spik.kz

75 лет назад, в конце 1948-го, на острове Возрождения в Аральском море началось строительство военного биохимического полигона. Впоследствии на нём в течение более чем четырёх десятилетий и в условиях высочайшего уровня секретности проводились испытания биологического оружия. Они прекратились почти сразу после распада СССР: военные ушли оттуда, а то, что там осталось, до сих пор является объектом интереса со стороны любителей тайн и острых ощущений.

Немного предыстории испытания

В 1848-м, ровно за сто лет до начала строительства полигона, состоялась первая Аральская экспедиция под командованием Алексея Бутакова. По её итогам была составлена подробная карта моря, на которой Бутаков объединил в один архипелаг, названный им Царским, три расположенных поблизости друг от друга острова. Самому большому из них он дал имя императора Николая 1-го, а тем, что поменьше, – Наследника (российского престола) и великого князя Константина, первого председателя Российского географического общества. В советский период первые два стали именоваться соответственно Возрождения и Комсомольский, а третий сохранил своё начальное название.

В некоторых источниках утверждается, что в середине 1920-х на острове Возрождения новая советская власть создала изолятор для «государственных преступников» и репрессированных представителей кулачества. Но как они жили, если там практически нет пресной воды? Тогда как сайгаки, которых было великое множество, могли пить морскую, в то время ещё слабосолёную. После начала Великой Отечественной существовавшие в СССР биохимические полигоны оказались на оккупированных либо прифронтовых территориях. Поэтому часть испытательной базы решили перенести сюда, в центр Аральского моря, а остров передали в ведение Народного комиссариата обороны. Поначалу работы велись вахтовым методом и не носили постоянного характера.

Едва закончилась одна война, «горячая», как почти сразу же настало время другой, «холодной» с гонкой вооружений (в том числе с созданием новых образцов оружия массового поражения: ядерного, химического, биологического) и соперничеством в этой сфере двух тогдашних супердержав – СССР и США. В советском военном ведомстве сочли, что остров Возрождения идеально подходит для испытаний. Он находился посреди моря, далеко от берегов, со всех сторон был окружён многокилометровой толщей воды, что значительно облегчало контроль и обеспечение режима секретности, снижало степень угроз для населения близлежащих территорий. А характерный для этого региона резко-континентальный климат с очень жарким летом – враг патогенов.

Строительные работы начались в конце 1948-го. Уже в следующем году появились взлётно-посадочная полоса, способная принимать военно-транспортные самолёты, первые казармы для солдат и дома для офицеров с семьями. Жилой городок, количество обитателей которого в отдельные периоды превышало тысячу человек, получил название Кантубек (Аральск-7). В нём со временем открыли детсад, начальную школу, кинотеатр, магазины, столовую. В нескольких километрах от него был построен лабораторный корпус. Испытания проводились как на мелких животных (мыши, хомячки, морские свинки), так и на крупных: завозили, например, обезьян, а с расположенного севернее полуострова Куланды, где был создан конезавод, – лошадей, овец… Есть сведения, что наиболее опасные вирусы испытывались на располагавшемся в нескольких километрах южнее острове Константина.

Обеспечение и защита полигона

Хотя территория полигона в значительной своей части относилась к Узбекской ССР, приписана она была к нашей республике. Образцы препаратов доставлялись из всех биохимических лабораторий Союза самолётами. А вот обеспечение питьевой водой (главный дефицит на острове – ежегодная потребность в ней составляла 50 тысяч тонн), продовольствием, товарами повседневного спроса, стройматериалами и т.д. осуществлялось преимущественно через райцентр Аральск по воде. Когда море стало мелеть, был выбран маршрут через его западную часть, самую глубоководную, которая оставалась судоходной даже спустя три десятилетия после начала усыхания Арала. Южнее города прорыли канал (у местных жителей он получил название «проход») от места дислокации воинского гарнизона «Зенит», обслуживавшего полигон, до ушедшего моря, и там для поддержания необходимой глубины постоянно работала землечерпательная машина.

А когда вода ушла ещё дальше, «логистика» усложнилась: грузы доставляли из Аральска посуху почти на 200 км до участка Чаганак, потом по воде более чем на 100 км до пирса на острове, после чего опять посуху до места назначения. Кстати, в связи с тем, что берег всё время отдалялся, пирс то и дело приходилось переносить. К концу 1980-х остров Возрождения вобрал в себя две другие части бывшего Царского архипелага, плюс «отвоевал» у высыхающего моря огромную территорию, и в итоге его площадь достигла почти полторы тысячи квадратных километров. Это в семь раз больше, чем в тот период, когда начиналось строительство полигона.

Его жизнедеятельность и защиту обеспечивали несколько воинских частей, располагавшихся на окраинах Аральска. Такой факт: в 1970-х годах в чемпионате города по футболу среди взрослых участвовала только одна «гражданская» команда, представлявшая судоремонтный завод. За все остальные – «Урал» (впоследствии «Зенит»), «Чайку», «Сокол», «Ольху», «Строитель», «Дунай» – играли офицеры и солдаты из одноимённых гарнизонов. Там находились войска ПВО, авиационная, радиолокационная части, стройбат, военно-морской дивизион. В задачу последнего  входили патрулирование моря и доставка грузов по воде на остров.

Были ли жертвы среди тех, кто проводил испытания на полигоне? Случались ли утечки смертоносных вирусов на «большую землю»? Об этом остаётся только догадываться, поскольку всё, связанное с данной темой, в СССР строго засекречивалось. А если происходили какие-то трагедии, то официально выдвигались иные версии. Например, в 1979-м в Свердловске (ныне Екатеринбург) десятки людей погибли от сибирской язвы. Власти объявили, что источником заражения стало мясо. Но среди местного населения пошли слухи, что причиной была утечка из расположенного на окраине города секретного микробиологического центра Министерства обороны СССР. А после начала перестройки вторая версия стала доминирующей.

Черная оспа в Аральске

Что же касается острова Возрождения, то жители Аральского района рассказывали о случаях странного мора овец, массовой гибели рыбы в 1976-м. Но были ли они на самом деле, и если да, то имели ли к ним отношение испытания, проводившиеся на полигоне? Сложно сказать. А вот неожиданная вспышка летом 1971-го в Аральске чёрной (натуральной) оспы, страшной заразы, которая к тому времени уже более трёх десятилетий считалась в СССР окончательно побеждённой, наводит на серьёзные подозрения.

Тогда этот город с 30-тысячным населением пришлось в буквальном смысле слова изолировать от остального мира – его оцепили военные, которые никого не выпускали и не впускали, поезда не останавливались, проезжая мимо с наглухо закрытыми окнами, почта только принимала письма, посылки, газеты, но ничего не отправляла. Благодаря оперативно принятым жёстким мерам, усилиям лучших врачей и учёных Союза, командированных в Аральск, удалось не допустить распространения эпидемии. Но несколько человек умерли.

Объяснения случившемуся давали разные. Например, в изданной пять лет назад книге российских авторов утверждается: «Достоверно зафиксирован случай утечки боевого вируса, который произошел в 1971 году. Тогда на острове Константина проводились испытания биопрепарата чёрной оспы. Для этого была взорвана небольшая бомба весом всего в 400 граммов. Но в момент взрыва направление ветра внезапно переменилось, и облако ушло на север, на город Аральск». Однако, если бы облако из вирусов оспы долетело до Аральска, то одномоментно могли бы заразиться тысячи людей, тогда как на самом деле их оказалось значительно меньше.

Согласно другой версии, вышедшее в море судно Аральского отделения НИИ рыбного хозяйства сбилось с курса и подошло к острову, где проводились испытания, на расстояние около 15 км, хотя, согласно выданным предписаниям, оно должно было держаться от него, как минимум, в 40 километрах. Мол, находившаяся на палубе женщина-лаборантка оказалась в зоне ветра, дувшего со стороны полигона, подхватила опасный вирус и по возвращению в город заразила членов семьи и ещё несколько человек. Но что произошло на самом деле, знают лишь те, кто имеет доступ к материалам, хранящимся в секретных российских архивах.

Как уходили военные…

Летом 1990-го, в разгар перестройки и гласности, на остров Возрождения впервые допустили представителей общественности. Во многом это стало заслугой созданного в Аральске молодёжного экологического движения «Тамшы» («Капля»). Делегацию из более чем двадцати человек, среди которых были аксакалы, «неформалы», журналисты, возглавили первый заместитель председателя Кызылординского облисполкома Нуртаза Ибраев и народный депутат СССР Турганбай Маханов. Поездка носила чисто ознакомительный характер: гостям, прилетевшим на военно-транспортном самолёте АН-26, не показали ни лабораторные корпуса, ни полигон. Экскурсия ограничилась пределами жилого городка. В частности, наличие детсада должно было продемонстрировать членам делегации, что раз офицеры живут здесь со своими детьми, то особой опасности остров не представляет.

Пояснения давали начальник военного гарнизона полковник Синевич и руководитель полевой научно-испытательной лаборатории (ПНИЛ) Донченко. Они уверяли, что испытания проводятся на минимальных пространствах и поэтому серьёзного ущерба окружающей среде не наносят. Правда, Донченко признал, что говорить о полном отсутствии негативного влияния трудно. А Синевич сообщил, что при таких темпах падения уровня моря через два года можно будет посуху пройти до острова Барса-Кельмес, а ещё через несколько лет – до города Муйнак на южном, каракалпакском, берегу моря. Иными словами, преимущества, связанные с географическим расположением полигона, сойдут на нет, и его, скорее всего, придётся передислоцировать в другой регион Союза.

Последовавший через год распад СССР ускорил уход военных. Уже в конце 1991-го – начале 1992-го они перебазировались на территорию гарнизона «Зенит» в Аральске, оставив на острове Возрождения всю технику, лабораторное оборудование и склады, забитые тушёнкой, но увезя с собой все документы. У них ещё сохранялась надежда на продолжение деятельности, пусть даже вахтовым методом, на то, что власти Казахстана и России договорятся об этом. Но в апреле 1992-го президент РФ Борис Ельцин издал указ о прекращении работ с биологическим оружием.

После этого полигон, который практически не охранялся, облюбовали жители побережья Арала: они опустошили продовольственные и другие склады, затем стали увозить цветные металлы (популярное в те трудные годы занятие) и стройматериалы. Тем временем в прессе начали массово появляться публикации о том, что происходило в советское время на секретном острове, и уже невозможно было разобраться, где правда, а где вымысел. Впрочем, это уже тема отдельного разговора…

На фоне всеобщего ликования по поводу ухода Лакшми Миттала из Казахстана остались незамеченными результаты расследования причин взрыва на шахте имени Костенко – расследования, которого не так давно требовала вся страна.

Трагедия унесла 46 жизней, но честной и объективной ее оценки, наказания всех причастных и принятия должных мер, похоже, ждать не приходится. Во всяком случае, сами горняки остались разочарованы вердиктом специальной комиссии и потеряли надежду на то, что стандарты безопасности горнодобывающих компаний изменятся к лучшему. О том, почему массовую гибель людей под землей в наших реалиях не остановить, рассказывает заслуженный шахтер и профсоюзный лидер Павел Шумкин.

Горячий снег

– Итак, специально созданная правительственная комиссия пришла к выводу, что «пожар и дальнейший взрыв метановоздушной смеси произошли из-за возгорания газа от механической искры, которая образовалась вследствие удара и трения элементов скребкового конвейера». Павел Александрович, вы согласны с таким заключением?

– С выводами комиссии абсолютно не согласен. Еще советская инженерия в специальных лабораториях проводила многочисленные исследования, в которых принимали участие и местные вузы, научные учреждения (Политехнический институт, КНИУИ, ВостНИИ, ГИПРОШАХТ). В результате ученые пришли к выводу, что искры, возникающие от соприкосновения металлических предметов между собой или с местной породой, неспособны воспламенить газовую среду наших шахт.

Как только не проверяли тогда эти искры и не замеряли их температуру. Причем высекали их при помощи кремния – одного из самых твердых минералов. Это вам не песчаник, не аргиллит и не алевролит, которые у нас в шахтах. Последние являются глиняными породами, а из глины искру не выбьешь, как ни крути. Даже если она и выскочит при «трении и ударе», то ее температура достаточно мала, чтобы поджечь газ.

Исходя из этого, считаю выводы комиссии весьма сомнительными и даже абсурдными. Тем самым она, сама того не понимая, накинула удавку на всю горнодобывающую отрасль страны. Ведь если следовать ее логике, то наши шахты, наполненные огромным количеством железа для добычи и транспортировки угля, способны взрываться от любой механической искры. А это значит, что работать под землей в таких условиях вообще недопустимо.

Отсюда резонный вопрос: на каком тогда основании держится концептуальное обеспечение безопасности наших шахт, если все находящиеся там производственные детали, в первую очередь механическо-электрические, неспособны по своей природе гарантировать эту самую безопасность? Давайте в таком случае делать из пластмассы и проходческие комбайны, и скребковые контейнеры, и прочее оборудование. Но это же концептуально несовместимые вещи, как, например, горячий снег. Невозможно добывать уголь без мощных механических приспособлений, при использовании которых удары и трения неизбежны.

Шахты смерти

– Как вы думаете, на основании чего комиссия пришла к такому выводу?

– Начнем с того, что сам состав комиссии не вызывает доверия, поскольку в него вошли люди, в той или иной степени причастные к трагедии. В основном это члены правительства. Там, собственно, и утверждается схема добычи угля, при которой происходит системное убийство людей под землей, однако никто не желает брать на себя организационную и инженерную ответственность, да и не предлагает никаких принципиальных решений. Главное – выполнить и перевыполнить план. А вину можно спихнуть на природу, тем более что подобное уже срабатывало.

Помнится, недавний гендиректор всех карагандинских шахт Григорий Презент после взрыва на «Абайской» в 2008 году, когда погибли 30 человек, заявил, что это произошло от «фрикций падающей в лаве породы». Использовав этот медицинский термин для придания своему утверждению видимости научного обоснования, он тем самым снял с себя и своих подчиненных уголовную ответственность. Это был плевок в лицо горнякам: мол, я вам сейчас любую мульку загоню, и вы съедите, никуда не денетесь.

Причем сказал он такое при вдовах, которых собрали в актовом зале, куда принесли только бочок воды с привязанной кружкой и две пачки валидола. Откровенное издевательство. Их мужей спалили заживо и даже не достали на поверхность. Просто залили глиной. Так они там и остались. Позже просто поставили памятник. И таких групповых памятников у нас в Карагандинской области сотни!

– В заявлении комиссии сказано, что «определена 100-процентная вина работодателя, установлены 19 ответственных лиц, допустивших нарушения требований безопасного ведения работ» ...

– Удобно спустить всех собак на работодателя, который уже покинул Казахстан. Но не Миттала надо обвинять. Он сюда пришел не для того, чтобы обеспечивать безопасность шахтеров. Его задача заключалась в том, чтобы добывать как можно больше угля по низкой себестоимости, продавать его в разные страны и получать бешеную прибыль. А то, что люди гибнут, так это, извините, государство у нас такое – оно в лице министров, прокуроров позволяло ему наплевательски относиться к условиям труда горняков.  

Все эти якобы попытки обеспечить их безопасность – блеф и лицемерие. Те, от кого они исходят, никогда не были в этих шахтах смерти. Они сидят в офисах, перебирают бумаги и морочат рабочим головы словами о том, что надо соблюдать технику безопасности, искр не допускать и прочее.

Вся система горной отрасли Казахстана – опасна, а в Карагандинской области – взрывоопасна. Наши горняки как камикадзе, которые жертвуют жизнями на благо родины. Никакой безопасности под землей не было и быть не может. Люди гибли еще тогда, когда работы велись в 200–300 метрах от поверхности, и газа было мало. А сейчас, когда их спускают на километровую глубину, где газа так много, что уголь уже кипит, смертность выросла в десятки раз. Это страшно.

«Бездатые» контракты

– Каким вы видите выход из ситуации?

– Выделять деньги на безопасность при нашем высоком уровне коррупции бесполезно – толку не будет. Разве что закупят новые комбайны, но не в целях сохранения жизней, а для увеличения объемов угледобычи. Никакая техника уже не решит вопрос безопасности. Можно, конечно, попытаться внедрить систему автоматизированного управления работами в шахтах, но нам до этого пока далеко.

Раз уж на официальном уровне признано, что работа под землей опасна для жизни человека, то, значит, и условия найма его на такую работу должны быть принципиально иными, чем при трудоустройстве на «поверхностные» профессии. В первую очередь это касается социального пакета и заработной платы, которая, по моему мнению, должна быть не менее 10 тысяч долларов.

Во-вторых, с работниками нужно заключать нормальные контракты. Они должны проходить не только тщательный медосмотр, полноценное обучение, получать качественную экипировку и четкие инструкции, но и иметь гарантию трудоустройства на несколько лет. А у нас как получается – устраиваются люди (причем, как я слышал, не самым дешевым способом), подписывают заявление «без даты» и работают как придется. В итоге большинство шахтеров временные, их могут в любой момент выкинуть на улицу, а если погибнут – даже и не похоронят по-человечески.

Если государство намерено принципиальным образом изменить отношение к национальной горной отрасли, навести там порядок, то начинать надо с безопасности и цены жизни самих горняков. Либо немедленно и полностью прекращать производственную деятельность в шахтах.

35 лет назад, в декабре 1988-го, в Москве прошли Дни Арала. Это была первая и единственная такого рода попытка известных на весь СССР академиков, писателей, публицистов привлечь внимание советского правительства и общественности страны к гибнущему морю и к региону, оказавшемуся в эпицентре экологического бедствия.

Инициатива «Нового мира»

Дни Арала организовал авторитетнейший литературно-художественный и общественно-публицистический журнал «Новый мир», каждый номер которого тогда выходил немыслимым в наше время тиражом в полтора миллиона экземпляров. Его главный редактор писатель Сергей Залыгин, удостоенный в тот год звания Героя Социалистического Труда, по первой профессии водник, немало лет отдал этой отрасли. Он был известен как один из тех, по чьему настоянию Политбюро ЦК КПСС в 1986-м решило прекратить работы над проектом переброски части стока сибирских рек в Центральную Азию, которая ждала его как манны небесной. И Залыгин же стал инициатором проведения Аральской экспедиции.

Эта экспедиция длилась два осенних месяца 1988-го. Её участники – учёные, экологи, журналисты из Москвы, Ленинграда, республик ЦА – с территории Кыргызстана спустились по побережью Сырдарьи к её низовьям, побывали на Арале, на острове Барса-Кельмес, а затем из устья уже Амударьи поднялись к её верховьям, до границы Таджикистана с Афганистаном. То есть, проехали по руслам обеих рек, питавших море, от начала до конца, чтобы своими глазами увидеть ситуацию в регионе, понять, каковы причины и последствия экологической катастрофы.

Итоги экспедиции и предстояло подвести во время Дней Арала. Но не только – они замышлялись ещё и как площадка для дискуссии. А главное – для придания проблеме общесоюзного звучания, дабы ускорить принятие мер если не по спасению моря, то, как минимум, по прекращению падения его уровня, начавшегося примерно в 1960-м. Ведь хотя менее чем за тридцать лет площадь акватории водоёма уменьшилась на 40 процентов, а объём водной массы – почти втрое, многие тогда надеялись, что гибель Арала можно предотвратить.

В ходе обсуждения был затронут широкий спектр тем. Много говорили о пороках советской системы хозяйствования, о несправедливом межреспубликанском делении труда, при котором от Средней Азии и юга Казахстана требовали обеспечить хлопковую и рисовую независимость СССР, в итоге и «выпившую море», о влиянии Аральского бедствия на здоровье местного населения и т.д. При этом критика звучала в адрес не только союзного центра, но и властей самих республик ЦА, которые в стремлении «выполнить и перевыполнить планы» явно переусердствовали с вводом орошаемых массивов, а в надежде на воду из Сибири расточительно использовали собственную.

Айтматов, Багланова и другие

Обо всём этом с трибуны Центрального дома литераторов на протяжении нескольких дней рассуждали именитые академики от сельского и водного хозяйства, экономики, медицины, экологии. Выступали писатели Чингис Айтматов, Сергей Залыгин, очень популярный в то время публицист Юрий Черниченко и другие. Двое последних даже предложили привлечь к ответственности, вплоть до уголовной, всех конкретных виновников трагедии Арала, устроив показательный процесс в назидание другим. От Казахстана в Днях участвовали делегация Кызылординской области, группа учёных и члены общественного комитета по проблемам Арала и Балхаша во главе с его председателем поэтом Мухтаром Шахановым.

Тогда же произошла весьма занятная история. В один из дней казахскую делегацию пригласили в Останкино, на центральное телевидение, где должна была состояться запись часовой передачи, посвящённой Аралу. Первым слово предоставили Юрию Израэлю, председателю Государственного комитета гидрометеорологии и контроля природной среды СССР, фактически главному ответственному за экологию в стране. Не успел он начать, как сидевшая напротив него за «круглым столом» народная артистка Роза Багланова, уроженка Приаралья (кто и зачем позвал её в Москву, осталось неясным), своим тоненьким голоском запричитала о том, что все эти чиновники и учёные вроде Израэля погубили море, и за это теперь вынуждены расплачиваться, в том числе своим здоровьем, её земляки. Попытки успокоить 66-летниюю певицу оказались тщетными, в итоге запись была сорвана – передача в эфире так и не появилась.

После дискуссий участники Дней приняли обращение к правительству СССР и советской общественности. В нём они призвали объявить Арал и Приаралье зоной экологического бедствия – со всеми вытекающими из этого мерами: крупными капиталовложениями, или, по-современному, инвестициями в сельское хозяйство с целью его диверсификации (замещение хлопка и риса менее влаголюбивыми культурами) и интенсификации, внедрения водосберегающих технологий, усиления социальной защиты и охраны здоровья местного населения. Также предлагалось создать общесоюзный координирующий орган для решения проблем бассейна Аральского моря, который, как говорилось в обращении, должен возглавить один из заместителей председателя Совета министров СССР.

Центр постановил…

Нужно отметить, что к тому времени советское руководство уже начало предпринимать некоторые шаги.  Так, в сентябре 1988-го, в те самые дни, когда члены Аральской экспедиции спускались вниз вдоль русла Сырдарьи, ЦК КПСС и Совет министров СССР обнародовали постановление «О мерах по коренному улучшению экологической и санитарной обстановки в районе Аральского моря…». Помимо всего прочего, в нём было записано: «Установить гарантированный приток речных вод в дельты Амударьи и Сырдарьи и в Аральское море, начиная с 1990 года, в объёме не менее 8,7 куб. километров в год с доведением его в 1995 году до 11 куб. километров, к 2000 году – до 15-17 куб. километров и к 2005 году до 20-21 куб. километров».

То есть, ставилась задача за пятнадцать лет увеличить ежегодное поступление воды в Арал почти в два с половиной раза. Причём речь шла именно о гарантированном (обязательном) объёме – в многоводные периоды он мог быть и больше. Чтобы высвободить такое количество воды, предусматривалось поэтапное снижение её удельного расхода на гектар поливных земель на 25 и более процентов – за счёт сокращения непроизводительных потерь. Кроме того, в документе говорилось о необходимости приостановить ввод новых орошаемых массивов в регионе.

Намеченные темпы увеличения объемов притока в Арал устроили далеко не всех. Скажем, Мухтар Шаханов в ходе Дней заявил с трибуны: «Постановление не направлено на спасение моря. Оно не учитывает даже тех возможностей, которые имеются уже сейчас, и настраивает на явно заниженные цифры, при которых гибель моря продолжится». Вторил ему и его коллега Пирмат Шермухамедов, возглавлявший аналогичный узбекский комитет по спасению Арала: «Надо честно признать, что это постановление половинчатое». Тогда как представитель Туркмении по фамилии Мурадов призвал не заниматься ревизией принятого руководством страны решения, а сосредоточиться на его выполнении.

Убили окончательно…

За три года, остававшиеся до распада СССР, успели сделать немного. Был создан союзно-республиканский консорциум «Арал», который возглавил Балташ Турсумбаев, в Кызылординской области почти на 20 процентов сократили посевы под рисом… Но последовавшие после 1988-го события (первый съезд народных депутатов, начало «парада суверенитетов», армяно-азербайджанский, приднестровский конфликты и т.д.) отодвинули Арал далеко на периферию общественного внимания. И, скажем, тот же Шаханов с середины 1989-го переключился на тему Желтоксана, напрочь забыв про гибнущее море, хотя ранее выдавал себя за самого рьяного его защитника.

С обретением независимости республики Центральной Азии, можно сказать, сделали всё, чтобы ускорить гибель Арала, хотя и создали международный фонд его спасения - МФСА. Лишившись верховного арбитра в лице союзного центра, который регулировал режим стока рек, каждая из них стала тянуть одеяло на себя, не считаясь с интересами других. Как следствие, этот самый режим был изменён с ирригационного на энергетический, что повлекло за собой строительство вдоль русел Сырдарьи и Амударьи многочисленных новых водохранилищ с целью создания запасов воды для орошения.

Сейчас их, как отмечалось в выступлении Касым-Жомарта Токаева на недавнем саммите МФСА, насчитывается более 80, их суммарный объём достигает почти 65 миллиардов кубических метров (для сравнения: годовой сток двух рек, вместе взятых, оценивается в 100-110 миллиардов «кубов»). Значительная часть накапливаемой в них воды теряется из-за фильтрации и испарения. При этом страны ЦА не хотят идти на сокращение посевов влаголюбивых культур, лишаться доходов от них.

Что мы имеем «в сухом остатке»? Приток в море по Сырдарье упал до минимума, а по Амударье и вовсе практически сошёл на нет. Если за три десятилетия, которые охватили позднесоветский период (1960-1990), акватория Арала уменьшилась на 40 процентов, а объём водной массы – втрое, то за тридцать лет, прошедшие после распада СССР (1991-2021), площадь водной поверхности сократилась в семь раз (с 36,8 до 5,5 квадратных километра), а объём – почти в десять раз. По сути, от бывшего моря остались только два небольших водоёма в его северной и западной частях. Фотографии Арала, сделанные из космоса в разные периоды, говорят сами за себя…

Крайне редкий, почти уникальный случай: одна из петиций, размещенных на сайте ALASH online, а их там насчитывается уже около трехсот, собрала больше голосов «против», чем «за». Исключением из общего правила стало обращение с требованием запретить телепрограммы «QosLike» и «Қалаулым». С 1 ноября, когда оно появилось, то есть за полтора месяца, его поддержали 18,6 тысячи человек, а возразили им 22,5 тысячи казахстанцев.

Позиция «запретителей»

«QosLike» выходит на Первом канале «Евразия», а «Қалаулым» (нынешнее название «Бір болайық») – на НТК. Обе рассчитаны на казахскоязычную телевизионную аудиторию и занимают довольно значительную часть эфирного времени – четыре часа ежедневно. В содержательном плане они имеют немало общего с передачами «Дом-2» и «Давай поженимся», которые уже давно показывают на российском ТВ. Участники и участницы пытаются «строить отношения» (иногда дело доходит до свадеб), сходятся, расходятся, рассуждают о любви и браке, нередко устраивают перепалки и словесные разборки, доводят друг друга до слёз. Оба реалити-шоу весьма популярны у молодёжи и домохозяек – на каждое из них в Youtube подписаны около двух миллионов человек.

Нынешнее требование закрыть эти телепрограммы – далеко не первое. Прежде с аналогичной инициативой не раз выступали депутаты парламента, представители национальной интеллигенции. Они приводили примерно те же доводы, что и авторы текста петиции, размещённой на ALASH online и сдобренной изрядной долей пафоса (стиль и грамматика сохранены):

«Мы, нижеподписавшиеся патриоты суверенного Казахстана, просим вас запретить трансляцию абсолютно бесцельных и ведущих к деградации молодежи телевизионных шоу по типу «QosLike» и «Қалаулым». В подобных проектах пропагандируется аморальное поведение современной молодёжи, а постоянные сцены скандалов, ссор и прочих негативных поступков, сделанные для хайпа и повышения рейтингов передач лишь усиливают накопленные в течении дня негативные эмоции. Эти шоу противоречат нормам здоровых отношений казахстанской семьи, морали и ценностям, которые мы стремимся привить в обществе».

Если бы названные передачи демонстрировались телеканалами, находящимися на бюджетном финансировании, то такое требование, возможно, было бы обоснованным: государство, которое их содержит, в лице уполномоченного госоргана вправе указывать им, какое идеологическое и морально-этическое наполнение должен нести телевизионный контент. Однако здесь речь идёт о частных телевещателях, а они имеют право проводить собственную редакционную политику (в конце концов, это их бизнес, их вложения, которые им нужно «отбить») – разумеется, не выходя за рамки законодательства. А в данном случае никто его не нарушает.

Депутатские потуги

Впрочем, некоторые парламентарии на протяжении последних лет призывают устранить этот, как они считают, правовой пробел. Два с половиной года назад депутат верхней палаты Дана Нуржигит, сама много лет проработавшая на телевидении, обратилась с соответствующим запросом к премьер-министру. Не называя конкретные телепрограммы, но явно имея в виду подобные тем, о которых говорится в петиции, а также ток-шоу типа «Астарлы ақиқат» на КТК, сенатор заявила, что они способствуют подрыву нравственности в казахском социуме.

После этого она добавила: «Уровень духовности в обществе не повысится, пока мы не потребуем от всех собственников отечественных каналов, чтобы любой контент, выходящий в эфир, основывался на принципе национальных ценностей. Прошу правительство РК, изучив международный опыт, предусмотреть в законодательстве нормы, предусматривающие вышеназванное требование, и рассмотреть вопрос о внесении необходимых изменений и дополнений в соответствующие законодательные акты».

В ответе на депутатское обращение, подписанном тогдашним премьер-министром Аскаром Маминым, содержались очень уклончивые формулировки. А главный вопрос, поставленный сенатором, в нём, по сути, был обойдён. Тем самым правительство как бы дало понять, что считает это предложение не вполне адекватным.

В нынешнем депутатском корпусе тоже есть сторонники радикальных мер. Скажем, мажилисмен от партии «Аманат» Ринат Заитов призвал внести в рассматриваемый сейчас законопроект «О масс-медиа» такую новеллу: «Уполномоченный орган осуществляет мониторинг по выявлению телепрограмм, причиняющих вред духовному и морально-нравственному развитию общества, с целью установления запрета на их вещание». И привёл в качестве примера «Қалаулым» и «QosLike».

Обратный эффект

Да, массовый и кажущийся нездоровым интерес к такого рода телепередачам не может не вызывать сожаления. Но в данном случае претензии нужно предъявлять не столько к их авторам и телевещателям, сколько к самому современному казахскому обществу: если бы в нём не существовал запрос на подобные реалити-шоу, то и телевизионщики не стали бы отводить под них столько эфирного времени.

Мало того, этот запрос, похоже, настолько велик, что петиция с требованием запретить показ таких телепередач вызвала обратный эффект.

Она стала, наверное, первой среди почти трёхсот обращений, которые были опубликованы на сайте ALASH online за два года его существования, получившей больше противников, чем сторонников. Конечно, это голосование не имеет юридической силы, но оно даёт представление об общественных настроениях. Судя по его результатам, для большинства казахской молодёжи возможность смотреть любимые телепрограммы важнее, чем некие традиционные ценности. И итоги этого «мини-плебисцита», проведённого в Интернете, могут стать для телевещателей дополнительным стимулом к тому, чтобы продолжать потчевать телезрителей такими передачами…

Недавно, анализируя причины неудачи казахстанской делегации на летних Азиатских играх, и в целом кризиса, настигшего отечественный спорт, мы говорили о чрезмерном крене в сторону единоборств и о явно недостаточном внимании к остальным видам, в том числе медалеемким. С этой проблемой напрямую связана и другая, которую в нашей стране то ли не замечают, то ли замалчивают, – во всяком случае, о ней почти не говорят и не пишут. Речь идет о вкладе представителей самого многочисленного этноса.  

Прежних преимуществ больше нет

За счет чего мы прежде опережали те же Узбекистан, Индию, Иран, другие страны Желтого континента, которые на двух последних летних Азиадах и на Олимпиаде-2020 показали более высокие результаты, чем Казахстан? Можно назвать несколько факторов.

Во-первых, традиции и база, заложенные еще в советский период. СССР с точки зрения организации спорта, подготовки олимпийского резерва был, наряду с США, мировым лидером, а Казахская ССР – 4-й среди всех его республик (та же Узбекская проигрывала нам и на всесоюзных Спартакиадах, и по численному представительству в сборных «одной шестой части суши»).

Во-вторых, более высокая степень урбанизации: спортивная инфраструктура, квалифицированные тренерские кадры сосредоточены, главным образом, в городах. В начале 1990-х годов доля горожан в общей численности жителей Казахстана достигла 57,1 процента, тогда как в Узбекистане этот показатель составлял на тот момент 40,5, в Индии – 25,7.  

В-третьих, существенный удельный вес славянского населения: именно из его рядов выходило большинство членов национальных сборных Казахстана по многим видам – исключение составляли единоборства.

В-четвертых, более высокая относительно сравниваемых стран степень феминизации отечественного спорта, что тоже было связано с этническим составом жителей РК: вклад женщин, особенно славянского происхождения, в нашу медальную копилку всегда был весомым. Например, на Азиаде-2010 они принесли больше половины всех наград высшей пробы, завоеванных Казахстаном в олимпийских дисциплинах, – 8 из 14.

Тогда как в сборной Узбекистана на долю девушек пришлись лишь 2 «золота» из 10, Индии – 4 из 11, Ирана – 0 из 14. 

Но со временем эти преимущества нивелировались – в силу как объективных, так и субъективных обстоятельств. А одна из главных причин видится в следующем. Доля титульного этноса в общей численности населения Казахстана превысила 70 процентов, тогда как удельный вес славян за три десятилетия независимости уменьшился в два с половиной раза и составляет сегодня менее 17 процентов, всех остальных этнических групп – около 13 процентов. Значит, по идее, казахи должны были уже выйти на первые роли в отечественном спорте, стать как бы его локомотивом. Однако этого, к сожалению, не произошло.

Доминируют в стране, но не в спорте

Вот некоторые статистические выкладки. Если брать в учет только олимпийские виды спорта и дисциплины, в Ханчжоу нашу страну представляли 432 атлета. В том числе 174 казаха и казашки – это 40,3 процента. То есть, их доля оказалась значительно ниже, чем удельный вес этноса в общем составе населения страны. Примерно такой же процент они составили в нашей спортивной делегации, принимавшей участие в последней летней Олимпиаде, – 36 (включая четырех в каратэ, которого теперь нет в олимпийской программе) из 93-х. Кто-то может сказать, что немалая часть титульных живет в сельской местности, где доступ к занятиям спортом осложнен, но, согласно данным национальной переписи, проведенной два года назад, удельный вес казахов среди городского населения достиг уже 67,2 процента.  

Теперь возьмем сборные Казахстана по медалеемким видам спорта, в каждом из которых на ОИ разыгрываются 8 и больше комплектов наград. В них на недавних Азиатских играх доля представителей государствообразующего этноса тоже оказалась чуть больше 40 процентов (81 из 201). Тогда как, например, в делегации соседнего Узбекистана этот показатель почти вдвое превысил наш – 77,8 процента (130 из 167). Да, удельный вес коренного этноса там, конечно, повыше, чем в Казахстане, но не столь значительно – 84,4 процента.

На Играх в Ханчжоу медали в олимпийских дисциплинах завоевали в общей сложности 60 наших атлетов, не считая сборные по водному поло, а также натурализованную кенийку. Кто-то дважды поднимался на пьедестал почета, кто-то стал призером в составах легкоатлетической эстафетной команды, фехтовальных квартетов, стрелковых и гребных дуэтов. Так вот, среди этих 60 оказались 24 казаха и казашки, или все те же 40 процентов. А если брать в учет ватерполистов, то их доля будет еще меньше. Теперь сравните. Тот же Узбекистан только золотых медалей в олимпийских дисциплинах завоевал 16, награды высшей пробы получил 21 спортсмен из этой страны (некоторые в составах команды фехтовальщиц-саблисток и гребных экипажей). Из них 17, или 80,9 процента, – узбеки и узбечки.

В единоборствах – густо, в других – пусто

Кое-кто, возможно, возмутится: дескать, зачем автор делит атлетов, выступающих под общим флагом, по этническому признаку? Но это делается с единственной целью – обратить внимание на одну из немаловажных причин того, почему Казахстан сдал свои позиции в спорте.

На Азиаде казахи численно доминировали только в национальных сборных РК по боксу, вольной, греко-римской и женской борьбе, дзюдо, таэвондо, а также по тяжелой атлетике. Тогда как, например, в команде гребцов-«академиков» их доля составила всего-то 11,1, легкоатлетов – 14,3, гребцов на байдарках и каноэ – тоже 14,3, велогонщиков на треке и шоссе – 15,0, стрелков (пулевиков и стендовиков) – 22,2, пловцов (включая тех, кто участвовал в марафонах на открытой воде) – 33,3, фехтовальщиков – 37,5 процента. И только в спортивной гимнастике наблюдался паритет – 50 на 50.

Теперь опять же взглянем на ситуацию у наших южных соседей. Четверть века назад, в 1998-м, из 12 гребцов на байдарках и каноэ, завоевавших для Узбекистана медали Азиады разных достоинств, лишь один носил узбекскую фамилию. А в Ханчжоу таких оказалось уже 8 из 11. Удельный вес титульных в сборной РУ по этому виду спорта достиг 78,9 процента (15 из 19). Еще выше он в команде по академической гребле – 87,5 процента (14 из 16). Среди легкоатлетов, делегированных соседней страной на недавние континентальные Игры, узбеки составили 77,8 процента (7 из 9), среди фехтовальщиков – 82,2 (16 из 19), среди гимнастов – 83,3 (5 из 6), среди велогонщиков – 46,2, среди пловцов – 50,0, среди стрелков – 57,1…

Казашки намного отстают от узбечек

О чем говорит такое сравнение? О том, что узбекская молодежь активно осваивает не только единоборства, в которых она сегодня показывает более высокие результаты, чем казахская, но и другие виды спорта. И уже добивается успехов. В частности, на Азиаде узбеки и узбечки принесли своей стране оба «золота» в легкой атлетике, по одной медали высшей пробы в академической гребле и гребле на байдарках на каноэ (оба экипажа, четверка и двойка, были сформированы исключительно из представителей титульного этноса), а также в фехтовании. В последнем случае решающий вклад в победу женской команды саблисток внесла Зайнаб Дайибекова, ранее завоевавшую «бронзу» в личном первенстве.

Вообще, стоит отдельно сказать о том, что девушки-узбечки оставили казашек далеко позади себя. Две из них завоевали «золото» Азиатских игр в легкой атлетике (в прыжках в высоту и в тройном прыжке), одна – в дзюдо, одна – в художественной гимнастике, две – в фехтовании. Также в активе этнических узбечек серебряные и бронзовые медали в академической гребле, в гребле на байдарках и каноэ, в пулевой стрельбе, в двух индивидуальных дисциплинах фехтования – поединках на шпаге и сабле. Больше призовых мест, чем казашки, они заняли в дзюдо, таэквондо и женской борьбе (в сумме 9 против 4-х), хотя прежде в этих видах расклад был прямо противоположным. В целом медали Азиады в олимпийских дисциплинах увезли 24 узбечки, тогда как среди казашек таких оказалось лишь 7.

Или возьмите Иран. Там лишь относительно недавно начали снимать ограничения, касающиеся занятий женщин спортом, а некоторые из них все еще сохраняются – например, в этой стране нет пловчих, гимнасток (поскольку придется оголять часть тела), под запретом остаются женские бокс и борьба. Тем не менее, призерами Азиады в олимпийских дисциплинах стали 8 иранок – они завоевали две медали в академической гребле (экипажи двойки и четверки), столько же в таэквондо, одну в гребле на байдарках, одну в маутинбайке (велокросс). А теперь представьте, сколь сильной могла бы быть сборная Ирана, скажем, по женской борьбе, если бы там девушкам разрешили ею заниматься, – особенно если учесть, что эта страна является одной их ведущих борцовских держав в мире.  

Вывод очевиден: Казахстан допустил серьезное отставание с точки зрения вовлечения в спорт представительниц титульного этноса. К тому же они если и посвящают ему себя, то преимущественно единоборствам. Тогда как в остальных видах приходится рассчитывать, главным образом, на девушек других национальностей. Конечно, в сборных РК есть пловчихи, стрелки, фехтовальщицы, волейболистки и т.д. с казахскими именами и фамилиями, но их немного, а такого уровня, как Асем Орынбай (стендовая стрельба), и вовсе единицы. И в целом казашки, можно сказать, оказались на обочине процесса феминизации мирового спорта, который стараниями МОК привел к тому, что если на ОИ-1992 женщины составляли 29 процентов от общего количества олимпийцев и участвовали в розыгрыше примерно трети всех комплектов наград, то сейчас в этом отношении достигнуто практически полное гендерное равенство. 

Слишком узкая специализация

Теперь другой пример. В нынешнем году прошли турниры летней республиканской Спартакиады по самым разным видам спорта. Недавно завершились соревнования боксеров-мужчин, по его итогам определились 52 призера, и практически все они – казахи. А ранее, летом, сильнейших выявляли легкоатлеты, и среди 40 победителей в индивидуальных дисциплинах оказались лишь четыре спортсмена с казахскими фамилиями. Аналогичная картина вырисовывается и при изучении протоколов, например турниров по вольной и греко-римской борьбе, с одной стороны, и состязаний гребцов, с другой.

К такой ситуации привело то, что представители численно доминирующего в нашей стране этноса, начиная с руководителей спортивных организаций всех уровней и кончая болельщиками, родителями будущих атлетов, слишком зациклились на нескольких видах спорта и, можно сказать, воротят носы от остальных. Как следствие, последние стали уделом национальных меньшинств, лишились массовости, являющейся, как гласил известный лозунг, залогом мастерства и будущих побед. Свою лепту в это внесли и продолжают вносить даже СМИ: у нас второразрядные турниры боксеров и борцов освещают гораздо шире, чем чемпионаты мира по легкой атлетике, плаванию, фехтованию, спортивной гимнастике…  

Да, у казахов и в годы существования СССР единоборства пользовались особой популярностью. Тем не менее, они успешно осваивали и другие виды спорта. Выдающиеся бегуны Гусман Косанов и Амин Туяков, чемпионы мира пятиборец Тимур Досымбетов и велогонщик-трековик Марат Сатыбалдиев – их имена были известны всему Союзу. Или вспомните чемпиона Европы в составе волейбольной сборной СССР Жанбека Сауранбаева, призера Олимпийских игр, чемпиона мира ватерполиста Нурлана Мендыгалиева.

Уже после обретения независимости лидерами сборной Казахстана по гребле на байдарках и каноэ стали Жомарт Сатубалдин и Кайсар Нурмагамбетов. Первый занял 7-е место на Олимпиаде-2000 (один из лучших результатов казахстанцев на летних Играх в этом виде спорта за всю историю) и завоевал «бронзу» чемпионата мира 2005-го в каноэ-одиночке на дистанции 200 метров, которая через семь лет получила олимпийскую прописку. Второй становился победителем и многократным призером Азиад. В начале «нулевых» годов блистал гимнаст Ернар Еримбетов: 4-е и 6-е места в борьбе за звание абсолютного чемпиона мира на двух подряд первенствах, выход в финалы (топ-8) отдельных упражнений на ЧМ и Олимпиаде – неполный перечень его достижений. Стрелку из пистолета Дине Аспандияровой на Олимпиаде-2000 не хватило в финале лишь 0,3 очка, чтобы завоевать бронзовую медаль, а через восемь лет в этой же дисциплине Зауреш Байбосынова выиграла этап Кубка мира с участием всех сильнейших на планете.

Эти атлеты доказали, что казахи вполне в состоянии быть конкурентоспособными на мировом уровне в самых разных видах спорта. Но где-то на рубеже веков стало господствовать мнение, будто им следует сосредоточиться на боксе, борьбе, дзюдо и прочих «бойцовских» занятиях, поскольку они как потомки воинов якобы генетически предрасположены именно к ним (а что, другие народы не воевали?). Еще один важный побудительный мотив – в единоборствах и тяжелой атлетике легче завоевать медали Олимпиад, ЧМ, поскольку в них главными соперниками являются атлеты из развивающихся стран, тогда как в развитых делают ставку на легкую атлетику, плавание, гимнастику, велогонки, греблю, игровые – футбол, баскетбол, теннис и т. д.

В итоге это привело к тому, что многие олимпийские виды, в том числе медалеемкие, оказались в Казахстане без должной подпитки «человеческим материалом» со стороны численно доминирующего этноса. С последствиями этого и столкнулся сегодня отечественный спорт…

Трудовые права в Казахстане нарушаются сплошь и рядом, поскольку работники недостаточно осведомлены о них, недобросовестные работодатели этим пользуются, а круг возможностей профсоюзов слишком узок, чтобы влиять на ситуацию.

Сегодня у нас в гостях политолог, руководитель проектов Eurasian Center for People Management (ЕСРМ) Айман Жусупова, которая делится результатами свежего исследования о роли и эффективности профсоюзов в защите прав трудящихся через призму общественного восприятия. Его ECPM провел при поддержке представительства Фонда Розы Люксембург в Центральной Азии.

- Айман Сабитовна, почему в Казахстане до сих пор не сложилась культура защиты трудовых прав? В каких сферах и регионах это проявляется особенно?

- Мы изучили основные проблемы, которые поднимаются в нашем информационном пространстве по теме трудовых прав, провели фокус-групповые исследования среди работников различных отраслей экономики, а также опросили профильных экспертов. То есть использовали метод триангуляции данных, рассмотрев один и тот же вопрос посредством различных исследовательских стратегий. В итоге все они подтвердили нашу гипотезу о том, что в Казахстане культура трудовых прав отсутствует в том числе потому, что она не получает должного обсуждения и распространения. В этой связи мы на основе предложений работников и экспертов выработали рекомендации по улучшению ситуации.

А ситуация, как показало исследование, действительно сложная. Причем какие-то выводы стали неожиданными и для нас самих. Так, сравнительно неплохо обстоят дела с осознанием своих трудовых прав работниками крупных производственных компаний на западе страны. Как выяснилось, они лучше знают и чаще обсуждают Трудовой кодекс, нежели другие категории трудящихся. Примечательно и то, что именно в этой сфере, характеризующейся наличием крупных и организованных коллективов, а также сложным производством с высокой добавленной стоимостью, профсоюзы демонстрируют сравнительно высокий уровень эффективности и даже предоставляют финотчетность.

- А что скажете относительно бюджетников?

- Интересно, что бюджетники чаще остальных молчат о нарушениях трудовых прав, например, когда сталкиваются с неоплачиваемой переработкой или с нагрузкой, не относящейся к их функциональным обязанностям. Даже решаясь на увольнение, они не рассчитывают на помощь извне…

Объясняется это некоторыми особенностями их деятельности, прежде всего, психологическими. Во время опроса преимущественно работники именно этой сферы заявляли о фактах превышения полномочий со стороны руководства, которое строит трудовые отношения по типу патрон-клиентских, основываясь на факторе лояльности. При этом бюджетников сложно назвать сплоченными. Как правило, опасаясь угодить в опалу, большинство в таких коллективах предпочитает дистанцироваться от тех сотрудников, которые рискуют в открытую выражать свое недовольство.

- Стремительное развитие информационных технологий не могло не повлиять на рынок труда. Набирает обороты так называемая платформенная экономика с нестандартными трудовыми отношениями. Но насколько защищены права казахстанцев, занятых в этой сфере?

- Их нынешний правовой статус не даёт им возможностей для такой защиты. К тому же, несмотря на все дискуссии, трудовые отношения занятых в платформенной экономике регулируются Гражданским кодексом, а не Трудовым. А тот факт, что их рассматривают как «исполнителей» или «партнеров», подразумевает невозможность создавать профсоюзы, заключать коллективные договоры, прибегать к помощи инспекторов по защите трудовых прав. Работники этой сферы сетуют на то, что в экстренных случаях местные правоохранительные органы помогают им чаще, чем иностранные работодатели. Последние предпочитают самоустраниться или скинуть вину на самих подчиненных.

Тем не менее, именно в этой сфере сегодня зарождаются солидаризация и консолидация работников – они формируют сильные сети взаимоподдержки, в том числе сообща разрабатывают стратегии поведения в отношениях с работодателями.

- Что объединяет все эти категории работников?

- Работники всех рассматриваемых сфер экономики едины в одном – их характеризует низкий уровень доверия или даже отсутствие веры в профсоюзы как в действенный институт защиты прав трудящихся. Причиной тому они называют зависимость руководителей профсоюзов от администрации компаний и, соответственно, изначально заложенную в их природе ориентацию на защиту интересов работодателя. В то же время налицо востребованность профсоюзов со стороны различных категорий казахстанских трудящихся в их классической роли – как защитников трудовых прав работников.

- Каковы рекомендации?

- И работники, и эксперты заявляют, прежде всего, о необходимости повышения правовой грамотности занятых на предприятиях, да и в целом повышения степени информированности всех граждан, начиная со школьной скамьи, о трудовых правах. Впрочем, справедливо и мнение, что можно быть сколько угодно осведомленным, но это не будет иметь значения, пока не заработают соответствующие институты. В этой связи респонденты считают важным наращивание эффективности отечественных профсоюзов.

Во-первых, речь идет о необходимости обеспечения полной прозрачности их деятельности посредством цифровизации. Допустим, по аналогии с приложением Kaspi.kz, где все финансовые потоки находятся в открытом доступе. Только в этом случае профсоюзы начнут пользоваться доверием, без которого в их существовании, по большому счету, нет смысла. Во-вторых, их деятельность должна быть пересмотрена с точки зрения обеспечения четких механизмов с указанием всех видов оказываемых услуг, в том числе образовательных, а также повышения профессионализма сотрудников.

- Чем ваше исследование отличается от остальных в этом направлении?

- Нашей целью было организовать дискуссию на данную тему с заинтересованными исследователями, чтобы получить более осмысленный и качественный анализ. К примеру, особого внимания, на мой взгляд, требует сложная ситуация с защитой трудовых прав работников сельского хозяйства. С ними практически не заключаются трудовые договоры, нет специальных структур, к которым они могли бы обратиться в случае нарушения их трудовых прав, и работодатель может в любой момент прекратить сотрудничество. При этом они не имеют возможности объединиться или прибегнуть к помощи социальных сетей, как это делают другие категории работников.

Кроме того, наша работа была построена не на количественных, а на качественных данных. Понимая всю сложность изучаемой темы, мы сделали акцент на проведении фокус-групп в разных регионах страны с разными категориями работников. Это позволило рассмотреть разнообразные и даже диаметрально противоположные ситуации, а также глубже понять установки рабочих. Путем количественных исследований учесть все эти аспекты сложно.

В предыдущей публикации, посвящённой итогам исследования PISA-2022, в ходе которого оценивалась математическая, читательская и естественнонаучная грамотность 15-летних учащихся, отмечалась значительная разница в показателях различных регионов Казахстана. При более глубоком анализе выясняется, что эта разница напрямую коррелирует с языком обучения: чем выше в той или иной области, городе процент детей, получающих образование в казахских классах, тем хуже результаты.

Лидеры, середняки, аутсайдеры

Предлагаем вниманию читателей своего рода рейтинг, сформированный по итогам PISA-2022. В нём регионы Казахстана ранжированы согласно среднему баллу по всем трём видам грамотности, для чего автору этих строк пришлось выполнить несложные арифметические действия.

На момент тестирования регионов насчитывалось 17 (новые области создали чуть позже), но один, Мангистау, в отчёте организаторов исследования не упоминается. Остальные 16 распределены по трём группам: в первой – лидеры, показатели которых значительно выше, чем средний по стране; во второй – середняки; в третьей – аутсайдеры, существенно недобравшие до среднереспубликанской цифры. 

Как видно из таблицы, безоговорочные лидеры – обе столицы, бывшая и нынешняя, а также Костанайская и Северо-Казахстанская области. В категорию середняков попали регионы, расположенные на северо-востоке, северо-западе и в центральной части республики. В группе же аутсайдеров оказались юг и Атырауская область. Это при том, что нефтяной край добился самой большой в нашей стране прибавки в 34 балла по сравнению с PISA-2018 и, как следствие, поднялся с последнего места (предпоследнее тогда занял Мангистау) на 12-е.

Несколько улучшила свои показатели за прошедшие четыре года Кызылординская область (+7,0). Но в то же самое время её отставание, например, от Костанайской и Северо-Казахстанской увеличилось – соответственно до 47,4 и 42,7 балла. Ровно столько же проиграл двум северным регионам Шымкент. А Туркестанская область и вовсе отстала от них более чем на 60 баллов, что, согласно принятой в PISA шкале, равносильно двум годам обучения. Жамбылская по сравнению с результатами предыдущего исследования недосчиталась 12 баллов (при том, что Казахстан в целом прибавил) и из группы середняков скатилась в число аутсайдеров.

Очевидная закономерность

Костанайская и Северо-Казахстанская отличаются от всех других областей республики тем, что доля титульного этноса в них составляет меньше половины: в первой – 44,3, во второй – 37,6 процента. Как следствие, низок там и удельный вес обучающихся на казахском.

К сожалению, наша официальная статистика не публикует данные о количестве школьников, которые получают знания на том или ином языке, в региональном разрезе. Поэтому придётся оперировать цифрами, касающимися числа общеобразовательных учреждений с разными языками обучения. Так вот, в обеих названных областях казахских школ в два раза меньше, чем русских: в Костанайской – соответственно 113 и 232, в СКО – 112 и 246 (есть ещё смешанные, доля которых в общем количестве учебных заведений составляет менее четверти).

В регионах-аутсайдерах, наоборот, казахский язык занимает доминирующее, а кое-где близкое к монопольному положение. Скажем, в городе Шымкенте и в Кызылординской области вообще нет русских школ, в Туркестанской и Жамбылской их удельный вес не достигает даже одного процента, в Алматинской он составляет менее полутора, в Атырауской – около двух процентов. Да, обучение на «великом и могучем» ведётся также в смешанных школах, но они занимают значительную долю только в Шымкенте и в Семиречье, тогда как в четырёх других отстающих регионах на них приходится от 10 до 30 процентов.

Словом, просматривается очевидная закономерность: чем больше в той или иной области казахских классов, тем менее грамотны учащиеся, и, наоборот, чем больше русских школ, тем выше результаты, показанные в ходе PISA. Эта закономерность видна не только при сопоставлении показателей лидеров и аутсайдеров, но даже в группе середняков. В замыкающих её Актюбинской и Западно-Казахстанской областях удельный вес и титульного этноса, и казахских классов выше, чем в возглавляющих эту группу Восточно-Казахстанской и Павлодарской.

Теперь о городах республиканского значения. Два из них вошли в число лидеров, а третий занял предпоследнее место среди всех регионов страны, проиграв в среднем по всем трём видам грамотности прежней и нынешней столицам порядка 50 баллов. Наверное, здесь сказался в том числе и более качественный состав школьных педагогов Алматы и Астаны (хотя в советские годы чимкентские учители вряд ли сильно проигрывали тем же алма-атинским). Но только ли в этом заключается причина столь значительной разницы?

Применительно к двум мегаполисам из трёх удалось найти данные о количестве учащихся в языковом разрезе за 2021-й, предшествовавший году проведения исследования. На тот момент в Шымкенте на казахском языке получали знания 152 тысячи школьников (более чем две трети от общего числа учащихся), на русском – 54 тысячи (менее четверти), на узбекском – чуть больше 19 тысяч. В Алматы же, напротив, контингент казахских классов был меньше по численности, чем контингент русских – 140 тысяч против 153-х тысяч. Как видим, и здесь прослеживается та самая закономерность, о которой говорилось выше.

Большая разница

Любопытно было бы также ознакомиться с результатами, показанными учащимися казахских и русских классов в каждом из отдельно взятых регионов. В итоговом международном отчёте о PISA таких сведений нет. Будем надеяться, что они попадут в Национальный отчёт, который должен подготовить Информационно-аналитический центр, обслуживающий образовательную сферу.

После предыдущего исследования, проведённого в 2018-м, он констатировал, что «по всем регионам Казахстана и направлениям тестирования обучающиеся с русским языком обучения сдают тест PISA более успешно, чем с казахским языком» (стр. 127 Национального отчёта). По читательской грамотности разница в показателях учеников русских и казахских классов составила от 31 балла в Алматинской области до 86-87 в Мангистауской и Павлодарской (в целом по стране – 70), по естественнонаучной – от 33-х в Алматинской до 74-х в Павлодарской (в целом – 65), по математической – от 5 в Алматинской до 46-47 в Мангистауской и двух столицах (в целом – 38).

В среднем по трём видам грамотности русскоязычные школьники набрали 440,3, а казахскоязычные – лишь 382,7 балла, что соответствует уровню таких стран, как Ливан, Марокко.

Возможно, здесь сказалось то обстоятельство, что в сельских школах, где уровень образования априори ниже, чем в городских, учатся преимущественно дети представителей титульного этноса. Но, как явствует из результатов последней переписи населения, в нашей стране казахи по степени урбанизаций отстают от русских ненамного: доля горожан среди первых составляет 67, среди вторых – 75 процентов.

О том, что вовсе не этот фактор является определяющим, говорит и разница в показателях русскоязычных и казахскоязычных школьников, обучающихся в одних и тех же городах, то есть в одинаковых условиях. Скажем, в Астане она в 2018-м составила: по читательской грамотности – 79, по естественнонаучной – 74, по математической – 46 баллов. Разумеется, в пользу тех, кто учится в русских классах. Примерно такой же разрыв был зафиксирован и в Алматы – соответственно 83, 71 и 47 (Национальный отчёт, страницы 128-129). Изменилось ли что-то за четыре года, пока трудно сказать.

Как бы то ни было, результаты PISA свидетельствуют о серьёзном отставании школ, где дети получают образование на государственном языке. Думается, именно на этой проблеме стоило бы сосредоточиться деятелям, называющим себя национал-патриотами, – вместо того, чтобы требовать сокращения, а то и вовсе закрытия русских школ.