Диффузия - 3\5 (финал третьей главы)⁠⁠

Диффузия - 3\5 (начало третьей главы)

В легкие хлынул холодный влажный воздух, разительно отличающийся от того пыльного и задымленного воздуха Афганского ущелья. Борис Петрович закашлялся. Ошалело он осмотрелся по сторонам. Посмотрел на свои ладони – они всё ещё чувствовали жесткую рукоять пулемета и раскаленный металл.

Нет, он по-прежнему был на озере, чувствуя кожей легкий ветерок с озера. А вот внутри разгорался пожар. Невидимое ревущее пламя быстро добралось до сознания и вмиг спалило его дотла, как клочок бумаги.

Куда-то делся военный пенсионер и сторож Борис Петрович. Его место уверенно занял майор Кобзарь, боевой офицер, молодой и сильный. Память двух человек смешалась в одну.

Больше его не тошнило, в голове не шумело. Напротив: чувствовался веселый азарт, душа просила веселья.

Он решил вернуться к приятелям, ведь праздник был в самом разгаре. Сколько можно бесцельно слоняться по берегу?

Ещё издалека он услышал грубые голоса, доносящие сквозь приоткрытую дверь. И то, что он услышал, ему очень не понравилось, заставив вздрогнуть и побледнеть. Сжать от гнева кулаки.

Потерять на секунду контроль.

- Валька-то? – бубнили гнусавые, неузнаваемые мерзкие голоса. - Да та ещё сучка! Прикинь: звонит мне и денег просит. Мол, отработает.

- И что, отработала?

- Да ваще! На хую вертелась как пропеллер. А сосет как богиня!

- Да, жаль, что её нет с нами!

- Ничего! Придем – пустим по кругу! Зачем таланту пропадать?

- А деньги-то ей зачем? – Смех.

- А я откуда знаю? Мутила что-то с клубом этим. Вот, блядь, и домутила…

Руки сами протянулись к прислоненной к скамейке Сайге. Кобзарь тихо зашел внутрь домика и аккуратно затворил за собой дверь.

На него, выпучив мутные глаза, уставился Александр Петрович Шиис с поднесенным ко рту стаканом. Увидели оружие в руках старика и другие.

- Ты чего, Борис Петрович? Что с тобой? – спросил, затрясшись, Истомин. У него всегда был нюх на неприятности. – Тебе плохо?

- Сдурел, старый? – рявкнул, выпив, Шиис. Лицо его раскраснелось сильнее прежнего. К алкоголю добавился нешуточный гнев, вызвав новый прилив крови к лицу. – Брось!

Ему первому заряд картечи и снес часть головы с лицом. Второй выстрел попал в грудь Истомина.

Привычный к бандитским перестрелкам, успел среагировать Гена Тарских. Он прикрылся телом Коли Липатова. Бух! Рубашка бывшего теперь уже директора порта взорвалась на животе черной кровью.

Тарских нырнул под стол и закричал оттуда:

- Крыша совсем поехала, сука?! Не стреляй! Давай договоримся!

Кобзарь сделал шаг в сторону, освобождая проход.

- Можешь уходить.

Вначале из-под стола показалась пустая рука Генки. Потом и он сам. Подняв руки вверх, он цепко осмотрел старика с Сайгой, контролируя его движения. Борис Петрович опустил ружьё и махнул слегка стволом: мол, проваливай.

Тарских, явно ему не поверив, выхватил из-за спины нож, которым недавно нарезал помидоры, и метнул в Кобзарева, а сам тут же бросился к двери.

С неожиданной прытью старик уклонился от брошенного ножа и привычным движением мгновенно вскинул Сайгу. Картечь разворотила спину Гены Тарских. Мужчина отлетел вперед, стукнувшись головой о дверь. Та приоткрылась на несколько сантиметров.

Майор Кобзарь повернулся к остальной компании. В живых никого не осталось. Завалился навзничь именинник Шиис с запрокинутой назад размолотой в фарш головой. Съехал под стол Липатов. Возможно даже, что просто потерял сознание, но вскоре кровопотеря сделает своё дело: с такими ранами долго не живут.

Мертвый и усталый сидел на скамейке Петя Истомин с закатившимися глазами и запекшейся кровью на губах, вольготно прислонившись к стене напротив входа. Одна рука свободно свисала, другая чудом зацепилась за стол, когда короткая агония и кашель тряхнули тело.

Капала кровь густыми каплями, оставляла дорожки на стенах, двигаясь вниз под действием закона тяготения. Стекала на пол водка и рассол из опрокинувшейся банки с маринованными огурцами.

Кобзарь криво усмехнулся. Красота! Он втянул насытившийся разными запахами воздух. Жаль, что их, болтунов этих за столом, было так мало! Он присел на свободное и чистое место, налил себе стакан водки и выпил его в несколько жадных глотков.

- За вас, мужики!

Майор положил голову на стол, закрыл глаза и тяжело вздохнул. Очень хотелось спать. Этот неожиданный всплеск сил исчерпал все ресурсы организма. По телу прошла еле ощутимая судорога. Хмельной и боевой кураж несли на своих крыльях в славное прошлое, не смотря на крайнюю утомленность. Тьма шептала имена тех, кого уже нет рядом – всех тех, кто сложил свои головы там, в ущелье. Тьма милосердно баюкала. А они звали к себе.

Мигнула и погасла лампочка.

Выключилось и сознание…

*

Очнулся Борис Петрович Кобзарев в почти полной темноте. Тело затекло от неудобной позы. В ноздри бил тяжелый запах застоявшейся крови. Во рту ощущался неприятный кислый привкус.

Светящиеся стрелки наручных часов показывали время:23.11.

Словно удар молотка – приходит осознание сделанного. В помещении царит мертвая тишина, будто кто-то намеренно выключил звуки. Лишь шелестит одежда, когда Кобзарев меняет позу.

Гаснет, как свеча на ветру, воля к жизни. Прожитые годы наваливаются на плечи пудовыми гирями. Как никогда сильно ощущается старческая немощь и собственная никчемность.

«Таков мой финал».

Руки в темноте нашаривают карабин. Он пристраивает Сайгу так, чтобы дуло упиралось в нижнюю челюсть. Один выстрел, и всё решится.

- Не делай этого, братка, - вдруг слышит он голос, доносящий откуда-то рядом. – Грех это.

«Вот и всё, я точно поехал головой», - думает Кобзарев, тщетно пытаясь увидеть в темноте источник голоса.

И тут же пространство, словно в кино, слегка раздвигается. От страха сильно колотится сердце. Открывается небольшое окно с рваными краями – так можно пробить отверстие в натянутой в рамке бумаге. Конечно же, он принимает происходящее за галлюцинации, но не может оторвать взгляда от созерцания иного мира, приоткрывшегося сквозь прореху в реальности.

Он видит – чуть сбоку, в слегка искаженной перспективе -  старика в простых монашеских одеяниях. В руке у него посох – сжатый так сильно, что побелели костяшки пальцев. Косматые седые брови гневно насуплены.

А перед монахом стоит какой-то жуткий урод, с которого словно давным-давно содрали кожу и оставили высыхать на солнце. Выпучив белые глаза, это нечто в упор рассматривает старца и шумно втягивает воздух дыхательными отверстиями, подходящими скорее какой-то рептилии. Кобзареву становится понятно, что это не человек.

Ему откуда-то также становится понятно, что монах – это святой Варлаам Керетский, защитник земли Мурманской.

- С кем ты говоришь, монах? – интересуется это странное существо.

- Не важно, демон! Ты виновен в преступлениях против рода человеческого и должен ответить за свои деяния.

Безносый демон сверкает белыми глазными яблоками, словно сканируя святого и ища в том подвох, но зацепиться в Варлааме не за что.

- Твоя взяла, старик, - говорит демон, оскаливая пасть полную острых зубов. –  Так чего ты хочешь?

- Отправить тебя обратно в ад, порождение диавола!

Демон смеется.

- В ад? О, нет! Ты бы сильно удивился, монах, если бы узнал правду.

- Лги и дальше, сын отца лжи!

- Я ГОВОРЮ ПРАВДУ! – рычит демон гневно. – В отличие от сильных мира сего. Грядет век Колесничего, и это не изменить!

Монах терпелив даже с порождениями сатаны.

- Колесничего?

- Вы зовете его Антихрист. И его время скоро придет. Четыре коня впряжет он в колесницу. Их копыта взроют землю, и реки потекут вспять, а горы сдвинутся с места. Мир изменится, и кровь будет вместо воды.

- Посмотрим, тварь. Посмотрим! – в голосе монаха появляется праведный гнев.

Снова смеется безносый.

- Ты ненавидишь меня. Но за что? За то, что я не такой, как ты? Что я сделал лично тебе, старик? Ничего! И никому я не в силах сделать того, чего сам человек не желал бы так страстно. Причастность к тайне, ощущение избранности, гнев, похоть – мы лишь показываем взыскующему, кто он есть на самом деле. Да, за это есть своя цена.

- Вот как? И что же? Душа?

- Боль, страдание, страх – этого у вас в избытке, и мы пьем это словно вино. Как нектар бессмертия! Как посвящение в «человечность»! Разве это не сообразно твоей вере, монах? Разве в твоем учении нет места этому знанию?! Кто висел на кресте, кто сгорел на солнце? Кто поймет цену искупления? А глупцы всё так же лезут туда, куда боятся ступить ангелы! И, подобно Икару, падают в море! Если бы ты только ЗНАЛ!

- Мне достаточно верить, ты, порождение ада!

- Но я был призван сюда людьми!

- Глупыми и невежественными? Не велика заслуга искушать таких! И не равняй нас, тварь! Ты – искуситель!

Демон неожиданно улыбается – если эту гримасу можно принять за улыбку.

- Возможно. А возможно я - просто зеркало, ваше отражение в воде. Разве не стоял тот, кого вы зовете Сатаной, у престола Бога, когда тот проверял Иова? Разве не действовал Сатана по велению Бога, как его слуга? Грядет время Великой скорби, и вина на том лежит исключительно на человеке!

- Будь проклят, демон Преисподней! – кричит монах, вздымая посох.

- О, нет, монах! Мы просто иные, выбравшие свободу и волю… Вы же сами нас постоянно призываете! Вам же так не нравится власть вашего бога! Вы – рабы, кусающие руку хозяина и мечтающие о своих рабах, и о том, чтобы возвыситься над прочими – знанием либо богатством. Нас позвали - мы пришли. Так что же не так?!

- После власти Антихриста грядет Царствие Божье, демон!

- А если нет? Что если я скажу, что точно это знаю?!

- Лукавый! Не искушай! Не на того напал. Слаб человек, но может стать сильным в Вере!

Демон неожиданно закрывает на несколько секунд глаза и делает шаг назад.

- Делай, что должен, монах! – устало машет рукой безносый.– Ты меня утомил. Ничего нового ты не скажешь для меня…

Варлаам тут же трижды осеняет демона крестным знамением.

- Вот имя Отца, и Сына, и Святага Духа! Аминь!

И демон вспыхивает! Пламя быстро разгорается и охватывает всё тело безносого. Демон не издает ни звука, продолжая спокойно разглядывать монаха, как нечто глупое и удивительное. Варлаам не отводит взгляда.

Наконец, глаза демона закрываются. Он падает сначала на колени, а потом рушится и на землю бесформенным кулем. Только теперь Кобзарев видит позади затихшего безносого демона одного человека с факелом, а второго с бочонком, из которого тот плескал на черное тело у своих ног что-то горючее.

Монах поворачивается к Кобзареву и печально смотрит тому в глаза.

- Не делай этого, братка, - повторяет монах.

- Кто ты?

- Воин Христов, - отвечает Варлаам, - как и ты.

Картинка пошла рябью, и всё пропало. Борис Петрович снова очутился в темноте, дрожа от испуга. Он всерьез начал опасаться, что его поглощает подлинное безумие – так же, как коварное болото засасывает свою жертву.

Всё также воняло кровью и пролитой водкой. А ещё – дерьмом из чьих-то пробитых кишок. Возможно обгадился перед смертью Липатов.

Кобзарев поднялся на нетвердых ногах и щелкнул выключателем, включая мигнувший свет, и с ужасом созерцая следы устроенной им бойни. Руки тряслись. До него только сейчас начало доходить осознание того, что он не мог со своим плохим слухом слышать разговор своих приятелей. Это было наваждение. Борис Петрович снова посмотрел в сторону карабина, прислоненного к скамейке. Как ему теперь смотреть в глаза людям? Что он скажет родным и близким? Это проклятое место! Зря они сюда поехали! Что-то злое витало в воздухе, некое древнее зло тянуло свои щупальца к слабым духом людям…

Вот оно что! Он вспомнил слова демона. Неужели Кобзарев страстно желал этих смертей? Что если он просто хотел убивать и нашел-таки, наконец, повод?

Борис Петрович взял себя в руки, насколько это было возможно в его состоянии. Налил себе стакан водки из уцелевшей бутылки и, перекрестившись, залпом выпил. Нашел плавающий в рассоле огурец и закусил. Терять было нечего.

Он хмельно усмехнулся и нашарил на столе пачку сигарет, заляпанную кровью. Закурил и откинулся на спинку деревянной скамьи. Какой уж теперь здоровый образ жизни?

Что делать дальше? Злая воля извне подталкивала его к самоубийству. И он едва не поддался соблазну.

- Выкусите, суки! – пробормотал Кобзарев.

Его глаза остекленели. Он принял решение. Помирать так с музыкой! Если ему суждено утонуть, он захватит с собой тех, кто виноват в последних событиях. Все факты указывали на клуб Диффузия. Сейчас он почти верил своей внучке и её рассказу. Вот туда он и поедет.

В багажнике, как он помнил, лежала канистра. Проверить, что в ней, - минутное дело. И – да – там плескался бензин. Ему найдется достойное применение! Вероятно, кто-то ещё может пострадать. Но: лес рубят – щепки летят.

Борис Петрович вернулся за стол и налил себе ещё. От былого страха и неуверенности не осталось и следа. Он снова был на войне, и снова знал, где враг.

- Простите, мужики! Пью за вас! На том свете сочтемся…

Когда он обшаривал тело Липатова в поисках ключей, это взволновало его не больше, чем перебирание одежды в платяном шкафу. А мертвецы… их он видел достаточно.

В джип Кобзарев загрузил всё оружие. Надел патронташ. Захватил бутылку водки и пачку сигарет. Он чувствовал себя по-настоящему живым, бодрым и полным сил. Словно сбросил лет двадцать минимум. Последние прожитые годы показались ему донельзя жалкими. Неужели он так и старился бы, дряхлея постепенно и впадая в маразм? Нет, он старый пёс войны, и он умрет сражаясь.

Загорелись фары, мягко заурчал мотор. Полковник Кобзарь приложился к бутылке и закурил. Глядя вперед остекленевшими глазами, он улыбался. Отличное завершение жизненного пути! О таком можно только мечтать.

Сердце радостно скакнуло, когда джип резко тронулся с места.

*

По дороге он не думал ни о чём. Просто ехал, куда следовало. Иногда делал глоток водки, курил и смотрел вперед остекленевшими глазами. Какие они хотели по приезду в город устроить проверки клубу? Гнездо разврата и похоти – его следовало выжечь, вот и весь разговор!

Странно, что он практически не пьянел, словно застыв в определенной фазе. Вероятно, адреналин делал своё дело.

Так он и въехал в город, направляясь к последней точке своего пути.

Он остановился напротив клуба Диффузия, привычно сверкавшим неоновой вывеской и пляшущим чертиком, в котором теперь Кобзарь видел прямоё указание на истинную природу этого места.

Сайгу он повесил за спину, взяв в руки карабин Вепрь под патрон 7,62 × 39 мм – его он нашел в чехле, когда тщательно проверял всё, что лежит в багажнике.

Легкой упругой походкой Кобзарь перешел дорогу, ни у кого не вызвав подозрений. Ни охрана, ни молодежь у входа не обратили на него никакого внимания, занятые собой.

Лишь когда прозвучал первый выстрел, и один их охранников клуба упал на колени, изумленно глядя на окрасившуюся красным белую майку, фокус внимания переключился. Ещё какое-то время им понадобилось, чтобы осознать сквозь пелену алкоголя и наркотиков: точно происходит нечто запредельное. Раздались первые крики. Заорал от боли раненый охранник.

Кобзарь направился в административное здание. Навстречу ему выскочил лишь один защитник этого вертепа, вооруженный пистолетом. Разбираться, что за пукалка у того в руках, он не стал. Меткий выстрел в голову отбросил безвольное тело к стене.

Снаружи нарастала паника. Резко стартовали автомобили. Стучали каблуки по асфальту. Замолкла, наконец, музыка.

Водя стволом по сторонам, полковник Кобзарь осмотрел первый этаж. Пусто. Жаль! Он ожидал сопротивления. Многие двери оказались закрыты. Можно было их выбить, но что толку? Зря он поехал ночью. Администрация клуба, скорее всего, находится здесь днем. Спрашивать-то стоило с них. О чём он думал? Но дело нужно доделать.

Он вернулся к джипу и схватил канистру с бензином. Всё так же спокойно, игнорируя возникшую суету, Кобзарь пересек проезжую часть и вернулся в здание.

Канистру он открыл и зашвырнул в коридор подальше. Ёмкость упала на бок, из горлышка потекла горючая жидкость. Отойдя к двери, он два раза выстрелил из Сайги-12. Картечь выбила из металла канистры искру и пары бензина вспыхнули. Пламя жадно перекинулось на стены из горючего пластика.

Хмыкнув, Кобзарь вышел наружу и, отойдя несколько метров, услышал зловещий рык за спиной. Полковник удовлетворенно ухмыльнулся - всё же он был прав - и направился к автомобилю. Достал оттуда недопитую водку и сигареты. Закурил и принялся наблюдать остановившимся взглядом, как огонь едва ли не за секунды охватывает здание. Про пожарную безопасность тут явно не думали.

Вдалеке зазвучали сирены спецтранспорта. Отпущенное ему время точно заканчивалось.

Пусть так. Он выполнил свою работу, тяжелую и мужскую. Кто-то должен был это сделать. Жаль, не было особого сопротивления и не удалось вволю пострелять. Впрочем, чего он ожидал? Что из подвала начнут выскакивать демоны, а он, словно волшебный герой, поубивает их и спасет город? Смешно!

Остатки водки обожгли пищевод, и Борис Петрович с сожалением выбросил бутылку. Бывший майор, бывший полковник – все они с сожалением уходили, тая как дым.

Он поднял взгляд, чтобы ещё раз полюбоваться на горящее здание. Пламя гудело, разгоняя тьму вокруг. Небо давно потемнело от набежавших туч, начало слегка моросить.

Кричали люди от боли и страха. Пожарные выходы из клуба предусмотрены не были, и поэтому бункер превратился в ловушку. В проходах возникла давка.

Он подставил разгоряченное лицо каплям начинающегося дождя и закрыл глаза. Ему уже было всё равно.

*

Утро следующего дня, СИЗО.

Загрохотала дверь камеры, заставив Кобзарева вздрогнуть. Он, в отличие от прочих сидельцев, к существующим порядкам еще не привык. Да и устал Борис Петрович порядком – не молодой уже давно. Давали знать о себе две практически бессонных ночи: ночь пожара, последовавший за ней день с допросами и ночь среди сокамерников, для которых после отбоя жизнь только начиналась – люди пили чай, курили, общались и «гоняли коней», то есть переписывались с другими камерами через систему натянутых веревок. А также стресс и выпитое накануне – всё это подорвало здоровье.

- Кобзарев, на выход!

Его хлопнул по плечу сосед, Митрофан, тоже когда-то отдавший долг Родине сполна.

- Не бзди, полковник! Казаки и не такое терпели!

Бориса Петровича по коридорам повел флегматичный охранник, придерживая старика, где надо. Следом за ними шоркал ботинками второй сотрудник, бряцая ключами. Они лениво перебрасывались ничего не значащими для него фразами.

«Господи, помилуй!»

Кобзарева завели в кабинет, где уже находился, видимо, новый следователь, и усадили на стул. Полковник устало сложил на коленях руки в наручниках. Охранники вышли. А он осмотрелся. Не похоже на следственный кабинет, где он был вчера – там он был отгорожен от стола следователя решеткой. Здесь же он сидел почти свободно, а через пустой стол его разглядывал мужчина в костюме и темных очках.

Тот показал удостоверение в раскрытом виде и ухмыльнулся:

- ФСБ. Капитан Серов Юрий Алексеевич.

Капитан достал из стола пепельницу и пачку недорогих сигарет. Закурил сам и предложил Кобзареву. Борис Петрович кивнул и неуклюже принял зажженную сигарету. Держался он лишь на силе воли, и тело нуждалось в стимуляторах. Утром он даже не успел допить чай.

- Как же вы так, Борис Петрович? – затянул свою песню следователь. – Боевой офицер, и такое!

Кобзарев поднял на него воспаленные глаза, щурясь из-за дыма.

- Я всё вчера рассказал. Что ещё ты хочешь услышать?

Серов хмыкнул. Выспавшийся, сытый, сильный и уверенный в себе человек – он довлел над усталым стариком, как дородная сиделка над парализованным инвалидом. Что он хотел услышать?

- Ну, например, что вас сподвигло на такие решительные действия? Я имею в виду: сжечь клуб? Серьезные люди пострадали, между прочим.

Капитан поднялся из-за стола и принялся ходить кругами. Кобзарев лишь первый раз скосил на него взгляд, но потом замер в той же позе, что  принял в начале допроса. Болела шея и сильно кружилась голова от недосыпания, стресса, гнетущей атмосферы СИЗО и табака.

- Наитие, - тяжело выдохнул Борис Петрович.

- Наитие?

- Да. Ты не поймешь.

- А вы попробуйте. – ФСБ-шник продолжал ходить вокруг Кобзарева, медленно и мягко ступая по каменному полу.

- Я осознал, что там рассадник зла, - устало признался полковник, закрывая глаза. – Кто-то должен был их остановить.

Серов остановился за его спиной.

- Это как? Крыша поехала или подсказал кто-то?

- Не поверите: святой явился.

- М-м, понятно…

На пол упал колпачок от шприца, выкатившись между ног Бориса Петровича. Он не удивился, когда почувствовал укол в шею.

А капитан, всё так же мягко ступая, вернулся на своё место. Присел и снял темные очки. На Кобзарева в упор смотрели чуть выкаченные абсолютно белые глаза с черными точками зрачков, живо напомнившие видение со святым и демоном.

- Ты кто, блядь, такой? – спросил Борис Петрович, нахмурившись. – И что ты мне вколол, сученок?!

- Дед Пихто в кожаном пальто! – засмеялся Серов. – Подгадил ты нам, полковник, конечно. Ох, подгадил. Но ничего! Казаки же и не такое терпели? – Он подмигнул старику.

ФСБ-шник поднялся из-за стола, надевая очки обратно, и рявкнул:

- Увести!

А через час в камере Борис Петрович, скорчившись на тонком матрасе, вдруг захрипел и дернул ворот рубахи из последних сил.

«Господи, помилуй!» - успел он подумать, прежде чем остановилось сердце.

Он уже не мог слышать, как сокамерники стучат в дверь и зовут охрану.

- Врача! Полковнику плохо! Помогите!

Но было слишком поздно.

Полковник умер.

От укола воды.

Эпилог

Are we gazing into the abyss

On the verge of rescinding our genesis

When there's nowhere left to go

But into the great unknown

(Remina «cinderfall»)

Прежде чем его вытолкал из морга безносый санитар, Никита успел достать телефон и сделать снимок.

Включив музыку снова, он присел на скамейку в ближайшей аллее и всмотрелся в изображение, увеличив его.

«Невозможно!»

И этот знак! Странно, что он не подумал о нем, когда видел рекламу этого долбанного клуба. Как сейчас, он вспомнил, что год назад, гуляя по кладбищу, нашел странную могилу и сделал фото, а после выложил  в сеть. Не с этого ли всё началось?

Никита взглянул на время. Он решил съездить на Старое кладбище и удостовериться, что всё это ему не приснилось.

*

Елена Петровна Корф (в девичестве Истомина), сморщив носик, смотрела как санитары укладывают очередной черный мешок на прозекторский стол. Её ассистент вышел покурить. Так что она сама подошла и открыла мешок. Его чернота сильно контрастировала с белой плиткой помещения.

Минуту она изумленно смотрела на тело. Вдохнула воздух с усилием. Запаха жженой плоти точно не было, хотя труп выглядел скверно. Лишенный кожи полностью, с рельефной темной мускулатурой, напоминавшей свитые жгуты, безносый неизвестный мало напоминал человека. В плечи и вовсе были вплавлены две вероятно медные или бронзовые круглые печати, покрытые копотью, размером с пятирублевую монету. Скорее всего человек (если это вообще человек) задохнулся в пожаре. Это покажет вскрытие.

Она наклонилась над телом и приподняла губу неизвестного странного мертвеца. Отпрянула, увидев два ряда острых как иглы зубов. Медленно достала телефон из кармана халата и сделала несколько снимков с разных ракурсов.

Не может быть, чтобы это являлось человеком, пусть даже и уродливым! Возможно, манекен из клуба, которого в сумерках приняли за очередного погибшего человека. Или даже робот какой-то. Весьма реалистичный робот, стоит признать. Но такое объяснение ей подошло и успокоило: для кино и пострашнее реквизит делают.  

Положив телефон рядом с головой «робота», Елена взяла скальпель и сделала небольшой надрез на его груди. Выступили несколько капель красной жидкости.

«Надо же, как реалистично! Интересно, что там еще есть?»

Вздохнув, она приложила к разрезу предметное стекло, чтобы взять пробу жидкости. Скальпель бросила в мойку.

Позади неё зашуршал халатом ассистент Лёша. Дохнув на Корф табаком, он встал рядом и выругался:

- Блядь, это что еще за обезьяна?!

Елена протянула ему стекло с красной каплей.

- Лёша, сделай пробы. На всякий случай. Думаю, что это робот или манекен из клуба. Но…

- А, ясно! Прикольная хрень! Зря я в Дифьюжн так и не сходил. Там, наверное, полно такого было. – Ассистент взял предметное стекло в руку. – Такой, наверное, миллиона два-три стоит. Как живой! Ха-ха!

- Да, смешно, - скривилась Корф.  – Как живой! Давай, работай. Тел ещё много.

Лёша покинул прозекторскую, что-то насвистывая себе под нос. Работа ему нравилась. Он от неё балдел.

Стоило ему выйти, как в дверном проеме показался патологоанатом Семицкий, розовощекий усатый толстячок.

- Ого! – воскликнул он, увидев тело. – Красавчик! Откуда такой – из космоса?

- Ты чего хотел, Лёва?

- А! Ленок, тебя к телефону! В твоем кабинете уже полчаса надрывается. Я трубочку-то снял: из полиции беспокоят. Так что, давай резво.

Корф вздохнула и принялась снимать резиновые перчатки.

- Иду.

Стоило ей покинуть прозекторскую, как «робот» открыл глаза. Сверкнув бельмами, он поднялся и выбрался из мешка…

Когда Елена Петровна вернулась назад, то обнаружила пропажу. Исчез и её телефон.

- Да бля! – выругалась она. – Какого хрена? Что за шутки?!

Позднее обнаружилось отсутствие безного санитара. Бесследно испарилась и биопроба. С разбитой головой на полу валялся Лёша.

Она потерла воспаленные глаза. Неужели ей это всё приснилось? Не может быть! Что за бред!

А вскоре её внимание полностью захватили другие новости, куда как печальнее: убили отца и Гену Тарских.

(Продолжение следует: часть 4 "Гот" и часть 5 "Арканум")