Что позволило ленинградцам выстоять?⁠⁠

18 января 1943 года блокадное кольцо вокруг Ленинграда было прорвано в ходе операции «Искра» — в 9:30 утра части Волховского и Ленинградского фронтов встретились на восточной окраине Рабочего поселка № 1. Прорыв блокады позволил увеличить подачу в город электроэнергии и организовать транспортный коридор для снабжения блокадного города хлебом, нормы выдачи которого выросли. Однако до полного снятия блокады оставалось еще больше года тяжелых боев.

Рада Михайловна Грановская

Бои шли не только на передовой, но и в самом городе — ленинградцы, несмотря на голод и нечеловеческие условия жизни, продолжали свою войну с врагом, который так и не смог сломить их дух.

В постсоветской России отношение граждан к победе человеческого духа в блокадном городе по-прежнему носит сакральный характер. Однако всё чаще под видом так называемой «окопной правды» появляются книги и фильмы, которые нацелены на десакрализацию подвига путем навязывания мифа о потере человеческого достоинства истощенными ленинградцами.

Осенью 2020 года в России состоялась премьера очередного фильма, пытающегося показать на экране так называемую «окопную правду», — режиссер Андрей Зайцев при поддержке Фонда кино, Минкульта и Российского военно-исторического общества (РВИО) показал свой «Блокадный дневник».

Показанные в фильме человеческие взаимоотношения не имеют ничего общего с реальностью, так как у жителей блокадного Ленинграда была общая цель, считает ветеран блокадного Ленинграда, доктор психологических наук, академик Балтийской Академии педагогических наук, профессор Санкт-Петербургского университета Рада Михайловна Грановская.

Крупнейший советский и российский психолог накануне 78-й годовщины прорыва блокады Ленинграда рассказала о том, что позволило ленинградцам выстоять и победить, и о том, чем чревата ложь о блокаде Ленинграда.

Обессиленные жители блокадного Ленинграда по дороге за водой

Корр.: Рада Михайловна, в 2021 году на российские экраны выйдет фильм режиссера Андрея Зайцева «Блокадный дневник». Режиссер фильма в одном из своих интервью сказал, что в зрелом возрасте он прочитал «Блокадную книгу» Даниила Гранина и понял, что люди якобы не знают всей правды о блокаде, и ее нужно рассказать. Вы уже посмотрели трейлер фильма?

Рада Грановская: Да, смотрела. Если бы это было в дни моей молодости, то я бы сказала, что это вредительство. А теперь я скажу, что это полная безграмотность, абсолютная. То есть ничего похожего не было.

Я не очень удивилась этому. Дело вот в чем. У меня были подруги в блокадном Ленинграде. Потом они разъехались — кто в Америку, кто в Германию. Но, поскольку на День Победы бесплатные билеты, то они приезжают. И что я выяснила? Что с каждым годом они вспоминают блокаду по-разному: всё страшнее и страшнее, и уже людей ели, и чего только не делали.

Я понимаю, почему так происходит. Им надо убеждать себя в том, что они правильно сделали, что уехали. Они не могут до сих пор пережить это. Но, в общем, нагнетается такая глупость невозможная.

Вообще, чтобы понять, как Ленинград реагировал, надо еще учесть вот что. Мы очень сопереживали Испании, сюда пришло два корабля с детьми. Например, в мою семью приходили на выходные пара: мальчик и девочка, брат и сестра, погодки. В общем, я хочу сказать, что мы больше знали о фашизме, чем другие советские города. Поэтому, когда началось, мы в некотором смысле были готовы.

Несколько лет назад было выступление по телевизору. Два военных корреспондента и дама, которая начала говорить, что надо было сдать Ленинград, его бы меньше разрушили и так далее, и так далее. Те, кто что-нибудь знал, были готовы разорвать ее в клочки. Там ей объяснили, больше мы ее нигде не видели.

Надо понимать, что здесь происходило. Когда всё началось, мне было 12 лет, я всё хорошо помню. Дело в том, что сейчас я как психолог готова вам объяснить, что есть два вида здоровья: физическое и психическое — это разные вещи. В блокаду физическое было плохое — мы голодали, холодали, и вообще кошмар. А вот психическое состояние было нормальным, была общая цель — не сдать город. И поэтому отношения были совершенно потрясающие. Я могу приводить много примеров.

Мой отец в свое время занимался очень важным и нужным делом, тогда новым: радиоуправлением подводной лодкой. Но он был очень предан Советской власти, поэтому он сразу подал заявление на фронт. Директор приезжал и скандалил с матерью, чтобы она сдержала его, но он ушел. Он работал на закрытом заводе. И он решил меня, маму и младшую дочку отправить со своим заводом. Маму туда перевели, мы сели в поезд и тронулись, но мы далеко не уехали.

Там разбомбили рельсы, и мы стояли. И в это время моя младшая сестра, которой трех лет не было, тяжело заболела корью. И руководитель этого состава принял решение вернуть нас в город. Холодно, дождь, ночь… Вызвали дрезину, сказали — через час будет. И вот за этот час весь состав взрослых вышел на поле и накопал нам капусту. Там росла капуста, ее сняли, а кочерыжки остались. Вот громадный мешок кочерыжек. Таким образом, когда мы вернулись в город, у нас была еда. Хочу сказать, это было первое для меня такое ощущение. Но потом их было много.

Мы приехали. Ребенок болен — корь. Нужны специальные лекарства, которые тогда были новые, их было мало, и их откуда-то привозили. Мама сказала кому-то в доме, что надо такое лекарство. Ей сказали, что в соседнем доме живет женщина, которая выступает у военных. Пусть она после выступления попросит. И привезли лекарство!

Нас не забывали — вот что я хочу сказать. Много примеров. Вот, например, водопровод не работал, мы брали из речки Карповки воду. Надо было спуститься туда, а потом и вылезти. И не все это могли. И там написали и повесили плакат: «Набрал воду — подожди, помоги кому-нибудь вылезти». И это всё делалось.

Потом разбомбили какой-то деревянный дом. Его стали на дрова растаскивать. И тоже висела надпись: «Щепки — детям». Потому что я ходила — мне не взять было бревно, а щепки оставляли, чтобы дети разносили.

Я могу рассказывать до бесконечности, но еще два-три примера я вам приведу.

Кстати, у нас был наш общий друг — ленинградское радио. Мы любили его, потому что они разговаривали с нами, как с родными: «Вставайте. Холодно, голодно, но надо. Мы вам пока музыку поставим. У нас есть неплохие новости. Вот вы давайте, подвигайтесь». И так далее. Это были родственники. Помогали держаться.

Пришла весна, и они к нам обращаются: «Дорогие друзья, нам нужна ваша помощь. Всех. Дело в том, что блокада не впервые в мире. В других странах это бывало когда-то, и там после блокады были тяжелейшие эпидемии, поэтому мы говорим так: возьмите детский стульчик, спуститесь на улицу и уберите полметра вокруг себя. А если будут трупы — зовите милиционеров, они вывезут». И вот мы так недели две ходили и вокруг себя все убирали, и у нас не было никакой эпидемии. И город был таким чистым, что ни до, ни после я не видела такой чистоты. Это тоже было.

Жители блокадного Ленинграда передвигают трамвайный вагон подальше от фасада разрушенного бомбардировкой дома. 1942 г

Еще один очень важный эпизод был для меня. У нас украли карточки. Их тогда выдавали на декаду — на десять дней. И ничего сделать было нельзя, мы очень голодали. Мама решила, что мы погибнем, и решила меня убрать из дома. А сестра была в детском садике. Она мне дала письмо к одному человеку, которого она знала по институту. Он работал в соседнем районе, в райкоме партии. И чтоб я туда шла. Это было пять или восемь остановок, в общем, далеко. И вот я шла.

Я пять раз присаживалась и засыпала. И пять раз прохожие меня будили и провожали немножко. И я дошла. И я отдала это письмо, и там сразу нам прислали людей, с манерками, это так называлось, военные такие штучки, куда наливался суп.

И всё. И нас поддержали до следующих карточек. В общем, я хочу сказать, что все были слабые, дохлые и голодные, но помогали друг другу, как могли. Вот что. Идея кушать друг друга не приходила в голову. Поэтому для меня это всё — дикая вещь.

Но вот был еще один очень важный момент. После войны писатели стали писать о блокаде. А мы, блокадники, собирались и думали: «Чего они такую глупость пишут. Всё не то, ну всё не так!». Я тоже думала: «Ну как же так! Ну как же так!» И, наконец, догадалась: им надо было пробить броню здоровых и сытых. Понимаете? Поэтому они всё увеличивали, так сказать, усугубляли всё, чтобы пробить. Но я своим сказала, а они сказали: «Ну да, конечно, ты их оправдываешь». Я говорю: «Они к другим обращаются, не к нам, а к этим здоровым людям!» Вот это тоже очень важно: тот, кто не пережил, он по-другому воспринимает.

Корр.: Режиссер фильма «Блокадный дневник» говорил, что для него были важны особенности сознания человека в тот страшный год, именно 1941–1942 годы. Он говорил, что блокадники писали, что еще недавно представить себе не могли, что опрокинутся в доисторическую эпоху, он так говорит, в ледниковый период, где уже ничто не напоминает о цивилизации. Но ведь то, что Вы сейчас сказали, говорит о том, что цивилизация как раз была!

Рада Грановская: Да! Представляете, голодные, замерзающие люди вот так помогали друг другу! Но я считаю, что это естественно: у нас была общая цель, мы не были каждый сам по себе, мы не хотели сдавать город. Мы хотели остаться свободными, понимаете? Вот это очень глубоко у всех сидело. И при этом, что интересно, все работали, закапывали все скульптуры, которые были, чтобы всё сохранилось. Старались. Вообще мы любим свой город.

Корр.: А вот Вы сами сказали о роли радио, которое было очень важно. На тот момент это в каком-то смысле аналог современных средств массовой информации.

Рада Грановская: Да что вы говорите! Это никакой не аналог!

Корр.: Имеется в виду по воздействию, что и те, и те могут достучаться. Я Вас хочу как раз именно об этом и спросить. Сегодня вот эта ситуация с коронавирусом — это стресс для общества. Но ведь тогда был огромный, куда больший стресс. И вот то, как тогда обращались через радио к народу, и то, как через СМИ обращаются сейчас, — Вы можете сравнить и сказать, что сейчас, мягко говоря, не так?

Рада Грановская: Во-первых, начну с самого простого. Сейчас дикторы говорят так быстро, чтобы освободить место для рекламы. Им не важно, усвоили мы или не усвоили. Вот во время войны у нас были дикторы вообще потрясающие. Понимаете? Они, когда говорили о том, что мы отступили, сдали, они находили способ сказать. А эти: бр-бр-бр-бр — и всё.

Кроме того, я как психолог могу вам сказать — способ передачи информации сейчас очень вредный. Почему? Вот сейчас говорят о чем-то полезном, что сначала перебивается чем-то незначимым, а потом перебивается рекламой. Понимаете? Вам сказали что-то важное. Вы не успели зацепиться — вам говорят про спорт. Потом вы не успели понять, нужно ли вам это, а вам уже впихивают рекламу. И вы с трудом выделяете что-то значимое. И вам не помогают выделить значимое, а наоборот.

Но система массовой информации — она специально так устроена, и реклама так же устроена. К нам не обращаются как к друзьям. Только Путин сказал что-то человеческое, но в последнее время он так много говорит, что мы перестаем слушать. Говорит и говорит, и ничего содержательного не происходит.

В солнечную погоду улицы города становятся оживленными. Февраль 1942 г.

Корр.: Возвращаясь к фильму «Блокадный дневник». Там показан один эпизод — когда человек везет хлеб для детей из детского дома, он падает — хлеб рассыпается, кто-то из наблюдающих за этим жителей блокадного города ворует этот хлеб. И это преподносится как окопная правда. Но смотрит это молодежь! На какую почву падает так называемая «окопная правда»?

Рада Грановская: Это, во-первых, неправда, ничего этого не было. Если на многомиллионный народ где-то какой-то один человек мог совершить подобное… Не было. Иначе мы бы не выдержали. При таком питании — вы же понимаете.

Еще был интересный момент с питанием. Я же и сейчас живу там, где жила до войны — и тут у нас есть булочная. Так вот в этой булочной продавцы приходили на три часа раньше, чтобы впустить очередь внутрь, потому что теплее. Морозы же были. И вот мы стояли внутри и ждали, пока привезут хлеб.

Во-вторых, она очень вредна, такая «правда». Потому что такой человек всегда будет ползать — за хлебом или за чем-нибудь другим. А для того чтобы он шел по жизни, ему надо знать, куда он идет. Ему нужна цель. Цель — это основа. Ведь известно, что во всех самых трудных ситуациях выживают те, которые знают, зачем им надо выжить и для чего.

У нас в доме жили две пожилые женщины, сестры. И у них были только карточки на иждивенцев. А там было совсем мало хлеба. В нашем доме к моменту блокады не было тех, кто давно там жил. Наша семья была единственной, которая там жила до блокады. Потому что всех расселили, а туда поселили после Финской войны.

И тем не менее все эти разные люди, узнав, что две такие женщины живут у нас в доме, — им помогали. Я помню, как мама получила на работе четыре луковицы — она сказала отнести их сестрам. Это были другие люди. Не самому сожрать всё что можно. Это просто кто-то хочет себя оправдать.

Но при советской власти у нас была другая ситуация. Во-первых, у нас была общая цель. А, во-вторых, нас учили, что у каждого человека должна быть и собственная цель. Вот у меня была цель — не понятная ни мне, ни кому. Но она была.

Цель меняет человека. Масштаб цели определяет масштаб человека. Во всех невероятных ситуациях выживают те, у кого есть цель. Они не заражаются в инфекционных бараках. Они другие. У них другое сопротивление.

У нас общенациональной цели нет. А личной нас лишило образование. Поэтому сейчас с этим сложно. Но главное, что я хочу вам сказать, — нужна цель. Она человека держит и направляет. Вот это чрезвычайно важно. Поэтому эту цель важно поддерживать с 9–10 лет. Может, цель изменится — ребенок подрастет, поймет, что на Сириус он не полетит, но он будет стремиться к чему-то.

А сейчас я молодого человека, который закончил школу, спрашиваю: «Куда ты пойдешь учиться?» Он говорит: «А что я, дурак? Я в любом киоске больше заработаю». Мы превращаемся в растения.

Источник