Дуэль⁠⁠

Граф Скотоложечкин был выдающимся прозаиком, чутким к любым проявлениям реальности и не терпящим вымыслов и всякого рода фантазий.

- Уж если Нюрка обосралась, о том и надо писать, душечка, - говаривал он.

- А Нюрка обосралась? – интересовалась дражайшая его супруга.

- А что она, не человек что ли? – уклончиво отвечал граф.

Мордвесов-Джигурдищев случился обнищавшим дворянином и мелким чиновником. Две сущности боролись в нем, и когда дело оканчивалось ничьей, он каждый вечер напивался в кабаке. Мордвесов-Джигурдищев обожал поэзию и слыл большим специалистом в области стихосложения.

- Дорогой вы мой, - говаривал он Пушкину, - ну какой кот ученый? Побойтесь Бога! Кота даже палку носить не обучишь, а вы… Пишите – пес учёный.

С легкой руки Александра Сергеевича Мордвесов-Джигурдищев с тех пор стал известен в свете исключительно как Хуй Копчёный.

- Поэзия – говно, - вздыхал граф Скотоложечкин. – Кто, кого, зачем и почему – ничего не понятно. Одни обрывки слов и тени образов. Поэзия – для дебилов.

- Почитал на досуге эту вашу прозу, - в томной неге откинув полы бушлата, бормотал Джигурдищев, - варварство и мещанство. Убогие кирпичи кривляний, сложенные в стену беспросветности.

- Этот Мордвесов-Джигурдищев – сущий еблан, - выпалил граф.

- Скотоложечкин – хуйло! – в пылу дискуссии парировал поэт.

Дело было на вечере княгини Марии Павловны Голицыной. Оба литератора не были представлены друг другу, а потому случайно рубанули правду-матку в лицо объекту критики.

- Дуэль! – швырнул хлесткое поэтическое Джигурдищев.

- Дуэль, - процедил приземленно Скотоложечкин.

Стрелялись тут же, в саду.

Стрелялись они, нужно отметить, не в пример лучше, чем творили. Пуля Джигурдищева угодила в прозаическое сердце графа. Выстрел Скотоложечкина поразил печень и желчный пузырь светила поэзии.

На похороны непримиримых друзей собрался весь Петербург. Обсуждали литературу и превратности судьбы.

Ни Скотоложечкин, ни Мордвесов-Джигурдищев не написали при жизни ни строчки.