49. Дикие истории взрывника
Не помню кто, но кто-то из умных сказал: - «Каждое великое свершение начинается с начала». На Зубе Дракона все великие дни начинались с утра, а все «утры» - с сеанса связи. Именно по такой логике событий, в одно утро, «График» наговорил в радиоэфир текст из утвердительных предложений о начале великой эпохи созидательного строительства. Хайретдинов выслушал, сказал «есть», отключил питалово радиостанции и выдал нам под зад целеуказание.
По приказу «Графика» мы должны были начать строительство зимнего помещения под названием «капонир». Или блиндаж, какая разница. Мне не хотелось этого делать, ибо в первых числах сентября нас должны были снять с поста боевого охранения и направить шастать по горам с вещмешком металлолома. В такой ситуации для меня полезней было ходить в караваны, практиковаться в стрельбе, развивать силу, ловкость и боковое зрение. А что я получу от строительства капонира? Если бы меня потом в стройбат направили, тогда я согласился бы. Но меня не направят в стройбат, в этом я был уверен на сто процентов. Людей, прошедших горную акклиматизацию, надо использовать для выполнения задач в горах, а не на комсомольской стройке. Труд сделал из обезьяны человека, монотонный труд сделает обратное, если возводить блиндаж, в котором будут жить другие пацаны. Я не стройбатовец, я – горный стрелок. Пусть наши сменщики сами для себя строят, что захотят, по своему индивидуальному, так сказать, проекту.
Пока я стоял с лопатой на горе и горестно думал эту пургу, ко мне подошел Азамат Султанов, мускулистый узбекский качок с ломом в руках. По форме его физиономии, вытянувшейся в унылой гримасе, я догадался, что он внутренне со мной полностью согласен насчёт стройбата. Поэтому я подошёл к растущему из земли огромному валуну, подкопал большой сапёрной лопатой грунт со стороны обрыва и сказал:
- Азамат, подковырни снизу ломом.
Валун был на полметра выше Азамата, но против лома и потного качка у него не оказалось никаких аргументов. Булыган немного покобенился, затем начал валиться на бочок. Плавно и величественно, как в замедленной съёмке, пополз по крутому склону, кувыркнулся, сделал один оборот, другой, перекатился через расположенные внизу скалы и полетел в свободном падении с обрыва.
Никогда в жизни я не видел настолько захватывающего зрелища. Громадный булыжник, базальтовая скала, массой в десяток тонн, разогналась на склоне горы, катилась, подпрыгивала как мячик на неровностях, выбивала при прыжках фонтаны земли, камней и пыли, подлетала вверх, кувыркалась и перелетала через натыканные кое-где чахлые деревца.
«Всё можно исправить, кроме неисправимого. Всё можно забыть, кроме незабываемого»! – дружно подумали мы и застыли на краю обрыва с открытыми ртами. До службы в армии ни Азамат в своём Узбекистане, ни я с Манчинским в Белоруссии, ни Гнилоквас на Украине, никто из нас не наблюдал ничего подобного. Огромный булыжник олицетворял мощь, скорость, порыв энергии! Он нёсся с километровой высоты по крутому склону… в сторону Дархейля.
Дархейль - это кишлак, вообще-то, в чем-то даже населённый пункт. В нем располагались сады и постройки, в конце концов, там могли оказаться люди. А мы к ним запустили десятитонную базальтовую глыбу, летящую со скоростью курьерского поезда и вращающуюся, как вентилятор.
Где были наши мозги? А разве они нужны солдату? Конечно, не нужны. Как говорили в армии: - «С нами те, кто думают за нас».
Едва запущенная с горы скала влетела в зелёнку Дархейля, мы, в восторженном состоянии, принялись подкапывать следующую. Делали это дружно, слаженно, с ощущением мощи коллектива и чувства локтя товарища. Эту энергию, да приложить бы в мирных целях! Но любой солдат, по определению, должен быть изначально ориентирован на чувства, противоположные мирной деятельности.
От перестановки мест согласных согласие не уменьшается. Мы обступили следующий булыжник, дружно и согласованно, в четыре больших сапёрных лопаты, подкопали его со стороны склона. Массой он оказался гораздо пуще прежнего. Ломом и лопатами мы подковыривали его, упирались, кряхтели, потели. Оббегали и снова подкапывали со стороны обрыва. Потом снова ковыряли. Конечно же, упорство и труд победили бездумную базальтовую массу. Хотя и очень большую.
Вскоре подкопанный валун покатился по склону, запрыгал на ухабах через деревья, и в самом низу горы со скоростью локомотива влетел в Дархейль. Если бы он там проломил дыру в каком-нибудь дувале, то, я вас уверяю, мы бы скинули вниз, вслед за ним, половину хребта Зуб Дракона. Но на улице происходила середина июля, в кишлаке буянила зелень, он весь тонул в «зелёнке». Из-за неё нам не было видно, что натворила сброшенная нами скала. Однако вполне хватило имевшихся впечатлений, и мы снова взялись за лом и лопаты.
Так штыком и прикладом, то есть ломом и лопатами, мы «трудились» до вечера. Разошлись лишь после того, как Хайретдинов заревел команду заступить на смену парным постам. А до этого рёва все копали, кряхтели, «мантулили и колбасили». Никого не надо было подгонять или уговаривать. Странно, но у Хайретдинова не возникло никаких подозрений. Он думал, поставил простую задачу, в которой «негде чтобы собака порылась», но советский солдат завсегда найдёт место для подвига.
На следующее утро, как говорится, на завтра после завтрака, передо мной возник раздетый до пояса накачанный Азамат. С большой сапёрной лопатой на плече.
- Ишга кетдик! – Восторженно сказал он мне. - Якши утро, улыбай свой рот!
Прапорщик всё слышал, а я подумал: – «Ну зачем так подставляться! Где ты видел солдата, который ни свет, ни заря, радостно поскачет вкалывать с лопатой на плече?»
Но Хайретдинов ничего не заподозрил, только одобрительно покивал головой. Мол, идите, соколы, идите. Ну соколы и пошли. И снова с Зуба Дракона в Дархейль полетели десятитонные глыбы базальта.
Примерно на третий день усердной слаженной работы армейского коллектива, Хайретдинов, таки, решил пойти и проверить – что же за космодром возвели его подчинённые. Как он мог так неосмотрительно оставить нас без своего зоркого ока? Наверное, забыл русскую народную примету: «Если дети (читай, солдаты) кричат, дерутся, скандалят, генерируют шум, писк и гам, то всё в порядке. А как только они притихли, надо срочно надевать каску, бронежилет, хватать огнетушитель, и бежать в то место, где они распространяют тишину». Потому что, либо уже что-то подожгли, либо гонят самогонку, либо всем взводом долбят скамейку.
- Какого хрена вы тут делаете? – Удивлённо спросил Хайретдинов, когда на третий день прибыл с инспекцией на «стройплощадку» и увидел, как мы, кряхтя и потея, ковыряли со стороны обрыва очередную скалу.
- Чего вы до неё докопались?
- Ну, дык это… товарищ Прапорщик… - Я отпустил торчащий из-под скалы черенок лопаты и почесал себе макушку. Азамат, что ли, будет отвечать на вопросы? Я буду отвечать, я же всю эту опупею придумал.
- Ну, дык, мы сектор обстрела расчищаем.
- Какой, нахрен, сектор обстрела из блиндажа?! В нём будет буржуйка стоять, а не миномёт.
- Да-а-а-а-а? Неужели? – Я сделал удивлённый вид. – А мы думали, что капонир - это такая хрень с бойницей. Для миномёта.
- Блин, сборище дегенератов! – Резюмировал Прапорщик и понял, что если ничего не делать, то ничего не будет, подобрал какой-то дрын, пошел, промерил сброшенные с вертолёта брёвна. Затем выбрал площадку, расчертил её так, чтобы брёвна аккурат легли в качестве перекрытия. Разметил углы, наметил стороны, вход.
- Хренячьте! - Сделал нам жест рукой. – Копайте.
Мы грустно взялись за шанцевый инструмент. Когда всё по уму, когда всё размечено и продуманно, тогда нет места для подвига. А раз так, то у солдата не может быть энтузиазма. По сути, мы не делали ничего нового. Всё то же самое, как если бы сбрасывать булыжники с обрыва. Но там энтузиазм был, а тут его не стало. Такая вот у нас загадочная русская душа. Особенно, у Азамата.
Есть только два способа понять солдата. Но их никто не знает. Поэтому Хайретдинов просто и бесхитростно, без попыток понять сколько у кого в уме, заставил всех бойцов, кроме трёх наблюдателей, долбить ломом, кайлить киркой и ковырять лопатой твёрдый горный грунт.
Несмотря на то, что было жарко, несмотря на высоту три тысячи метров и отсутствие энтузиазма, мы, как-то неожиданно быстро, закопались по я… я не мерил, на сколько сантиметров точно мы закопались. Но в этом месте пространственно-временного континуума природа послала нам место для подвига. О чудо! В горах, под слоем грунта, показался бок большого валуна.
- Та-а-а-ак, - задумчиво протянул Прапорщик, почёсывая себе отросшую за время службы густую чёрную бороду. – Кто тут у нас химик?
Вот! Во-о-о-от оно! Свершилось!
- Я, товарищ Прапорщик! – Выкрикнул я с восторгом и сияющим взглядом.
- Окопные заряды в СПСе возле вертолётки видел?
- Так точно, товарищ Прапорщик!
- Пользоваться умеешь?
- Так точно, товарищ Прапорщик, – выдохнул я, но умышленно умолчал окончание фразы, - только никогда не пробовал.
- Ташшы сюда одного. И взрывай.
- Есть! – Рявкнул я, как будто мне приказали поехать в отпуск. Или сожрать три кило сгущёнки. Только дай солдату что-нибудь напаскудить, энтузиазма и служебного рвения будут полные штаны!
По прибытии в СПС с боеприпасами я развернул прилагавшийся к заряду «мануал», потому что не надо ничего делать через задницу, надо делать по инструкции.
По прочтении текста я сообразил, что для раскалывания камня достаточно будет применить грушу с кумулятивным зарядом, а стержень с фугасным зарядом можно сэкономить, спрятать, а потом разобрать и что-нибудь захимичить. Например, подорвать. Эта мысль вызвала у меня буйный полёт фантазии.
Через несколько минут эбонитовая груша кумулятивного заряда стояла на камне и дымилась огнепроводным шнуром. По инструкции она должна подорваться в результате работы взрывателя, но я решил, что от зажигательной трубки тоже сработает. То есть, инструкция инструкцией, но делать через задницу оказалось интересней. Я же на Зубе Дракона как химик торчал, а не как термометр.
Пока ОШ (огнепроводный шнур) дымил и вонял, все пацаны и Прапорщик тоже, разбежались по укрытиям со счастливыми рожами и бычками в зубах. Все курили и ждали фейерверка.
- ТА-ДАХ!!! – Что было дури долбанул фейерверк.
- А-а-а-а, бля! – Сказали улыбающиеся бородатые мужики. И снова принялись за лопаты. Вдруг будет ещё один камень? Нам стало гораздо интересней, чем просто тупо маслать шанцевым инструментом.
Через десяток минут природа снова сжалилась над нами и подсунула ещё два булыжника. С полными штанами удовольствия мы разнесли их в куски при помощи КэЗэшек, после чего у меня в укромном месте оказались заныканы три трубы с окопными зарядами. Если бы я знал зачем я это сделал, то не стал бы этого делать.
Затем, для размягчения грунта, мы долбанули два заряда ОЗ-1 в полном комплекте и зарылись в хребет глубже человеческого роста. Там нас поджидала огромная базальтовая глыба. Она нависла со стороны Хисарака в наш строящийся капонир огромным каменным языком и занимала собой половину пространства.
Чем больше человеку приходиться думать, тем больше он думает. Прапорщик наморщил лоб, почесал себе небритую бороду и приказал мне притащить аммонал. Здоровье мне тогда позволяло, я взял и приволок стандартный короб на 24 килограмма. Чтоб два раза, как говорится, не ходить.
В Баграме, на сапёрной подготовке, мне показывали, как собрать зажигательную трубку, объясняли, что аммонал плохо подрывается от детонатора, к нему до компании надо добавлять хотя бы одну тротиловую шашку. Но меня не учили рассчитывать «дозировку» взрывчатого вещества. Поэтому я спросил у Хайретдинова:
- Дык сколько класть, товарищ прапорщик?
- В армии так: плохо сделаешь - обгадят, хорошо сделаешь - стырят. Средне делай.
Мысль про «средне» была очаровательна, но не отвечала на вопрос «сколько». Как любой нормальный химик я знал, что тротил в полтора раза мощней, чем аммонал, поэтому решил к зажигательной трубке добавить аммонала столько же по мощности, сколько имеет тротиловая шашка. Взял две колбаски аммонала, тротиловую шашку с огнепроводным шнуром и заложил в подкопанный под скалой шурф. Забил «подушку» из песка, подпалил ОШ и выкарабкался из ямы наверх. Затем мы все дружно разбежались по укрытиям.
- БА-БАХ!!! – Сказал в капонире мой заряд и выбил из-под скалы «подушку».
Скала даже не шелохнулась. Мы подошли к краю капонира, заглянули, через пыль посмотрели какая она целая и невредимая, почесали себе – кто пуп, кто репу, а я снова полез вниз с аммоналом подмышкой.
Слез, поковырял лопатой, пробил шурф поглубже, отгрёб песок. В очередной раз подумал про заряд: – «Сколько класть»? Очевидно было, что у прапорщика спрашивать бесполезно, он, так же как я, никогда не пробовал. Если бы пробовал, то с первого раза дал бы чёткое указание. Раз не дал, значит не надо ставить командира в неловкое положение глупыми вопросами.
По итогу я решил добавить к тротиловой шашке вместо двух - три колбаски. Иногда лучше сделать предсказуемо, чем непредсказуемо и жидко. Даже если скала предсказуемо выдержит, то хрен с ней, лишь бы нас не убило. Шестьсот граммов аммонала и двести граммов тротила – это серьёзный заряд.
Пока я возился с шурфом и зарядом, пацаны стояли на краю капонира, смотрели вниз, ковыряли у себя в носу. Им было скучно. А я что? Я старался, как мог.
После того как я вылез из ямы, все лениво разошлись по укрытиям.
- БА-БАХ!!! – Сработал второй заряд. Скала снова выдержала.
- Ну ты чё, Химик? Нюх, что ли, потерял? – Прапорщик смотрел на меня, выставив вперёд пуп.
- Подушку, видимо, слабо забил. – Снова я полез в капонир с аммоналом и тротилом.
- Ну, дык, забей сильно! Сколько мы так будем вошкаться?
В третий раз заложил я заряд. На этот раз к шашке добавил четыре колбаски. Потом в третий раз забил подушку. Сильно забивал, очень старался. Затем мы пошли по укрытиям, не разбегались, лениво тащились, еле волоча ноги. Потому что надоело убегать.
В очередной раз прозвучало:
- БА-БАХ!!!
В очередной раз скала оказалась целая.
Ещё раз пять, а может быть шесть, я слезал в капонир, закладывал заряд, кряхтел, забивал подушку. Прапорщик уже не называл меня странным химиком, потому что у него от этих слов заболел язык. А пацаны не расползались по укрытиям, сидели на камнях, курили, грустно и уныло смотрели на то, как я заталкивал под скалу всё, что осталось от целого короба аммонала.
Мне тоже всё надоело, я поджег шнур и вылез на поверхность. Дымный огонёк пополз к заряду килограммчиков в десять, а может пятнадцать, никто не считал.
- ШАН-ДАР-Р-Р-Р-Р-Р-АХ!!! – Долбанул аммонал. Скала порвалась от такой подачи на сто пятьдесят базальтовых булыжников, полетела с пылью и дымом в сторону стратосферы.
- О-о-о-о, наконец-то! – Задрал голову Хайретдинов, провожая взглядом улетающие к синему небу булыжники. – Давно бы так!
- О-о-о-о, бли-ин, зашибись! – Восторженно выдохнули по облачку дыма пацаны и тоже задрали головы вслед улетающим камням.
В созерцании великолепного полёта мы пускали сопли и слюни до тех пор, пока первый кусок базальта не долетел до верхней точки подъёма. Затем он развернулся и полетел в противоположную сторону.
Всем известно, что подброшенный при нормальных условиях кирпич обязательно полетит после верхней мёртвой точки вниз. А внизу кто? А внизу – мы. И никто не догадался убежать в укрытие, потому что уже задолбались. Убегаешь-убегаешь, а ничего не происходит.
Первый булыган долетел из заоблачных высей до нас и смачно впечатался в выкопанный из капонира песок.
- ШМЯКККК!!! – В разные стороны полетела пыль.
Всем показалось, что нам конец. Оказалось, что не казалось. Огромные камни начали лупить вокруг нас с неистовой силой, мы забегали, как тараканы под веником. Манчинский увидел выложенный для просушки полосатый матрас и в доли секунды оказался под ним.
- ШМЯКККК!!! - ШМЯКККК!!! - ШМЯКККК!!! – Зашлёпали вокруг матраса базальтовые кирпичи.
Хитрожопый Бендер проявил недюжинные способности к интеграции в биосферу саванны, обернулся пятнистым гепардом и исчез со строительной площадки в неизвестном направлении со скоростью 150 километров в час.
Мне удалось подхватить с земли чей-то валяющийся бронежилет, я накинул себе на голову грудную пластину.
- ШМЯКККК!!! - ШМЯКККК!!! - ШМЯКККК!!!
Гнилоквас шмыгнул под спинную пластину развёрнутого надо мной бронежилета.
- ШМЯКККК!!! - ШМЯКККК!!! - ШМЯКККК!!!
Миша Мампель спрятался под скалу, Петя Слюсарчук - под каску, в которой варили чай. Только Хайретдинов остался стоять посередине стройплощадки, засыпаемой с неба базальтовыми булыжниками. Низкочастотным рёвом «по матери» он объявил о завершении всех подрывных работ, вместе с завершением отвратительного строительства.
С тех пор капонир остался в таком виде, как его разворотило взрывом полкороба аммонала. Как говорится, жизнь на то и жизнь, чтобы жить.