Бездна внутри нас
— Пятнадцатый. Просыпайся, пятнадцатый.
Он не хотел просыпаться. Он хотел чего угодно, кроме как проснуться.
— Давай, пятнадцатый, я знаю, что ты там.
Что-то ужалило его в лицо, и он открыл затуманенные глаза. Комната вокруг него была серой, пол был покрыт тонким слоем субстанции, состоящей в основном крови, медленно смываемой медленной струйкой воды из открытого крана у дальней стены.
От него воняло, и, несмотря на затуманенный наркотиками мозг, он знал, где находится, и знал, что происходит.
Нечасто они позволяли ему такую степень ясности. По большей части они просто позволяли ему спать, время от времени будили и накачивали наркотиками, прежде чем отправляли сеять хаос на поле боя.
Адмирал Эйблмен называл их богами войны.
Он не чувствовал себя богом.
Он просто висел на стене, как какой-нибудь инструмент, ожидая следующего раза, когда его используют.
Пятнадцатому не разрешали ложиться уже несколько месяцев.
Когда он начал называть себя пятнадцатым?
Наверное, теперь это уже просто привычка.
Как только его глаза открылись и туман в голове рассеялся, пришла боль. Она не была настолько сильной, чтобы он потерял сознание или закричал, но ее было достаточно, чтобы заставить его извиваться. Эту боль было трудно описать, она исходила отовсюду в его теле, как будто он был в огне, и пламя лизало его кожу, но не сильно, потому что, опять же, ее было недостаточно, чтобы заставить его кричать.
Не столько пламя, сколько тлеющие угли, которые разгораются сильнее по мере того, как уровень наркотиков в его организме падает.
Его глаза сфокусировались, и он посмотрел на человека перед собой.
Перед ним стоял адмирал Эйблмен в своей некогда нарядно-серой форме, которая теперь приобрела темно-серый цвет из-за непрерывного пеплопада снаружи. Выражение его лица было мягким, почти нежным, но в глазах его была…
Была…
Бездна.
Как будто за ними не было абсолютно ничего. Глядя в черноту его зрачков, он чувствовал, что вот-вот провалится и утонет.
Он попытался отвести взгляд, но рука мужчины, обхватившая край его лица, этого не позволила.
— А вот и ты, пятнадцатый, у меня для тебя еще одно задание.
Его и без того хрупкая решимость растаяла, как сахарная вата под ливнем. В его голове замелькали образы: кровавое небо, едва слышный звук падающего пепла, и хруст костей в его руках.
Его разум был заполнен видениями капель оранжевой крови, стекающих по его рукам и ногам. Сердце бешено заколотилось в груди, и он начал хватать ртом воздух, который, казалось, сгущался вокруг него, больше напоминая жидкость. Его легким не хватало силы, чтобы втянуть ее.
Теперь он учащенно дышал, пытаясь получить кислород, которого просто не было.
Отчаянно пытаясь вздохнуть, словно утопающий, он понимал, что что-то не так, но каждый раз, когда он пытался думать, здравая мысль ускользала от него.
Он покачал головой:
— Я… Я не хочу, — прохныкал он, взмолившись. — П-пошлите кого-нибудь еще, я-н-не могу.
Мужчина погладил его по щеке со всей нежностью, которую отец мог бы приберечь для своего ребенка:
— Ш-ш-ш, все в порядке, не плачь, не плачь, пятнадцатый.
— Это не мое имя, — возразил он со всхлипом, но его протест был кротким, слабым, как мольба ребенка перед взрослым человеком.
— Я знаю.
Мужчина утешал его, прикасаясь к его лицу и рукам, и несмотря… несмотря на то, что он знал, кем был этот человек, он не мог сопротивляться, не мог не чувствовать себя лучше от мягкости его прикосновения, особенно когда мир вокруг него был полон боли. Адмирал гладил его по волосам, нежно потирал руки, прогоняя боль на какие-то мгновения, и, хотя он боялся этого человека, он не мог не любить его.
За то, что убирал боль, пусть даже на мгновение.
— Я здесь, пятнадцатый, все будет хорошо.
— Это не мое имя, — слезы катились по его лицу и падали на шею.
Мужчина отступил назад, на выражение доброго лица сменилось на хмурое.
Боль снова вспыхнула, и он скривился.
— Ну почему, почему ты так поступаешь. После всего, что я для тебя сделал! — голос адмирала становится громче от гнева. — После всего, что я сделал для тебя, вернул твои ноги, превратил тебя в бога, сделал тебя счастливым, а ты так со мной обращаешься.
Он задергался в панике, чувствуя, как слезы начинают течь сильнее.
— Нет, нет, я… я не хотел.
— Не хотел? — он отвернулся. — ладно, тогда я пойду найду кого-нибудь другого, так как совершенно ясно, что тебе моя помощь не нужна.
Боль в его теле вспыхнула, словно огромные меха поддали кислорода углям, и он сломался, умоляя мужчину остаться, не оставлять его одного.
Он плакал, как ребенок, боящийся темноты и монстров, прячущихся под кроватью. Адмирал медленно повернулся обратно, нежной рукой вытирая слезы с его лица. Он покачал головой, как разочарованный родитель.
— Ну вот, тише-тише, все хорошо, — его на мгновение голос стал суровым. — Я бы хотел, чтобы ты больше так не поступал со мной. Всего этого можно было избежать, если бы ты просто делал то, что тебе говорят.
— Я буду делать то, что говорят, сэр, обещаю.
— Хорошо, пятнадцатый. Готов к еще одной миссии?
Он слабо кивнул.
— Да, сэр, я готов, так точно.
— Вот это я и хотел услышать.
Затем его разум снова, и его зрение наполняется горящим красным, багровым небом, черным пеплом и чудовищами во тьме с тысячей рук.
Он сражается с богами, он побеждает богов, он чувствует себя богом, сильнее и быстрее любого смертного. Он может прыгать на высоту целого дома и вырывать деревья с корнем голыми руками. Он пробивает плоть и крошит кости. Кровь забрызгивает забрало его шлема, и чем больше крови, чем больше насилия, тем более живым он себя чувствует, и он торжествующе воет в небо, прокладывая все новыми и новыми телами дорогу в ад.
Пока действие наркотиков не заканчивается.
Тогда бог покидает его, и он снова становится человеком, потерявшимся в пепле, с кровью сотен мертвецов на руках. Торжество меркнет и сменяется первобытным ужасом. В такие моменты ему хочется просто исчезнуть, хочется, чтобы кто-то был достаточно сильным, чтобы остановить его, избавить мир от кошмара, которым являлся он.
Почему он не может просто… остановиться?
Мертвые глаза обвиняюще смотрят на него, золотые, оранжевые и желтые взгляды буравят его душу, заполняя его зрение, угрожая утопить его.
***
Он просыпается, не в силах дышать. Мышцы его груди и туловища парализованы.
Он резко вскакивает, схватившись за грудь, рот двигается, но не может вдохнуть воздух, которого так отчаянно хочет. Он царапает свою грудь, бьет кулаком по грудине, словно это поможет возобновить дыхание… вроде как это срабатывает.
Он вдыхает, но ему кажется, что он пытается дышать через сироп.
Его разум слишком сбит с толку, чтобы хотя бы на мгновение осознать ситуацию, и только когда раздается ее голос, он вспоминает, где находится.
— Адам, Адам, — голос у нее спокойный, не настойчивый, и это ему помогает.
Его глаза широко раскрыты, он пытается собрать все мысли воедино.
Его тело непроизвольно качается, словно желая заверить его, что все в порядке.
Ее голос снова доносится до него, но он не перекликается со словами того мужчины, не обещает ему, что с ним все будет в порядке. Она просто говорит:
— Я здесь, Адам. Я рядом.
Его имя.
Она использует его имя.
И одно это вытаскивает его из пучины смятения, но, садясь, он по-прежнему чувствует, что ему нечем дышать. Он пытается встать, но забывает про ногу и падает на пол, как и много раз до этого. Он слышит, как одеяло отлетает в сторону, и затем она оказывается рядом с ним, помогая ему встать. Она не настаивает, чтобы он садился, не утверждает, что знает, что ему нужно.
Она помогает ему сделать то, что ему нужно.
Это не имеет большого значения, но стоячее положение помогает ему чувствовать себя лучше. Оно помогает ему убедиться, что он лежит на спине в уязвимом положении и не висит на стальной раме на стене.
Она обхватывает руками его талию, помогая стоять на шатающейся человеческой ноге. Ее верхние руки касаются его живота, а затем поднимаются вверх, упираясь ладонями в его голую грудь. Она кладет голову ему на плечо, и прохлада ее панциря отгоняет жар.
Это длится недолго.
Наконец он снова может дышать.
И его разум проясняется.
В последнее время эти эпизоды не длятся долго, особенно с тех пор, как она стала ночевать здесь.
Вафля, первой откликнувшись на его боль, лежит у его ног. Он гладит рукой ее мех, хотя и не помнит, когда именно пришла собака.
Его дыхание выравнивается, и она слышит это.
Ее голос слегка приглушен:
— Ты в порядке?
Адам делает глубокий вдох и кивает.
— Да, просто… просто кошмар."
— Хочешь сесть?
Она по-прежнему не настаивает, она спрашивает, что ему нужно, чего он хочет, перекладывая выбор, пускай и незначительный, на него.
Он чувствует себя лучше.
— Да, давай
Она помогает ему сесть и садится рядом с ним.
После нескольких минут проведения руками по волосам и стряхивания с себя остатков сна он настаивает, что может снова лечь. Она не спорит с ним, но снова обнимает его и снова натягивает на них одеяло. Она лежит у него за спиной, и к этому моменту она уже выучила, что он чувствует себя более комфортно, избегая зрительного контакта после такого пробуждения. Возможно, это как-то связано со стыдом, он сам не понимает до конца.
В ее объятиях он чувствует себя как в коконе. Это успокаивает, хотя когда-то она волновалась, не будет ли ему слишком тесно.
Правда в том, что такое ограничение его не беспокоило.
Он находил прикосновение металла утешающим.
Потому что его так сильно пугал не костюм… а все, что было связано с костюмом «Стального глаза». Наоборот, сам костюм был единственным источником власти и контроля, который у него был в те времена. Ей бы не понравилось это сравнение, поэтому он не рассказывал ей.
Она была теплой, а постель мягкой, и это было совсем не похоже на то, что он пытался забыть.
Теперь он мог расслабиться.
Вафля прижалась к его груди, и он вздохнул.
Они долго молчали, но по ее дыханию он понял, что она не спит.
Наконец, он решился.
— Я хочу поговорить об этом.
Повисла пауза, и хотя он не мог ее видеть, он почувствовал ее удивление. За все время, пока они были вместе, он никогда не говорил с ней о том, что с ним случилось, не обсуждал это ни с кем в подробностях. Все было кончено, был суд в результате которого, люди, сотворившие ужасные вещи, оказались за решеткой
Но он все равно помнил.
Его по-прежнему преследовали видения в темноте, и все же он никогда не доверял настолько, чтобы рассказать о них.
— Ты уверен?
— Да.
— Тогда зачем ты лег? — несмотря на тему, он уловил улыбку в ее голосе. — Ведь все равно встанешь, чтобы ходить туда-сюда.
Она знала его слишком хорошо
— Извини.
— Ничего.
Он сел довольно застенчиво, и она подползла, чтобы помочь ему. Она опустилась на колени и помогла ему надеть протез — привычка, которую она приобрела после их рукопашного поединка. Возможно, в каком-то смысле это был ее способ сказать, что именно она поддерживает его.
Символический жест.
У дрэв они были в порядке вещей.
Он встал, чувствуя, как протез мягко жужжит.
Когда-то Санни предположила, что нога была частью проблемы, но он заверил ее, что все в порядке.
Он не был уверен, что она бы сказала, если бы узнала, что нога помогает ему чувствовать себя снова сильным и вновь обретшим контроль.
Наверное, не очень здоровое мировоззрение.
— Можем прогуляться.
— Читаешь мысли.
Вафля держалась рядом, пока он и Санни шли по темным коридорам корабля.
Они не держались за руки, как могли бы, и ему было стыдно за это. Он хотел бы быть более предсказуемым. Как так получилось, что ее руки на его груди были более утешительны, чем ее единственная рука, которая каким-то образом беспокоила его, когда он был в таком состоянии.
Она не пыталась это объяснить.
Однако ему хотелось, чтобы он мог, если не коснуться, то хотя бы дать ей объяснение.
Они вошли в обсерваторию.
Помещение пустело, что было несомненным плюсом.
Он посмотрел на звезды, и она встала рядом, не касаясь его, но достаточно близко, чтобы он знал, что она здесь.
— Я знаю, что ты скажешь, но прости, что разбудил
Она открыла рот.
— Да, да, я знаю, — его голос был прозвучал… спокойнее, чем ожидалось, как будто он был в полном порядке.
Что ж, у него за плечами годы практики.
— Ты хотел поговорить.
Он задумался на мгновение, но позволил своим словам разрушить тишину:
— Ты знала, что многие люди думают, что операция «Стальной глаз» длилась всего несколько дней?
— Правда? — услышал он искреннее удивление.
— Правда. Они думают, что «Стальной глаз» случился за один день, и мы просто разорвали вас всех одним махом… полагаю, в этом есть смысл. Последняя битва, в которой дрэв сдались, была довольно крупной, и это действительно единственная битва, о которой говорят, когда обсуждают войну, однако сам проект длился месяцами.
Она молча слушала.
Он знал, что она знала большую часть того, что он говорил, или, по крайней мере, но этот монолог помогал привести мысли в порядок.
— О Стальном глазе есть много такого, чего никто на самом деле не знает… Даже после судебного разбирательства и видеодоказательств… у них все еще нет полной картины. Да, проект был ужасен, но были в нем мелочи, которые просто… делали его намного хуже
Он позволил тишине затянуться, а затем повернулся, чтобы посмотреть на нее:
— Я лгал тебе… лгал всем, — он отвел взгляд. — Я помню больше, чем утверждаю, но я думал… я солгал и сказал, что не помню многого из того, что произошло, потому что я беспокоился… что ты бы смотрела на меня по-другому, если бы знала, что большую часть времени я был в сознании, и что я до сих пор помню то, что произошло, когда я был под наркотиками.
Он не хотел смотреть ей в лицо, но знал, что зашел слишком далеко, чтобы останавливаться.
— Все тогда было так странно… иногда Стальной глаз… ощущался почти как культ, — он поднял голову. — Ты знаешь, что такое культ?
В ее глазах было трудно что-то прочитать при темном освещении, и она помотала головой:
— Только поверхностно. На нашей планете их не существует, по крайней мере, я не слышала ни о чем подобном.
— Ну… Обычно это когда человек или небольшая группа людей использует определенную тактику, чтобы полностью контролировать другую группу людей. Финансовый контроль, контроль над убеждениями, изоляция их от их семей. Это похоже на насильственные отношения, только в масштабах целой группу людей. Сначала они изолируют тебя от семьи и друзей, как правило, конфискуют твои активы, чтобы у тебя не было возможности уйти. Часто они строги и используют наркотики или тяжелый труд чтобы утомить разум, а затем чередуют жестокое обращение с тем, что называется бомбардировкой любовью. Это происходит как в культах, так и в насильственных отношениях, когда они делают с тобой что-то ужасное, а потом возвращаются и осыпают тебя любовью, вниманием или подарками и извиняются. Иногда во время этого процесса человек приспосабливается, чтобы выжить в ситуации, его разум меняется, и он начинает верить тому, что говорят эти люди или человек, пока, даже если бы он мог убежать, он на это не решится. Фактически, они забирают даже твою личность.
Он повернулся к окну, смотря на звезды.
— Знаешь, они никогда не называли меня по имени, — он покрутил обсидиановое кольцо на безымянном пальце. — Называли меня пятнадцатым, пятнадцатой боевой единицей. Никогда не называли моего имени, хотя я умолял их, но тогда они сердились и угрожали оставить меня, а я умолял их вернуться и прощал. Они использовали наркотики и человеческий контакт в качестве награды за хорошее поведение. Иногда они были такими нежными… такими заботливыми, что их невозможно было ненавидеть, хотя я и знал, кто они такие. Я прощал его снова и снова, — он вздохнул. — На мне непробиваемые доспехи, я мог голыми руками сломать позвоночник любому, но я этого не сделал… мог сбежать в любой момент... но не сбегал, потому что именно это они и делают, они не строят стены физически, а строят их внутри головы.
Когда она взяла его за руку, он не остановил ее.
Теперь он чувствовал себя нормально, наконец-то выговорившись.
— Они сделали с нами намного больше, чем кто-либо знает, но на данный момент что-либо делать с этим уже бесполезно. Нужно просто двигаться дальше.
Он шагнул в ее объятия, не спуская глаз с космоса, чувствуя, как ее подбородок касается его макушки.
— Знаешь, — произнес он, — я думаю, мы неправы.
— Насчет чего.
— Что Бездна нашла нас только недавно.
Он почувствовал, как она удивленно подняла голову.
— Почему ты так думаешь?
— Мне кажется, так или иначе, она всегда оказывала на нас некое влияние. Свет и тьма уже долгое время вели борьбу внутри людей. Это началось очень давно . Эта война гораздо важнее, чем просто фигуры на доске.
— Пробило на поэтичность?
Он положил руку на одну из ее рук.
— Поэтично или не поэтично, это все равно не меняет того факта, что Бездна всегда была здесь, единственная разница в том, что теперь у нее есть лицо.
===========================================
Спасибо за прочтение, вопросы, комментарии, мнения и предложения всегда приветствуются. Перед вами - рассказ из огромного цикла «Око Эмпирей» за авторством Charlie Starr. Перевод и публикация осуществлены с личного разрешения автора произведения.
Оригинальное произведение можно прочитать по этим ссылкам: