коленях, она медленно вытащила кинжал из поясных ножен, высоко замахнулась и вонзила в горло собачки с такой силой, что пробила ей шею насквозь, глубоко вогнав кинжал в мягкий грунт.
Лисса беззвучно вытянула передние и задние лапки, вытянула далеко-далеко… и, дернувшись, обмякла. Ее карие глаза смотрели в небо подобно глазам эльфа.
Гилия выдернула кинжал из раны – яркая кровь хлынула на белый мех – двумя руками схватила зверька, мягкого, теплого и необычно обмякшего, и швырнула в грудь спутнику:
- Держи! Надеюсь, это правильно!
Она снова взмахнула кинжалом и ударила еще раз, на этот раз, чтобы вогнать лезвие глубоко в свое бедро, но тут ее запястье неожиданно сжало железной хваткой. Девушка тупо уставилась на тонкие пальцы эльфа, с заметными утолщениями на костяшках, и попыталась повернуть лезвие кинжала так, чтобы порезать запястье Линдиона, но тут в лицо ей прилетел тяжелый удар, опрокинувший Гилию на спину. Не выпуская кинжала из рук, она покатилась по траве, развернулась и вскочила на ноги. Линдион выжидающе смотрел на нее, но сам даже не поднял рук.
Взгляд девушки упал на мертвую Лиссу, лежащую в странно изломанной позе в траве у ног Линдиона. Гилия выронила кинжал, подняла руку и глубоко-глубоко запихнула кулак в рот, чтобы заглушить рвущийся наружу стон.
- Соберись! – произнес мелодичный, но бесстрастный эльфийский голос. – Помни, ты дочь королевы. Ты должна держать себя в руках.
Гилия поднесла руку к глазам и уставилась на кровавые отметины на костяшках, оставленные ее зубами. На глаза вновь навернулись слезы, размывая картинку. Девушка сглотнула, сомкнула веки и медленно опустила голову, как ученица, пытающаяся заучить теорему. Когда она заговорила опять, голос ее был тверд, а черты лица разгладились.
- Я раньше была дочерью королевы, затем была девушкой эльфа – но это все в далеком прошлом. Я убью тебя Линдион за то, что ты разрушил мою жизнь.
Эльф принялся собирать разбросанное снаряжение.
- Нам пора уезжать, - бросил он через плечо. – Мы слишком долго пробыли на этом месте. Мысли об этих разбойниках-орках вызывают у меня нехорошие чувства.
Завязав холщовый мешок, он продолжил:
- Жизнь можно отнять, но нельзя уничтожить. Твоя жизнь – это сосуд, который ты должна наполнить. И пока кувшин не разбит…
- Побереги свои умные слова, - ответила Гилия. – Не трать их на меня попусту. Может, в твоем мире и возможно жить с помощью неопровержимых аргументов и взятых под контроль чувств, всегда тщательно взвешенных усилий и результатов, и быть счастливым от того, что твои выводы не затуманивают никакие сантименты. Но если я чему-то и научилась за проведенные с тобой дни, так это тому, что я никогда не смогу быть такой как ты – есть нечто омерзительное в твоей философии жизни.
Не прекращая привязывать мешок к седлу, Линдион сказал:
- У нашей любви было два варианта: я мог стать таким, как ты, или ты стать как я. Ты настойчиво обещала мне, что последуешь за мной, но теперь ты и сама видишь, что это для тебя невозможно. Это озарение может помочь тебе совладать с уязвленной гордостью и утратой будущего, о котором ты мечтала…
- Как быстро может нарастать отчужденность, - задумчиво произнесла Гилия. – С каждым мгновением ты для меня становишься все более чужим – я тебя почти не узнаю.
Линдион только пожал плечами, а девушка принялась небольшим топориком подрезать дерн на краю опушки.
- Что ты делаешь? – спросил эльф.
- Копаю могилу для Лиссы. Я не могу просто так ее бросить здесь.
Линдион отклонил голову назад и, закрыв глаза, повернулся к лесу.
- Лучше оставь ее, как есть, - сказал он через несколько секунд. – Мои недобрые чувства усиливаются. Мы должны отправляться.
Но белокурая девушка своего дела не прервала.
- Можешь ехать, когда захочешь. Я и без тебя доберусь до Скорпски.
- Когда же ты сможешь ясно видеть вещи, Гилия? Живая собака не стоила того, чтобы рисковать нашими жизнями, а уж мертвая и подавно. Ты ничего не выиграешь, копая сейчас могилу для животного, как если бы это был человек, верующий в Дюжину. Оставь ее, чтобы она могла послужить пищей другим зверям. Нет ничего неправильного в подобном круговороте, и…
Его слова лишь придали Гилии усердия.
- Иди и радуйся своему ясному видению вещей! - выкрикнула она. – Перестань отвлекать меня моей сентиментальной непрагматичностью.
Линдион нагнулся развязать кожаный ремень, спутывающий передние ноги его лошади. Он подвел лошадь к девушке, продолжавшей попеременно рыхлить черную почву топориком, а потом двумя руками выгребать грунт из ямки.
- Будь благоразумна! – сказал он. – Орки придут – я уверен в этом. Мои чувства меня не обманывают, и они все сильнее. Еще до того, как солнце поднимется над этим старым вязом, черношкурые будут на этой поляне…
Пару мгновений он понаблюдал за работой Гилии, затем продолжил:
- Я не стану сражаться за мертвую собаку. Ты это понимаешь?
Девушка метнула на него быстрый взгляд.
- Между нами все сказано.
Линдион забрался в седло, шлепнул гнедого по шее поводьями и негромко причмокнул. Не оглядываясь, он пересек поляну и направил лошадь между двумя кустами орешника по лесной тропинке на север.
Гилия уставилась на рыхлую землю в своих ладонях.
- Забирай лошадь! – негромко пробормотала она. – Она моя, но я дарю ее.
Лишь когда яма показалась ей достаточно глубокой, девушка подняла взгляд и, моргая, посмотрела на солнце, висящее низко над голой макушкой старого вяза. Она подошла к мертвой собачке, отстегнула от седла флягу с водой и заботливо смыла с белого меха уже успевшую засохнуть кровь. Затем отнесла трупик, который казался намного тяжелее, чем была Лисса при жизни, к ямке и положила туда. Первым делом девушка присыпала грунтом мех, а затем сгребла оставшуюся землю обратно в яму.
Кивком головы попрощавшись с собачкой, Гилия направилась к серой в яблоках лошади. Но когда она наклонилась, чтобы распутать ей ноги, в бок Гилии ударила стрела. Сила удара отбросила девушку в траву, но она немедленно поднялась. Стоя на коленях, она выхватила из ножен узкую амазонскую саблю.
От края леса раздались гортанные вопли. Девушка поднялась и стала так, чтобы лошадь была у нее за спиной. И вот тогда из укрытия выскочили орки. Поверх черного меха на них были свободные штаны или юбки и красочные куртки – должно быть, недавно они недурно поживились. В волосатых лапах орки держали утыканные камнями дубинки, топоры с короткой рукоятью и широкие сабли с глубокими прорезями вдоль края.
- За королеву, за Рондру, - пробормотала Гилия и подняла клинок.