А_С 1-2⁠⁠

С высоты казалось, что здесь ледник не справился – словно льдины во время весеннего ледохода вставшие на дыбы вокруг острова на реке, исполинские торосы громоздились вокруг скал, с прежним упорством подпирающих небо. От этого зрелища в сердце возвращалась надежда: а вдруг?.. Вдруг проглянет весеннее солнышко, подтают верхушки ледяных глыб, тёмная по весне вода подмоет основания белых исполинов, и течение со скрежетом, с грохотом потащит остатки панциря, невыносимой тяжестью сковавшего тело реки, Реки, под названием Жизнь…

Но недвижно замерли торосы вокруг скал хребта Зугагилу, солнце, яростно полыхавшее на льдинах, не в силах было справиться с панцирем, сковавшем планету; раз и навсегда замер этот мир в ледяном безмолвии.

Тису вздохнул. Куда ни глянь – вокруг скальных отрогов блистали мириады солнечных лучиков на ледяном поле. Наклон оси вращения планеты изменился, и теперь её поверхность может только отражать лучи солнца, вместо того, чтобы согреваться потоком лучистой энергии.

Ледяное безмолвие. Умершая надежда. Пустота в душе.

Жнец качнул крыльями и отвалил в сторону, показав подвешенные под крыльями ракеты. Ненужная, несвоевременная роскошь: эскорт Синей птицы сейчас, когда каждая капля горючего на вес золота. Но таков порядок, Первого охраняют на земле, охраняют в воздухе, охраняют везде, где только он появится.

Под серебристыми крыльями машины мелькнули скальные отроги. Взгляду открылась небольшая долина, поросшая… нет, деревья там не росли, они вмёрзли в почву, в снежный покров, превратившись в сталагмиты в ледяной пещере без потолка, без конца и края. Синяя птица снизилась почти до верхушек страшного леса, скользнула в самый центр долины, где мёртвые деревья расступались вокруг намертво вымерзшего озера, подняла тучу снега, разворачиваясь над белой равниной. Жнецы прочертили белые полосы над шпилями Чертога.

- Они так и стоят всё это время, — Ученик подал трость, подал руку, готовясь сопровождать.

- Нас ждут? – спросил Тису.

- В небо смотрят, — пожал плечами Ученик.

- Останься здесь, Пратрик, — велел Тису и кивнул в сторону отваленного люка: – От них толку будет больше.

Пастухи трусили по перемётам, раскидывая снег тяжёлыми ботинками. Плащи развевались вокруг брони, стволы орудий с наплечных пластин рыскали по сторонам.

- Выставьте патруль, — сказал Тису Ученику. – Следите, но не приближайтесь.

- Он может быть опасен, — видно было, как Пратрик разрывается между долгом и желанием остаться в тёплом салоне машины.

- Вот и не зевай, — Тису подмигнул помощнику.

Пастухи топали следом. Пластинчатая броня, плащи, гребни на шлемах… Раньше в забегаловке на Весёленькой улочке достаточно было услышать в адрес гренадеров эпитет, коротко, но точно характеризующий степень их близости с зандаками, а в ответ сальную шутку, низводящую Кровососов до Отсосников, чтобы началась добрая потасовка, входящая потом в анналы подразделения. Командиры трясли орденами у адихая, мол, никогда больше, не в этой жизни, чтобы в казарме накрутить хвосты проигравшей стороне и раздать увольнения отличившимся — да там, где собиралась солдатня, и безо всяких шуток пахло дракой.

Теперь, как докладывали Тису, гренадеры молча сидели за столами, пялясь в чарки. Ковырялись в тарелках, оставляя почти всё несъеденным и даже – неслыханно! – оплачивали заказ.

Оказывается, не страшно, когда дерутся, жизнь есть драка. Страшно, когда драться даже не собираются.

Охрану к Ледяной Обители не пустили. Откуда ни возьмись – как из-под снега – выросли фигуры стражников; бритые наголо атлеты в одних набедренных повязках преградили путь Пастухам.

Тису мазнул взглядом по замершим гвардейцам Чертога. Чем-то опаивал своих адептов Древний Учитель или вырезал у них что-то… Стоят, от холода аж синие, аж глаза белые – и не трясутся, и не приплясывают, рожи продувные с нарисованной мордочкой Кашки, Дедова помощника, даже не дрогнут.

- Ждать здесь, — негромко скомандовал Тису своим. – Боевая готовность.

Рука в перчатке оторвалась от цевья самозряда и сложилась в известный жест: «Принял». Издавать звуки вне системы связи Пастухам запрещалось.

Тису кивнул. Рука гренадера вернулась на цевьё. Тису зашагал к людям, стоя́щим на ступенях Обители.

В таком доме и должен жить Добрый Дед: анфилада залов с высокими стрельчатыми потолками; крыша каждого зала увенчана шпилем, по стенам бегут узоры шга – всё изо льда. Даже убранство внутри казалось ледяными игрушками, хотя мебель сделана из обычной светлой сбири, посуда из стекла, шторы из пачии, вручную сотканной женщинами Бися, лежащем подо льдом уж лет сто, и потому любая мелочь из тех мест стоила как Синяя птица.

Тису даже запнулся: откуда он это мог вспомнить? Он не помнил ничего из своих посещений Древнего Учителя, это всегда происходило так: Синяя птица приносила его в долину, охрана оставалась за периметром, установленным гвардейцами Чертога, а он входил и… И выходил. И ничего не помнил.

Так происходило почти пятьсот лет, с тех пор как вернулись Герои. Человек приходил в Ледяной Чертог и выходил Первым. Вроде как посвящение. Что там делали, о чём говорили – никто не знал. Все попытки пронести записывающее устройство пресекали гвардейцы ещё на подступах к Обители, лучи слежения не проходили сквозь стены, а шпионы исчезали без следа, не успев донести ни слова о происходящем.

Древний Учитель стоял на широком крыльце Чертога и пялился в небо. На бледно-голубом полотне сиял Жар-отец и таял инверсионный след Жнеца — больше ничего там не было и быть не могло, и тем не менее Древний вглядывался в бледно-голубую даль, а вместе с ним изучали небо десяток его последователей. Молодые женщины и глубокие старухи, мальчики и взрослые мужчины; Тису знал, что некоторых из адептов Древнего опознали по спискам пропавших без вести со страничек спасательной службы. Но ценность жизни последнее время упала настолько, что заставить Охрану шевелиться мог разве мятеж, да массовая драка, сама по себе похожая на мятеж. Остальное – сами разберётесь.

Ну люди и разбирались.

Тису обошёл худенького юношу в ниспадающем одеянии, защищавшем если только от нескромных взглядов. Глаза парня, белёсые от холода, смотрели в небо. Властитель планеты встал перед хозяином Ледяной Обители.

- Здравствуй, — произнёс Тису, Первый.

Глубокие морщины, избороздившие лицо отшельника, дрогнули. Глаза с трудом оторвались от созерцания небосвода и заморгали, когда Учитель, наконец, обратил внимание на гостя.

- Здравствуй, — повторил Тису.

- Здравствуй, — глубоким совершенно нестарческим голосом ответил Древний Учитель.

- Меня ждал? – спросил Первый.

- Что? – непонимающе посмотрел на него отшельник. – А, нет. Смотрю. В небе много интересного в последнее время. А ты проходи.

Древний Учитель посторонился, пропуская гостя в Чертог. Перед тем как шагнуть следом, он ещё раз бросил взгляд в небо. Адепты Доброго Деда засеменили следом.

Внутри обычный холод превратился в страшный дубак.

- Тебе холодно? – спросил Древний Учитель, опускаясь в креслице.

Белый стол, два белых кресла под старину, опять из-подо льда откуда-нибудь. Затейник вы, Древний Учитель.

- Д-да, — выдавил из себя Тису.

Он замёрз, но больше – боялся. Боялся пронзительного взгляда одного из Героев, боялся, что Древний Учитель вынудит его раскрыть все планы, боялся его гвардии.

Хозяин Ледяной Обители кивнул кому-то – Тису не видел. Принесли чайник, два бокала, Учитель принялся наполнять посудины горячим вином. Похоже, Бися. Не бедствуете вы, Старший оператор.

- Если снимешь броню, будет теплее, — заметил Древний.

- На меня покушались, — пожал плечами Тису, Первый.

- Кто?

- Комитет охраны тепла, — ответил Тису.

- Серьёзно? Они так назвались? – спросил Старший оператор Калаа, Добрый Дед, поселившийся в Ледяном Чертоге больше пятисот оборотов назад.

Тису пожал плечами. Лёд наступает. Люди сходят с ума. Он с мальчиками делает всё что может, но этого мало. Страшно мало.

- Я слышал, твои сыновья отправились на Фибетшю?

Пристальный взгляд в упор. Лёд в глазах. Тису и бровью не повёл:

- Да? Правда, я подписывал что-то такое… Эти паршивцы, — он всплеснул руками, – совсем от рук отбились.

Всё тот же взгляд. Сама невинность под тяжёлым взглядом, Тису, Первый, властитель мира.

- Ладно, — сказал наконец Оператор, — надеюсь, это и впрямь причуды двух сиятельных паршивцев.