Sharkon

- Прости, мне правда жаль, - сказал Джонни, пытаясь поймать мой взгляд.
Он врал, ему не было жаль. По крайней мере, в искренность его слов мне верилось с трудом, ведь мои глаза были прикован к дулу револьвера тридцать восьмого калибра.
Я ничего ему не ответил, лишь разочарованно покачал головой и последовал в сторону каюты, куда он кончиком пистолета приказал мне пройти.
Лодку качало на волнах. Доски были мокрые, и я ступал осторожно, дабы не завалиться на них – тяжёло идти по палубе, когда земля под ногами гуляет, как после хорошей попойки, а руки вознесены к небу, уже готовые к молитве.
Джонни стоял у левого борта, ухватившись правой рукой за фальшборт, а левой держал меня на мушке. Он медленно двигался вслед за мной, стараясь не поскользнуться – для него это был даже более ответственный момент, чем для меня.
Море, словно подыгрывая разворачивающейся картине, бушевало всё сильнее. Начался ливень. Лучшего момента, чтобы избавиться от меня не придумаешь. Но я всё ещё был жив. Это значило многое.
Я остановился. Металл уткнулся мне в спину, мотивируя меня двигаться вперёд, но одной мотивации явно было мало. Необходимо было ещё и желание.
Выстрела не последовало. Даже в воздух. Ничего другого от Джонни и не ожидал. Нет, трусом он никогда не был, поэтому мы и отправились с ним на дело, а вот самодуром был столько, сколько я его помню…
Десять лет нашей дружбы он просто перечеркнул, пожелав остаться дважды несметно богатым человеком на планете. Зачем? Кто знает, что у творилось у него в голове? Мне мотивация данного поступка была не понятна, а желание разбираться в этом, как ни странно, у меня категорически отсутствовало.
С интересом наблюдавшее за нами море старалось подобрать музыку природы, идеально подходящую под наши действия. Мои руки, словно получив команду от вспышки разразившейся молнии, медленно начали опускаться вниз. Раздался выстрел. Но это всё также был не Джонни, лишь сверху донёсся звук разорвавшегося небесного снаряда.
Он продолжал давить мне в спину дулом с такой силой, что мне казалось, больше шансов, что он проделает во мне дыру, проткнув насквозь, а не подло застрелив в спину.
Мы простояли так где-то с минуту, не проронив ни слова, не сделав ни шагу с места. Природе, очевидно, наскучило, и волны, как мне показалось, немного стихли. Мне это тоже наскучило. Я был готов и умирать, и убивать, было всё равно. Решив, что терять мне нечего, я начал медленно поворачиваться к нему.
Он пытался меня затыкать дулом пистолета, пытался запугать, но единственное, что ему удалось, так это оставить мне синяки на спине. Мы стояли лицом к лицу, и смотрели друг другу в глаза, точнее, бывший друг бывшему другу. Едва наши глаза встретились, он попытался отвести взгляд, но я лихо перехватывал все его попытки. Нет, друг мой, ты думаешь, что держишь меня на мушке, хотя ты сам сейчас находишься на линии огня.
Не выдержав давления, глаза Джонни убежали куда-то в сторону. Большая ошибка. Я наступил ему на ногу и тут же отвёл в сторону ствол револьвера, направленный на меня. Пистолет выстрелил прямо около моего уха, на мгновение сбив с меня всё былую спесь, а также желание погибнуть смертью храбрых.
Борьба была не на жизнь, а насмерть. Мы вцепились в револьвер, как в последнюю надежду, не желая уступать другому этот ключик к своей жизни, и к сожалению, к смерти другого. Джонни был сильный, он всегда был сильнее меня. Мне ни разу не удалось выиграть его в армрестлинг, но сейчас, видимо, правда была на моей стороне, а как известно, у кого правда, тот и сильнее.
Пистолет гулял из стороны в стороны, не желая принимать чью-либо позицию – он вообще был нейтральный, и старался не вмешиваться в наш конфликт до поры до времени, предоставив нам решить, кто более достоин жить.
Силы покидали нас, но исход нашей схватки так и не приближался к логическому финалу. Мы упёрлись друг в друга плечами, стараясь оттеснить противника, и заодно, пытаясь удержаться на гуляющей по волнам палубе судна.
Необходимо было что-то предпринять. Левой рукой, не ослабляя хват, я взвёл курок револьвер, и когда ствол, в пылу схватки, был направлен вертикально вниз, сумел нажать на спусковой крючок. Получилось, много сил не потребовалось.
Джонни вскрикнул от боли, и на мгновение ослабил хват, но этого мгновения мне хватило с лихвой. Я толкнул его плечом и вырвал пистолет у него из рук. Он попятился назад и налетел на фальшборт спиной, но не сумев зацепиться за него, сделал кувырок назад, и улетел прямо в воду. Красиво улетел, баллов на девять…
Я подбежал к канатам, ища глазами своего бывшего друга. Он был хорошим пловцом, и обычно без проблем держался на воде, но море, наконец, получив свою добычу, принялось жадно пожирать свою жертву.
Ветер усилился. Море вновь ожило.
- Помоги! Помоги! – кричал Джонни, стараясь поймать мой взгляд.
Я пытался смотреть ему в глаза, но не мог. Я смотрел сквозь него, смотрел за него, но каждый раз его взгляд настигал меня. В конечном итоге, я отвёл взгляд в сторону, когда набежавшая волна поглотила его в первый раз. Он вынырнул, но ненадолго, вторая волна тут же настигла его. Джонни пробыл под водой секунд тридцать, но всё-таки сумел вынырнуть, правда, уже у носа лодки – волны снесли его. Это был последний раз, кода я его видел. Третья волна окончательно увлекла его за собой, унося вдаль от моего судна.
Ещё несколько секунд я смотрел на беснующееся море, а затем, опомнившись, заторопился обратно в каюту. Револьвер я тут же выбросил в воду – это было не моё оружие, а Джонни, вот пусть его и забирает. С палубы я подобрал большой палец товарища, и брезгливо подняв его двумя пальцами, вернул его обратно Джонни.
Дверь каюты захлопнулась, и я, только зайдя внутрь, обессиленный рухнул на пол. Ноги подкосились, и усевшись прямо у двери, я начал плакать, словно мне было пять лет, а не тридцать пять.
Плакал я недолго. Желание стереть воспоминания о событиях десятиминутной давности было чрезвычайно сильным, и к счастью, я знал, чем удовлетворю его. Я достал бутылку ирландского односолодового виски, которую планировал распить с Джонни по окончанию нашей операции, и откупорив её зубами сделал два больших глотка, затем сделал пару вдохов, и совершил третий глоток – за каждый гребень волны, с которыми сражался Джонни.
Тело само переместилось на диван, а я, сделав ещё несколько глотков виски, поставил бутылку подальше от себя, и постарался уйти ко сну. Менять свои планы я не был намерен. Погружение состоится. И пускай, мне теперь не с кем будет разделить радость находки, отступать уже поздно, особенно после того, что случилось…
Будильник разбудил меня в шесть утра. Невероятно, но я заснул. Видимо, стресс был такой сильный, что высосал из меня все силы. К несчастью, как только я проснулся, навязчивые мысли снова полезли в голову, и я никак не мог с ними совладать. Единственное, что всегда отвлекало меня от любых суетных мыслей – это любимое дело. Вдвойне же приятно, когда твоё любимое дело – твоя работа. Накинув на себя одеяло, которое всё ещё свёрнутое лежало у меня в ногах, я высунул голову из двери каюты. Сразу обдало прохладой, но море было спокойное, ветра не было. Хорошо, можно погружаться.
Снаряжение уже было готово, осталось только подготовиться морально. Я умылся, поел, размялся перед погружением и наконец, смог настроить себя на нужный лад, и в восемь часов уже стоял на палубе, обличённый в снаряжения для дайвинга – мой гидрокостюм, со всеми принадлежностями: маской, ластами, баллоном, устройство экстренного подъёма, ручным фонариком, ножом, ДУ контроллером подъёмника и GPS маяком (на всякий случай, чтобы знали, где искать моё тело).
Трос коснулся воды, едва я нажал кнопку на пульте. Море встретило меня прохладой. Спасибо, я тоже ждал этого момента очень долго. Остановив пультом подъёмник, я ухватился за крюк на конце троса, и устремился вглубь.
Мы с Джонни ещё вчера подготовили всё для подъёма, но поднять грузу решили сегодня, так как в тот день море должно было быть неспокойно. Так и вышло. Неделю мы обыскивали каждый закуток внутри и вблизи затонувшего нацистского судна, в поисках драгоценностей, которые оно перевозило. Как мы предположили – это был корабль, основной задачей которого было вывезти из страны экспонаты немецких музеев, которые могли пострадать во время бомбардировок и разграблений войсками союзников. Большинство экспонатов, разумеется, были повреждены, пролежав в воде семьдесят лет, но многие, всё же, были сохранены. Полотна картин, например, были надёжно упакованы в заваренные водонепроницаемые тубусы. Каждый из них был промаркирован на немецком языке. Ни я, ни Джонни немецкого не знали, но сделав несколько фотографий тубусов, и воспользовавшись онлайн переводчиком, мы наконец поняли, какое сокровище попало к нам в руки.
Картин было много. Очень. Даже если я не стал бы их продавать, мне можно было обеспечить себе безбедную старость, самому открыв художественную галерею.
Само нацистское судно разбилось о подводные рифы и от столкновения развалилось пополам. Эти рифы же и приютили обломки корабля и членов экипажей. С экипажа мы сняли именные бирки, по крайней мере, с тех, с которых смогли. Минус несколько вычеркнутых имён из списка пропавших без вести.
Наша лодка была зацеплена якорем в тридцати метрах от этих торчащих рифов, прямо под щелью в них. Мы спустили в щель сеть, и в эту сеть стаскивали все свои находки. Каждый раз всплывать, чтобы затащить очередную находку на корабль, было не вариант, однажды настрадавшись от кессонной болезни, начинаешь перестраховываться, подолгу привыкая к новой глубине, а пятьдесят метров – достаточная глубина, чтобы заработать азотное отравление…
Дважды мне приходилось привыкать к новой глубине. Сначала на двадцати метрах, затем на сорока. Я просто приостанавливал спуск, и ждал, пока организм привыкнет к смене обстановке. Когда работаешь один, важно перестраховаться, любая ошибка может стоить жизни, а ещё вчера я понял, что слишком дорожу своей жизнью.
Как только трос коснулся дна, работа началась. Пока я находился в трещине, я ещё раз проверил, что

Сегодня для всей страны, и для меня в частности, наступило знаменательное событие – мой сайт был одобрен надзорным комитетом.
После того, как государство ввело тотальную цензуру, доступ ко всему (а это было действительно практически всё), что по мнению ответственного органа приводило к разложению общества, был закрыт. Попытки лоббировать отмену закона сначала в местных, а потом и в международных судах не увенчались успехом – государственные суды поддерживали политику правящей верхушки, на решение международных правительству просто было плевать. Волнения, которые возникли после принятия этого закона, также были жестоко подавлены. Было ясно, что единственное, что может спасти страну от принятия такого драконовского закона – это либо мятежи, либо революция. К несчастью, для экономики нашей страны и первое, и второе, означало лишь развал государства, а это никогда не проходит бесследно. Если бы остановилось производство, встало бы сельское хозяйство, начался бы голод, тотальная нищета. Множество смертей, может быть даже война… В конечном итоге, люди смирились с тотальной цензурой. Кто-то поверил обещаниям правительства, что это делается ради общего блага, кто-то просто верил в происки врагов из-за океана, которые планируют развращать и подрывать устои государства, ну а кто-то обдумал последствия, и пришёл к выводу, что пытаться изменить случившееся уже поздно, а для радикальных мер страна сейчас ещё не готова.
Цензура в СМИ и так была нормой, но в итоге добрались и до интернета. Место, которое вмещало в себя все знания человечества (полезные и не очень), вскоре стало пустыней. В итоге, осталось лишь восемь сайтов, которые, разумеется, были одобрены правительством. Это были официальный сайт правительства, федеральный канал онлайн, электронная библиотека, онлайн кинотеатр, сайт гидрометеоцентра и сайты местных администраций, жилищных организаций и официальных служб, на которых жители могли узнать интересующую их информацию.
С тех пор утекло много воды, много лет прошло, и вот сегодня, моя инициатива об открытии ещё одного сайта, на котором все граждане смогут делиться патриотическими, пропагандирующими здоровые идеи видео друг с другом, официально было одобрена органами.
На премьеру я пригласил всех своих друзей – тех, кто меня поддерживал на этом пути, тех, кому я доверял больше всего. Для этого я даже притащил домой проектор и большой экран, чтобы всем было прекрасно видно.
Не смотря на то, что на официальную церемонию открытия пригласили только меня, все мои друзья были одеты торжественно. Для них это тоже был праздник, как и для меня – ведь сегодня, пускай чуть-чуть, но стало легче дышать.
Я пригласил их внутрь своей квартиры, и рассадил, как мог. Мебели в квартире у меня было немного, поэтому, девушек мы усадили на стулья, а парням пришлось довольствоваться табуретами.
Развернув экран и настроив проектор, я начал свою торжественную речь:
- Друзья мои, спасибо вам, что проделали со мной этот непростой путь. Знаю, что не смог бы добиться всего этого без вашей поддержки. Поэтому, вам первым я представляю своей проект.
Раздались задорные аплодисменты, сопровождающиеся шуточками и подколками.
- Внимание на экран, - скомандовал я, и открыл свой сайт, уже сохранённый в ячейке быстрого доступа.
Страница загрузилась, начался открывающий трейлер. На экране появилась моя скромная персона, которая начала вещать о новом открытом сервисе, о его преимуществах и целях. Как мне показалось, рассказывал я уверенно, с искрой, надеюсь, друзья тоже это оценили.
После того, как трейлер закончился, на меня обрушился шквал похвалы и комплиментов. Действительно, за последнее время это было одно из самых интересных нововведений в социальную жизнь этих людей.
Мы посмотрели также несколько видео, которые отсняли вместе, как образец для министерства культуры. Они, разумеется, также были одобрены. Всего было три тестовых видео: пропагандистский ролик, который хвалил государственную политику, советы рыболовам, а также видео по антиалкогольной кампании.
С завтрашнего дня сервис окончательно вступит в работу, и пользователи свободно смогут делиться своим видео (после проверки соответствующими органами, разумеется).
Снова раздались овации и одобрительные возгласы. Я лишь загадочно ухмыльнулся:
- А теперь то, ради чего я вас сюда и пригласил.
Мне не понадобилось много времени, чтобы воплотить задуманное. Видеофильтры и аудиофильтрация для моих роликов были подобраны уже давно. Я снова обновил заглавную страницу своего сайта.
Однако на экране вместо меня уже был пожилой человек. Он сидел на диване, и как можно было понять, давал интервью. Его спрашивали, какого это было жить, когда ещё не было цензуры, и он с ностальгией делился своими впечатлениями, своими воспоминаниями. Старик говорил о том, что в интернете раньше можно было найти ответ на любой интересующий тебя вопрос, что люди могли спокойно общаться по сети, даже находясь на разных точках Земного шара. Мужчина рассказывал восторженно, мои друзья же, молча слушали, разинув рты.
Наконец трейлер закончился. Настало неловкое молчание.
- А есть ещё? – раздался нерешительный голос. Я улыбнулся и кивнул.
Мы просмотрели ещё два видео. На одном тоже был мужчина, солдат. Он рассказывал о войне, той, о которой столько было написано в учебниках. Рассказывал он совсем не то, что все мы знали, не то, о чём нам говорили с самого детства. Второе видео было обзорным, и просто показывало жизнь людей заграницей.
Мир в голове моих друзей, который правительство так уверенно строило, рушился на глазах, и я нашёл способ, как это сделать.
- Невероятно, - услышал я, - ты нашёл способ, как обмениваться информацией прямо под носом у правительства! Ты герой! Теперь ничто не сможет остановить это небольшое шествие свободы по нашей стране! Но это значит что… порно? – спросили у меня с надеждой.
Я посмотрел на своих друзей взглядом, в котором читалось всё, что я думаю по этому поводу.
- Ёб, ну разумеется, зачем по-вашему всё и делалось?
И я включил последнее «видеосоветы рыболова».


Всё помещение было наполнено табачным дымом. Все присутствующие, словно искусные кинокритики, сидели на своих местах, курили, и активно обсуждали увиденное.
- Вау, - только и услышал я, - каждый должен иметь право увидеть это, за это не жалко и умереть.
Я ничего не ответил, лишь ухмыльнулся, и сделал затяжку поглубже.


Информация, распространялась быстро, стремительно. Почти за месяц о возможностях сайта было распространено по всей стране, Ещё бы, ведь я старался зашифровать довольно точные инструкции, которым сможет воспользоваться каждый. Отдел цензуры заботило только содержимое видео, про шифровку они долгое время не догадывались, а когда смекнули, то было уже поздно. Народ уже успел вкусить этот запретный вкус свободы информации, и теперь волнения начались по всей стране. Правительство не было готово к мятежам, ничего не предвещало социальной нестабильности. Бунтующие быстро взяли здание правительства в кольцо, и потребовали их немедленной отставки. Чиновники пытались сопротивляться, но тщетно – военные также были на митингующей стороне. Всех, кто был у власти, кто был ответственен за поддержание существующего строя, отправили в заключение, далеко и надолго. Меня же, как человека, который дал людям надежду, дал людям свободу, единогласно выбрали президентом.
Вот так, порно и смекалочка помогли восторжествовать справедливости в отдельно взятом государстве. Конец.

Лена брела по пустым коридорам приюта. Это был именно приют, а не богадельня, как могло показаться на первый взгляд. Про Бога здесь не вспоминали, о нём не говорили, потому что всем уже и так была известна правда.
В основном тут были старики, которые готовились отправиться в свой последний путь, но и таких как Лена здесь было предостаточно. Этому месту были покорны все возрасты, и для каждых из них был отдельный блок.
Девочка зашла в блок, в котором находились пациенты, кому оставалось пробыть на этом свете всего два-три дня. Это место было самое беспокойное, здесь всегда что-то происходило, поэтому, Лене нравилось здесь находиться
- Пустите меня, я не хочу жить! – раздался мужской крик из палаты. Град ударов посыпался в дверь, но Лена даже не дрогнула. Она знала, что как бы мужчина не пытался, вырваться он не сможет
На крики пациента тут же сбежался персонал, который принялся успокаивать разбушевавшегося.
Они не были врачами в прямом смысле этого слова. Здесь никого не лечили, потому что здесь не было больных, но о них заботились, помогали людям пережить свой уход, поэтому, их по привычке называли медбратьями и медсёстрами, а тех, кто находился по ту сторону – пациентами.
Девочка заглянула внутрь палаты, и с интересом стала наблюдать за происходящим.
Двое братьев, которые с виду не отличались атлетическим телосложением, сходу положили разбушевавшегося на кровать. Сестра заботливо пристегнула пациента ремнями к кровати, а затем, усевшись рядом с ним, начала поглаживать его по волосам.
Мужчина пытался вырваться, кричал, но путы его не пускали. Сестра же просто продолжала гладить его по голове. Каждый раз, когда она касалась головы пациента, тот становился всю тише. Тише…
Человек, наконец, успокоился, и просто лежал на кровати, уставившись в потолок. Убедившись, что приступ агрессии закончился, братья развязали мужчины, и он всё так же продолжал смотреть в белоснежно белый потолок над своей головой. Здесь вообще всё было белоснежно белое.
- Чего подглядываешь? – обратилась медсестра к девочке, выглядывающей из-за угла. – Почему не в своём блоке?
Лена вышла из-за угла и встав посреди прохода, посмотрела на сестру.
- Там скучно, - ответила она.
- Скучно говоришь… Я сейчас иду на обход, хочешь со мной?
- Конечно.
Они шли вдвоём по коридору. Каждый раз, когда они проходили мимо очередной комнаты, Лена слышала либо крики, либо радостный смех. Редко кто был безэмоциональным, когда ты знаешь, что жизнь не за горами.
- Совсем не боишься? – поинтересовалась сестра у девочки? – Ты выглядишь чересчур спокойной.
- А чего бояться? – пожала плечами Лена. – Здесь скучно, вот бы поскорее отправиться туда. Тем более, мы уже кое с кем договорились, что встретимся на той стороне.
Медсестра с тоской посмотрела на девочку. Это всегда печально, когда уходят дети. Неважно сколько им – год или десять. Лене было четырнадцать там. Здесь ребёнком она и осталась. Ей оставалось четыре месяца, десять она уже успела провести здесь.
- Значит, ты не боишься жить?
Лена замотала головой.
- Тут ничего не происходит, очень скучно, спасают только разговоры. Хорошо, что вы здесь. Надеюсь, что мне осталось совсем немного, и я тоже скоро стану сестрой.
Наверное, медсестра сейчас улыбалась, по крайней мере, так показалась Лене. Никто не видел их лиц, они были сокрыты медицинскими масками. Среди пациентов ходила байка, что у них даже рта нет. Но проверить этого никто не мог. Персонал не раскрывал все секреты, пациенты же проверить просто не могли.
- Почему тот человек так боится жить? – поинтересовалась Лена у спутницы.
- Ты ничего не помнишь, так ведь?
Девочка кивнула.
- А он помнит. Он помнит, как умирал. В страшных мучениях, несколько дней. Инфекция. Он боится боли, боится снова её почувствовать. Здесь ему хорошо, здесь нет мук и страдания.
- Здесь ничего нет, - добавила Лена.
- Да, - согласилась сестра, - но это место тоже изменяется, и идёт в ногу со временем, чтобы те, кто помнят, чувствовали себя комфортно.
- А вы помните жизнь? – спросила девочка.
Сестра отрицательно покачала головой.
- Есть те, кто помнят. Кто-то не хочет туда, потому что боится трудностей, боли. Кто-то наоборот стремится, так как там есть всё то, чего здесь нет. В любом случае, это две стороны одной медали. Каждый выбирает то, что ему ближе, но нельзя выбрать что-то одно. Чем дольше ты там, тем дольше ты здесь.
Девочка прошла коридор и подошла к закрытой двери, ведущую в другой блок. Она посмотрела на медсестру. Та кивнула и открыла дверь перед Леной. Девочка быстро прошмыгнула в другой блок, сестра неторопливо последовала за ней,
Это был блок, где содержались самые маленькие дети. Логично, что он находился рядом с блоком тех, кто уже находился у черты.
Здесь дети проводили недолго – месяц-два. Математика была проста. Год жизни равен месяцу смерти. Вот так. Неполный год не считался только для грудничков. Если человек погибал, не прожив и года, ему тут же давался второй шанс, но уже в другом месте. В остальных случаях была простая математика.
Лена подбежала к стеклу, и опёршись руками на него, уставилась в комнату.
Большая зала была заставлена сотнями детских кроватей, над которыми синхронно, против часовой стрелки крутились подвешенные на нитях игрушки. Разноцветные. Раньше единственное, что Лена видело цветного в этом месте – это радужную оболочку глаз других пациентов.
Женщина подошла к Лене, и встав рядом с ней, тоже принялась наблюдать, как между рядами кроваток тут и там снуют медбратья и медсёстры.
- Один из самых беспокойных блоков, - прокомментировала она, - как здесь, так по ту сторону
- Я думала, что вы ничего не помните о жизни, - удивилась девочка.
- Не помню, - подтвердила сестра и заложила руки за спину, - но я же женщина, такое не забывается.
Игрушки начали кружиться в другую сторону.
- Идём, - шепнула она.
Они пошли дальше по коридору. Изредка был слышен детский плач, который быстро прерывался – медсёстры тут же бежали успокаивать плачущего ребёнка.
- Бедные дети, - прошептала сестра, кинув быстрый взгляд через стекло. – Они не успели познать ни жизнь, ни смерть. Всё, что им остаётся – это угасать, тлея, словно уголёк, отдавай свою последнюю энергию ради нового цикла.
- А сколько мне ещё ждать, прежде чем я смогу стать сестрой? – спросила Лена.
Женщина внимательно посмотрела на неё.
- Четыре цикла, - ответила она после небольшой паузы. – Но ты не рвись в сёстры. Если тебе не нравится здесь, то постарайся насладиться жизнью там. Становление одним из нас – это единственный раз, когда ты не можешь решать, оставлять себе память, или нет. Если перед тем как жить, или перед тем как умереть, у тебя есть выбор, то сейчас – нет. И так десять лет. Потом ты снова начинаешь жить, память возвращается к тебе. Однако далеко немногие соглашаются на это.
- Почему? – поинтересовалась девочка.
- По той же причине, по которой, многие здесь не хотят помнить о своей жизни. Становится скучно. Когда ты точно знаешь, что тебя ожидает после жизни, смерть перестаёт быть захватывающей.
- Не знаю, - возразила Лена, - как по мне, ничего интересного.
- Для тебя – так и есть, - подтвердила сестра, - но многие не нашли себя в жизни, на их долю выпало слишком много страданий, поэтому в смерти они наслаждаются спокойствием и безмятежностью, царящими здесь. Как тот мужчина.
- Неужели, страдания и боль – это что-то такое страшное, что может остановить тебя от жизни?
- Очевидно, что да, - ответила сестра, - ты сама всё видела. Поэтому многие и предпочитают забывать. Ты – не исключение.
- Вы что-то знаете?
Сестра не ответила. Она знала всё о Лене. Знала как та родилась, как она умерла. Но ничего не ответила.
- Тебе пора, - девочке показалось, что медсестра снова улыбнулась, - я не могу оставить тебя одну без присмотра не в своём блоке, пойдём.
Ей не хотелось уходить, но и перечить сестра она тоже не хотела – та в следующий раз могла просто напросто не открыть дверь, и Лена бы так и не смогла покинуть свой блок.
Медсестра довела её до палаты, а сама, развернувшись, отправилась по своим делам. Девочка посмотрела ей в вслед, но белый медицинский халат уже скрылся за дверью.
Лена зашла в свою комнату. Внутри было немноголюдно: трое мальчиков ровесников Лены, и ещё были парень и девушка, которые выглядели чуть постарше. В основном все лежали на кровати и смотрели в потолок.
- Меня скоро переводят в соседний блок, - обратился к девочке подошедший только что парень. Он угасал, но не боялся этого. Он был одним из тех, кто как раз ждал жизни.
- Рома, только обещай, что встретишь меня там, - попросила девочка. – Если я и там буду одна, то это будет также скучно, как и здесь.
- Я постараюсь, - улыбнулся юноша, - я решил, что не буду помнить. Будет трудно, но надеюсь, у нас всё получится.
- Мы справимся, - Лена протянула парню руку, - не сомневайся.
Юноша положил свою кисть на протянутую ему руку, но они прошли сквозь друг друга. Он горько улыбнулся.
- Мы несомненно встретимся там.
Через два дня его увели в соседний блок. В следующие четыре месяца Лене так и не удалось попасть туда, но зато старческий блок был для неё открыт практически всегда. Большую часть временя девочка проводила там, выпытывая из стариков всё, что они помнили о жизни. Всё оставшееся время она провела лёжа на кровати, смотря в потолок и фантазируя о жизни, по рассказам дедушек и бабушек из соседнего блока, тех, кто помнил. Белый потолок подходил для этого лучше всего. На белом полотне разворачивалась картинка её будущей воображаемой жизни, той, которой Лена хотела, но о которой не знала почти ничего. Через четыре месяца угасла и она.
Сестра проводила её в последний путь, однако, уже через два года встретила снова. Роман всё ещё был по ту сторону. Но для их клятвы это был пустяк. Через два месяца цикл повторится вновь, и тогда их ничто не остановит...