stunent97

Это была поздняя осень 1979 года. Листьев на деревьях почти не осталось. С неба сыпался дождь, капли которого были густыми и содержали в себе кристаллы льда. Часть пути я прошел своими ногами, но быстро устал. Для таких случаев у моей бабушки с собой была складная брезентовая коляска. Она предложила мне сесть в нее, для того чтобы ноги отдохнули. Мне не сиделось. Я вертелся в коляске, выскакивал и садился обратно.

— Бабушка, уже домой хочется!

— Мы же только два часа гуляем…

— Я нагулялся.

Наш дом был далеко, у самой железной дороги. Мы же находились в полутора километрах от него.

— Ты что… какать хочешь? — угрожающе спросила бабушка.

Это было неприятно. Я давно и сильно хотел какать, но говорить об этом боялся, так как предполагал, чем это закончится. Но терпения уже не было, и мне пришлось признаться. Как и многие дети, я не любил и стеснялся совершать туалет в общественных уборных. Незнакомые толчки не внушали мне доверия. Мне не нравился их запах. Не нравился холод грязного, заплеванного фаянса. Я был уверен, что мои штаны, полежав спущенными на грязном полу, станут причиной какой-нибудь чесотки. Я стеснялся чужих людей, которые могли заметить меня во время испражнения. Бабушка о такой моей особенности знала. И я знал, что бабушка о ней знает. И я не хотел этого больше всего в жизни. Но мы развернулись под проливным дождем и пошли в сторону Останкинского парка. В прямо противоположную сторону от теплого, белого, родного унитаза. Я решил расхотеть. И почти сделал это к тому времени, как грязная тропа завела нас в самую глубь дубовой рощи, посаженной когда-то графом Шереметевым для услаж дения взора крепостной актрисы Параши Жемчуговой. Мы подошли к раскидистому дубу.

— Лезь на дерево! — холодно и непримиримо приказала ба-

бушка.

Я стоял-то уже неуверенно, переминался с ноги на ногу. Но полез. Сижу на дереве. Плачу.

— Что? — спрашивает бабушка.

— Домой хочу… Какать хочу…

— Снимай штаны, — говорит бабушка.

— Зачем? — спрашиваю я сквозь слезы.

— Сейчас срать будешь.

— Я так не хочу, — отвечаю я.

— Не хочешь, тогда слезай с дерева.

Я слезаю, весь мокрый, дождь со снегом, темнеет… Еще погуляли минут десять.

— Не могу! Надо что-то делать…

— Полезай на дерево!

Я лезу.

— Снимай штаны!

Снимаю.

— Сри!

Плачу, сру.

— А зачем это все? — спрашиваю я сквозь слезы.

А бабушка и говорит:

— ТИМА… ТЫ — МУЖИК! А ВДРУГ ВОЙНА?

А ТЫ ПАРТИЗАН. СИДИШЬ НА ДЕРЕВЕ С ВИНТОВКОЙ.

А ВНИЗУ — ВРАГИ. ТЫ ЧТО ИМ СКАЖЕШЬ?

«ИЗВИНИТЕ, Я КАКАТЬ ХОЧУ»?

ОНИ ТЕБЯ УБЬЮТ И С ГОВНОМ СОЖРУТ.

БУДЬ ВЫШЕ ЭТОГО! СРИ ВРАГАМ НА ГОЛОВУ

С ВЫСОКОГО ДУБА!

Мое спартанское детство, возможно, сейчас ужаснет читателей и читательниц, не пришедших в себя от современных «мамских» форумов, где воспитание детей представляется иначе. Однако не прошло и двадцати лет, как я оказался на войне. В руках у меня была не винтовка, а самый настоящий и самый надежный автомат в мире — автомат Калашникова. Сидел я не на дереве, а в оконном проеме полностью разрушенной пятиэтажки. Вечерело. Была глубокая осень, листьев на деревьях почти не осталось. С неба капали крупные капли, густые от кристаллов льда. Полов и перекрытий в доме не было. Я сидел высоко и ждал, когда наступит ночь. И боялся, что пар, который валил из-под бронежилета, выдаст мое местонахождение. Внизу были враги. И я исполнил завет своей бабушки, когда стемнело…

Нет больше той улицы Академика Королева. Все теперь изменилось. Спилили вековые дубы, которые росли прямо из асфальта на дороге, которая вела от нашего дома к дубовой роще. Заасфальтировали шестигранные бетонные плиты. Нужно сказать, что во времена моего детства улица Академика Королева была военным аэропортом стратегического назначения. Взлетно-посадочная полоса длиной две тысячи триста метров могла принимать самые тяжелые транспортные самолеты, привод полосы находился в телебашне, а рулежка там, где сейчас экскурсионный комплекс. Не было раньше газона, разделявшего встречную-поперечную полосу, но, правда, и машин столько не было.

Никогда больше не сядут самолеты на эту дорогу. Может, оно и к лучшему. А дуб в парке до сих пор стоит. Совсем недавно под ним была у меня фотосессия. Я рекламировал один очень брутальный мужской товар. Гламурные барышни суетились вокруг меня, пудрили, говорили: «Как загадочно вы улыбаетесь, Тимофей. Этот атрибут вам очень к лицу. Лучше моделей и не найти. Вы, конечно, странный, но такой брутал! Настоящий мужчина!» А потом их продюсер, юноша в зауженных джинсах, с голыми щиколотками, с бритыми висками и напомаженной бородкой, спросил:

— А не подскажете, где здесь туалет?

А я ему и говорю:

— Не знаю…

И руки об штаны вытер.

- Разувайся.

- Зачем? - испуганно спросила Золушка. - Туфельку мерить будем?

- Не «мерить», а «примерять», - наставительно сказал Принц. - Меряют что-то, а примеряют что-то на себя. Вот сразу видно, что тебе, в качестве принцессы, еще подучиться нужно.

- А я и не говорила, что я принцесса! - запальчиво ответила Золушка. - Когда я говорила что я принцесса? Вы спрашивали, я просто молчала.

- Ну да. - вздохнул Принц. - Или молчала, или переводила разговор на другое. Тут-то я и заподознил неладное. У меня всегда, как не принцесса на танцах — так дочь шейха, или «Мисс Сентябрь» из «Плейбоя». А тут даже после шампанского стоит, шатается, за штору цепляется, а интригу мотает.

- Извините, Ваше Высочество, - покраснела Золушка. - Я просто шампанского раньше не пила. Да и не шампанского — тоже.

- Вижу. Оно по твоей комнате и так понятно, что тут в лучшем случае компот из сухофруктов на день рождения.

- Вы меня по туфельке искали?

- По три-дэ модели. Не туфельки, естественно, а лица. Во дворце камеры видеонаблюдения стоят от проходной до бального зала. Собрали материал, обработали, выдали ориентировку по районам. Я бы раньше тебя нашел, по запросу, но из базы данных королевства тебя каким-то образом удалили… Надо понимать, из-за вопросов, связанных с наследованием. Пришлось местные отделы напрягать. Я вот узнаю — кто заказчик, и кто непосредственно залез в базу данных и вые… выясню, короче, кто, зачем и через кого.

- Но я же в маске была!

- На половину лица. - улыбнулся Принц. - В динамике, если человек разговаривает, остальное по мимике можно реконструировать на компьютере. А по тебе видеоматериала накопилась целая куча. Ты же три раза на балу была. Извини за каламбур. Плюс фоторобот со слов охраны. Дикие вы тут совсем, Золушка… В мировом сообществе ближний космос уже осваивают.

Золушка поникла, всхлипнула, и на всякий случай спрятала ноги в деревянных башмаках под табурет.

- А туфелька тогда зачем, Ваше Высочество?

- А ни зачем. Сказочное легендирование, чтобы панику в королевстве не наводить активностью спецслужб. Пусть думают, что Принц по молодости играется. Туфельки-то волшебные, они на любую ногу садятся. Они и твоим сестрам подошли, и мачехе. И даже лошади. Мы для смеха попробовали лошади на копыто натянуть — подошла точно по размеру и форме.

- Дело же не в туфельке. - улыбнулся Принц.

- А в том, что я не принцесса, а поломойка, - грустно отозвалась Золушка.

- Ну… Не совсем. По маме твоей информации почти не осталось, судя по всему в базе данных не только тебя одну подправили. Но спецы работают. А по отцу твоему материалы есть, у госслужащих уровень секретности личных дел повыше, туда твои доброжелатели добраться не смогли. Так что все вполне прилично у тебя по отцу. Королевский Лесничий — на военные деньги полковник, а в гражданской табели — начальник департамента. Имел награды и поощрения. Да и какая впрочем разница? Дело не в этом. Принцессы не так определяются.

- А как? - тихо спросила Золушка. - Как они определяются?

- Они не врут, не воруют, и не боятся работы, - совершенно серьезно сказал Принц. - Если принцесса моет пол — она моет его лучше других, по-королевски. Она не тащит с бала серебряные ложечки, радуясь тому, что повезло попасть в богатое место. И не врет, что она принцесса, если она не принцесса. Это все, что требует современное мировое сообщество от принцесс — честно трудиться, не красть и не врать. Не родословные, как у спаниелей, не богатство, и уж точно не ножки с обложки.

Золушка с сомнением посмотрела на Принца.

- Странно, от служанок требуют тот же самое.

- Ну так три правителя из двух доказывают с пеной, что они - «слуги народа», - парировал Принц. А для этого достаточно тех же трех навыков, что и для служанки. Только на качественно ином уровне.

- Как же принцесса может врать что она принцесса, если она принцесса? - поинтересовалась Золушка.

Принц задумался, затем начал ходить по комнате.

- Частный случай «парадокса лжеца» - буркнул Принц. - Эпименид Критский. Все критяне — лжецы. Верить ли ему, если Эпименид — сам критянин?

- Что? - растерянно спросила Золушка. - Кто критянин?

- Неважно. Проехали. Напрягу своих ученых — пусть ищут решение частного случая парадокса. Боже, как трудно жену искать! Вроде сердце привело, а надо все логически обосновывать!

Принц подошел к окну и открыл створки. На подоконник тут же запрыгнула белка и поскакала к Золушке — за орехами. Некоторое время наследник престола собирался с мыслями.

- Ну, в общем, ты же мне не врала? Тогда, на балу?

Золушка покраснела еще сильнее, и задвинула ноги в битых башмаках дальше под табурет. Белка самовольно забралась ей в карман фартука и хрустела оттуда орехом. Принц терпеливо ждал ответа.

- Лучше молчать, чем врать? - наконец не выдержал Принц. - Слушай, мы с этими парадоксами никогда до конца сказки не дойдем. Ты просто скажи, своими словами.

- Я… фантазирую иногда немножко, - еле слышно ответила Золушка.

- Ну, это совсем другое. Фантазия отличается от лжи тем, что не преследует личной выгоды при заведомом причинении ущерба другим. Кстати, кто черепицу на доме перекладывал? Мужчины в семье нет, сторонние работники не привлекались… что ты на меня смотришь круглыми глазами? Как бы государство налоги собирало, если бы мы не знали, кто чем занят? Особенно если по тебе, Золушка, две недели все спецслужбы королевства работают.

- Я сейчас опять молчать буду, Ваше Высочество.

- Почему? - искренне удивился Принц.

- Потому что я Мачехе обещала никому не говорить. - печально ответила Золушка. - А слово над перед всеми держать, не только перед Принцами.

- Логично, - согласился Принц. - Зато соседи твои такого слова не давали. Ладно, не суть. Хочешь взять с собой что-то на память? Только бери что-то одно. Во дворце все есть. Какую-то мемориалку о прошлом. Платье, вроде от феи осталось. Или ларчик вон стоит с безделушками...

Принц открыл ларец.

- С бусами из рябины и сережками из желудей, - Принц криво улыбнулся и осторожно прикрыл шкатулку.

- Я хочу взять метлу.

Принц ошеломленно открыл рот, потом закрыл его. Потом опять открыл.

- Э-э-э… Золушка. Во дворце этих метелок тысячи. Да и не будет у тебя времени подметать. Там есть кому подметать. У тебя найдется другая работа — гуманитарная политика, здравоохранение, благотворительность, экономика дворца… исполнение обязанностей во время моего отсутствия, ты во дворце спать будешь еще меньше, чем в этой каморке. Нет, ну советники, конечно помогут, но… ты не думай, принцессой быть — это та еще морока. Наметешься и без метлы.

- Я хочу взять свою метлу на память — твердо повторила Золушка. - Вы же сами сказали, Ваше Высочество — возьми что-то одно на память. Я хочу взять на память метлу.

Принц задумчиво покачался на каблуках, затем подошел к Золушку, сидящей на табурете, поправил на ее голове венок из цветов и присел напротив девушки на корточки.

- Мда. - медленно сказал Принц, глядя в упор на Золушку. - А ты не просто красивая. И не такая дурочка-замарашка, как тебя твоя семейка расписывала. Метлу, говоришь, на память?.. Именно на память, и именно метлу. Знаешь… кажется, долго тебя на принцессу учить не придется. Если придется вообще. Слушай, давай на «ты», ладно? На «вы» - только по официальному протоколу. Это когда иностранные послы или государственный совет.

- Давай.

- Тогда и ты давай. Ногу давай.

- Зачем, - тревожно спросила Золушка, все так же убирая ноги под грубо сколоченный табурет. - Если мерить… то есть примерять, уже ничего не нужно?

- Именно что будем на этот раз мерить, а не примерять - решительно ответил Принц, извлекая из кармана портновский метр. - Ногу будем мерить!

Посмотрел в испуганные глаза Золушки, вздохнул и уточнил.

- Хрустальные туфельки тебе на заказ делать будем. Легендирование отрабатывать. Должна же наша сказка закончиться так, как написано в ориентировках.

Иначе — что наши оперативные работники будут на ночь рассказывать своим детям?

Эта жуткая история началась в 1972 году, когда американский художник-сюрреалист Билл Стоунхэм написал картину, которую назвал «Руки ему сопротивляются» («Hands Resist Him»). На первый взгляд полотно выглядит довольно безобидным: на нем изображен пятилетний мальчик в светлых шортах и рубашке, рядом девочка года на два младше, в пастельном платье. Дети стоят возле стеклянной двери. Странными на картине выглядят только ладони, которые из ночной темноты пытаются сквозь стекло двери пробраться к детям. И если присмотреться, можно заметить, что девочка на полотне — не живая, руки и ноги ее на шарнирах, а глаза — мертвы и пусты.

Билл Стоунхэм продал картину известному искусствоведу из «Лос-Анджелес Таймс». Это был одинокий мужчина средних лет. Спустя несколько дней после покупки картины, приходящая домработница нашла хозяина мертвым. Он лежал на полу, лицо было искажено судорогой, широко открытые глаза с выражением ужаса смотрели на картину Стоунхэма.

Дальние родственники искусствоведа продали картину актеру Джону Марли. На момент покупки картины, Марли был уже старым человеком. Через год он скончался. Наследники не захотели продавать полотно, которое вызывало у них безотчетный ужас. Они просто отнесли картину на свалку. На этом ее история могла бы закончиться. Но картину подобрал бездомный, и продал на улице мужчине, которого что-то в ней привлекло.

Покупатель, сорокалетний Майкл Камински, принес полотно домой, повесил в гостиной. Ночью его разбудил громкий крик четырехлетней дочери Санни. Не успели родители вскочить, как малышка сама вбежала в их спальню.

— Что случилось, милая? — спросила Роза Камински, обнимая дочь и укладывая ее рядом.

— Дети на картине! Они дерутся! — нервно воскликнула девочка.

Супруги понятливо переглянулись: наверняка дочурке приснился страшный сон. Но на следующую ночь девочка снова закричала. В этот раз Камински сами прибежали в комнату Санни, и застали дочь бьющейся в истерике. Ее пришлось очень долго успокаивать, наконец под утро, всхлипывая, Санни сумела рассказать, что дети с картины пришли к ее комнате и пытались открыть дверь.

— Это страшный сон, детка, — однако голос Розы звучал неуверенно. — Мы шли к тебе и видели: возле двери никого нет.

— Они просто не захотели встречаться с вами, и ушли. Но на следующую ночь они заберут меня! — кричала Санни.

Когда девочка наконец забылась тяжелым сном, Роза шепнула Майклу на ухо:

— На секунду мне показалось, что перед ее комнатой действительно были какие-то силуэты…

На следующий день Санни отказалась выйти из комнаты, говоря, что не хочет встречаться с детьми на картине. Супруги Камински на время забрали девочку в свою спальню. Майкл, не на шутку встревожившись, установил в гостиной видеокамеру, которая реагировала на движение. За ночь она включалась несколько раз, на пленке не было четкого изображения, только маленькие серые бесформенные тени. Увидев это, Роза решительно заявила:

— Или мы с Санни, или эта картина.

Майкл и сам рад был продать страшное полотно. Он выставил картину на аукцион, вскоре ее приобрел владелец художественной галереи Ким Смит. На выставке с картиной тоже происходили странные вещи: люди, смотревшие на нее, чувствовали недомогание, беспричинный страх, и даже падали в обморок. Сам хозяин галереи стал часто болеть. Ким сумел узнать имя художника, связался с ним, попросил рассказать об истории создания картины.

— Я нашел свое детское фото в старом доме, — пояснил Стоунхэм. — С него и написал картину.

— А кто эта девочка? — уточнил Ким. — Ваша сестра?

— Нет, — рассмеялся художник. — Она мне приснилась. Мертвая девочка. Или кукла. У меня никогда не было сестры.

Однажды к Киму пришли мужчина и женщина, представились как Эд и Лоррейн Уоррены. Это были экзорцисты, работавшие с печально известным Амитвилльским домом в 1979 году (потом об этих событиях был снят фильм).

— Знаете ли вы что-нибудь про убийство  Сатилло в Калифорнии? — спросил Эд Уоррен.

Ким молча кивнул. Страшное преступление потрясло всю Америку: на Калифорнийских холмах были убиты двое детей, брат и сестра, Том и Лаура Сатилло. Преступника не нашли.

— Взгляните, — Лоррейн достала фотографию, поднесла ее к картине.

Со снимка смотрели дети — мальчик и девочка, точная копия изображенных на полотне. Только одежда на них была другая.

— Да, на картине они одеты так, как были в день убийства, — кивнул Эд.

— Теперь на Калифорнийских холмах часто видят их призраки, — заметила Лоррейн. - Мы считаем, что их души поселились в картине.

Самое странное в этой истории — картина была написана до рождения детей Сатилло. Художник, сам не зная, предсказал их рождение и смерть.

- Алло? Это банк?

- Да, меня зовут Анна, чем я могу вам помочь?

- Вашу шубу съела моль! Я больше не буду платить по кредиту!

***

…Прошло три месяца…

- Встать! Суд идет!

- Ваша честь! Осенью прошлого года я взяла в кредит на пять лет норковую шубу, сезон в ней отходила, все было хорошо. Но за лето шубу съела моль! Поэтому я перестала платить по кредиту и требую от банка компенсацию за принесенный ущерб, моральный ущерб и судебные издержки.

- Почему вы решили, что банк несет ответственность в случае поедания шубы молью?

- Вот здесь, в кредитном договоре, написано, что до момента полного погашения кредита, шуба является собственностью банка. Банк не сохранил свое имущество в должном виде, почему я должна продолжать за него платить?

- Извините, ваша честь, банк возражает! В договоре написано, что вы можете пользоваться шубой? Написано, так в чем же вина банка?

- Ваша честь! Я по вопросам использования шубы у меня к банку претензий нет! Целый сезон я пользовалась шубой, все было хорошо. Но скажите, кто пользуется шубой летом?

- Раз вы пользовались шубой зимой, значит, вы и должны были сохранить ее до следующего сезона!

- Покажите, пожалуйста, в каком пункте договора это прописано? Или у нас с вами есть отдельный договор на доверительное хранение?

- Но использование шубы предполагает ее хранение между сезонами и обработка от моли.

- Ваша честь, в конце сезона, когда пришло время убирать на хранение зимние вещи, я позвонила в банк, чтобы проконсультироваться по вопросам хранения их имущества. У меня даже есть запись этого разговора.

- Здравствуйте, это банк?

- Да, меня зовут Светлана, чем я могу вам помочь?

- Я брала норковую шубу в кредит, через ваш банк, проверьте, пожалуйста, есть ли задолженность. Номер договора 375 дробь 18 тире три нуля 24185

- Одну минуточку… Ольга Павловна?

- Да, это я.

- На сегодняшний день задолженности нет, платежи поступают вовремя. Чем-то еще могу вам помочь?

- Подскажите, пожалуйста, как нужно хранить эту шубу в летний период?

- Извините? Я не знаю. Ну, повесьте ее куда-нибудь.

- Можно я ее в прихожей, в шкафу оставлю? Или есть какие то дополнительные требования по хранению?

- Никаких требований нет, оставьте в шкафу, если вам так удобнее. Что-то еще?

- Нет, спасибо

- Ваша честь! Банк протестует! Клиентка задала оператору вопрос, в котором она не компетентна!

- Ваша честь! Если оператор банка не компетентна в таких вопросах, почему она не перевела меня на специалиста банка, отвечающего за межсезонное хранение шуб?

- У нас в банке нет такого отдела!

- Очень интересно! Шубы у вас есть, а отдела по хранению нет?

- Протест отклонен!

- А как в вашем представлении мы должны были обеспечить сохранность шубы?

- А почему вы меня об этом спрашиваете? Это ваша шуба, вам и думать надо, как ее сохранить для того, чтобы я могла продолжать ей пользоваться! Вы не озаботились сохранностью своего имущества. А теперь пытаетесь меня сделать виноватой? Не выйдет! За побитую молью шубу я платить не буду!

- Суду все ясно! Суд удаляется на совещание!

- Встать! Суд идет! .....

©Записки составителя поездов