Революция. Часть VI
Войска Бастиона наступали медленно и спокойно. Под безоблачным лазурным небом стройными рядами покачивались древки копий, блестели наконечники. Шеренги синекожих послушников, облаченных в латы, со щитами и копьями в руках, протянулись от северных холмов до ущелья на юге. Холмы заняли преторы — застыли неподвижными стражами, сверкая броней.
— Они прикрыли фланг, — отметил Рукар, когда войска восставших занимали позиции напротив врага. — Хочу туда.
— Уверен? — спросил Ран.
Получив утвердительный ответ, он выделил орку усиленный отряд из самых опытных бойцов.
— Нам нужны эти холмы, — сказал Ран.
— А то! — отозвался Рукар.
Он и сам это прекрасно знал, поэтому спешно умчался на левый фланг, где выстраивались его роты. Справа, со стороны ущелья, командовал Рос. Рану достался центр. Хака тоже желала влезть в самую гущу, но ее уговорили остаться в Обители. Чтобы она не передумала, Ран оставил с ней Ипу. А вот Бойко сам вызвался возглавить три тысячи, которым предстояло задержать наступление с севера.
— Три тысячи против восьми? — уточнил Бойко, опираясь на боевой топор, перед тем, как уйти.
— Да, скверное дело, — согласился Ран. — Справишься?
— Конечно! Раз плюнуть.
И Бойко сплюнул. А потом повел свой отряд на север. По пути он пересекся с Рукаром и неожиданно для самого себя пожелал тому удачи.
— Прихвати ее с собой, коротышка, — посоветовал бывший орк.
Тогда Бойко обматерил Рукара, и тот расхохотался.
Над рядами послушников изредка белели крылья кирий.
— Следят и командуют, — пробормотал распорядитель недалеко от Рана.
Их пернатая кучка находилась при нем, чтобы передавать приказы — так полагалось главнокомандующему. Ран пытался протестовать, но Ипа была непреклонна, и в конце концов Ран согласился. Если Хака произносила пламенные речи и разжигала огонь восстания в сердцах, то от Рана все почему-то ждали решений и дел на поле боя. Он до сих пор не разобрался, почему. Возможно, потому что пока у него получалось все делать правильно.
Рос суетился на правом фланге. Он никогда не бывал в настоящих сражениях. Разумеется, как тролль, он умел драться и ему не в новинку было проломить кому-нибудь череп, но вот настоящая битва... Не считая тех схваток, что случились в Бастионе с начала восстания, он никогда не бывал на поле боя. А тут сразу столько тысяч готовы поубивать друг друга. И он среди них и даже командует частью.
Он нервничал. И злился на себя и на Рана. За то, что тот не послушал. За то, что сам Рос не решился уйти, когда еще была возможность. Теперь никуда не денешься: либо побеждать со всеми и решать, что делать дальше, либо погибнуть заодно с теми, с кем совершал побег. Одному теперь ничего не добиться, а улизнуть можно будет только после боя. Если останешься в живых.
Рос командовал, приказывал, кричал на офицеров, которые орали следом на рядовых. Все нервничали и ожидали худшего. Речь Хаки всех, конечно, воодушевила, но сейчас на них надвигались стройные блестящие ряды врагов, и воодушевление заметно поубавилось, а страх перед смертью, наоборот, усилился.
Рос отобрал себе тех, с кем уже имел дело, но все равно на его фланге хватало новичков, которые еще не сражались. Рукар с капитанами ежедневно муштровали бойцов, чтобы когда такой день придет, восставшие могли выглядеть как организованное войско, но все же до профессиональной армии им было еще далеко. Правда, Ран сказал, что кирии считали так же, поэтому прислали в основном послушников, которые не сильно отличались от мятежных узников, претендентов и распорядителей.
— Такое себе утешение, — ответил на это Рос.
— Какое есть, — честно сказал Ран.
Силы сторон сближались. С верхней галереи Хака видела, как офицеры восставших призывают бойцов сохранять равнение, но даже невооруженным глазом было видно, что войска Бастиона держат строй увереннее и с дисциплиной у них все гораздо лучше. Восставших было больше, но преторы в рядах послушников и на холмах слева могли свести на нет это преимущество.
Восставшие остановились. Две первые шеренги выдвинулись вперед и вскинули самодельные луки и арбалеты. Хака тут же отметила про себя, что у послушников и преторов нет оружия дальнего боя. В Бастионе вообще не водилось ничего стреляющего и метающего снаряды. Это сразу подметили Бойко и Ран, поэтому пока восставшие сидели в Обители Героев, перешедшие на их сторону распорядители-оружейники во главе с мастером Репой круглые сутки посменно ковали, сушили, вытягивали и выплавляли.
Теперь результат работы мастеров выпустил во врага сотни стрел и арбалетных болтов. Даже здесь, в Обители, Хака с Ипой услышали, как те со звоном, стуком и скрежетом накрыли воинов Бастиона. Многие успели укрыться щитами, но следом тут же ударил новый залп, а затем еще один, и еще один. Не давая противнику перевести дух, вперед выскочили бойцы третьей шеренги восставших, вооруженные пращами. Пращи тоже были самодельными — Рос назвал их "позорными обрезками", — но собранные заранее камни и отлитые мастерами пули оказались для войск кирий очередным сюрпризом. Хака уже видела прорехи в до того незыблемом боевом порядке.
Замелькали белые крылья — кирии понеслись вдоль рядов, высматривая бреши в строю. Ипа радостно вскрикнула, когда один из крылатых командиров внезапно рухнул — пуля из пращи ударила его в висок, брызнув на белоснежные перья красным.
Еще несколько залпов, и боевые шеренги восставших снова двинулись вперед, ощетинившись копьями, пиками и вилами — в ход пошло все, что смогли найти или успели изготовить. Они шли быстрым шагом навстречу такому же лесу копий, в котором уже зияли просеки. Правда, к моменту, когда атакующие добрались до врага, кириям удалось заполнить прорехи, и строй послушников и преторов вновь сомкнулся.
Распорядители на галерее непроизвольно прикрыли уши — с таким грохотом сшиблись войска. Щиты ударили друг в друга, перекрыв на миг даже рев многотысячной толпы. Затем по сторонам разнеслись брань, крики и стоны. Наконечники копий нашли бреши в доспехах, блеск лат потускнел от крови и пыли. Звенела сталь, вопили раненые, орали офицеры, пытаясь перекрыть шум боя.
Ипа качала головой и что-то бормотала, не отрывая ладони от ушей.
Так можно было и оглохнуть.
Рос в первые мгновения ошалел от грохота и гама. Он видел сумасшедший взгляд капитана слева от себя и панику в глазах послушников прямо перед его отрядами. Они тоже боялись. Воины Бастиона страшились битвы и смерти так же, как и мятежники, с которыми им предстояло разделаться! Наверное, это придало сил восставшим — их натиск оказался таким, что первые шеренги Бастиона попятились, оставляя убитых и раненых.
Бойцы Роса переступали через тела. Некоторые из раненых находили в себе смелость и силы вонзить меч или кинжал в ногу проходившего мимо врага. Вскрик, ругань, новый раненый падал в траву, а виновного тут же кололи несколько клинков, и он умирал рядом со своей жертвой. Когда задние шеренги добрались до места первого столкновения, их сандалии уже хлюпали в крови.
Послушники отбивались. Чем больше они прогибались под напором противника, тем отчаяннее становилось их сопротивление. Крики и стоны слились в один непрерывный многоголосый рев. У Роса болели уши, в голове невидимые барабанщики били в невидимые барабаны. Глаза слезились от пыли, от запаха пота и крови. Он кричал вместе со всеми и кричал наперекор всем, отдавая команды. При нем всегда были распорядители на случай срочных донесений в центр, личная охрана генерала и офицеры, которым предстояло сменять погибших капитанов и лейтенантов.
Часть из них уже растворилась в строю, приняв командование. Один из капитанов совсем рядом с Росом погиб, пронзенный копьем — его метнул командир-кирия, промчавшийся над схваткой. Рос схватил лук, послал ему вслед несколько стрел и, кажется, попал.
Движение войск замедлилось, а потом и вовсе замерло. Шеренги Бастиона остановились. Первые ряды, обескровленные и отступающие, уперлись в дальние, которых подгоняли кирии. Восставшие давили, но поколебать вражеский строй больше не могли. Их натиск ослаб. Щиты продолжали скрежетать и биться друг о друга умбонами. Копья, пики, вилы, мечи и кинжалы кололи, сталкивались со звоном, рассекали и пронзали плоть, вонзались в кости. Пыль, смешанная с потом, оседала влажными клочьями на лицах и латах, кровь чавкала под ногами, подошвы скользили по телам мертвецов. Внизу кричали и просили пощады раненые, которых нещадно топтали.
— Вперед! — орали капитаны. — Жми, парни!
— Стоять! — неслись с другой стороны команды офицеров-кирий.
И восставшие продолжали жать, а отряды Бастиона продолжали стоять — в пыли, крови, воплях и ругани.
Фронт сражения остановился.
— Остановились! — воскликнула Хака. — Они остановились! Смотри! — Она указала подруге на линию сражающихся далеко внизу. — Справа мы больше не наступаем. И по центру тоже.
— Зато далеко продвинулись. Гляди, как мечутся кирии!
Обеим совам приходилось говорить громко, чтобы услышать друг друга — битва, гремевшая на равнине, заполняла собой все вокруг, ее грохот и гул, и крики, и звон висели в воздухе непрерывно. Казалось, что даже вековые камни Обители Героев вибрируют от этого шума.
— Сколько жертв, — тихо сказала Ипа, и подруга ее не услышала.
На окровавленной вытоптанной траве позади сражающихся осталось множество тел. Большинство из них лежало неподвижно, но некоторые шевелились. Конечно, стонов раненых на галерее не было слышно, но зрелище и без того ужасало.
— Неужели? — воскликнула Хака. — И левый фланг тоже?!
На левом фланге были холмы, которые занимали преторы Бастиона. Их тела и детали вперемешку с погибшими восставшими усеивали западный склон. Никаких раненых — только мертвецы.
Рукар сплюнул вязкую густую слюну. Он уже трижды лично водил людей в атаку, но преторы, поредевшие и помятые, продолжали удерживать позиции. Рукар не смог бы сейчас сказать, сколько бойцов осталось у него в ротах и на сколько еще у них хватит сил. Казалось, что бой за холмы на левом фланге идет сам по себе, и что нет никакого общего сражения, и что весь мир состоит только из этих чертовых холмов, которые защищают клятые механизмы.
Рукар слышал тяжелое дыхание и отрывистую брань соратников за спиной, видел поблекшую от пыли броню преторов наверху и голубое небо, распавшееся на два слоя — мутный от пыли нижний и ясный верхний. Ноздри, уставшие от пота и крови, уже не различали других запахов.
— Ладно, парни! — рявкнул Рукар. — Нам нужны эти гребаные холмы. И мы их получим. Всего-то надо разбить оставшиеся железяки.
Он покрепче сжал рукоять меча. Копье переломилось раньше, шлем с него сбили, правый наплечник пробили острием, и Рукару пришлось избавиться от ненужной части лат. Он поднял щит и скомандовал очередную атаку. С обеих сторон генерала обступили уставшие, но непреклонные воины. Он не зря отобрал самых опытных — сейчас их стойкость могла решить исход дела.
Сомкнулись щиты, строй ощетинился наконечниками и клинками. Восставшие двинулись вверх по склону. Опять вверх по чертову склону, который над слоем земли и травы покрылся еще одним — из трупов и металла.
Преторы выставили копья и приняли удар молча. Воины Рукара хрипло закричали — голоса уже были сорваны. Звонко, хлестко сыграл свою партию металл. Застонала беззвучно живая израненная плоть. Загудела мелкой дрожью питаемая анимой броня.
Преторы вновь отбросили нападавших, но разорвали свой строй, и Рукар закричал так громко, насколько еще позволяли измученные легкие:
— Вперед!!! За мной!!!
На необъяснимом для механизмов адреналине восставшие ринулись в последнюю отчаянную атаку. Они бросились в разрывы между шеренгами преторов, накинулись по трое — по четверо на одного и наконец продавили строй защитников. Ряды преторов расстроились окончательно, шеренги сломались.
— Вперед! — хрипел Рукар.
Ему вторили несколько оставшихся в живых лейтенантов — все остальные офицеры погибли.
— Смерть машинам! — гудела толпа восставших, сминая остатки защитников.
Крики смешались с лязгом стали, скрежетом ломаемых машин, звоном разлетающихся деталей, стонами раненых, влажным стуком пробитых голов.
Рядом с Рукаром пронесся наконечник вражеского копья, срезав ухо бойцу, который не успел уклониться. В щит Рукара ударили так, словно его боднул мамонт. Над головой, из-за спины, просвистел камень, пущенный кем-то из своих. Претор перед Рукаром остался без части головы и замешкался. Рукар прыгнул на него и со всей силы ударил щитом, выбивая из равновесия, а затем вонзил меч в разрез, который машина получила в предыдущей схватке. Где-то там, под слоем брони, был сердечник, напитанный анимой.
Справа упал обезглавленный лейтенант. Фонтан крови обдал и Рукара, и его противника. Но Рукар продолжал давить щитом и вонзать клинок все глубже, пока претор не замер и не рухнул на землю. Сверху тут же обрушился удар, и Рукар едва успел прикрыться щитом. Его прибило к телу только что поверженного претора. Он ощутил, что превращается в жабу, разложенную на рабочем столе ученого-гнома.
Звон, рев, осколки металла застучали по щиту. Рукару помогли подняться руки товарищей. Атаковавший его механизм потерял треть деталей, а погасший сердечник катился вниз по склону холма.
Грязные, изможденные, покрытые с головы до ног запекшейся кровью восставшие превращали в хлам остатки преторов, защищавших правый фланг войск Бастиона.
Парившие над полем боя кирии глядели на это с ужасом.
Отряд Бойко успел занять выгодную позицию — в небольшом ущелье к северу от Обители. На склонах с обеих сторон генерал разместил по паре рот. Основные силы перекрыли ущелье.
— Глубже стройся! — кричал Бойко. — Больше шеренг!
Впереди выстроились стрелки и пращники, за ними — все, кто вооружен для ближнего боя. Капитаны и лейтенанты покрикивали, выравнивая строй, когда в ущелье появились войска Бастиона.
Послушникам не было видно конца. Плотный строй щитов и копий надвинулся на отряд Бойко. Пыль сероватой дымкой поднялась над головами, осела на шлемах, плечах, руках. Она заскрипела на зубах. От нее зачесалось тело под латами, а ворот нагрудника стал натирать шею через ткань туники.
— Давайте, парни! — подбодрил своих Бойко. — Мы здесь и теперь им нужно постараться, чтобы выпнуть нас отсюда!
— Скорее, нам нужно постараться, чтобы нас не выпнули, — пробормотал какой-то капитан.
Генерал услыхал это и добавил:
— Вот именно!
А потом в воздухе засвистели стрелы, камни и пули из пращей, которые выпустили во врага передние ряды застрельщиков, и тишины в ущелье не стало.
Ран буквально отбился от сов, которые пытались его удержать. Маленькие пернатые руки-крылья хватали его, цеплялись за край туники и даже за латы, но он вывернулся и рявкнул что-то вроде: "Отставить! Это приказ!" и устремился туда, куда главнокомандующие устремляться не должны.
— За мной, друзья!
Его голос был крепче и громче, чем ему самому казалось. Он пронесся над головами, и капитаны, лейтенанты, рядовые бойцы — все, кто стоял ближе, кто не сражался прямо сейчас и мог — оглянулись на командира. А Ран шел через ряды туда, где уже замерла и не двигалась линия боя, очерченная насыпью трупов, по обе стороны которой стояли намертво две живые стены — бывших претендентов и нынешних послушников. Ряды расступались, в глазах бойцов загорались искры надежды. А за Раном следовала кучка распорядителей из тех, кто не отстал и не затерялся среди воинства. Претенденты-восставшие глядели на них с удивлением и восхищением.
— Смелые пернатые малыши, — сказал кто-то.
Услыхавший это распорядитель гордо вскинул клюв.
— За мной! — снова призвал Ран.
В его руке блестел меч, который он еще не пускал в ход. Его щит был украшен особым узором — защитным, если слова мастера Репы были правдой, — и, запыленный меньше остальных, он тоже сверкал. Могло показаться, что весь Ран сияет. Именно так и написали бы потом в летописях, если бы кто-нибудь потом написал летопись их восстания.
— В атаку! За мной, братья!
Ран достиг первых рядов и, как только перед ним возник противник, бросился на вражеские копья.
Завопили от ужаса и ярости воины и офицеры, которые находились рядом и видели это. Они ринулись вперед, не раздумывая и не задаваясь вопросами типа: "Почему?" Потому что Ран — командующий всеми войсками восставших, второй по важности предводитель восстания после Хаки — в решающий момент, когда судьба всего сражения повисла на волоске, взялся за оружие, прошел через все шеренги собственных бойцов, призвал их в атаку и лично бросился на врага. А бойцы бросились следом. Потому что так было нужно, потому что по-другому было нельзя и потому что бывает, что иначе никак.
Ему пробили нагрудник, рассекли скулу, чуть не выбили глаз и сбили с головы шлем. Четверо бойцов, бросившиеся на защиту командира, погибли почти мгновенно. Распорядителей, прорвавшихся вместе с Раном в гущу боя, подняли на копья.
Но Ран был жив. Он яростно кричал, вопил, рубил и колол, словно вновь стал тем лесным троллем, чья кровь когда-то текла в его венах. С первого дня в Бастионе ему даже в голову не приходило, что в новом теле он способен так драться.
В дюжине шагов справа приземлился офицер-кирия. Крылья, как камень в воде, развели вокруг невидимое кольцо воздуха, раскидав по сторонам пару десятков послушников и восставших. В глазах кирии горела ненависть, смешанная со страхом и непониманием. Глаза словно вопрошали: "Кто ты такой и что ты себе позволяешь в моем Бастионе?!"
— Ты... — выдохнул крылатый воин, и тихая ярость в его голосе прозвучала громче всех криков вокруг.
Ран вскинул щит и нацелил на врага острие меча. Рядом с ним тут же возникло несколько восставших — с поднятыми щитами они постарались закрыть своего командира. Краем глаза Ран видел, что его атака принесла плоды, и строй послушников нарушен, а восставшие продолжают давить и заполнять брешь. Они вновь наступали и теснили армию Бастиона. Падали от ран и усталости, но теснили, влекомые вперед отчаянной храбростью Рана.
Кирия широким взмахом копья смел бойцов, которые закрывали главнокомандующего. Широкий наконечник, превратившись в смазанный полумесяц, выбил искры о щиты и доспехи, ударил звоном по ушам и повалил воинов на землю — оглушенных, раненных и покалеченных.
Ран прыгнул.
Он выбрал момент, когда кирия завершал движение и не мог отразить атаку. Меч Рана должен был полоснуть противника по открытому горлу, а щитом Ран собирался сбить того с ног, чтобы успеть нанести еще один удар.
Кирия отразил атаку. Как, Ран не смог разгадать до самой смерти. Он только успел уже в воздухе переместить щит на несколько дюймов в сторону, чтобы не оказаться нанизанным на острие копья. Поэтому после гулкого удара он рухнул в кучу тел, чуть не распоров лицо о брошенную среди трупов секиру.
Кирия навис над ним и занес копье. Нужно было поднять щит, но вся левая рука Рана еще вибрировала вместо со щитом после удара врага. Возможно, она была сломана, или вывернута, или будет теперь трястись до конца жизни. То есть — недолго.
— Хватай! — завопил кто-то.
На кирию набросились распорядители — те, что отстали от Рана, но теперь смогли прорваться к нему, выполняя приказ Ипы. Пернатые храбрецы накинулись на крылатого врага сразу со всех сторон, ухватились за латы, одежду, древко копья, даже за крылья. Они цеплялись изо всех сил, держали и тянули, пытаясь повалить кирию на землю. Он отбивался, вертелся, старался вырваться, но их было много.
Ран выронил меч и здоровой рукой с трудом и руганью стащил с левого предплечья щит. Тот был погнут так, будто в него попала ракета гоблинов — из тех, что взрываются один раз из десяти, но весят чертовски много. Руку он окинул быстрым взглядом и больше смотреть на нее не хотел.
Копье кирии засвистело в воздухе. Послышались вскрики, в Рана полетели перья и кровь. Он увидел, как сов одну за другой настигает наконечник копья. Вот распорядитель упал с рассеченным горлом. Вот другому пробили голову, так что уши сошлись посреди темени. Вот кирия сбросил наземь сразу двоих.
Ран нащупал рукоять секиры, вцепился в нее и оперся обухом о нагрудник мертвеца, чтобы подняться на ноги.
Кирия раздавил сброшенных сов ногами. Сандалии и поножи забрызгало красным. Потом он свободной рукой стащил с себя последнего распорядителя и сжал его горло. Кажется, Ран слышал хруст костей, когда поднимался. Его взгляд встретился со взглядом кирии. Глаза противника светились торжеством и превосходством победителя. В них читалось: "Ты, жалкий червь, не достоин того, чтобы сразить настоящего воина Бастиона!"
Затем кирия оттолкнулся ногами и взмыл в воздух, чтобы завершить дело эффектной атакой.
Когда-то Ран был охотником. Он знал, как справиться с хищной птицей. А кирии были крупнее птиц.
Ран метнул секиру.
Продолжение следует...