Монах Си Люцзы сидел в тёмной келье. Из-за стен доносился привычный шум неторопливой монастырской жизни. В щель потолка проникал единственный луч света и медленно скользил от запертой снаружи двери к противоположенной стене. В луче света, словно чаинки в чайной пиале танцевали белые крошки пыли.
Ноль, плюс один, плюс два, плюс три. Сейчас свет освещал ступни монаха. Возле Люцзы стояла нетронутая чаша с рисом и вода, которые с рассветом принес послушник – вся его еда на этот день.
Си Люцзы знал, что мёртв. Его тело агонизировало, требуя кислорода. Плоть уже тридцать семь лет обреченно танцевала этот танец со смертью. Мгновенная вспышка эйфории при вдохе после выдоха сменялись отчаянным призывом нового воздуха. Его, ещё не разложившийся труп, цеплялся за жизнь. Люцзы знал, что это значит: не все его привязанности уничтожены, он прикован ещё к колесу сансары. Он ещё раз разложил на дхармы все свои эмоции, чувства, и состояния ума, классифицировал их согласно учению Благословенного, и только тогда, когда в очередной раз понял насколько он несовершенен, какая пропасть отделяет его от Будды, сделал вдох.
Плюс пятьдесят четыре, плюс пятьдесят пять, плюс пятьдесят шесть, плюс пятьдесят семь. Его ноздри расширяются, струйки воздуха устремляются в лёгкие, грудь поднимается и кровь обогащается кислородом. Он останавливается. Опять агония. Его труп требует выпустить воздух. Белые люди говорят, что это биология. Си Люцзы знает, что биология это только нижней уровень: смена эйфории и страдания — сукха и дукха – вот, что природа всех вещей, машина, которая поддерживает этот мир, вращает его колеса. Без них тот бы распался. Си Люцзы медленно выдыхает, грудь сжимает лёгкие, струйки воздуха устремляются в обратном направлении, мозг погружается в секундную эйфорию. Через миг его тело потребует новой порции наркотика – кислорода.
Люцзы смотрел на пол, на котором были разложены четыре кучки с неровными камешками: слева от него лежал один камешек, прямо перед ним два и три, а справа четыре камешка. Он смотрел на эти камешки и думал о природе этого мира. В нём нет ничего постоянного: Солнце восходит и заходит, день сменяется ночью, реки меняют русла, люди рождаются и умирают, десять лет назад сгорела храмовая пристройка, сейчас на её месте стояла новая. Но перед ним лежали четыре кучки из камешков, и в них была скрыта тайна Вселенной. Единственное, что было в ней постоянно, и что можно было объять непросветленному уму не постигшему ниббаны. Что в нижних мирах, что в верхних, демоны и боги вместе с Люцзы смотрели на эти кучки камней.
Плюс сто сорок четыре, сто сорок пять, плюс сто сорок шесть, плюс сто сорок семь. Один камень, два и три и ещё четыре — всего десять камней. А что будет, если складывать камни дальше? Плюс пять, плюс десять, плюс пятьдесят семь, плюс сто сорок девять? Что будет, если сложить все камни бесконечной Вселенной.
Однажды в их монастырь заехали туристы: суматошный очкарик с вечно смеющимися двумя девушками лет двадцати. Они фотографировали храм, монахов и оставили деньги на реконструкцию храмовой пристройки. Когда они ушли, Люцзы обнаружил книгу, видимо, выпавшую из рюкзака кого-то из этих молодых людей. Прошло две недели, но за книгой так никто и не вернулся. Люцзы решил оставить ее себе. Так как он сносно знал английский, то смог понять, что книга является популярным изложением гипотезы некого Бернхарда Римана.
Плюс триста семьдесят восемь, триста семьдесят девять, плюс триста восемьдесят, плюс триста восемьдесят один.
В часы одиночных медитаций, нарушая предписания, он читал эту книгу. Много раз потом он уезжал в город, чтобы зайти в библиотеку и просидеть там весь день, восполняя пробелы своего деревенского образования. В книге, доставшейся Люзцы говорилось о некой гипотезе, великой загадке, над которой бьётся всё человечество. Оказывается, есть некоторые числа, называемые на Западе простыми. Но не следует верить тому, кто придумал их так называть. Ничего простого в этих числах нет: они стоят особняком от всех других. Если взять простое число и попытаться разбить его на равные части, большие единицы, то ничего не получится, какой бы размер этих частей не брать. Всегда останется что-то в остатке.
Плюс семьсот двадцать два, плюс семьсот двадцать три, плюс семьсот двадцать четыре, плюс семьсот двадцать пять.
Эти числа попадаются среди прочих совершенно случайным образом, как будто в беспорядке, только легко заметить, что в начале числового ряда их много, а потом они встречаются всё реже и реже. Бернхард Риман своим отточенным умом смог увидеть некое правило, позволяющие подсчитать количество простых чисел в некотором большом промежутке. За всю свою жизнь он так и не смог доказать на языке математики то, что увидел. Он умер оставив потомкам только гипотезу. С тех пор гипотеза Римана так высоко почитаема западными людьми, что его называют Загадкой Тысячелетия. После смерти Римана пройдёт больше ста лет, в Нью-Йорке построят самый большой в мире компьютер, который будет проверять то, что смог увидеть Риман. И за все долгие годы работы он не обнаружит ошибки. Однако же, и никто из людей, до сих пор, не смог написать её доказательство.
Плюс одна тысяча сто пятьдесят восемь, плюс одна тысяча сто пятьдесят девять, плюс одна тысяча сто шестьдесят, плюс одна тысяча сто шестьдесят один.
Озарение было настолько сложным, что для того, чтобы только сформулировать его на языке, доступным живым существам, Риману потребовалось придумать математический закон. Как мандала сопоставляет рисунку состояние ума, так и этот закон сопоставляет одним числам другие. Риман назвал свою мандалу дзета-функцией. Если в дзета-функцию подставить число один, то получится бесконечность, если же подставить два, то дзета-функция будет равна одной шестой, умноженной на квадрат числа пи. Но если подставить в дзета-функцию число минус один, то она станет равной сумме всех чисел от единицы до бесконечности. Очевидное решение, что эта сумма равна бесконечности следует отбросить. Си Люцзы узнал, что для следующего шага нужно новое измерение, связанное с корнями из минус единиц. Это измерение разрывает привычное пространство. Прибывая в нём умом, становится совершенно очевидно и ясно, что значение дзета-функции от минус единицы равно минус одной двенадцатой. Вдох — задержка — выдох. Сумма всех чисел, таких далеких, как можно себе представить и даже дальше равна минус одной двенадцатой. Числовое измерение, которое разрешает это противоречие, как бы противопоставлено всем привычным для Люцзы числам. Оно им в прямом смысле перпендикулярно. Люцзы представлял его и думал о нём.
Плюс две тысячи шесть, плюс две тысячи семь, плюс две тысячи восемь, плюс две тысячи девять.
Пусть существует мир, в котором вода не выкипает на огне, а озёра не покрывается льдом в стужу, пусть есть мир, в котором живые существа летают по небу, превращают камни в виноград, а облака в пастилу. Любые чудеса, рождённые умом, могут быть реальностью для жителей этого мира. Но во всех мирах, где ступала нога Просветлённого, и во всех мирах, где она не ступала, везде! – камни можно пересчитать, а значит существуют простые числа, и сумма бесконечности равна минус одной двенадцатой. Риман охватил своим умом ось колеса мира, незыблемый закон, который не приходит и не неприходит. Он обозрим для ушедших в ниббану и для не ушедших в ниббану, для тех, кто знаком с учением Будды и для тех, кто о нём не слышал. Даже Благословенный должен подчиниться этому закону и признать его.
Плюс семь тысяч триста двадцать восемь, семь тысяч триста двадцать девять, плюс семь тысяч триста тридцать, плюс семь тысяч триста тридцать один.
Люцзы задумался о числе «минус одна двенадцатая». Почему именно оно? Двенадцать сакральное число, оно означает четыре благородные истины и великий восьмеричный путь. Но, над ним стояла единица, попирая учение. Понятно. Это Будда, который возвышается над своим Учением. Одна двенадцатая символизирует, что путь важнее, чем все слова, которые произносятся. Все истины ничто, если следовать Пути. Но перед одной двенадцатой стоит минус. Сумма всех камней мира, сумма всех бесконечностей во всех бесконечных мирах стоит по ту сторону от символа Пробудившегося и его Учения.
Плюс девять тысяч девятьсот шестьдесят восемь, плюс девять тысяч девятьсот шестьдесят девять, плюс девять тысяч девятьсот семьдесят, плюс девять тысяч девятьсот семьдесят один.
Люцзы подумал о числах, которые образуют новое измерение, о бесчисленных мирах, в которых даже Будда преклонил колени перед корнем из минус единицы. Вдруг Люцзы понял, что измерение, которое образуют эти числа должно быть и в каждой точке его мира и этой кельи. Он посмотрел на свои руки и увидел кожу, кости, вены, мышцы и мелкие кровеносные сосуды. Он сделал вдох и увидел, как расширяются серые лёгкие под напором воздуха, как курсирует по венам кровь, он увидел стены своей комнаты снаружи и внутри одновременно. Он понял, что нужно сейчас сделать. Си Люцзы медленно выдохнул воздух и встал в том направлении, в котором раньше никогда не поднимался.
Наутро следующего дня послушник отопрёт келью и обнаружит её совершенно пустой.
