«Славную Флоренцию, лучший город Италии посетила губительная чума… От этой болезни не помогали и не излечивали ни врачи, ни снадобья… Так как для великого множества мертвых тел, которые каждый час подносили к церквам, не хватало освященной земли, то на переполненных кладбищах при церквах рыли огромные ямы, и туда опускали целыми сотнями трупы. Сколько сильных мужчин, красивых женщин, прелестных юношей, которых даже Гален, Гиппократ и Эскулап признали бы совершенно здоровыми, утром завтракало с родными, товарищами и друзьями, а вечером ужинало со своими предками на том свете».
-Джованни Боккаччо, новелла «Декамерона»
Чума собирает свою кровавую жатву, раз за разом унося все больше жизней.
Черная смерть по Лондону ходит:
Чума не щадит, чума убивает.
Но я верю, скоро отхлынет чума, страшную жатву собрав.
А лет через сто здесь появятся люди.
И вновь оживет, красками заиграет
Великий наш Лондон.
Сегодня 1349 год от Рождества Христова. Да, от Рождества Христова, от рождения сына божьего, мученика безымянного. Что же мы, грешники, сотворили что Господь послал на нас такую кару?
Меня зовут, Бретт Холл, и я тот, кого некоторые ненавидят, на для других я шанс на жизнь, я один из чумных докторов. А Лондон несильно изменился. Я и мой отец были в нем пять лет назад. Мы следовали в Брюгге, и остановились в Лондоне на пару дней. Грязный, мерзкий, в узких, извилистых улочках запах мочи и испражнений, стаи воронов и крыс. Запах несильно изменился, смрад от тел пробивается против благовония в моей маске. Розмарин, лавр, ладан. Я верю что лекарственные травы защитят меня от чумы.
Стараясь не обращать внимания на головную боль и озноб, иду дальше. Опять обход, опять смотреть на трупы и на обреченных. У них нет шансов. Бог наказал нас, весь род людской. Деревянные и соломенные хибары раскинулись по сторонам от меня. Почему их ещё не сожгли в месте с жителями? О, эти жители, грязные, вонючие, обреченные… Выхаркивают свои же легкие, вскрывают бубоны. Они все хотят жить, а шарлатаны наживаются на чуме, придумывая новые способы ее «лечения». И этому верят. Стада баранов танцуют до изнеможения, повреждают свои и так истощенные тела, проливают свою кровь. Они не знают, они не понимают то, что понял я: кровь, кровь заразна! Они лишь заражают всех вокруг, своих родственников, друзей, они лишь ускоряют распространение мора! Я говорил им, им всем, но они не верят, не хотят верить, что спасенья нет, не хотят умирать, они хотят жить… Они все хотят жить, бросаются мне под ноги, просят, умоляют, они все хотят жить…копошиться в этом навозе. А я не знаю, не знаю, как их исцелить. От чумы нет лекарства, она послана нам Господом. Так как мы, жалкие черви, прах в его ногах, смеем и пытаемся противостоять его гневу?
Но они не понимают, все равно просят. Ко мне подходят их дети, опять просят исцелить. Недавно ко мне подошла девочка лет тринадцати и спросила: «Сэр, я знаю, что вы меня не излечите. Скажите, а умирать страшно?» Что я мог ответить? Чем она провинилась? А провинилась ли? Я начинаю сомневаться в нем, так ли он мудр что насылает на нас беды и невзгоды? Глядит на нас сверху, и ему мало, мало наших страданий! Он похож на безумца, не знающего жалости и сострадания. Как он может творить такое? Хаос, разруха, смерть… А есть ли он вообще? В существовании кого меня уверяют? В кого предлагают верить всю свою жизнь? Кому надо молиться об исцелении? Кому надо вверить свою душу? А задаются ли такими вопросами жители Лондона? Вряд ли. Ни разу не слышал от бедняков разумных мыслей. А зачем? Лучше слезно умолять меня, «бога» и «царя» их спасти! Они не понимают, не желают понимать суть вещей.
Жрать, срать и размножатся. Их инстинкты первичны, нееет, они не люди- животные, не имеющие разума, неспособные мыслить, чувствовать, сострадать. Раздевают, собирают все ценное из домов усопших, грабят. Должен ли я считать их людьми, имеющими право жить? Они скот, рабы, просто инструмент. Во время чумы, черной смерти до них нет никому дела. Зачем заботиться о нищих, ворах и бандитах, лили же о простых крестьянах? Я вскрываю их трупы, изучаю бубоны, смотрю на вытекающий из их тел гной. Они все грешники. «Они должны умереть, бог покарал их, »- так говорит святой отец. А разве Бог не любит нас? Нас, детей своих?
Обход только начался, мне придется провести тут пару часов. Кожаный плащ и перчатки не позволяют мне касаться чумных. Старики, дети, мужчины, женщины- чума не щадит никого, забирает всех без разбора. Люди пропадают в её утробе, в ненасытном чреве, которое бушует во всем мире. Что мы можем сделать? Я лишь ученый, исследователь. Я смотрю на нее, на чуму. Наблюдаю за ней, за бубонами- цветами чумы. Стараюсь понять ее суть, заглянуть в нутро, изучить. Но кто я? Я всего лишь человек. Один из многих докторов, пытающихся спасти мир. Я всего лишь человек…
И вот опять. Женщина завидев меня бросается в ноги, кричит плачет, умоляет. Лицо её изуродовано чумой, рубцы, шрамы, тиф. Не сдерживаюсь и пинаю сапогом прямо в голову. Со стоном она падает на спину, она уже не встанет, силы покидают её тело, одна из многих умерших. Сброд в страхе расступается передо мной. Он боится моей немилости, знает что я могу и боится. Они не посмеют напасть, я для них бог, я для них мнимый шанс на жизнь. Если бы они знали правду…
Я прохожу мимо импровизированного кладбища, усопшие лежат едва присыпанные землёй, собаки растаскивают тела и терзают. Не вовремя нахлынули воспоминания, прости отец, я не смог тебя спасти. На одном из таких кладбищ лежит и он, чума, это предзнаменование конца света. Отцы своими же руками хоронят детей, брат покидает брата, дядя — племянника, сестра — брата, жена — мужа.
К ознобу и головным болям прибавились боли в пояснице и слабость. Что со мной? Неужели я заразился? Скорее всего, даже маска Техути не спасет от смерти. Техути, Египетское божество, одно из богов. Но и он бессилен перед ликом мора. Я не сдамся из-за болезни, даже если она и есть, я буду бороться до конца.
Под ногами хлюпает грязь, моросит мелкий дождь. Идти все труднее, приходится опираться на трость, хотя обычно я отгоняю ею зевак. Вот и поворот, это мертвая улица. Повсюду трупы, некоторые уже разлагаются, их пожирают стаи крыс и ворон. Собаки не трогают меня, слишком увлечены поеданиям кишок умерших.
Предо мной лежит маленькая девочка в собственной блевотине, её кожа бледна, повсюду чумные «бутоны», некроз кожи на последней стадии, должно быть испускает жуткую вонь, чернота некроза забралась уже в мышцы, в левом предплечье почти дыра, шальные покрасневшие глаза смотрят на меня. Она еще жива, ничего, это не надолго. Прохожу мимо, наступая на ее кисть. Раздаётся тихий хруст. Мой сапог раздробил ее пальцы, сломанные кости проткнули кожу. Я всматриваюсь в ее лицо, на нем нет эмоций, лишь страшные нарывы застыли фарфоровой маской боли. С ее губ не слетает ни звука, она без сил, совсем одна, и умрет в одиночестве. Я ухожу, не оглядываясь. Ей осталось пара часов, пара самых ужасных часов в ее недолгой жизни. Боль начнет выкручивать суставы, рвать мышцы, а ещё холод, жуткий, смертельный холод. В бреду она начнет расцарапывать себе лицо, бубоны, она умрет в бреду и совсем одна.
Старые, покосившиеся хибары, некоторые разрушены до основания. Они смотрят на меня мертвыми глазницами. В них больше не будет жизни, не будет смеха детей, не будет разговоров, не будет голода и страданий. Лишь белый кот, как тень этого города наблюдает за мной из окна. А существует ли он? Может, это лишь игра моего воспаленного разума, и нет там никакого кота, лишь смерть осталась в этих краях…
Чума изменила все и всех. Справа церковь, самое лучшее здание в районе. Ну конечно, как же по-другому? Зачем нам блага земные, если нужно спасать душу? Великий, Верь до дыр, расскажет, как можно спасти душу. Покайся, грешник!
Покайся, и Бог простит тебя. И опять этот Бог! Он везде. Помолись перед трапезой, помолись перед обходом, помолись после, помолись, и все пройдет, помолись, и чума тебя не тронет! Тьфу! Как же мерзко все это слышать. Братья и сестры, священники, аббаты гибнут сотнями, ухаживая за больными. Умерших церковнослужителей называют святыми мучениками. Что за идиоты… Ну и где ваш Бог? Что же он не поможет нам, где же его доброта и мудрость? Я никогда не боялся инквизиции. Сколько раз я крестился, сколько «молился», уже и не счесть… Я не знаю, что там, на верху, но точно не Бог, его нет…
Чертова голова! Она просто раскалывается. Я уже вижу ворота. Надо быстрее возвращаться домой. У ворот стоит стража, как и всегда.
— Доброго вам дня, сэр Холл.
— Закрывайте.
Прохожу десять шагов и оборачиваюсь.
— И еще. Сожгите этот квартал, он почти мертв. — Лондон, грязный вонючий город, как и везде. Город пьяниц, воров и калек, я возвращаюсь к тебе. Пошатываясь, иду отдыхать. Через два дня снова обход, надо отдохнуть.
