Читал где-то.
Годы, видимо, 1990-е. Перекрёсток в Москве. Почти глухой затор. Регулировщик кое-как рулил потоками...
Мимо шла старушка. Отдала милиционеру свою авоську.
— Внучек, давай сюда свою палку и свисток!
Эх, как стал быстро разъезжаться перекрёсток! За пару минут очистился.
— А где вы, бабушка, так научились?
— Я военная регулировщица. Мы двухкилометровые танковые колонные разводили. Что мне это твой перекрёсточек?..
Воспоминания Лиманской Марии Филипповны
.
Это сейчас на дорогах светофоры, а тогда, во время войны, их не было. И кто-то обязательно должен был регулировать движение.
Регулировщицами были мы – девушки, вчерашние школьницы. Я ушла на фронт в 1942 году, мне только-только исполнилось восемнадцать лет.
На обучение нам дали всего три дня, а дальше – фронтовые дороги.
Помню уже после войны, как-то показывали фильм про взятие Берлина и в нем крупным планом картинка: девушка-регулировщица у Бранденбургских ворот под дождем кутается в плащ-палатку.
В ней все узнали меня и как закричат: «Да это же наша Маша!».
Культовое фото гениального Евгения Халдея
Самое лучшее время на войне было – дождь. В дождь не бомбили: лучше стоять под дождем, чем под бомбами.
Только я попала на фронт и сразу же едва не погибла. Это было под городом Батайск, в Ростовской области. Стою я на посту, регулирую движение: красный флажок – стой, желтый – езжай.
И вдруг начался воздушный налет.
А с поста не уйдешь – будет считаться дезертирством!
Смотрю, на меня машина едет. А позади – разбитый мост.
Я шоферу сигналю, мол, дальше нельзя, погибнешь! А он как обезумел от страха, что уже ничего не видит и не соображает. Так я и попала под колеса его машины. Очнулась только в больнице. Оказалось, чудом выжила. Лечилась два месяца.
Но на этом история не закончилась. Я в госпитале в гипсе лежу. Две подружки с поста сменились и пришли ко мне, проведать. А тут – опять налет.
Одна из подружек ко мне в кровать запрыгнула, а вторая – Зина Филимонова – под кровать залезла.
Как стали бомбить: двери вырвало, окна выбило, штукатурка на нас падает. Подружка схватила меня за больную ногу, жмет. Я от боли кричу, ничего не слышу.
Закончился налет, мы выходим из палаты и оказывается: четыре бомбы упали совсем рядом с нами и не разорвались.
Приехали саперы, выкопали одну из бомб, открыли, а внутри записка: «Дорогие товарищи, чем можем, тем поможем». Видимо, эти бомбы наши пленные делали.
На посту нас должны были сменять через каждые четыре часа, но стояли обычно дольше – и по шесть, и по восемь часов иногда выходило, когда колонны шли.
Днем с флажками – желтым и красным, ночью с фонарем трехцветным.
Помню, однажды ночью, под Варшавой, «катюши» через нашу голову били. Установки залпового огня расположились у самого перекрестка, на котором я стояла. Никогда так близко не видела, как реактивными снарядами стреляют. Страшно было.
Стояла и просила у Бога: «Господи, сил никаких нет! Хоть бы сразу меня убило, не покалечило!» А ничего не поделаешь: «катюши» бьют, а ты стой, регулируй.
Много что вспоминается.
Помню, как с премьер-министром Великобритании господином Черчиллем пообщалась. ЭТО БЫЛО ВО ВРЕМЯ ПОТСДАМСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ. ОДНАЖДЫ МИМО ПРОЕЗЖАЛ КОРТЕЖ, ОСТАНОВИЛСЯ. ИЗ МАШИНЫ МЕНЯ К СЕБЕ ПОДЗЫВАЮТ. Я ПОДХОЖУ И ЧЕТКО ПРЕДСТАВЛЯЮСЬ: «ЕФРЕЙТОР ЛИМАНСКАЯ», И, КАК ПОЛАГАЛОСЬ – РУКУ К БЕРЕТУ.
ИЗ АВТОМОБИЛЯ ВЫХОДИТ ЧЕРЧИЛЛЬ, УЛЫБАЕТСЯ И ЧЕРЕЗ ПЕРЕВОДЧИКА У МЕНЯ СПРАШИВАЕТ: «НЕ ОБИЖАЮТ ЛИ НАС, РУССКИХ ДЕВУШЕК, БРИТАНСКИЕ СОЛДАТЫ?». А Я ЕМУ ОТВЕЧАЮ: «ПУСТЬ ТОЛЬКО ПОПРОБУЮТ ОБИДЕТЬ!»
Вообще, солдаты нас уважали, но, конечно, и пытались ухаживать. Даже пленные немцы иногда нам кричали: «О, фрау!», – и посылали воздушные поцелуи. Но любовных похождений мы себе не позволяли. Наверное, еще и потому, что наш командир, словно отец, держал в строгости.
По Берлину мы двигались с трудом. Город был разбит, приходилось самим расчищать завалы.
Видела, как из затопленного фашистами метро баграми вытаскивали трупы людей и складывали их рядами.
Помню, как устроились на ночлег в каком-то доме. На следующий день встали, поднялись на чердак, а там вся семья повесилась: папа, мама и дочка лет десять или двенадцать. Соседи потом рассказали, что их по радио постоянно пугали, мол, придут русские и всех перевешают. Вот они и решили сами. До сих пор вспоминать страшно.
О чем теперь еще мечтать?
Лишь бы здоровье не подкачало. Все у меня есть, 2 дочери, 4 внуков и 11 правнуков. Моя внучка вышла замуж за поволжского немца, они переехали в Германию. Сейчас живут возле Ганновера, воспитывают шестерых детей. Дома все стараются говорить по-русски.
После войны в Германии я не была. Свои фотографии я, конечно, видела, но знаменитой себя никогда не чувствовала.
.
Все это нам рассказала сама Мария Филипповна.
Связь с ней помогла установить Ольга Ежова, классный руководитель школы, номер вылетел из памяти, уточню.
Ольга, спасибо огромное.
Школьники из класса Ольги взяли шефство над заслуженным ветераном, навещали ее не только по праздникам, а и в будние дни. Когда пожилые герои получают гораздо меньше внимания. Были рядом много лет.
Сегодня, готовлю публикацию для вас и вздрагиваю на последних строчках, там где наша героиня говорит о внучке, живущей в Германии…
Несколько десятилетий после великой Победы мы искренне верили, что мир однажды станет единым, что страны сближаются все больше. Что можно жить на другом конце света и при этом не терять связь с Родиной.
Многие разлетались в поисках лучшей доли, влюблялись. А что теперь? Как это все сейчас?
.
Мария Филипповна, Царствие Небесное.
Уникальная, светлая, добрая, энергичная душа. Наша советская девушка с неземным очарованием, сияющей улыбкой. Находчивая и яркая. В историю человечества Брандербургская Мадонна вписана навсегда.
...
Ваша Наталя Шумак
