Баснописцы⁠⁠

На берегах Стикса стояли трое: Сашка на левом, а Сергей Крылов с Эзопом на правом.

Крылов(покачивая вилами):

– Ну здравствуй, баснописец, читали-читали. Давай к нам.

Сашка:

– Ага, щас, а вилы зачем?

Эзоп:

– Таак, безделица – инструмент насилия в руках правящего класса. Пойдем к нам, у нас чай есть, с казинаками...

Сашка:

– Вилы вижу, самовара не вижу. А правящий класс это, стало быть, вы?

Крылов(ударяя древком вил по животу):

– Мы – честь и совесть коллективного бессознательного!

Сашка:

– А я тогда кто?

Эзоп:

– Автор стеба – пища для инструмента насилия.

Сашка вспомнил все свои басни, и вилы в руках Крылова кровожадно завибрировали:

– А правда, Сергей, что вы от обжорства померли?

Крылов(выплевывая рябчика на пузо):

– Врут, почечная недостаточность, ключница кувшин со шнабсом поднесла поздно, от сухомятки и случилась оказия.

Эзоп:

– Ты что с моралью в своих баснях натворил, потомок, блин?

Сашка:

– Таак, заскучал, а Мораль в этот момент зазевалась – задом ко мне повернулась, да нагнулась. А вы бы, на моем месте, не воспользовались?

Крылов с Эзопом взволнованно переглянулись.

Крылов:

– То-то, гляжу, Мораль нынче ходит помятая, в срамной минихламиде, накрашенная, як гулящая девка...

Сашка:

– Так она до меня уже была в таком виде, с тех пор, как в плену в инфоцыганском таборе побывала.

Эзоп:

– А почему тогда ты на левом берегу один стоишь, а где все эти инфоцыгане?

Сашка:

– Цыганам Мораль не писана, она ими раком описана...

Крылов(хватаясь за сердце):

– За что же это, мать чесная?

Сашка:

– За "держаки любви", и во имя достижения успеха в жизни.

Эзоп:

– А ты чего не с ними?

Сашка:

– Мне совестно.

Крылов(выплевывая второго рябчика на живот):

– С чего же?

Сашка:

– С гастриту.

Так они втроем и стояли, и вилы в руках Крылова дрожали...от бессилия, и отсутствия точки приложения, а вокруг пусто и безлюдно – тишь да благодать.