Брыдла (рассказ №20 из серии "Миразмы о Стразле")
Зазубренная музыка стальными когтями впилась в мозг, арбузную начинку. По утрам вся музыка состоит из зазубрин и колючек. И чем утреннее, тем колючее. Сэвендэвье назад я напал на соседушку-паука и получил стройтолетом по лобешнику. Получку разменял на вылезшее из лба толокно. Справедливый обмен. Неделя канула, арбуз побаливает. Но соседа изгнал. В оконце, с седьмого этажа.
Нок-1208, маргинальная моба, утверждала 6-20 - время самой зазубренной, самой паскудной музыки. Звонил Финча. Мудила утренняя. Сказанул, халтурка привалила. Сказанул, одной тётеньке зажиточной меблиху из пещеры в пещеру перевезти. Когда? - вопрошаю. Через три часика, грит. Скока? - вопрошаю. Мне два с тремя ноликами и два с тремя ноликами мне, грит, вернее, тебе. Овчарня чья? - Хромой Рыбы. Где? - У ворот на Политическую плесень. Сказал и повесился. У него тел пещерный, раритет. С дисковым циферблатом. Може, и не мудила. Подработка-то годная.
Встал к семи. Сел на унитаз. Сижу. Размышляю. И тут кто-то коснулся задницы. Понятно, что моей. Снизу. Прямиком из унитазных глубин дотянулся. Неожиданно. И щекотно. Не терплю щекотки, особенно неожиданной. А неожиданную щекотку своей задницы на дух не переношу. Восставший из канализации. Образ такой промелькнул ненароком. Я пружиной взвился и об вентиль больной тыквой треснулся. Почернело, позеленело, сверкнуло. Но не заискрилось. К стене прижался. Из унитаза щупало вылезло, тонкое, белесое, крючком загнутое, болванчиком кивает, древнетайским. Я штаны натянул, из сортиру выпорхнул, возвращаюсь с ножом, а щупала уж нет. Втянулся. Почуял, что я за попотчеванием ушёл, и втянулся. На жральне чайник подставил под кран, воды набрать, а из крана снова щупало настырно полезло. Я ножницы взял, внушительные такие, рыбьи животики потрошить, и кусочек-крючочек от щупала отсёк. Щёлк! Оставшееся поспешно в кран забилось с глазюк долой, из сердца вон. Это Брыдла. Жрать просит. Как он, будучи в подвале, из кранов и сливных дырок умудряется щупалами выглядывать? Непонятно. И не проверишь. Брыдла собой всё подземелье под нашей пастью занял. Сначала махонький был, потом его растащило, как тесто на дрожжах, распёрло, разнесло, разволокло, развеличило.
В подземелье Брыдла вселился самостоятельно, ни с кем не советуясь и ЖКХ в известность не ставя. Он врен. Из леса, видать, приполз. Или из залива. В поисках пищи. В подземелье вроде как безжилищный устроился, но Брыдла его вроде как сожрал, чтобы уж ему совсем никто не мешал. Размером на ту пору полутелёнка достигал. А сейчас, поди, двух с половой перевалит. Исполинской туша стала. Его дворовые обнаружили, хотели лопатами зарезать, вилами затыкать, но интеллигентный дебил с пятого этажа, зоолог, кажись, за эту образину заступился. Зоодебил, дебиолог. В свой зверинец сообщил. Оттуда директория прискакала. Врена тут же Брыдлой нарекли. Думали в овчарню загрузить, да образина в трубы вцепилась как паук в муху, и ни в какую. А дворовый начальник ломанию труб воспротивился. Зоопарковые орать начали, вренов по всей планете ничтожно осталось, вымирают, сволочи! Пальцами грозили, но у наших дворовых начальник твёрдый, мужик слова.
Он как-то пообещал мне зуб выбить, если я ему окно вынесу. Поругались мы с ним, сомкнулись. Как два пазла. Не разнять. Я пьяный, он пьяный. Он мужик слова, я мужик слова. Пьяные мужики слова - это трезвые бараны. Поэтому и поругались. Каменюгу взял, обещание сдержал. В евоном окне стёкла высадил. А он мне челюсть. Обещал зуб выбить, а выбил челюсть. Погорячился. Слово сдерживая, себя не сдержал.
Лежу в лечебной палате со сломанной челюстью, книжку читаю, Чинаски писанную. Смотрю, входит. Тебе, грит, гостинец от меня товарищеский. И из кармана куртки грецкие орехи в целлофановом пакете вынимает. Грызи, грит, падла. И ореховой картечью мне в рожу пульнул. Через книгу запустил. Я за ним по всей лечебнице гонялся. С книгой. Молча. Он по всей лечебнице убегал. Весело ругаясь. Мы двух врачей сбили, инвалида на костылях со ступенек сбросили и одну санитарку, на вытянутых хапалках утку с дерьмом нёсшую, с тем дерьмом смешали. Начальник сам смешался. С дерьмом. А показавшаяся из кухни повариха вдобавок сбила его. Она тока жопой успела выйти, шваброй пол намывая, а начальник в эту жопу, как в бетонную плиту, воткнулся. Получается, сам сбился. Его крутануло-мотануло по касательной и на кафель пола швырнуло. Морской звездой растянуло. Я здесь, я приехал, я ей закричу! Я об него морским огурцом споткнулся. И повторно челюсть сломал. Медсестра разболтала потом, что эта повариха на постоянной измене, что кто-нить из пациентов на неё набросится и изнасилует. Ей 70 гадков уже. Классический побег от старости в хлебало паранойи. Так вот, повариха обернулась и со страху мне в портрет ручкой швабры засандалила. Прямиком в сломанную челюсть. Как в упыря колом ткнула. Я так писюн ни в кого не всаживал, как она шваброй мне в челюсть всадила. Не повезло. Окажись я снизу, досталось бы начальнику. Вдвоём бы лежали, в одной палате. Со сломанными челюстями. В карты играли. Друг друга без слов бы понимали. А так я один возлежание продолжил и на грецкие орехи смотрение тоскливое.
Таким образом Брыдла арендовал подвал под себя. Директория по причине редкости вренов обеспечила его питанием. Питать вызвался я. Не вопрос, сказал я, но цену уточнил. Девять с тремя ноликами за тридцатку. Добротная цена. Отныне в восемь по утрам я кормил Брыдлу. Он мастак по всему дому щупала пускать. По лестнице идёшь, а он тебя хвать щупалом из какой-нить прорехи. И на себя тянет. Дети, девки, мужики некоторые стремались поначалу, потом попривыкли. Подошвой жгутину извивающуюся прижмут и далее прутся. Детятям полезно даже. С детства закалёнными Брыдлой вырастут, неустрашимыми.
Одна жаба куда-то там зажалобилась. Одна сука невыносимая всегда находится. И обычно оказывается жабой, злой и страшной как ирландский волкодав в розовом платье с прищепками на ухах. Мол, Брыдла своими щупалами её ребёночка пугает, до икоты истерической доводит. Никого не доводит, а еёного ребёночка доводит. А у ей такой ребёночек, пухлятина блевотная, а не ребёночек. Она его постоянно сладким пичкает, носится вокруг него, как бесами одержимая. Я как-то её ребёночка козлом назвал. Мудаком не стал. Ребёночек всё-таки. Он меня по голени ударил. Я мимо проходил, а он возьми и ударь. Ударил, значит, стоит и гогочет, как полудурок. Сам весь в сале, шпикачка натуральная, к употреблению готовая, жиром обмазанная любящей до тупости мамочкой, точно вам говорю. У меня выбор: либо подзатыльника ему в ответку зарядить, либо козлом назвать. Я за то, чтобы детей к суровым реалиям приучать как можно раньше. Они оттого взрослеют как можно раньше. И самостоятельны будут как можно самостоятельнее. А эта манда, мать его, курва, рядом стояла и всё видела. Я сдержался, но козлом её отпрыска назвал. Как она на меня ощетинилась, окрысилась, зашипела-завыла гиеной поганой! Думал, точно её шваркну. Не утерплю. Утерпел. Скорее от них подальше, восвояси, пока предохранители терпения не выбило к чертям проклятым. По случаю ей на дверь наблевал. Мимо проходил. Думаю, може, наблевать? А почему бы и нет? И наблевал. Чё ж не наблевать, раз тако дело. Всё равно мимо проходил. И наблевал, тоже хорошо.
Сопровождаемый подобными воспоминаниями, вышел из пасти дома. Возле подземелья кормильная бочка со шлангом и поршневой системой. Шланг размотал, подземелье отпер. Брыдла ртину приоткрыл. По обыкновению. Сам огромный, а ртина малюсенькая, губки сморщенные, коричневые. Непонятно, то ли уста сахарные, то ли анус горький. Я в этот ротанус шланг воткнул, систему запустил. Цистерна затарахтела, жратва по кишкам полилась. Я смотрел на Брыдлу с его ротанусом и думал о той жирной избалованной кулебяке и его кулебянутой матери. Аж настроение испоганилось. Ничё, скоро халтурка, меблишку потаскаю, разомнусь и два с тремя ноликами в кармашке унесу.
На Пикабу рассказы пуюликуются по одному ежедневно (стараюсь выдержать такой график). Если есть желание прочитать книжку полностью, то она лежит здесь: https://author.today/reader/135259/1085036