Серия «Четвертый лишний или последняя исповедь»

Начало

Я буквально влетел в спальню семейного врача. Группа была все там же.

— Быстрее бегите, там куча людей с факелами. Они пришли за нами! — кричал я.

Но никто не сдвинулся с места. Я встретился взглядом с экскурсоводом: она была все также строга и спокойна.

— Что же вы стоите?!

— Потому что никого, кроме нас пятерых в усадьбе нет, — произнесла спокойным тоном экскурсовод, — убедитесь сами.

Я прислушался и понял, что ни криков толпы, ни других шумов вокруг нет. Из окна просматривался парадный вход и дорога, по которой я еще недавно бежал что есть мочи. Но улица была пуста.

— Что это было во дворе? Что за женщина с детьми была в спальне? Усадьба полна людей, а вы стоите как ни в чем не бывало!

— Эй, может, заткнешься уже? Мы и так ждали твоего возвращения! — рассердился Николай. Он нарочито потирал кулаки, видимо, намекая на то, что вот-вот пустит их в ход.

— Теперь вы понимаете, что должны пройти экскурсию до конца? — спросила экскурсовод.

Миллион вопросов роились в моей голове, но я был так напуган и сбит с толку, что сопротивляться и спорить совершенно не хотелось. Пусть будет то, что будет. Я закивал в ответ.

— Замечательно! Мы закончили на вашей истории, — ответила экскурсовод.

Свой рассказ я начал с детства. Оно, несмотря на пережитые девяностые, казалось совершенно счастливым. Родители не потеряли престижную работу в одной из больниц Москвы даже в самый пик кризиса. Поэтому я не помнил каких-то лишений: одежда у меня была заграничная, модная, да и что скрывать — не дешевая. Мы путешествовали по миру, питались в ресторанах, могли позволить дорогие подарки родственникам.

Армии я избежал и пошел учиться в медицинский. Учеба давалась непросто, но природное трудолюбие сделало из меня одного из самых успевающих студентов группы. После учебы по протекции отца я попал в одну из лучших больниц города. Пахал как проклятый, постоянно учился, ездил на конференции и в командировки. Карьера развивалась стремительно: из ассистента я довольно быстро переквалифицировался в практикующие врачи и уже мог оперировать сам. Далее довольно быстро по медицинским меркам я стал завотделением клиники.

— А так ничего интересного: учеба, операции, новые дипломы, опять операции. Но вы хотите знать о моих грехах? Я долгое время был примерным семьянином: любил одну женщину, растил ребенка, давал им все, что мог позволить человек с моим положением. Но иногда я оступался.. Несколько раз я изменял моей супруге с ассистентками. Не поймите неправильно: я любил жену и до сих пор люблю. Просто когда ты столь популярная в медицине личность, и так много времени проводишь в командировках, то рано или поздно женскому вниманию становится все тяжелее противостоять.

— Да ты и не сопротивлялся, наверное! — громко усмехнулся Николай, но тут же замолчал, когда экскурсовод сверила его строгим взглядом.

— Все это в прошлом, как бы то ни было..

— Это все? — спросила экскурсовод.

— Я как-то пытался подсчитать, сколько же людей я спас. Больше сотни точно, — закончил свой рассказ я на высокой ноте.

В ответ экскурсовод лишь хитро улыбнулась и пошла открывать следующую комнату.

Я посмотрел на Ольгу и вдруг почувствовал необъяснимую ненависть в ее взгляде. Казалось, что вот-вот именно она, а не Николай накинется на меня с кулаками. Но чем я мог так разозлить эту несчастную женщину? Неужели фактом своей измены? Может, она сама была обманута мужчиной и теперь питает особые чувства к изменникам?

Конечно, оставалось еще кое-что, о чем я умолчал. Но этот эпизод был страшнее, чем в сумме убийство военнопленного и разрыв с матерью. Никто не должен был знать об этом, иначе я пропал..

Мы прошли еще один коридор и вошли в небольшую комнату, которую я тут же опознал как детскую. Я уже понял, что каждая комната была связана архетипически с каждым из нас. Мне досталась комната лекаря по понятным причинам, Николаю отвели мастерскую, ведь он много работал руками с детьми, спальня нянечки, очевидно, намекала на связь Софии с ее матерью. Теперь пришла очередь Ольги.

— Моя жизнь по-настоящему началась в двадцать пять, когда я родила первенца Алешу. Отца у него не было, точнее был, но как только он узнал о моей беременности, то смылся в закат. До рождения сына я вела не самый благостный образ жизни: пила, гуляла, пропадала ночами по разным злачным местам. Но в отличие от Софии на меня всем было плевать: мать была немногим невиннее меня, а отец вообще ушел из семьи, когда мне было пять. Не скажу, что я изменилась сразу же после родов. Я могла гулять допоздна, оставляя ребенка бабушке. Но однажды бабушка вышла к соседке по какой-то ерунде. Алеше было четыре, и как все дети в этом возрасте он исследовал все, до чего мог дотянуться. В тот день он дотянулся до ручки окна..

Ольга ненадолго замолчала. А каждый из нас в ужасе затаил дыхание..

— Но кто-то свыше направил его не на асфальт, а на кучу с песком, которую вывалили под окна дорожные рабочие. Поэтому мы отделались вывихом плеча. Но главное то, что это событие изменило мое отношение к своей жизни. Я вдруг поняла, что этот сигнал был последним предупреждением мне. Я бросила выпивать и проводить время в странных компаниях, устроилась на хорошую работу, начала петь в церковном хоре. Алеша, в свою очередь, баловал меня хорошими отметками, хоккейными медалями, приличными друзьями. Он так и планировал посвятить себя хоккею, играть или тренировать детишек. А я и не была против, радуясь, что он со мной и все у него хорошо. Все изменилось в один день, когда МРТ показал опухоль в груди. Мне пришлось залезть в кредиты, чтобы оплатить курс лечения за границей, но врачи оказались не на высоте, позже эту клинику вообще закрыли, а главврача посадили за мошенничество. Когда мы вернулись в Россию, опухоль уже поразила оба легкого. Платное лечение я уже не могла позволить — кредиторы и так атаковали меня по телефону чуть ли не ежедневно. Знакомый врач, видя мое безвыходное положение, посоветовал обратиться в одну из частных клиник, где еще можно было получить квоту на операцию. И я бы ее получила, если бы…Не этот человек.

Ольга повернулась ко мне. Ее глаза пылали ненавистью. Тут же на меня покосились остальные.

— Это была ваша клиника, где вы были завотделением. Конечно, вы не помните ни меня, ни моего сына, ведь прошло почти пять лет, а через вас проходят сотни пациентов ежегодно. И я вас, возможно, тоже бы вскоре забыла, если бы не та злосчастная комиссия.

— Комиссия? — переспросил я, все еще думая, что Ольга просто ошиблась и перепутала меня с кем-то.

— Да. На комиссии должны были распределить квоты для больных. Я случайно узнала время ее проведения и села в коридоре у кабинета. Вы тогда плохо закрыли дверь, и я услышала… Как вы лишаете моего сына единственного шанса. И все из-за того, что вам нужно было протолкнуть квоту для родственника какой-то важной шишки. Да будь он проклят! — вскрикнула она.

В комнате повисла тишина. Я отвернулся от всех, словно пытаясь найти в комнате угол, куда еще не добралась Ольгина ненависть. И вдруг я вспомнил тот вечер, когда я единственный раз в карьере, переступил через свои принципы и нарушил клятву Гиппократа. Тогда на комиссии мы должны были распределить несколько квот от министерства, и я точно помню, что одним из пациентов был парень. Я не был его лечащим врачом и видел всего раз в коридоре. И до сегодняшнего дня совершенно не знал, что это был сын Ольги. 

— Это как-то не по-человечески.. Есть платное лечение, в конце концов, деньги-то у них есть, раз это родственники столь важного человека, — развел я руки, когда услышал решение главврача Сазонова.

— Не знаю, может и есть. Меня попросили люди, с которыми я дружу очень давно и которым обязан очень многим в карьере. Да не включай ты зануду, Михаил Сергеевич. Поможем хорошим людям, а хорошие люди помогут нам. У нас тут так все и работает. А пацана, подвинем в очередь на пару месяцев.

— У него нет пары месяцев..

— Михаил, вы много лет были моей опорой, и я вас ни о чем подобном не просил. Не рушьте нашу дружбу, она ведь и вам на пользу. Я ведь не зря вашу кандидатуру на пост завотделением поддержал, да и поездки по конференциям и курсам за счет государства постоянно выбиваю. Подписывайте протокол комиссии, подписывайте.

И я подписал. И груз за то решение до сих пор висит камнем на моей душе. Но самое страшное, что когда мы вышли из кабинета, в коридоре я тогда встретился взглядом с молодой женщиной, которая устало смотрела на нас со скамьи. Я плохо запомнил ее лицо, а вот сейчас вновь вспомнил: это была Ольга, просто на десять лет моложе и с длинными темными волосами. Вот почему мне ее лицо  сразу же показалось таким знакомым. И она действительно слышала, как я продал не только свои принципы, но и жизнь ее ребенка.

— Это правда? — строго спросила меня экскурсовод.

Я промолчал.

— Полная правда, но он решил ее умолчать, — ответила вместо меня Ольга.

— Если это так, то вы нарушили правила экскурсии!

— Вам должно быть стыдно, — произнесла до этого ничего не комментируюшая София.

Николай ничего не сказал, а лишь презренно хмыкнул.

Я мог бы пытаться оправдаться, что сделал это под страхом увольнения, и что после того вечера спас еще несколько десятков людей от онкологии. Но не стал. Вся та ненависть, которую ко мне теперь питала не только Ольга, но и вся группа была оправдана. Жалкий карьерист, погубивший ребенка. Вот я кто. Наверное, если бы можно было проголосовать прямо сейчас, то я бы отдал голос против себя. Заслужил.

— Ольга, вы еще что-то хотите добавить? — спросила экскурсовод.

— Я давно знала про усадьбу и даже держала в руках визитку. Но зачем мне было приходить сюда, если моего Алешеньки уже не было в живых? Почему я не узнала об усадьбе раньше? Ведь я могла спасти его. Мой главный грех только в том, что я заманила человека, убившего моего сына сюда. Заманила, потому что была уверена: врачи спасут его. Что его рак отступит. Такие люди, как он, всегда избегают наказания. Но не здесь. Здесь, он ответит передо мной. И вы проголосуете как нужно, я уверена.

— Нельзя агитировать за голосование против кого-то. Запрещено правилами, — отметила экскурсовод.

Ольга смиренно кивнула.

— Тогда мы переходим в последний зал нашей экскурсии, — подытожила экскурсовод, и мы двинулись дальше.

Я брел последним, опустив голову вниз, чтобы не дай бог не встретится взглядом с женщиной, сына которой я убил. Мысленно я прощался со своей семьей, понимая, что теперь, скорее всего, убьют и меня. Кстати, интересно, как это будет: меня заберут в ад посланники дьявола, где прикуют к какому-нибудь столбу, как и других убийц. А может, просто дадут револьвер Ольге, чтобы та вышибла мне мозги? Ладно, будь что будет.

Местом, где наша экскурсия подходила к концу, оказался тот самый холл, в котором все и начиналось. Только кто-то поставил небольшой старинный столик, на котором стоял пахнущий травами самовар, корзина со спиленными березовыми ветками и четыре фарфоровые чашки.

— Интересная традиция, пить чай напоследок, — усмехнулся довольный Николай.

— Так было заведено у Муравьевых, — подметила экскурсовод. — Присаживайтесь, пора принимать решение.

Я плюхнулся на первый попавшийся стул без какого-то желания вести чаепитие. Все походило на какой-то ненужный фарс. Зачем? Всем и так ясно, кого по итогам голосования оставят не у дел. Против кого проголосует Ольга, было совершенно ясно, Николай с удовольствием поддержит ее — меня он невзлюбил с самого начала и проголосовал бы против, даже если бы не вскрылась история с Алешей. Впрочем, как и я за Николая. София, которая изначально смотрела на меня дружелюбно и шарахалась от Николая из-за истории с убийством пленного, теперь смотрела на меня как на прокаженного. Три против одного. Да уж. Может, тоже против себя проголосовать? А что? На фоне остальных я действительно выглядел как монстр.

— В корзине с березовыми ветками лежат четыре бумажки. Каждый из вас тайно напишет имя человека, который, по его мнению, не должен жить. Но перед этим, вы выпьете чай, и, если хотите, можете сказать что-то напоследок любому из участников, или сразу всем, — проинструктировала экскурсовод.

Мы быстро осушили чашки. Чай показался мне необычайно вкусным. Хотя, наверное, любой напиток показался бы мне таким перед собственной смертью.

— Я могу лишь всем пожелать удачи, — произнес с улыбкой Николай.

Вот же тварь, желает мне удачи. Нет, все-таки проголосую против Николая, пусть хоть так насолю ему напоследок.

— Давайте без лишних покаяний, тошно уже, — обреченно произнес я.

Николай хотел что-то мне ответить, но вдруг из его горла вырвался громкий кашель. Он захрипел и принялся стучать себя по груди, пытаясь откашляться. Казалось, он вот-вот выплюнет легкие.

— Вы так считаете? Боюсь, истинное время для покаяния наступает прямо сейчас!  Прежде чем вы проголосуете, вы должны знать, что еще один человек сегодня утаил свою ужасную тайну. Но в отличие от Михаила, свидетеля его злодеяний здесь не оказалось, — ответила экскурсовод и повернулась к Николаю, кашель которого тут же исчез.

Николай испуганно вылупился на экскурсовода.

— Я о чем-то соврал? — пролепетал он.

— Не соврали. Утаили.

— Ччч..ч..что именно?

— Вы сказали, что ваша дочь не общается с вами из-за того, что не простила измену. Но ведь дело не только в этом, не так ли? Расскажите, что регулярно происходило на чердаке вашего дома, когда ваша жена уезжала из дома.

Николай побелел, глаза его расширились от ужаса, а тело задрожало.

— Что.. что.. на что вы намекаете.. я не позволю!

Николай попытался вскочить, но экскурсовод вытянула перед собой руку, и Николая прижало к спинке стула. Я с ужасом заметил, как глаза женщины налились красным свечением, словно кто-то поместил в них два лазера. Каждый из нас вмиг ощутил, какая же мощная сила исходила из этой женщины. Она нависла над Николаем, словно божий судья, соврать которому невозможно, и приговор которого обжалованию не подлежит.

Николай сломался сразу. Он подробно рассказал, как и что делал со своей дочерью. Как заставлял молчать и не говорить ничего матери и подружкам, рассказал, как домогался мальчишек в кружке. Но к счастью, больших бед с другими детьми насильник натворить не успел, так как один из мальчиков проболтался родителям, и Николаю пришлось срочно закрыть кружок.

— Я всегда был больным человеком, поймите, больным, — плакал Николай. — Мне нужна была помощь, а не…

Николай закрыл лицо руками и заревел так громко, что я даже вздрогнул.

— Теперь исповедь каждого закончена. Вы можете проголосовать, — произнесла экскурсовод и отошла в угол комнаты.

Все, кроме Николая, который продолжал рыдать в стороне, взяли по бумажке.

— Голосуют все, — грозно произнесла экскурсовод, и Николай трясущимися руками взял из корзины свою бумагу.

«Николай» — написал я и положил бумажку обратно в корзину. Я посмотрел на Софию, она довольно быстро вписала чье-то имя и кинула бумажку следом. Я знал, за кого она отдала голос: видел по ее реакции на рассказ Николая. Некоторые преступления слишком страшны, чтобы их оправдать.

Николай, всхлипывая, вывел чье-то имя на бумажке и тоже закинул в корзину. За кого проголосовал этот мерзавец, я тоже догадывался.

Оставалась Ольга. Она молча теребила небольшой листок в руке и иногда что-то шептала. Наверное, молилась. Я знал, что чувствует она и перед каким выбором стоит. Вписать мое имя, означало, что голоса сравняются, и каждый уйдет отсюда ни с чем, а педофил еще избежит заслуженного наказания. Проголосовать против Николая означало отпустить убийцу сына. Выбор между чумой и холерой. Выбор Софи.

Ольга убрала листок в корзину, и сложив руки на груди, отвернулась к стене. Экскурсовод быстро просмотрела наши ответы и произнесла:

— Решение большинства — самое мудрое решение. Михаил, Ольга, София — вы можете идти. С сегодняшнего момента вы здоровы. Воспользуйтесь этим подарком судьбы достойно. В жизни можно ошибаться, но жизнь не должна быть ошибкой. Николай, я провожу вас в отдельную дверь.

Но Николай не собирался сдаваться: он рванул к выходу и через мгновение был уже на улице. Раздался глухой удар дверей, и тут же послышался громкий отчаянный крик.

Я подошел к окну и увидел, что Николай бесследно исчез.

— Уйти из усадьбы нельзя без ее разрешения, правда, Михаил? — улыбнулась мне экскурсовод.

София вышла на улицу первой, напоследок едва заметно кивнув мне. Ольга продолжала в одиночестве сидеть за столом, грустно глядя в пол. Я хотел подойти и сказать, как мне жаль. Но твердо понимал: никакие слова сейчас не могли утешить эту бедную женщину.

Я прошел на крыльцо мимо экскурсовода, когда услышал вслед ее голос:

— Усадьба не наказывает, она лишь дает шанс все осознать. 

Я шел по дороге и в лицо мне дул теплый осенний ветер. Небо вновь сделалось темным, выглянула луна. Жизнь вновь вернулась в этот мир, так же как и в меня. Давление в голове исчезло, и я знал, что полностью исцелен.

Оставалось немногим меньше ста метров до трассы, откуда я мог бы вызвать такси или взять попутку, когда сзади послышался рев мотора, раздался звук разбитого стекла. Мое тело подлетело в воздух и несколько раз перевернулось от сумасшедшего удара.

Белый Ниссан остановился чуть впереди лишь на мгновение, а затем скрылся за поворотом. Я лежал на мокром асфальте, и кровь текла из моего рта. Я чувствовал, как жизнь вновь покидает мое тело, но на этот раз с гораздо большей скоростью. Перед тем как потерять сознание я услышал звук каблуков, и надо мной склонилась наша экскурсовод.

— Я хочу остаться здесь, чего бы это ни стоило, — прохрипел я, глядя на звездное небо.

Я очнулся от сильной головной боли, тело было ватным и как будто не моим. Перед глазами была темнота. И если так выглядел ад, то это было даже страшнее, чем те картины, которыми его описывали.

Но запах, что ударил мне в нос заставил сомневаться в наличии загробного мира. Это был так хорошо знакомый букет из лекарств и хлорки. Я попытался разглядеть помещение, но тьма не отступала. Руки нащупали покрывало, холодную стену, тумбочку и повязку на голове.

Кто-то коснулся меня теплой рукой, и я вздрогнул.

— Любимый, это я, — произнесла жена.

— Что произошло, где я?

— Там же в больнице, в своей палате.

— Меня сбила машина? Где Ольга? Где соседка? — шептал я.

— Она выписалась вчера вечером. Ты прошел через операцию по удалению опухоли, забыл? — произнесла она, видимо, пытаясь вернуть мне память. — Миш… Они не смогли сохранить тебе зрение..

Через неделю мне разрешили поехать домой. Жизнь в темноте оказалось мучительна, но это была жизнь, которую я ценил даже в таком виде. Про усадьбу я перестал вспоминать почти сразу, решив, что больной мозг под воздействием препаратов выдал столь интересный сериал. Впрочем, я ему даже благодарен: без этого сериала я бы не смог переосмыслить свою жизнь и наверняка впал в глубокую депрессию из-за потери зрения. Я вновь понял, как люблю свою супругу и как хочу жить пусть даже с тростью слепого.

— Говорят, скоро появятся чипы, которые возвращают зрение. Будешь жить с терминатором.

— Натягивай уже штаны, сидишь, болтаешь! А я пока вещи из тумбочки в сумку соберу, — рассмеялась жена.

Я оделся и зашнуровал обувь. И тут услышал, как из тумбочки что-то упало на пол.

— Миш, тут какая-то визитка выпала с изображением усадьбы. Написано: «Каждый имеет право на второй шанс». Откуда это?

Я вздрогнул так, словно коснулся оголенного провода. Дыхание участилось. Множество самых ужасных мыслей тут же наполнили мою голову.

— Миш, ты в порядке?

— Да, любимая. Оставь визитку в тумбочке. Кому-то она может понадобиться.

Подписывайтесь на мой вк и тг. Там продолжения выходят быстрее.

Глиобластома головного мозга звучала почти как приговор. И я, как практикующий хирург-онколог понимал это как никто другой. Патология редкая и очень агрессивная, сжирает человека за год-полтора максимум. Обычно я наблюдал за этим недугом со стороны, ну а теперь пришло время испытать его и на себе.

— Миш, поезжай в Герцена, лучших спецов по твоей опухоли в России не найти, — сказал мой многолетний начальник Коровченко.

— А я думал, ты меня лучшим назовешь, — усмехнулся я, хотя смеяться после результатов КТ совсем не хотелось.

— Ну не будешь же ты сам себя оперировать, как тот врач в Антарктиде.

Врачи в институте Герцена и правда оказались на высоте и быстро обрисовали мне всю картину.

— Михаил Сергеевич, вы человек в теме. Думаю и так знаете, какие симптомы могут вскоре начаться, — сказал знакомый мне главврач, пожилой интеллигентный мужчина в очках.

— Сильные головные боли, недомогание, размытое зрение, — перечислил я.

— И еще возможны галлюцинации.

Палата, куда меня положили, была ничем не примечательной: синий линолеум, белые стены и две одноместные кровати, одну из которых вскоре заняла женщина примерно сорока лет по имени Ольга.

В нашей клинике женщины и мужчины всегда лежали отдельно, но в институте Герцена на это смотрели сквозь пальцы. Да и, честно говоря, было все равно: все мысли были только о небольшом темном пятне в лобовой части моего мозга, куда уж здесь смущаться какой-то женщины.

А вот она, несмотря на свой неутешительный диагноз, почему-то и дело кидала на меня странные изучающие взгляды. Ее лицо тоже показалось мне на миг знакомым, но после короткого знакомства я понял, что нигде пересечься с ней не мог.

Женщина была после очередного курса химиотерапии, худая, измученная, с мешками под глазами. Какой-то жалости я к ней не испытывал: за почти полтора десятка лет в онкодиспансере вид умирающих от рака давно не пугал и не огорчал меня. Я расспросил ее о диагнозе и дал свой вполне утешительный диагноз:

— Жить будете, не самая опасная форма рака.

— Спасибо, — тихо ответила Ольга голосом, в котором я услышал нотки грусти или даже разочарования.

Диагноз рак, обычно включал в человеке такую тягу к жизни, что могли позавидовать и здоровые. Человек довольно примитивен: есть здоровье — он его не ценит. Понимает, что скоро умрет — начинает крутиться словно белка в колесе. Но иногда приходили пациенты в опустошенных и лишенных блеска глазах которых, я всегда читал одно и то же: огромную усталость от жизни и желание поскорее отмучиться.

Такие пациенты встречались редко, но эту особую маску смерти я всегда мог опознать среди тысяч больных. Именно ее носила Ольга.

— Опухоль быстро растет. При глиобластоме это в порядке вещей. Операцию планируем на послезавтра, чтобы снизить внутричерепное давление, остальное добьем химией и лучами, — сообщил зашедший ко мне в палату врач — здоровый щетинистый мужчина с легким кавказским акцентом и задорной улыбкой.

— Значит, будем резать.. — безропотно согласился я.

— Доктор, а какие новости у меня? — тихо спросила Ольга.

— Я позову вашего лечащего врача, с ним и поговорите.

— Но он уже ушел, а обещал сегодня ко мне подойти..

— Слушайте, не переживайте, он придет завтра и все вам скажет. Я же не могу его набрать в нерабочее время, — равнодушно ответил врач.

— Не можете..? — пролепетала Ольга.

Когда врач ушел, я отправил сообщение супруге. Ответ пришел тут же: «Все будет хорошо, целую».

Вечером пытался уснуть, но головные боли не давали даже просто спокойно лежать. Я включил наушники со звуками природы. Говорят, они помогают. Черта с два, не помогло! Скорее бы операция. Я отложил телефон в сторону и вдруг услышал чей-то разговор из коридора. Дверь была приоткрыта, и я хорошо расслышал два женских голоса. Один принадлежал пожилой женщине, второй Ольге.

— Возьми ее и держи при себе, покажешь, как пароль при входе, — настойчиво говорила пожилая женщина.

— Я не уверена, что…

— Сдурела, что ли? Хорошо, я отдам ее кому-то другому…

Женщина явно собралась уходить, но Ольга произнесла:

— Давайте визитку.

— Вот, так-то лучше. Главное помни, она сама покажет время. Не опоздай!

Ольга вернулась в палату, и долго изучала и крутила визитку в руках. Мое внимание тоже остановилось на этом прямоугольном клочке потертой бумаги. Обратная сторона визитки была пустой, но вдруг, как мне показалось, на бумаге появилась позолоченная надпись. Я не мог разглядеть буквы и постарался приблизиться поближе. Но Ольга, заметив мое движение, убрала визитку в свою тумбочку.

— Что это за карточка? — спросил я через какое-то время, пожираемый любопытством.

Ольга пристально посмотрела на меня и через какое-то время произнесла:

— Не знаю, как рассказать вам про это. Вы сочтете меня сумасшедшей..

— Да бросьте, мы не в том положении, чтобы скромничать! — подбодрил ее я, чувствуя, что сейчас узнаю какой-то необычный факт или секрет.

— Вы когда-нибудь слышали про усадьбу Муравьева? — немного смутившись, спросила она.

— Да, мы с семьей там часто рядом на лыжах катаемся, если нет времени в Альпы слетать. А зачем вам эта усадьба, она же заброшена?

— Это необычная усадьба.. Насколько я слышала, в ней есть некое место, где можно… — Ольга заколебалась и явно постеснялась произнести следующие слова вслух. — Можно излечиться от любой болезни или недуга. Что-то вроде последнего шанса для отчаявшихся, которым уже не поможет официальная медицина.

— Какой-нибудь салон альтернативной медицины? Ясно, — ответил я и потерял всякое желание продолжать диалог.

Все эти разговоры были мне знакомы. Многие пациенты в поисках чуда готовы отдать последние накопления любому знахарю, экстрасенсу или бабке-гадалке. Я лично знал пожилого дипломата и профессора, который в последний момент отказался от лечения в моей клинике и сломя голову помчался на другой конец страны к какому-то лжелекарю. Через месяц я стоял у свежей могилы и слушал, как его жена причитала московских врачей за то, что те сгубили мужа.

— Честно говоря, сама скептически отношусь к таким вещам. Но я только что пообщалась с женщиной, которая была в этой усадьбе и вылечилась от рака кисты на последней стадии.

— Рак кисты — не медицинский термин. Обычно им называют злокачественную опухоль яичника или молочной железы. На четвертой стадии вылечить — очень маловероятно. Но допустим, она не врет. Что требуется от человека? Обряд? Причастие? Много денег? — язвил я.

— Она не сказала. Простите, что отвлекла вас, — скромно ответил Ольга и легла на подушку.

Утром ко мне в палату пожаловала целая делегация врачей. На Ольгу они не обратили никакого внимания, хотя она и пыталась что-то разузнать о своем здоровье.

— Михаил Сергеевич. Мы посмотрели на результаты МРТ и электроэнцефалографии. Есть две новости, — немного растерянно произнес главврач.

— Хорошая и плохая? — пошутил я.

— Не совсем.. Опухоль очень быстро прогрессирует. Нужно срочно резать. Но проблема в том, что она уже поразила хиазму глаза.

— Я все понял, — перебил я врача.

В лучшем случае меня ждала частичная потеря зрения, в худшем — полная слепота. И в том и другом варианте говорить о карьере хирурга больше не приходилось. Конец.

— Нужно ваше согласие на операцию. Если вы одобряете, можем все сделать послезавтра утром.

Врачи вышли из палаты, а я еще долго лежал, пялясь в потолок. Как же глупо все это случилось: прояви я предосторожность при первых симптомах, возможно, опухоль удалили бы гораздо раньше. Но мужчины в России идут к врачу, когда смерть уже постучалась в окно, даже если они сами врачи. Эх, болван. А ведь сам всегда учил людей не тянуть до последнего и идти в клинику как можно быстрее.

Весь следующий день я лежал в каком-то беспамятстве, не желая ни с кем общаться ни по телефону, ни лично. К угощениям, которые передал мне один бывший клиент из мэрии, я даже не притронулся, да и не следовало обильно питаться перед операцией. Продолжил пялиться в потолок. Интересно, эта уродливая люстра — последнее, что я увижу в жизни? Вот будет ирония.

Чтобы отвлечься, начал просматривать ролики с семейного отдыха: вот мой сынишка учится нырять с маской на Варадеро, а вот мы с женой посетили древний буддистский монастырь в Японии. Что ж, видимо, дальше на семейных фотографиях появится слепой мужчина и собака-поводырь. Я отбросил телефон в сторону и зарыдал.

Когда я пришел в себя, Ольги не было в комнате. Я машинально посмотрел на ее тумбочку, внутри которой лежала та самая таинственная визитка. Я достал визитку с верхней полки, и сразу же на бумаге высветилась надпись: «Сегодня 19:30, усадьба Муравьевых, корпус 3».

Надпись тут же мистическим образом исчезла.

— Возможны галлюцинации, — повторил я вслух слова доктора.

Ольга вскоре вернулась в палату из душа.

— Куда-то собираетесь? — спросил я.

— Хочу заехать в то место, о котором вчера рассказывала.

— В чудесную усадьбу? Вы не теряете веру, смотрю..

— Мне непонятно, почему ее потеряли вы, — ответила она и посмотрела на меня с каким-то вызовом. — Съездите со мной.

— Ольга, я доктор высшей категории!

— Да, я помню. Но разве с врачом не может случиться чудо? Давайте прокатимся вместе. Одной мне, признаться, страшно. Да и вам лучше не сидеть в одиночестве.

Через полтора часа мы уже мчались по трассе на Ольгином старом Ниссане. Справа показался небольшой лес.

— Сворачиваем с трассы и потом первый же поворот налево, — подсказал я.

Мы оставили машину на грунтовой дороге недалеко от небольшой речушки, за которой вдалеке виднелись серые многоэтажные дома. Уродливая цивилизация подбиралась все ближе и, наверное, уже предвкушала, как проглотит еще нетронутые зеленые насаждения.

— Нам туда, — указал Ольга на один из корпусов заброшенной усадьбы.

Но здание казалось совершенно заброшенным: свет нигде не горел, а часть окон вообще была забита фанерой на случай прихода мародеров. Мы остановились у деревянной двери, краска с которой отслаивалась хлопьями. Ольга нервно вздохнула, поправила пальто и спросила меня:

— Войдете?

Я кивнул. Уж слишком съедало любопытство увидеть, что же за обряд обещают отчаявшимся людям в столь жутковатом и малопроходном месте. Появился даже какой-то внутренний азарт сыграть на поводу у мошенников-экстрасенсов.

Дверь громко скрипнула и открылась. Внутри оказалось довольно просторно и даже чисто, хотя ощущение разрухи все равно не покидало меня.

— Чувствуйте запах пожара? — спросила Ольга.

— Конечно, наверняка бомжи тут что-то палят периодически.

— Это запах пожара, что случился в начале того века, — произнес строгий женский голос.

Я вздрогнул и обернулся. У старой каменной лестницы, прислонившись к мраморной скульптуре, стояла женщина лет сорока.

— Здесь жила семья Муравьевых, пока во время революции в дом не ворвалась толпа обезумевших рабочих. Усадьба сгорела вместе со всеми обитателями.

— Жуть какая, — буркнула Ольга и начала копаться в сумке. — У нас с собой визитка, сейчас покажу.

— Не нужно. Ольга и Михаил, я буду вашим сегодняшним проводником по усадьбе. Осталось дождаться еще двух гостей, — буднично произнесла экскурсовод.

Я немало удивился, оттого, что она назвала меня по имени. Может, Ольга ее предупредила? Но моя соседка по палате выглядела столь же удивленной.

— Здравствуйте, — пролепетала Ольга.

Снаружи в дверь постучали. Экскурсовод прошла мимо нас к двери, обдав помещение ароматом свечей и редкого неизвестного мне масла, напоминающего запах церковного ладана. Стройная, с короткой стрижкой и в облегающем деловом костюме она скорее напоминала бизнес-леди с Патриков, нежели простого экскурсовода.

Женщина открыла дверь, и на пороге появился полноватый лысеющий мужчина лет шестидесяти, одетый в обычную дешевую куртку и потрепанные кожаные ботинки. Следом показалась симпатичная девушка, которая тут же испуганно оглядела помещение и нас с Ольгой. Девушка представилась Софией, а мужчина Николаем.

— Не люблю долгое введение и сразу же расскажу наши правила, — начала свое повествование экскурсовод, немного поднявшись на лестницу, чтобы мы вчетвером могли ее лучше разглядеть. — Вы пришли в усадьбу Муравьева, потому каждый из вас серьезно болен и стоит одной ногой в могиле. Кто-то еще надеется на медицину, а кто-то потерял всякую надежду. Но каждому из вас мы даем второй шанс, для этого достаточно пройти экскурсию по усадьбе. Всего мы посетим четыре комнаты в соответствии с количеством участников в нашей группе. Каждая комната — одна история и одна исповедь.

— Исповедь, простите? А у вас типа кампания с квестами или вы все-таки экстрасенсы? — уточнил я, потому что все начинающееся уже начинало превращаться в фарс.

Экскурсовод взглянула на меня спокойным и каким-то безразличным взглядом и продолжила:

— Вы расскажете историю своей жизни. Такой, какая она была на самом деле: без прикрас и обмана. Врать и что-то утаивать категорически запрещено правилами. После того как вы прослушаете все четыре истории, вы проголосуете.

— За что проголосуем? — с сомнением спросил Николай.

— Против того, кто не заслужил исцеления от своего недуга. К сожалению по правилам могут излечиться лишь трое — они отправятся домой через ту же дверь, откуда вошли. Четвертый выйдет туда. — Женщина указала рукой на потемневшую маленькую дверь под лестницей. При взгляде на нее я почему то ощутил холодок в груди.

— А если у нас будет ничья? То есть двое проголосуют за одного, а другие двое за другого? — уточнила София.

— Тогда все четверо уйдут отсюда невылеченными. Поэтому рекомендую выбирать кандидата со всей ответственностью. Все готовы приступить к экскурсии?

— А если я решу сейчас уйти, вы без меня квест пройдете? — спросил я, едва сдерживая смех.

— Конечно, группа может вмещать и троих, хотя это не приветствуется, — ответила женщина.

Я уже было направился к дверям, но Ольга перегородила мне дорогу.

— Не уходите, вы же можете ослепнуть уже завтра утром. Вы же сами говорили, что ваша опухоль очень опасна и непредсказуема!

Я не понимал, зачем она остановила меня. В ее глазах была мольба, словно она хотела спасти ни меня, а какого-то близкого родственника.

— Хрень это все, Ольга. Ну да ладно, останусь. Может, хоть что-то интересное увижу напоследок.

Я вернулся к группе и жестом показал экскурсоводу, что я в деле.

— Тогда начнем нашу экскурсию со спальни, — пригласила нас женщина, и мы пошли за ней вверх по лестнице.

Первая комната оказалась большой спальней, на удивление сохранившейся в хорошем состоянии. У стены стояла огромная деревянная кровать, в шкафу висели женские платья, явно предназначенные для пожилой женщины, в воздухе едва ощущался аромат старых цитрусовых духов.

— Здесь жила нянечка Муравьевых. Бедная женщина пыталась защитить детей от толпы и спрятала их в своей комнате. Но когда пожар окутал это крыло усадьбы, они не смогли выбраться из комнаты из-за решетки на окне.

Вдруг София схватила с тумбочки рамку с фотографией.

— Мама! — в ужасе вскрикнула она. — Откуда в комнате наши с ней фото?!

— А вы хороши.. — шепнул я экскурсоводу, намекая на отличную подготовку к встрече. Видимо, ребята взломали облачное хранилище девушки или банально залезли в фотоархив. Но экскурсовод меня проигнорировала.

— Я лишь рассказываю о доме, основную экскурсию проводите вы, — ответила экскурсовод и сложила руки на груди в ожидании рассказа.

— София, видимо, усадьба хочет, чтобы первой начали рассказ вы, — предположила Ольга.

София поставила рамку обратно, вытерла слезы и кивнула.

Ее рассказ можно было считать достаточно стандартным для обычной русской девушки, кроме ее истории отношений с матерью. Эта глава увлекла даже меня своим откровением.

— Она всегда была невероятно контролирующей, психологи называют это гиперопекой. Гулять после заката нельзя, с мальчиками нельзя, поехать на море без нее — ни в коем случае. Проверяла телефон, личные дневники, читала соцсети. Ничего не могло укрыться от нее. За попытки сопротивляться наказывала. Нет, не била, просто давила еще сильнее, и тогда становилось совсем жутко. Часто кричала, что я неблагодарная, и еще пожалею о своем непослушании. А какое непослушание? Я даже алкоголь впервые попробовала пару лет назад. Продолжалось это до первых курсов института. Думала, что после поступления будет лучше, но куда там. Пришлось перевестись на заочку и уехать на вахту на Север.

София ненадолго замолчала, очевидно пытаясь справится с эмоциями. Я тем временем оглядел висящие на стене фотографии, где София демонстрирует свои дипломы и спортивные медали. Да уж, несмотря на такую контролирующую мать, девушка достигла немалых высот. Впрочем, я часто слышал, что все эти трофеи добываются детьми только ради того, чтобы угодить родителям. И никакой ценности для человека все эти награды в будущем не несут.

— Она пыталась выследить меня. Но я держала конспирацию: переезжала, меняла симки. Тогда она написала моей институтской подружке, чтобы та передала мне кое-что. «Я проклинаю тебя, ублюдина». Вот что передала она мне вместо извинений за испорченное детство. На этом наши отношения, к моему счастью, прекратились на многие годы. А однажды я получила сообщение, где она сообщала, что умирает и хочет видеть меня в последний раз. Я не поверила и послала ее к черту. А потом.. Потом мне позвонили из больницы и сообщили о ее смерти. Когда я приехала в мамину квартиру, то нашла письмо, которое она написала мне, но не решилась отправить. Она извинялась и просила прощение за все. Сказала, что не простит себе все то зло, что принесла мне и жалеет лишь о том, что не увидит дочь перед смертью.

София не выдержала и выбежала за дверь. И мы услышали ее рыдания.

Когда она вернулась, то быстро окончила рассказ:

— У меня хроническая почечная недостаточность. Я бы хотела вылечиться, потому что хочу доказать себе и матери, что я могу быть счастливой.

Я вдруг подумал, что если все происходящее не розыгрыш, то мог ли кто-то проголосовать против Софии? Нет. Она лишь несчастное дитя, которое будет нести тяжкий груз до конца жизни.

— Первая комната пройдена. Следуем дальше, — произнесла экскурсовод.

Мы вошли в помещение, напоминающее старую мастерскую. В углу стоял старый верстак, на котором даже лежали проржавевшие гаечные ключи и несколько старых газет. На одной из них я увидел фото Николая, который был лет на тридцать моложе. Он стоял в обнимку с несколькими ребятами, державшими в руках деревянные модели самолетов. «Дети рвутся в авиацию» — гласила надпись в газете.

— Здесь жил главный плотник Михей Сапогов. Муравьевы так любили и уважали его, что выделили ему целое помещение внутри усадьбы. К сожалению, сведений о нем не осталось. Считается, что он пропал после пожара, — произнесла экскурсовод.

Николай вдруг стал каким-то нервным и тут же выхватил из рук Ольги старую фотографию, на которой был изображен какой-то заваленный хламом чердак.

— Ладно, я начну, — нервно произнес Николай и вытер выступивший на лбу пот.

Судя по его рассказу, он был типичным восьмидесятником. Окончил ПТУ, прошел Афган, работал на заводе, руководил авиамодельным кружком. Был женат, развелся и ушел из семьи. Взрослая дочь не простила измену и до сих пор не общается с ним. Но весь его рассказ был каким-то стерильным, словно он пытался тщательно фильтровать то, что собирался сказать.

— То, за что я виню себя до сих пор, случилось в Афгане, — Николай замолчал, шмыгнул носом и продолжил рассказ, — Мы уже должны были возвращаться домой. Месяца полтора до дембеля оставалось. Кто-то заминировал тропу, по которой мы носили воду в лагерь. Подорвались два пацана, которым.. Ну уже дембеля, понимаете? Масло молодым отдавали. Уже всего ничего до дома. По горячим следам задержали мальчишку лет пятнадцати. С его слов духи заставили мину подложить, иначе его семью бы расстреляли. Мы не поверили. По правилам нужно было сдать его контрразведчикам. Но мы расправились с ним сами. Я не трогал, правда. Не захотел руки марать перед возвращением домой. Но и мешать пацанам не стал. Хотя мог — сержант все-таки.

Николай сел на стул и закрыл лицо руками. И никто из нас не стал ничего более спрашивать.

— Вы закончили? — прервала молчание экскурсовод и пристально посмотрела на Николая.

Тот едва заметно вздрогнул и, убрав руки от лица, произнес:

— В моей жизни было достаточно плохих поступков, но я совершил гораздо больше того, за что стоит гордиться и ради чего стоило жить. Я всегда трудился честно, был патриотом своей страны. У меня редкое генетическое заболевание нервной системы, и если мне дадут шанс пожить еще немного, я проживу это время рядом с семьей.

За годы практики и общения с множеством людей я довольно неплохо научился читать человеческие эмоции. И этот потный толстяк был лжив насквозь. И если бы пришлось голосовать прямо сейчас, то я, без сомнения, выбрал бы этого парня.

— Вы закончили? — переспросила экскурсовод.

— Да, — тихо ответил Николай.

Мы вышли из мастерской, прошли по длинному коридору и оказались в небольшой комнатке, даже скорее каморке. Старый паркет здесь скрипел под ногами, а воздух пах вековой пылью. В комнате не было ничего, кроме односпальной кровати и старого стола, на котором я тут же заметил сумку, с которыми к пациентам ходили сельские лекари.

— Здесь жил лекарь семьи Муравьевых. Он один из немногих, кто уцелел при пожаре, спрятавшись в конюшне от разъяренной толпы.

Но мне уже было ясно, чья очередь для исповеди пришла. Мой взгляд уже скользил по фотографиям из моей жизни. Семья, вручение диплома, свадьба, выписка из роддома, вручение наград от министра здравоохранения и других чиновников. Вот вся моя жизнь: в славе, в деньгах и успехе. Не так много людей в моей профессиональной области добирается до таких вершин.

Мой взгляд остановился на фотографии с моим тогдашним шефом Сазоновым. Мы стояли в коридоре больницы обнявшись. Не помню, как была сделана эта фотография, но хорошо запомнил самого начальника: подхалим и взяточник, переводу которого в минздрав радовалось все наше отделение.

— А вы хорошо подготовились. Нашли кучу моих фото. Как вы это сделали, признавайтесь? — спросил я у экскурсовода.

— Сейчас ваше время для признаний, начнете рассказ? — парировала она.

Я оглядел остальных участников группы. Николай смотрел на меня с каким-то раздраженным ожиданием, София просто ждала рассказа. А вот лицо Ольги вдруг стало суровым, даже злым.

Все эти люди были мне чужими, и рассказывать им что-то о себе совершенно не хотелось. А вдруг они узнают о том, что я так долго скрываю и пытаюсь забыть? О том решении, за которое виню себя всю жизнь. Зачем я вообще решил участвовать в этом фарсе? Нужно было ехать домой и провести оставшееся время с семьей.

— Пожалуй, мое участие в экскурсии окончено. Был рад знакомству.

Я кивнул группе и вышел в коридор. Мне в спину донесся голос экскурсовода:

— Отказаться от экскурсии уже нельзя. Вам придется пройти до конца.

— Это мы еше посмотрим, — про себя ответил я и бодро зашагал в ту сторону, откуда пришла наша группа, ожидая, что обратный путь выведет меня к выходу.

Я поднялся по лестнице и вошел в небольшой коридор. Искусственного света в помещениях не было, и я шел в полутемноте, подсвечивая телефоном. Но проходя мимо спальни нянечки, я вдруг услышал детский плач.

— Что за чертовщина, они меня решили разыграть напоследок?

Я отворил дверь, чтобы послать этих актеров куда подальше. Внутри на кровати сидели два разнополых ребенка примерно семи лет. Одеты они были с иголочки прямо по моде начала прошлого века.

Возле детей хлопотала пожилая женщина. Она связывала простыни, как будто хотела вылезти с помощью них из окна.

— Не бойтесь, мои маленькие господа. Мы выберемся, сейчас, только веревку довяжу.

Мое появление первыми заметили дети. Они испуганно закричали, тыча в мою сторону пальцами.

— Вы не тронете детей, даже не думайте! — закричала на меня женщина.

Я совершенно растерялся и не знал, что сказать. Кто-то пробежал сзади по коридору и сильно одернул меня рукой, так, что я потерял равновесие и едва не рухнул на пол.

— Они уже здесь, сударь. Они идут за нашей кровью, за нашими жизнями! — закричал мужской голос. Я не разглядел бежавшего, который тут же скрылся за поворотом.

Но куда больше меня изумило то, что комната нянечки была пуста. Ни женщины, ни детей внутри не было. Но как они могли сбежать? Я всего на несколько секунд упустил их из виду, они не могли выйти через дверь, ведь здесь стоял я, а на окне была установлена железная решетка.

Нужно было убираться отсюда как можно быстрее. Я побежал по коридору и быстро спустился по лестнице. В холле, где встретила нас экскурсовод, было пусто. Я выбежал из усадьбы и глубоко вдохнул полные легкие кислорода. Но вместо свежего воздуха я ощутил запах, что бывает в старых заплесневелых подвалах, где сгнила целая куча овощей.

Но больше всего меня изумило небо. Оно было ярко-красным, словно кто-то включил специальный фильтр, как в фильме. Никогда не видел подобного небосклона и даже не подозревал, что тот может быть столь пугающим, дьявольским. Это не был мир моей Москвы. Это был мир дьявола.

Я пошел по тропе мимо усадьбы в сторону дороги. Но старые железные ворота были закрыты на замок. Конечно, мне бы не стоило большого труда перелезть их. Но мое внимание приковала женщина, стоявшая у ворот и глядящая куда-то вдаль.

На ней было длинное синее платье до земли, утянутое корсетом, волосы были собраны в аккуратный пучок.

— Простите, мне нужно выйти, — сказал я.

— Некуда идти, те, кто несет сюда огонь уже близко! — вскрикнула она и повернулась.

Молодое и некогда красивое лицо женщины было почти полностью сгоревшим. Горелая плоть свисала целыми кусками. Я испуганно попятился назад. В это время на дороге появилась толпа кричащих и матерящихся мужчин. В руках они держали вилы, топоры и факелы.

— Защитите мой дом, прошу вас! Мы должны их задержать! — взмолилась женщина.

— Ворота слишком хлипкие, надолго их не удержат. Бегите! — крикнул я и бросился обратно к усадьбе.

Женщина осталась стоять у ворот и обреченно смотрела на приближающуюся толпу. Я забежал в холл, и увидев, что женщина не собирается спасаться, закрыл засов. Нужно было предупредить группу. И экскурсовода, хоть к этой твари у меня сейчас было уж очень много вопросов. Я быстро преодолел уже знакомый маршрут. Толпа тем временем сломала ворота и уже подошла к усадьбе. Они стучали в двери и били окна. Раздался испуганный женский крик, кто-то просил о пощаде, кто-то громко проклинал пришедших мародеров. Множество шагов уже раздавались сзади на лестнице. Я видел свет факелов, слышал угрозы и грязные ругательства. Эти люди принесли с собой смерть и огонь.

Финал

Мой вк и тг. Подписывайтесь. Там продолжения выходят раньше