Глухая плеть. Часть 3⁠⁠

Глухая плеть. Часть 2

Тяжёлые ветки больно стегали по лицу, ноги цеплялись за торчащие корни. Серёга падал, вставал и снова бежал. Вова сопел сбоку. Вряд ли их преследовали, но Сиплому казалось, что чьё-то холодное дыхание обжигает затылок, а ледяные пальцы ложатся на шею. Он не оборачивался. Всё бежал и бежал.

— Стой! — Вова дёрнул Серёгу за рукав. — Всё, стой.

Сиплый, наконец, обернулся. Он сжал нож в руке и приготовился к схватке, но никто не нападал. Лишь густые ели окружали его. Рядом журчал весёлый ручеёк. Каркнула ворона. От этого звука Серёга вздрогнул.

Володя сбросил рюкзак, прислонил ружьё к стволу ели и забрался под раскидистые ветви. Вытер лицо рукавом и посмотрел на друга.

— Дела… — протянул он.

— Дела? — переспросил Серёга. — И всё? Ты только что убил Макса или…

— Или, — перебил друг. — Это были не они.

— А кто?

— Я не знаю, — Вова развёл руками.

— Покажи руки, — Серёга повёл ножом.

Вова закатал рукава — кожа как кожа.

— А теперь рассказывай, — Сиплый убрал нож и тяжело опустился на землю, не выбирая места: его одежда и так была грязной и мокрой, хуже уже точно не станет.

«Куда уж тут хуже?»

Но Володя не спешил. Он погрузился в свои мысли, хмурился и будто считал что-то в уме, шевеля губами.

— Я. Теперь вот ты, — сказал он. — Кто следующий?

— Ты о чём? — нахмурился Серёга.

— Следующим должен быть кто-то из них, — друг кивнул в сторону. — Либо Катя, либо Макс.

— Так, давай по порядку. — Сиплый поднял руку и бегло рассказал всё, что с ним произошло с момента пробуждения.

— Та же фигня, — кивнул Вова. — Запертые вагоны. Макс и Катя. Станция. Шпалы. А потом мы увидели тебя и сошли с путей. Вот только мужик появился позже. Тоже в плаще, но с ружьём.

— Седой?

— Угу.

— И?

— Да я так и не понял. Всё случилось очень быстро: хлоп — и ребята мертвы уже.

— Жесть.

— Да не то, чтобы. Мужик закатал им рукава, и я сразу понял, что это вовсе не они. Не знаю, мутанты быть может, или что похуже. Тут что-то такое творится…

Вова замолчал. Серёга вспомнил, как выглядела рука Максима, и боязливо покосился в сторону.

— Мужик этот, — продолжил Володя. — Он тоже странный. Дал мне ружьё и патроны. Сказал, проверять руки. А потом исчез.

— И всё?

— Ну он говорил очень странно. Искать машиниста, соберутся четверо. Что только скорость позволит разорвать петлю. Я туго соображал. А потом лес как-то изменился, и я оказался на той полянке. Ты высматривал следы, а эти двое стояли истуканами у тебя за спиной. Ну, Макс бы себя так не вёл, да и Катя бы тараторила без умолка. Мои тоже вели себя странно, но я как-то не придал значения.

— Я тоже, — Серёга задумался. — Хм, выходит, сейчас там у станции другой я и нормальные ребята?

— Не знаю. Может они раньше нас с тобой проснулись?

— Намекаешь, что они прошли петлю раньше? А если не ушли по рельсам?

— Тогда бы или я, или ты их встретили. Логично?

Серёга почесал щеку.

— Наверное. А мужик. Ты его не видел до этого?

— Нет.

Сиплый сжал руку в кулак.

— А вагон? — спросил он. — Седьмой вагон.

— Я не смотрел, — Вова мотнул головой. — Из поезда вылез через окно, а на станции уже встретил ребят.

— Странно, — Серёга поджал губы. — А другой я в точности повторял всё за мной.

— Или ты за ним, — ухмыльнулся Вова.

— Тебе смешно? — обиделся Сиплый.

— Нет, — взгляд у друга оставался серьёзным. — Какой смысл гадать. Нужно выбираться отсюда. Раз уйти не получается, то будем делать как сказал мужик в плаще.

— Скорость, — догадался Серёга. — Нам нужен локомотив.

— И машинист, — кивнул друг.

Всё это не укладывалось в голове, но Серёга решил положиться на слова мужика. Ведь он подсказал ему тогда с ключами и помог Вовчику.

— Может, мы умерли? — предположил он.

— Не знаю, — Вова снова ухмыльнулся. — Но жрать я хочу, как живой. И шишка на лбу болит натурально.

— Мужик?

— Нет. Приложился, когда из поезда вылезал. Есть, что пожрать?

— Что-то найдём, — улыбнулся Серёга и стал снимать рюкзак.

Сосновый бор замер в тяжёлой, почти осязаемой тишине. Воздух, напоенный смолой и влажной землёй, казался гуще обычного. Серёга смотрел на Вову, который методично, с привычной туристской аккуратностью, перебирал рюкзак.

— Соберутся четверо… — проговорил Сиплый, ломая тягостное молчание. — Он это сказал конкретно? Не найдём, а соберутся.

Вова кивнул, затягивая стропу.

— Конкретно. Значит, Катя и Макс где-то тут. Настоящие. И их тоже преследовали эти… тени. Или что они такое?

— И мы их бросили в том… цикле, — с горечью выдавил Серёга, глядя на ссадины на своих костяшках.

— Мы выжили. Сейчас это главное. Чтобы собрать всех, надо понять правила. — Вова взвалил рюкзак на плечи и взял ружьё. — Мужик дал ствол не просто так. Значит, эти штуки можно остановить. Но пули, похоже, не убивают. Тот, в кого я стрелял, дёргался, но не истёк кровью. Они… ненастоящие.

Мысль была жуткой, но логичной. Серёга вспомнил холодную, чёрную вязь на руке двойника Макса. Не кровь, не плоть. Нечто иное.

— Значит, ищем машиниста, — заключил Сиплый.

Друзья двинулись вдоль ручья, выбрав направление по солнцу, скупым пятном света на свинцовом небе. Лес молчал неестественной тишиной — ни птиц, ни зверьков. Только шорох их шагов по хвое да далёкий, навязчивый шепот ветра в макушках елей. Шли молча, прислушиваясь к каждому звуку. Серёга ловил себя на том, что ищет в черноте между стволами знакомые силуэты — то ли с надеждой, то ли со страхом.

Через полчаса они вышли на просеку, проложенную вдоль ЛЭП. Оголённое пространство, заросшее бурьяном, казалось островком безопасности. Они пересекли просеку бегом и снова нырнули в лесную чащу. Теперь они шли быстрее, почти бежали, ориентируясь на дымок, который Вова заметил ещё у ручья — слабую серую струйку, поднимавшуюся где-то впереди.

Дым привёл их к краю леса. За последней стеной сосен открывался тупик: железнодорожное депо, вернее, его призрак. Два проржавевших до дыр товарных вагона, куча искореженного металла и, в центре, локомотив. Не современный электровоз, а старый паровоз, будто сошедший со страниц учебника истории. Он стоял на коротком тупиковом пути, заросшем репейником. Из его трубы и валил тот самый чадный, жидкий дымок. Казалось, он только что прибыл, но вид его говорил о десятилетиях забвения.

И самое главное — вокруг, на путях, в траве, сидели и лежали люди. Вернее, то, что от них осталось. Скелеты в истлевшей одежде разных эпох: от шинелей до современных курток. Их было много. Десятки. Они лежали и сидели, как пассажиры, ожидающие свой поезд, который так и не пришёл.

— Жесть… — прошептал Серёга.

Вова молчал, сжимая приклад ружья. Его взгляд был прикован к будке машиниста. Там, за забрызганным грязью стеклом, виднелась фигура.

Они подошли ближе, стараясь не смотреть на пустые глазницы, глядевшие в серое небо. Дверь в кабину была приоткрыта. Внутри пахло угольной пылью, маслом и тленом. На сиденье машиниста, спиной к ним, сидел человек. Плащ из грубого брезента был накинут на его плечи.

— Ты… — начал Серёга.

Фигура медленно повернулась. Это был тот самый седой, но теперь они разглядели его лицо. Морщины, словно трещины на высохшей земле, глубокие тени под глазами. Но взгляд — острый, пронзительный, лишённый безумия. Он смерил их взглядом, остановившись на ружье в руках Вовы.

— Двое, — произнёс он сиплым, выцветшим голосом. — Быстро. Цикл ускоряется. Солнце уже не встаёт по-настоящему.

— Кто вы? — прямо спросил Вова, не опуская ружья.

— Алексей Игнатьевич. Машинист этого состава. Когда-то. — Он махнул рукой в сторону призрачного паровоза. — А теперь — сторож. Игла в колесе Фортуны.

— Что это за место? — вступил Серёга. — Почему мы здесь?

— Место сильное. Древнее. Оно… притягивает катастрофы. Аварии. Крушения. — Машинист говорил медленно, подбирая слова, будто давно не пользовался речью. — Мой поезд сошёл с рельсов здесь в пятьдесят третьем. Я один выжил. И остался. Потом стали появляться другие. Автобусы, машины, ваш поезд… Место впитывает их, как губка. Создаёт петли. Копии. Проигрывает снова и снова последние моменты.

— Двойники? Те, в поезде?

— Отпечатки. Тени пассажиров. Они не злы. Они просто хотят завершить свой путь. Но для этого им нужны… места в вагонах. Живые души. Они будут пытаться заменить вас. Потом заменить ваших друзей. Их можно узнать по отметинам. Руки, лица… они плохо копируют живую плоть.

— А что в седьмом вагоне? — спросил Серёга, чувствуя, как холодеет желудок.

Машинист посмотрел на него с странной, почти отеческой жалостью.

— Те, кого заменили. Они… ещё не совсем мертвы. Но уже и не живы. Существа вроде меня, но без воли. Растение. Запасные части для петель.

Серёгу скрутил спазм тошноты. Вова хмуро спросил:

— Как выбраться?

— Правила просты и жестоки, — вздохнул Машинист. — Петлю можно разорвать только изнутри. Нужно собрать всех живых, кто попал в эту конкретную петлю — вашу петлю. Вас четверо. И нужно дать составу ход. Настоящий ход, снаружи петли. Это создаст разрыв.

— Но этот паровоз… он же настоящий? Из вашей аварии?

— Он — ядро. Ключ. Он может тянуть любую иллюзию, любую копию. Ваш поезд — всего лишь тень, привязанная к нему. Когда тронется этот, — он похлопал ладонью по панели управления, — тронутся и все тени. А живая душа за рычагами… сжигает петлю изнутри. Но чтобы запустить его, нужно больше, чем уголь. Нужна воля четверых. Синхронная. Единая.

Машинист оборвал речь и резко, с неожиданной для его лет ловкостью, обернулся к глухой стенке кабины, за которой скрывался тендер с углём.

— Кто там?

Из-за груды чёрных, запылённых пластов угля тихо, словно призраки, поднялись две фигуры. Серёга ахнул, инстинктивно отшатнувшись к двери. Вова взвёл курки.

Это были Катя и Макс. Лица землистые, под глазами синие круги, одежда порвана и в грязи. В глазах Кати стоял немой ужас, Макс сжимал в руке обломок шпалы, как дубину. Они дрожали.

— Не стреляй! — сипло крикнул Серёга, хватая Вову за руку. — Смотри на руки!

Рукава их курток были порваны, закатаны. На коже — ссадины, грязь, но никакой чёрной вязи. Только человеческая, живая бледность.

— Это… это вы? Настоящие? — прошептала Катя, её голос сорвался на полушепот.

Она смотрела на них не с радостью, а с животным недоверием.

— Это мы, — тихо сказал Вова, опуская ружьё. — А вы… как?

— Мы прятались… в лесу, — заговорил Макс, его взгляд метался по кабине, цепляясь за лица, за ружьё, за седого. — Потом услышали гудок… и увидели вас. Пробрались с другой стороны, пока вы говорили. Мы думали… мы думали, вы тоже…

Он не договорил. История читалась в их измождённых лицах. Они тоже встретили двойников. Возможно, боролись. И теперь доверяли только тому, что можно проверить — холодному металлу в руках и глазам седого, который знал правила.

Машинист кивнул, удовлетворённо.

— Четверо. В срок. Значит, шанс есть.

Он развернулся к рычагам, покрытым вековой пылью и масляными потёками.

— Правило последнее. Чтобы дать ход, нужно не просто толкнуть рычаг. Нужно дать ему намерение. Цель за пределами петли. Каждый должен думать об одном и том же месте. Реальном месте. Сильнее, чем обо всём остальном. Петля питается разрозненностью. Воля должна быть едина. Что было за околицей вашего последнего лагеря, перед тем как сесть в поезд?

Друзья переглянулись. Мысли, замутнённые ужасом, медленно поворачивались вспять.

— Река, — сказал Серёга. — Перекат «Бычок». Мы там сушились.

— Да, — кивнул Макс. — Большой валун, как голова.

— И запах сосны после дождя, — тихо добавила Катя.

— И костёр, который Вовка так и не разжёг с трёх спичек, — хрипло усмехнулся Серёга.

Вова фыркнул, но в его глазах вспыхнула искра — живая, человеческая.

— Вот туда, — резюмировал Машинист. — Держите этот образ. Вместе. Не отпускайте. Сейчас будет шумно.

Он взялся за главный рычаг контроллера. Металл скрипнул, недовольный.

— Давайте, руки поверх моей. Все. Не давите. Просто… держитесь. И думайте о своей реке.

Рука его, костлявая и сильная, легла на чёрную ручку. После мига нерешительности Вова положил свою сверху. Потом Серёга. Макс. Катя положила свою маленькую, грязную ладонь последней, завершая пирамиду.

Кабина наполнилась напряжённым молчанием. За окном ничего не изменилось: тот же тупик, тот же лес, те же кости на рельсах. Но что-то дрогнуло в самом воздухе. Тишина стала звенящей.

«Перекат Бычок. Запах сосны. Тёплый камень. Звук воды», — крутилось в голове у Серёги, и он видел, как другие, стиснув зубы, делают то же самое.

Машинист с силой, на которую, казалось, не был способен, потянул рычаг на себя.

Раздался не рев, а какой-то вселенский вздох — будто гигантская машина, застывшая навеки, сделала первый вдох после долгой спячки. Всё паровозное нутро затрепетало, заскрежетало, зашипело. Из топки вырвался не дым, а сноп искр, ослепительно белых в сером свете. Кабина задрожала.

И мир за окном поплыл. Не поезд тронулся — поплыли депо, лес, небо. Они растягивались в серые, лишённые деталей полосы, как краска на мокром холсте. Кости на путях рассыпались в прах и смешались с размывающейся землёй. Звук — нарастающий, низкий гул — заполнил всё, заглушив собственное сердцебиение.

Серёга чувствовал, как под его ладонью рычаг бьётся, как живой, пытаясь вырваться. Он смотрел на сплетённые руки: грязные, в синяках, но крепко держащиеся. Катя зажмурилась. Макс что-то кричал, но слов не было слышно. Вова смотрел вперёд, в катящуюся навстречу стену небытия, но лицо его оставалось спокойным.

И вдруг — тишина. Резкая, оглушительная.

Гул стих. Дрожь прекратилась.

Поезд стоял. Но стоял он теперь на реальных, ржавых, заросших бурьяном путях где-то на глухом перегоне. По бокам тянулся обычный, осенний лес. В небе, разрывая тучи, светило бледное, но настоящее солнце. Воздух был холодным, свежим и не пах ничем, кроме сырости и преющих листьев.

Машинист убрал свою руку. Он тяжело дышал, опираясь на пульт.

— Всё. Петля… порвана. Ваша — порвана.

Он указал слабым движением руки вперёд, за лобовое стекло.

— Выходите. Идите по путям. На запад. Километров через пять будет будка путевого обходчика. Там… там уже другой мир.

Друзья молча, как лунатики, разжали руки. Они выбрались на ватных ногах из кабины и спрыгнули на насыпь. Земля под ногами была твёрдой, устойчивой, бесконечно реальной.

Серёга обернулся. Паровоз стоял, застывший памятник. В будке машиниста — пусто. Седой старик исчез.

Они шли молча, не оглядываясь, почти бежали, подгоняемые остатками животного страха, что всё может вернуться. Через час, когда солнце поднялось выше, а в лесу застучал дятел, они остановились, падающими с ног от усталости.

— Билеты, — первый заговорил Вова, садясь на шпалу. — У нас не было билетов. Мы же просто договорились с проводницей. Так? Ни в одном списке пассажиров нас нет.

— Вещей… кроме рюкзаков, там ничего нашего не осталось, — добавил Макс, тупо глядя на свои потрёпанные ботинки.

Катя, обняв себя за плечи, просто покачала головой.

— Никому ни слова. Никогда. Скажем… заблудились. И всё.

Серёга кивнул. Мысль казалась ему чужой и грязной, но абсолютно правильной. Кто поверит в паровоз-призрак и тени? Их сочтут сумасшедшими. Или хуже — начнут искать тот состав, задавать вопросы…

— Молчок, — хрипло подтвердил он. — Как не было.

Они поднялись и пошли дальше, уже не бегом, а устало бредя по шпалам. Их силуэты медленно уменьшались на фоне бесконечной стрелы рельс.

А позади, в густом кустарнике у самой кромки леса, из которого они только что вышли, стояли двое и смотрели им вслед.

Один — седой, в накинутом на плечи грубом брезентовом плаще. Рядом с ним — молодая женщина в чёрной спортивной одежде для фитнеса, слишком лёгкой для осеннего леса. Её светлые, почти белые волосы были собраны в тугой «конский» хвост. В её руках мерцал экран планшета, но сейчас она его не смотрела.

— Ушли, — сказала она, и её голос был удивительно спокойным, почти бесцветным.

— Ушли, — согласился седой, не отрывая взгляда от удаляющихся фигур. — Но он рано или поздно догадается.

— Обязательно.

— Мне показалось, — седой прищурился, — парень этот весьма дотошный. Думаешь, он не станет искать ответы?

— Конечно, станет, — блондинка ухмыльнулась. — В том и суть. Он захочет вернуться — найти своих друзей… настоящих друзей.

— Всё-таки вы решились?

— Да, — кивнула блондинка и, развернувшись, бесшумно растворилась в чаще.

Седой ещё минуту постоял, вглядываясь в пустоту. Потом поправил плащ и шагнул в сторону, противоположную той, куда ушла блондинка. На том месте, где он стоял, не осталось ни следа. Ни от него, ни от паровоза, который теперь был лишь смутным сном в памяти Серёги и в том ином, непостижимом нечто, что поселилось в оболочках его бывших друзей, бредущих по железной дороге к спасению и молчанию.