p.ingvin

(продолжение, пост предпоследний)

3

Пока стояли, Бориса трижды отвлекали звонками: то волновалась охрана из сопровождавшей машины, то некие серьезные товарищи, с которыми он лебезил и заискивал, называя по имени-отчеству, и матерно крыл сразу после отбоя.

– Приходится, – объяснил он наблюдавшей за позорными превращениями девушке. – Иначе никак.

– Понимаю, – кивнула она. – Поэтому я и не захотела работать в другом месте. Других начальников я бы послать не смогла.

Ее глаза смеялись – дерзко, с вызовом. Борис как бы шутливо и одновременно зло наклонил голову, словно бычок, что собрался бодаться:

– А меня, выходит…

– Не просто могу, а посылаю. Если считаю нужным.

– И часто?

– Пока нет. Но если будешь и дальше лизать задницы этим казнокрадам, вместо того, чтобы вставлять в них что-нибудь существенное, желательно взрывающееся, я могу послать тебя вслух и основательно.

– Если решишь – предупреди заранее.

Он попытался обратить разговор в шутку. Но…

– Непременно, – с прямотой юности отчеканила Жанна.

Потом, огладив ладошками коленки, она уронила более ласково, смягчая предыдущие фортели:

– Давай вернемся к закончившемуся делу и моему в нем участию.

Борис уже пожалел, что разговаривал с т а к и м и людьми при хоть и высоковоспарившем, но наемном персонале. Но не ответить на их звонки он тоже не мог. В следующий раз, решил он, сначала выгонит всех из машины, будь там хоть посланец Божий. Впрочем, откуда тому взяться, скорее заглянет курьер из конкурирующей организации. А от такого собственным желанием не избавишься.

– Ты хорошо поработала. – Борис попытался сгладить впечатление и увести мысли в приятную сторону.

– Понравилось? – Глазки вечной озорницы разгорелись. – Кстати, это как понимать: как комплимент, который есть способ заинтересовать девушку для возможной сладкой случайности где-нибудь в укромном местечке, или как скромную похвалу из уст начальника – похвалу, которая дорого дается и ничего не стоит?

Вот же язва. Но ей, небывалой сотруднице, что за год сумела сделать для фирмы больше, чем иные за десятилетия, такое простительно. Именно ей, о чем он уже не раз жалел и с чем ничего поделать не мог.

– Это оценка твоих профессиональных качеств, – сухо сообщил он.

– Официальная?

– Есть разница?

Для Бориса, который был ей одновременно начальником и старшим другом, разницы не было. Для Жанны, оказывается, была.

– Если неофициально, то мне приятно, и будем считать, что я очень тронута. А если официально… Тогда меня интересует материальный эквивалент сделанной благодарности.

– Не перегибай палку. – Борис вымученно улыбнулся. – Необходимое денежное вспомоществование за выполненную работу давно переведено тебе на карточку.

– А с учетом сказанного выше – за хо-ро-шо выполненную?

– Премии тоже включены в основную ведомость. Но если предпочитаешь часть моей непомерной благодарности получить натурой…

Жанна фыркнула:

– Ты замечательно ушел от вопроса. С другими бы прошло, но, к сожалению для тебя, здесь не тот случай. Я упорная. И злопамятная.

– Ты о чем?

– Не придуривайся. Твоя память похлеще моей. Я задала вопрос. Ты начал объяснения. А потом – то звонки от задниц, которые тебе «необходимо» лизать, то выражение благодарности, прикрывшей проявления твоей мужланской похотливой сущности, то еще всякое с третьего на десятое…

Ну, стервочка малолетняя…

– Ты спрашивала… – Он сделал вид, что усиленно вспоминает, между тем представляя, что и как с ней сделал бы – окажись зловредная девчонка в его полной власти. Подвернется случай – и он задаст ей перцу, вертихвостке ехидной…

Жанна напомнила:

– Я говорила, что не верю в чистые и бескорыстные чувства к сестрице, которой ты столь решительно вызвался помочь. Ты и благотворительность находитесь на разных полюсах магнита, если пересечетесь, то аннигилируетесь, как материя и антиматерия, с выделением энергии в чью-то пользу, опять же понятно – в чью, если на одной из чаш весов лежит кроткий и легковерный альтруизм, а на другой сидишь такой ты. Я сделала вывод, что есть в этом деле запашок неестественности. Итак?

Она сложила руки на груди, сосредоточенное личико сообщило о готовности слушать. Противные коленки продолжали белеть.

Борису захотелось снять пиджак и еще больше ослабить галстук – в заглушенной машине вновь становилось душно. Наверное, не стоило выключать кондиционер вместе с двигателем, но мысли давно гнездились в других лесах. Или нажатие кнопки вызвано подсознательным желанием вновь любоваться волнительным веером? Борис отогнал дикую идею, которой не стоило даже на миг заглядывать на огонек. Опасный огонек, если честно. Грозит пожаром.

– Все, что требуется, – произнес он, – я уже сказал. Ты не сумела состыковать факты в единый узел.

– Или ты отвык говорить начистоту.

– Может быть. – Он рассеянно пожал плечами. – И не было желания вдаваться в подробности. Но ведь не отвяжешься?

– Не отвяжусь, – прилежно кивнула Жанна, а ее грациозный низ поерзал для большего удобства, словно девушка готовилась к просмотру долгого сериала.

– Началось это чуть раньше, чем Наташка явилась ко мне с очередным нытьем о горе-муженьке. – Глаза Бориса стоически глядели в глаза. Начальник должен оставаться начальником, как бы ни буянили в организме обезьянистые предки, так было, так есть и так будет всегда. Аминь. Черт, на ум сразу полезло что-то заупокойное. Не думать. Смотреть. Глаза в глаза. В яркую радужную оболочку, в которой тонут желания. – Твой папа…

– Папа? – Ресницы Жанны вскинулись, а склоненная набок головка резко выпрямилась.

– Как совладелец и лицо заинтересованное, твой папа пригласил на Карибы одного высокого чина с семейством. Совместить, так сказать, приятное с полезным. За наш счет.

Примолкшая Жанна обратилась в слух.

– Такое часто практикуется, – продолжил Борис. – Позволяет держать на коротком поводке и напоминать, из чьих рук кушают, и, во-вторых, для незаметного вытягивания информации. В этот раз с успехом сработало «во-вторых». Альфред узнал о внимании к нашей деятельности одной неприятной госструктуры и готовящихся ею проблемах. Он немедленно сообщил мне, я принялся строить планы по противодействию. Но… защищающийся всегда что-то теряет. Много ли, мало ли, но теряет. Всегда.

– Знаю. – Слушательница сосредоточенно кивнула. – Главный закон войны. Хочешь победить – нападай. Не хочешь проиграть – можешь защищаться, но готовься к потерям. В случае малейшего намека на боевые действия я встаю в стойку и бью первой, потому и выигрываю.

– Не только поэтому, – с долей иронии констатировал Борис. – Впрочем, поэтому тоже. Однако, бывают ситуации, когда на тебя лезут без объявления войны. Никаких перчаток в лицо или старинно-джентльменских «Иду на вы». Сразу – бац по морде сапогом. Пусть даже виртуально. Или – пулю в спину из-за угла. Или – предателя в твои ряды.

– Я, когда не успеваю предотвратить агрессию, применяю Сицилианскую защиту – нападением. Ты заметил?

– А как же. Особенно у тебя получается отвечать вопросом на вопрос в тех случаях, когда вопрос чем-то не нравится. Или когда хочешь отвлечь внимание.

– Но ведь работает.

– Еще как. Не будем отвлекаться, если еще жаждешь получить всю информацию по закончившемуся делу.

– Еще как жажду! – Девушка посмотрела на него как преданная собачка в ожидании лакомства.

– Сообщение от твоего папы было перепроверено у хорошо проплаченого осведомителя, ради этого тот рискнул положением. Подтвердилось. Мы находились в разработке, внутри работал засланный «крот». Ожидался лишь подходящий случай, чтобы накрыть фирму с поличным на каком-либо скользком деле, что чересчур выбилось за рамки закона.

– Тогда нас можно брать почти на каждом, – хихикнула Жанна. – В тех рамках может существовать лишь безгрешный младенец, да и то пока на ковер не наложит.

Борис даже не улыбнулся.

– В нашей ликвидации заинтересованы конкуренты и некоторые иногородние структуры, враждующие с такими же лояльными мне местными. Это нормально. Цитируя Остапа Бендера, если по стране ходят денежные знаки, то всегда есть места, где их много. Такие места привлекают всех. Мы сегодня – одно из мест, куда деньги текут почти сами.

– На взгляд со стороны – да, почти без какой-либо помощи. – Жанна чуточку поерзала. – Мне все так говорят, когда узнают, где работаю.

– Завистников у нас всегда хватало. Раньше с соперничающими группировками и глупыми наездами органов я справлялся сам, безболезненно и практически незаметно. На этот раз за нас взялись основательно. Я решил заманить ничего не подозревающего врага в ловушку.

– И напасть сам, – закончила догадливая Жанна. – В своем обычном репертуаре: устроить грамотный развод лохов, считающих себя умнее. Вернее, умелыми действиями заставив их так считать. И, как всегда, выиграл.

– Для такого развода требовался подходящий случай…

– И он подвернулся в виде просьбы сестрицы. Надо сказать, весьма своевременной просьбы. Знала бы она, во что ввязалась и как дорогого муженька подставила… В закрутившихся событиях за его жизнь я бы ломаной копейки не дала. Слишком много неизвестных в одном уравнении. И каждый мнит себя джокером. И у каждого – сила. Ну, как это каждый себе представляет.

– Дальше… – попытался продолжить Борис, отвлекая от возможных упреков, которых очень не любил.

Но Жанна не собиралась кого-то жалеть или читать шефу мораль.

- Можешь не объяснять, все понятно, – перебила она, ничем в эту минуту не отличаясь от прочей нетерпеливой молодежи. – Дальше ты наплел клубок нереальных событий, заставил всех поверить в нечто серьезное, с кучей трупов и подстав… А когда все купились, считая, что главные лица уже в руках, – девушка улыбнулась до ушей, – выяснилось, что все подстроено. Подготовленная против нас операция результатов не принесла, с трудом внедренный агент рассекречен, а в действиях подозреваемых состава преступления не обнаружено. Никто не убит, ничего уголовно наказуемого, помимо несущественного мелко-хулиганского, не совершено. Брать не за что. Хитромудрый Борис Борисович опять обвел всех вокруг пальца. А чтобы хитро-мудро-навороченный план сработал, этот слишком умный товарищ решил принести в жертву даже меня, сослав в Ростов с этим у...Робертом.

– Мне пришлось, – упреждая очередную волну напастей, отозвался Борис. – Иначе не создать законченную картину. С помощью наверченной кутерьмы мы вызвали «крота» к действиям и засекли, а лучше тебя никто бы не сыграл нужную роль. Даже Альфред, в конце концов, одобрил, согласившись признать тебя «убитой» и дать по телефону показания. Для оперативников он горевал вусмерть, грозился всех в клочья порвать и на повышенных тонах требовал покарать убийцу – вместе с твоей мамой прекрасно зная, где дочка и в каком великолепном здравии.

– Если родители на это пошли – положение действительно было серьезным, – проговорила Жанна, задумываясь.

– Меня беспокоило, что противник много знал. Нужно было не просто продержаться на ринге еще раунд, чтоб избежать нокаута, а выиграть бой. Я хотел победить.

– Хотел? – Жанна встряхнула головой, челка слетела с округлившихся глаз. – Подожди. Ты ведь уже победил?

– Нет еще. Иду ноздря в ноздрю. Временный паритет. Слово «временный» говорит о новых неприятностях, возможно, скорых. Можно сказать, что ответными действиями я лишь восстановил статус-кво, не больше. Пока. Но. Для завершения желанной картины остался один штрих. Коронный удар. Последнее очко в мою пользу в долго завершающейся, но еще, заметь, не завершившейся партии.

Неподалеку гудела и вжикала проносящимися автомобилями центральная улица, мимо стекол иногда мелькали прохожие, за каждым зорко следила охрана. Машина сопровождения припарковалась позади почти впритирку, причину остановки им не сообщили, приходилось быть готовыми ко всему. Впрочем, местечко оказалось уединенным, с оружием наперевес неожиданно не выскочишь, из окошка с гранатометом не появишься, опасных строений вблизи не наблюдалось, а дальние окна и крыши внимательно отслеживались.

Борис знал, где останавливаться, и не потому, что заранее выбрал место. Такое срабатывало на уровне рефлексов. Горький опыт заставил. Босс конторы, в чью деятельность входило много полукриминальных направлений, от рейдерства и коллекторства до всякой мелочи, вроде утрясания проблем с неугомонными по ночам соседями или пошедшими по наклонной детками, что пристрастились не к тем удовольствия. Фирма заполняла нишу между законом и порядком, которую люди называют справедливостью. Если закон мог лишь посадить вора, прокутившего награбленное или «забывшего», где оставил добычу, то Борис с компанией возвращал спрятанные или сбытые через третьи руки ценности и предметы, являвшиеся фамильными реликвиями. Или его контора давала реальных люлей получившему условное наказание ублюдку. Много чего делалось, и, естественно, делалось не из альтруизма. Обороты росли, направления плодились, как бюрократы во властных структурах. Для многих руководитель успешной организации, приносящей как радости, так и неприятности, представлял мишень – как враг или как конкурент. Приходилось жить в напряжении, привыкать к тому, что не сейчас, так завтра тебя взорвут или подстрелят. Постепенно ежеминутный стресс становился образом жизни, опасность превращалась в потребность, без которой приходило нечто напоминавшее ломку. Внезапный покой выбивал из колеи.

Присутствующая рядом соседка к покою не располагала. Жанна и покой – антагонизмы; тихое существование без приключений возможно с кем угодно, только с ней. Он и девушка, оказавшиеся в одном автомобиле, были в этом похожи, но не как две капли, а как могучий океан и бурливая речка. Для одного штиль – пытка, для другой даже остановка смертельна, живет, пока несется вскачь, разносит преграды и затапливает чужие дома. Как говорится, не будь такой Жанны, ее следовало бы придумать.

(окончание следует)

Чужие угрозы Михаила не трогали, столько переживший, для пустых слов он стал непробиваем. Наверное, испугать его теперь можно только новым отлучением от семьи.

Надо взять на заметочку. Борис вновь уселся на место, взгляд проводил цветущую парочку.

– Не завидно? – спросила вдруг Жанна.

– Честно? Немного.

– Мне тоже. Даже странно. Такая простая и предсказуемая жизнь, а чем-то влечет. Умом понимаю: и скучно, и однообразно, и перспектив никаких… но что-то во всем этом есть.

– Только никак не поймешь – что?

– Точно. В этом все дело.

– Могу подсказать. – Борис завел машину, рядом таким же дымком всклубился монстр охраны.

– Да? – встрепенулась Жанна. – Ну-ка?

– Эта штука, которой ты не понимаешь, называется любовью.

2

Огромный автомобиль как позванный смотреть мультики мальчишка скакнул из песочницы на асфальт. По дворовым ямам пропрыгав к соседним взрослым просторам, он крякнул на шуганувшуюся мелюзгу, и через минуту важное брюхо вылезло на стелющуюся под пуленепробиваемый каучук шуршащую волю. Небо звало в прекрасное будущее, приглашая в полет с улетающими на юг облаками, но на юг не хотелось. Хотелось на север. На крайний. И немедленно. Климат-контроль старался изо всех сил, разнонаправленные потоки стремились как можно скорее задушить жертв в объятиях создаваемой прохлады. Увы, до прохлады было как гаишнику до царствия небесного.

Борис с усмешкой косился на секретаршу. Девушка, засидевшаяся в оставленном на пекле автомобиле, вспотела, это ее злило. Могла потечь тушь, и вообще, быть мокрой и липкой она привыкла только если это входило в планы. Жанна принялась обмахиваться пологом юбки. С ее точки зрения такое проветривание выглядело естественно. Если что-то не в порядке, нужно принимать меры, это не правило комфорта, который лишь частность, а закон выживания. Выживает, как известно, сильнейший. Сила – не то, что выглядит силой, а то, что побеждает. Смекалка легко побеждает массу, хитрость – кажущуюся неколебимой мощь, а нужное слово легко выигрывает у оружия. Для победы надо не останавливаться в начале или середине цепочки «хотеть-придумать-действовать». Этому ее весьма своевременно научил папа, достигший немалого положения, теперь этим без раздумий пользовалась дочка. Холодно – застегнись, душно – сделай наоборот, что тут сложного? Возможно, для кого-то расстегнуться в присутствии постороннего действительно сложно, а если расстегивать нечего, то положение кажется совсем безвыходным. Для кого-то. Да. Жалко таких.

Борис думал, что привык к помогающей в работе, но в остальное время бесчеловечно отвлекающей беспардонности юной сотрудницы, однако привычка дала сбой. Глаза нет-нет да соскакивали вправо-вниз – на высокие взмахи, крыльями бабочки овевающие вспотевшее тельце, на идеальные ножки, которыми секретарша беззастенчиво бравировала при каждом удобном и неудобном случае, на…

Борис резко сосредоточился на дороге. По непредсказуемой логике, нижнее белье сегодня девушка выбрала крупноячеисто-ажурное, в остальном абсолютно прозрачное.

Паршивка малолетняя. Ладно еще, когда такое нужно для дела: когда сбивает мысли противника, когда уводит чье-то внимание от творимого напарниками на заднем плане. И когда напрямую соблазняет, увлекая в расставленную ловушку. Тогда это вынужденная мера, суровая необходимость, составляющая заранее оговоренную часть неплохо оплачиваемой работы. Но сейчас-то зачем?

Борис с неудовольствием покачал головой. Рассказать бы обо всем ее отцу…

Ни за что. Доверяя дочку бывшему компаньону и нынешнему управляющему частью активов, Альберт считал, что под присмотром верного человека на родную кровиночку ни пылинка не упадет, ни птичка не накакает. Если б только он знал, что представляет из себя дочурка на самом деле…

Сорвиголова? Мошенница? Соблазнительница? Актриса? Еще немало разноплановых определений можно подыскать, чтобы описать способности Жанны. И все было не то. Хотя все было правдой.

Борис вспомнил, как девушка пришла к нему устраиваться.

«А как родители смотрят на такую работу? – не удержался он тогда от главного вопроса, что решал все. – Они же представляют, с чем и кем здесь придется столкнуться. Хорошо представляют».

Еще бы. Он был всего лишь правой рукой ее папаши, когда все только начиналось. Время шло, во главе созданного дела встал младший компаньон, и вот уже дочка бывшего босса пришла наниматься к нему секретаршей. Девушка, с которой прежде пересекался лишь мельком, наедине со взрослым приятелем отца выглядела и вела себя по-другому. Поза – раскованнее, одежда – плавно переходящая в свою противоположность. Выражение лица сообщало, что с этим пупсиком лучше не шутить. Куколка с внешностью вечной отличницы и перфекционистки, у которой прорезались клыки – непередаваемый коктейль, для Бориса оказавшийся как бальзам на душу. Глядя на нее, он чувствовал: Жанна, вот именно такая, в фирме будет на своем месте. И вовсе не секретаршей. Собственно, она знала, что обычной приносительницей кофе Жанну Альфредовну Ковальскую не возьмут.

В ответ на вопрос о родительском благословении Жанна улыбнулась. Словно кошка, играющая с мышью.

«Они меня до последнего момента отговаривали. Предлагали учебу и работу за границей. Но там ску-учно! В общем, уломала я их, с огромным трудом, долгим и кропотливым. Если ты, дядь Борь, меня не возьмешь, они будут просто счастливы. А вот я обижусь. – Девушка состроила хитро-возмущенную мордочку молодого волчонка. – Тогда – смотри у меня! Я ведь знаю, куда пришла. И зачем».

«И зачем тебе это?»

Не отрывая взгляда от вызывающе вставшей перед ним соискательницы, он обвел лицом окружающее.

Вокруг не было ничего предосудительного. Строгая мебель, бумаги, офисная техника. Но если присмотреться…

Охрана по периметру. Телохранитель у входа. Тонированные джипы у крыльца, где ждали приказов стриженные ребята в черных кожанках с оттопыренными подмышками.

«Ты еще не понял? Я люблю рисковать», – просто ответила Жанна.

«Плохое качество».

«Извини, неправильно выразилась, – мгновенно поправилась Жанна. – Я люблю умно рисковать, если конечный результат стоит затрачиваемых средств. Не более того».

Она замолкла. На лбу собрались задумчивые морщинки, и через миг прилетел завершающий штрих:

«Но и не менее».

Так все началось. Он, который прежде дарил маленькой Жанночке на день рождения плюшевую муть, таскал на спине и держал на коленях, теперь стал ее боссом.

«Тебе придется называть меня шефом и по имени-отчеству, – особо отметил он, сообщая положительное решение. – При клиентах – строго на вы, если не оговорено другое. И пахать придется так, как Сидоровой козе не снилось…»

«Спасибо!» – воскликнула тогда Жанна, по-детски восторженно подпрыгивая – невзирая даже на упоминание «сидоровой козы», каковое упоминание она явно поняла правильно…

Прошедшее время доказало: он сделал идеальный выбор. Довольными от трудового союза оказались все: и высоко взлетевший совладелец, и его неугомонная дочурка, превратившаяся в незаменимый инструмент большинства операций, и, само собой, он, Борис. Только укротить острый язычок девицы никак не получалось.

Но… надо ли? Не потеряется ли что-то в необъяснимом сногсшибательном шарме, если Жанна станет держать язык за зубами?

Он позволял ей многое. Причина проста: результат с виду несносной девчонки всегда превосходил ожидания. За такое можно простить и больше, чем вольное обращение к боссу, который еще несколько лет назад был для нее веселым дядей Борей, периодически появлявшемся в родительском доме.

Вот и теперь, сидя рядом в несущемся автомобиле, ставя ему косоглазие и каждым преднамеренно-провокационным взмахом юбки играя логично возникающими в мужском организме чувствами, она, как всегда, не смогла не выискать и не высказать нечто такое, что для любого другого сотрудника закончилось бы увольнением.

– Знаешь, что-то в произошедшей истории меня напрягает. Не вяжется. Вот думаю-думаю

– Что же надумала? – поинтересовался он, уже прозорливо предвосхитив скорое клацание капкана.

– Ни за что не поверю, – сказала Жанна, кладя, наконец, юбку на место, – что завершившаяся история такова, какой ты ее выставил для окружающих.

Насквозь видит паршивка. Но как?! Где он прокололся?

– Почему? – осторожно поинтересовался Борис.

– Все очень просто. Не верю, что ты сделал это исключительно из гуманизма. Братские чувства – да, понимаю, но завертеть такую операцию, привлечь столько зависящих от тебя или прикормленных структур, подключить зэков… Столько средств вбухать… Прости, на тебя не похоже. Не верю!

– Правильно делаешь, мой Станиславский. Не всему надо верить, что видишь. К примеру, твой невезучий Миша…

– Почему – мой? – возмутилась Жанна.

– Потому что являлся объектом в твоей разработке. С его точки зрения, все произошедшее – набор случайностей, по безумному совпадению свалившихся на голову, как кирпичи на стройке. Так?

– Скорее всего, – признала Жанна, не видя подвоха.

– Тогда заруби себе на… – он придирчиво оглядел ее с ног до головы, а потом снова до обжигающе-выпуклых голых ног, – на пятках, что просто так ни один кирпич на голову не падает.

– Фаталист и любой из верующих в высшие силы с тобой не согласятся.

Борис рассмеялся, глядя, как считавшая себя правой девушка победно подбоченилась.

– Нет, дорогая. Не ходи на огражденной стройке или под опасными крышами, и не упадет. Случайности случаются лишь с недалекими людьми, умные творят их сами. Выпил наш Мишка в кругу друзей – и оказался в морге. Случайность? Казалось бы, да. С его точки зрения. На самом деле специальный человек кое-чего добавил ему в стакан, чтобы то, что требовалось, произошло именно тогда, когда нужно. Именно когда дети на отдыхе, а у него отпуск. То есть одних не нужно зря морально травмировать, другим не нужно разбираться, где недавний сослуживец оказался на следующий день. Он в отпуске! Ну, развезло его от перебранного… по мнению собутыльников. Так?

– Так, – признала Жанна.

– Ты тоже при необходимости водку ему давала с невидимыми составляющими. И никаких вызванных врачей не было, что бы он там не вспоминал потом по рассказам, придуманным нами, мы сами таскали тушу то к веселым практикантам из реанимации, которых я за определенную мзду уговорил разыграть комедию, то в машину, то на улицу.

Жанне пока было непонятно, куда ведет Борис, в какие степи, а он шаг за шагом продолжал приближаться к цели речи, вызванной появившимся вопросом, пусть даже девушка уже не усматривала связи:

– Наш мастер кулачных дел Игнат изобразил содержателя, которого, с точки зрения Михаила, ты укокошила в лесу. И Миша очень боялся, что эти твои художества тоже повесят на него. Таковы его знания. Но ты знаешь изнанку, потому что именно ты для достоверных дыр и порохового запаха стреляла резиновыми пулями в придерживаемую за плечики рубашку, а затем из пузырька поливала говяжьей кровью. И что гаишник был не гаишник, а переодетый из наших…

– А ребята из УАЗика, которые решили привлечь Михаила в качестве понятого? – с удовольствием напомнила Жанна. – Чуть не сорвали спектакль. При разборе полетов и назначении новых премий прошу не забыть, что амбразуру дота, не учтенного господином сценаристом, незаменимой работнице фирмы пришлось закрывать собственной грудью.

Мелкая язвочка посмеялась, под нос шефа показательно выставился обозначенный инструмент. Борис подумал, что дот вряд ли обиделся на свое закрытие. Тугую стать словно подвесили на пружинках, будучи крепкой, она умудрялась поражать мягкостью, на самых краешках топик грозился порваться под остриями девичьих мыслей. Или это климатическая установка поработала? Раскочегарившейся прохладой уже с минуту наполняло легкие, она приятно обтекала кожу, а когда кондиционер лишь начинал работать, распарившаяся девушка принялась бороться с жарой всеми доступными способами. Больше всего Борис боялся, что для удобства обдува юная чертовка снимет и топик. Чтобы хоть что-то видеть ночью, лобовое стекло имело минимальную тонировку, от взглядов спереди она спасала не всегда. Если кто-то из коллег или семейных деловых партнеров увидит его в обществе нагой секретарши… Этого допустить нельзя. Репутация и так не очень, а прилюдные игры, особенно если какой-нибудь мерзавец заснимет на видео, уронят ее ниже ватерлинии.

Честно говоря, плевать на коллег и на большинство партнеров, важен лишь один. Если видео попадет в сеть, Альфред не простит. Это будет означать конец карьеры как минимум. О большем лучше не думать.

Хочешь-не хочешь, а взгляд с проносившихся пейзажей как привязанный возвращался к выставленному экспонату музея чудес. Этот инструмент мог многое в руках Жанны, которая, в свою очередь, была инструментом в руках Бориса. Однако, промежуточное звено в этой цепочке вынуждало вздохнуть: упомянутым инструментом, что будто бы был в его руках, мудрый шеф всегда пользовался опосредованно.

Уколотый словами и видом Борис для виду досадливо скривился: УАЗ действительно чуть не сломал отлаженный план. Оправдываться было ниже достоинства, тем более, что все уладилось, и Борис просто продолжил:

– Далее в нужный момент мини-пьесу сыграла Наташа. В роли пьяной она нарассказывала развесившему уши супругу небылиц, которые составили в его мозгах необходимую нам картину произошедшего. – Борис вещал предельно очевидные вещи, но это было необходимо для конечного понимания. – Но. Картина в уме каждого из участников многоходовки совершенно не похожа на ту, которую, например, знаешь ты. Тебе единственной известно, как договаривались в участке, чтоб все прошло по нашему сценарию, и как через третьи руки привели объект в тюрьму, и как исподволь накачивали нужными эмоциями и сведениями, и всю подноготную фарса, именуемого прошедшим судом…

– И как я издевалась над ним, чтоб привести к определенным мыслям, – добавила Жанна. – Видел бы ты, как он смотрел, когда я выглушила на его глазах половину бутылки… компота! Впрочем, ты же видел, на тот момент камеры в квартире еще стояли.

Борис видел. Видел все, это обязанность режиссера – контролировать запущенный процесс, чтоб благодарная публика в итоге бурно аплодировала, а спектакль произвел задуманное действие.

Править по проспекту усилий не составляло, Борис просто держался за руль, тело вальяжно развалилось в кресле, а взор глядел строго вперед, поскольку встретиться глазами с недавней «преподавательницей» сейчас было рискованно.

– Мне кажется, не это поразило объекта больше всего. В тот день ты превзошла себя.

Со странным удовольствием Жанна огладила бедра, затем ладони поправили юбочку.

– Ты оценил?

– Работа выполнена на пять с плюсом, артистизм и умение добиваться максимального результата минимальными средствами выше всяких похвал. Не существуй правила стирать записи законченных операций, эту я сохранил бы на память.

– Что я слышу? Правила нужны, чтобы их выполняли? Прозвучи подобное из уст Наташи, я поверю безоговорочно, еще приму как версию от Михаила, но от тебя… Не смеши. В общем, как ты видел, я настропалила себя, и когда ребята выволокли отключившийся объект на улицу, слиняла в твой затрапезный Ростов, где пришлось сидеть с этим уродом Робертом…

– Почему уродом? – удивился Борис. – Приличный молодой человек, будущее финансовое светило нашей конторы…

– Как светило, он, может, и красавец, а с человеческой точки зрения – совершеннейший урод.

До этого момента Борис был уверен, что выбор спутника для алиби секретарши идеален.

– Объясни.

– Сказали ему: «Гуляй с девушкой так, чтоб все думали, будто вы влюбленная пара», он и гулял – именно так, чтоб все думали, как сказано. А в квартире шасть в свою комнату, и кроме пожара ничем его оттуда не выкуришь. А у меня, как назло, ни спичек с собой, ни зажигалки.

– Здоровый образ жизни – это похвально. – Борис довольно хмыкнул. – Как понимаю, парнишка тебе понравился?

– За все время он на меня ни разу как на женщину не посмотрел! Цветной, что ли? В том смысле, что радужный, с уклоном в небесный. Кого ты мне подсунул?

– Если б ты прикрывалась алиби с любителем мужчин, оно разлетелось бы по швам при первом подкопе. Мы так грубо не работаем.

– А разве не грубо отправлять красивую девушку в командировку с подобным олухом, пороху в жизни не нюхавшим… и вообще ничего не нюхавшим?

Борис посмеивался, глядя, как Жанна распаляется на тему поездки. Нечасто увидишь истинные чувства вечной актрисы. Никто не гарантировал, что девица и сейчас не играет, но покрасневшие щечки вкупе с уничтожающим все живое взглядом свидетельствовали об обратном. Впрочем… это тоже ни о чем не говорило. Играла Жанна отменно. Студия актерского мастерства и периодически бравшиеся мастер-классы лишь гранили природные таланты, а заочное образование по части психологии и управления доводило умения специалистки широкого профиля до высот профессии. Мата Хари рядом не лежала. Один такой специалист стоил всей фирмы, оттого данному сотруднику позволялось и прощалось многое.

– А ты представь, – кипятилась Жанна. – Картина маслом: среди ночи за мной заезжает молодой высокий блондин при костюме, представляется Робертом и объясняет, что именно он мое будущее алиби. По твоему желанию мы премся в Ростов-почему-то-Великий, который по сравнению с просто Ростовом как придорожная лужа рядом с Байкалом.

– Не обижай хороший город, – остановил ее Борис. – Твои эмоции – одно, а справедливость – другое. Это замечательный перспективный город. Я собираюсь туда вложиться.

– Насчет справедливости – кто бы говорил, – скорчила Жанна противно-мстительную мордашку. – И насчет инвестиций я в курсе, Роберт все уши прожужжал. Я как хвостик за ним бегала, словно заботливая мамаша охраняя от проблем, пока он данные собирал и планы для тебя строил. Целый месяц! Это же целая жизнь! Квартирку ты нам снял неплохую, спасибо, но когда у каждого отдельная комната – это перебор.

– Я за твою девичью честь беспокоился, – хохотнул Борис.

– За свою честь я сама постою, а если надо, и полежу. А перспектив из-за твоей предусмотрительности – никаких. У города, возможно, и вправду большое будущее и великое прошлое, но настоящее уж больно… замызганное.

– Меняется с каждым днем – вновь заступился Борис за место материального интереса.

Источник негатива стал понятен – всего лишь последствие внутренней неустроенности, а очернить при желании можно даже белое – он сам периодически занимался этим ради денег или свободы.

– Меняется, – признала Жанна, – для кого-то. А для меня и моего будущего сплошное расстройство получилось. Короче, поругалась я с этим уродом. Никакого с него толку – ни спинку потереть, ни массаж сделать, ни в карты на раздевание сыграть. Только и может, что в интеллектуальный ступор впасть, просчитывая в уме варианты: а чем закончится для него данное возможное действие?.. к каким необратимым последствиям приведет?.. каких шишек соберет от руководства, от маменьки и от этой взбалмошной девицы, что дверь в ванную за собой упорно не закрывает и не стесняется среди ночи напроситься телевизор посмотреть, дескать, у нее почему-то не показывает?..

Слушать и представлять было весело, но кое в чем девушка передергивала.

– Подобные вопросы и ты в обязательном порядке задаешь себе, прежде чем на что-то решиться.

– Разница огромна. Я просчитываю, чтобы действовать, а этот безмозглый урод… прости, я хотела сказать, это финансовое му... еще раз прости, светило – чтобы иметь повод отказаться.

– Первый раз Жанна Великолепная осталась с носом! Такое надо отметить. Как начет форели, запеченной на углях, под стаканчик французского?

– Гражданин Сусанин, не уводи в сторону. Форелька подождет. Ты что-то плел насчет разных взглядов на одни события для нас и Михаила, но к чему плел, так и не доплел.

Молодец, девчонка, по всем фронтам отбиться успевает и за главной линией следит. В который раз порадовавшись обстоятельствам, в свое время скрестивших их с Жанной параллельности, Борис откашлялся:

– В памяти объекта эта история останется одной, а в нашей с тобой – совершенно другой.

– Потому что мы видим больше, это и ребенку понятно, причем с одного раза, – не выдержала собеседница. – К чему ведешь, Цицерон?

– Не спеши. Самый простой и богатый на непонятные событиями взгляд горемычного объекта мы рассмотрели. Назовем его взглядом изнутри, или снизу. Также затронули свой, который снаружи и сверху. Теперь давай ворошить середину.

– Середину? А это кто? Или – что?

Жанна передернула плечиками, она уже поеживалась от веющего из дефлекторов холодка. Борису, в его пиджаке и галстуке, установившаяся температура была намного комфортнее.

– Как то же самое видела жена объекта?

– Понятно как. – Жанна цинично фыркнула. – Братец – герой, каких поискать, чьи замечательные помощники сумели вернуть непутевого муженька на путь истинный.

Мимо проносились деревья, их ряды с вкраплениями столбов освещения сливались в серо-зеленую массу, за которой скрывался сам город. Впереди показался съезд, уводивший к небольшой выемке, где по выходным оставляли транспорт любители шашлыков. Здесь шумело кронами нечто вроде заросшего скверика, который собирались облагородить, да так и не собрались, остались лишь хороший подъезд и соединявшая два района пешеходная тропа. Зеленая масса, где несколько собачек выгуливали уставших хозяев, уходила вдаль на пару сотен метров, ближайшие строения перекрыты разросшимися лесополосами. Борис выкрутил руль, выруливая в этот уголок природы, по неизвестной причине сохранившийся посреди города.

Автомобиль замер у обочины, от нажатия пальца мотор послушно заглох. Для продолжения разговора Борису требовалась полная концентрация. Или снова решил устроить маленький Вьетнам с наполнением салона напалмом. Или еще что-то. Хорошо быть начальником.

– Прекрасно, следуем дальше. Как ту же историю видели участники событий, которые сами творили эти события по предложенному плану?

Здесь Жанна задумалась.

– Версий может быть несколько, потому что участников было много, и находились они на разном уровне понимания происходящего.

– Давай по порядку.

– Некоторые уверены, что никакой серьезной операции не было, а они помогали в благородном деле по личной просьбе начальства.

– Правильно подмечено. Дальше. – Борис повернулся и смотрел ей в глаза. – Разворачивай следующий слой капусты.

– Не отвлекай, в голову теперь факты про капусту лезут. Если хочешь результата, говори по существу.

– Фройляйн еще и садовод? – Борис думал, что отвык удивляться. Ошибся. – Какие же факты про капусту? Мне стало интересно, и намного интереснее того, что хотел сказать сам.

Жанна состроила гримаску, говорившую, что ребенок в ней собрался поозорничать.

– Во-первых, в ней дети заводятся, во-вторых, от нее грудь растет. – При упоминании одного из главных достояний она не смогла не пофорсить, устроив демонстрацию созревшего урожая. – В третьих, чем ее больше на банковском счете, тем жизнь спокойнее.

– С последним мог бы поспорить, но ты не поймешь. А еще ее кролики любят.

– Кролики? – Вздернув бровь, девушка нахально испепелила взглядом собеседника. – Кролики бывают разные. Бывают подопытные, как Михаил, а также нетребовательные и сексуально-невоздержанные, как ты. А еще запуганные страшным до колик окружающим миром, как Роберт. Ты каких имел в виду?

– Я? – развеселился Борис. – Я – мясных.

– Проголодался, что ли? Ладно, приедем – поедим, составлю тебе компанию. А пока жду продолжения.

– Вообще, это я жду продолжения, – хмыкнул Борис.

– Тогда слушай. Следующий уровень – сотрудники и задействованные на стороне лица, знающие больше тех, кто помогал по простоте душевной или из легких корыстных побуждений. Эти люди тупо делали будничную работу. Ты им утром список заданий, они тебе вечером отчет о выполнении. Без эмоций, без раздумий, четко и абсолютно механически. Для них вообще ничего особенного не происходило.

– Замечательно. Слушаю дальше. На этот раз не забудь про эмоции, которым не нашлось места в прошлом раскладе.

– Эмоции? Гм. Тогда… Ясно! Еще были такие, кто думал, что участвует в крутых событиях с убийствами и подставой ни в чем не повинного человека… – дошло вдруг до Жанны очень нужное и не сразу заметное. – Так?

Борис довольно расправил плечи и с хрустом потянулся.

– Умница.

(еще один пост и финал)

Михаил встрепенулся за решеткой, глаза выстудило до морозного инея, мгновенно растаявшего и оросившего щеки солено-счастливой влагой. Жанна?! Труп ведь не нашли. Значит, жива, вредина соблазнительная?!

И все же: как?!

Что он с ней сделал по пьяни? Какой сейчас ее увидит? Сломавшейся? Обезображенной? Стремящейся отомстить? Если бы помнить хоть что-то… знал бы, чего ожидать.

В любом случае, то, что она нашлась и при этом жива, – огромное счастье. Он вздохнул с таким облегчением, словно после трех литров пива наутро очереди в туалет дождался.

В отворившиеся двери весело и беззаботно впорхнула сияющая Жанна. Та самая: в вызывающе-облегающем топике и любимой мини-юбочке, обтягивающей искушающие бедра. Взгляды присутствующих автоматически навелись на нее и затем как при повзводной команде «Смирно! Равняйсь!» все вместе перемещались по залу суда вместе с филе молодой озорницы, артистично раскачивавшимся и почти не скрывающим начала ног. Содержимое топика топорщились стручками и при каждом шаге усердно колыхалось, лисьи глаза хитро и немного надменно взирали на окружающее.

Под плотным покрывалом взглядов стройные ноги донесли ее до трибуны, где девица и замерла, к суду лицом, к залу всем остальным, что имелось и всячески подчеркивалось. Когда цоканье каблучков прекратилось, выяснилось, в зале стоит абсолютная тишина. Чей-то кашель показался выстрелом.

Провокационный вид свидетельницы, никак не соответствующий серьезности мероприятия, заставил судью немного скривиться. Последовала масса привычно-нудных анкетных вопросов по поводу идентификации вышедшей выступать гражданочки, и вскоре перешли к главному.

– Жанна Альфредовна, в Вашей квартире найдена кровь, а работодатель заявил о Вашей пропаже. Как объясните эти факты?

– И что же, что кровь? Разве никто не ранился ножом, нарезая колбаску? Вот и я поранилась. Домыслы работодателя – это его проблемы. Я еще подумаю, возвращаться ли на такую работу, которая с личной жизнью не сочетается.

– Ответьте, пожалуйста, суду, почему ваша кровь оказалась на подсудимом.

– На Мише? Вляпался ненароком. С каждым может случиться. – Девушка шаловливо улыбнулась.

– Откуда Вы знаете подсудимого?

– Не в школе же вместе учились, посмотрите, сколько ему лет, а сколько мне. На улице познакомились. Он мне помог с машиной.

– А Вы…

– Я пригласила его выпить, засиделись за полночь. Он оказался чувствителен к спиртному, его развезло. Но это, наверное, к делу не относится?

– Он приставал к Вам?

– С какой точки зрения это может интересовать суд? Просто для интереса?

– Отвечайте на поставленный вопрос.

– Достаточно будет, если отвечу, что претензий к нему не имею?

Обвинитель глянул на собиравшегося что-то сказать защитника и вздохнул:

– Достаточно. Жанна Альфредовна, где Вы находились в интересующий суд промежуток времени – с седьмого июля по сегодняшний день включительно?

– Отдыхала.

– Одна?

– Зачем же одна? Одной разве можно хорошо отдохнуть? Со своим знакомым, Антипиным Робертом Дмитриевичем, который присутствует сейчас в коридоре. Если нужно, пригласите, он подтвердит.

Обвинитель задумчиво пожевал губами. Тщательно выстроенное здание обвинения в один миг рухнуло, подняв тучу пыли. Вот же, адвокат… Мог, дескать, и намекнуть… А теперь надо из пыльного тумана выбираться и закрывать дело. Или эту наглую вертихвостку прижать как-нибудь, хотя бы за ложные показания…

– Господину Антипину позже предоставят такую возможность, пока же вопрос к Вам. Почему Вы исчезли среди ночи, не поставив в известность о скоропалительной отъезде ни знакомых, ни родственников, ни сослуживцев?

– Я уже большая девочка. – Жанна демонстративно повела передними олицетворениями прозвучавшего постулата. – Мне не нужно отчитываться перед родителями, куда я иду и с кем. И зачем.

– Вы ушли, оставив в квартире постороннего человека? Правильно я понимаю, исходя из полученных ранее свидетельских показаний?

– Имеете в виду Михаила? – Девичий подбородок мотнулся в сторону клетки у стены. – Да, на момент ухода он находился у меня. Мы не сошлись во мнениях по поводу планов на отдых, Миша оказался чересчур пассивен и консервативен. Тут позвонил Роберт, и я уехала.

– Куда?

– В Ростов, который Великий.

– Что Вы там делали?

Жанна с укором покачала головой:

– Вам что, сказать при всех? Не маленькие, догадаетесь.

– Вы отдыхали там весь месяц? – поправился обвинитель.

– И еще бы отдохнула. – Жанна вызывающе потянулась, хрустнув суставами рук. – Увы, у молодого человека отпуск закончился, пришлось вернуться. А тут – вы со своими глупыми домыслами.

– Попрошу не дерзить, Жанна Альфредовна. – Судья сделал строгое лицо. – Вы находитесь перед судом, ведите себя соответствующе.

Свидетельница понятливо кивнула судье.

– По какому адресу вы проживали в Ростове? – продолжил обвинитель.

– Сняли двухкомнатную квартиру через агентство. Вот договор и квитанции. И фотографии с отдыха – в городе и в квартире. Идя сюда, я на всякий случай еще записала фамилию владельцев квартиры и имена соседей, с которыми мы успели познакомиться. И номера их телефонов.

Она выложила перед собой стопку листиков.

Обвинитель умолк, его взгляд говорил: проверить, конечно, можно, но незачем. «Жертва» жива и ни о каком насилии со стороны подсудимого не заявляет, вся работа следствия – псу под хвост. Значит, пора закругляться.

– Пожалуйста, проясните еще такой момент. Почему за прошедшее со дня отъезда время Вы не позвонили ни на работу, где вас потеряли, ни сокрушающимся и оплакивающим родителям?

– Позвольте, а Вы, когда уединяетесь с любимым человеком, разве не хотите, что бы все пропали пропадом и оставили, наконец, в покое? Вот, чтобы не звонили и не искали, и отключила мобильник. И в сеть не выходила по той же причине. Теперь насчет работы. Местом я не столь дорожу, чтобы из-за него приятной компанией жертвовать. А родители… Напоминаю: я уже большая девочка. Живу отдельно. Сама себя обеспечиваю. Если бы следователь сдуру не позвонил им, сообщив о моей пропаже, все было бы совсем замечательно. Но я их уже успокоила. Еще что-то рассказать, или назначенная трупом может быть свободна?

Девушка победно обвела взглядом зал.

Все прояснилось и встало на места. Преступления не было. Нет преступления – нет преступника. Присяжные о чем-то переговаривались. Михаил радостно переглядывался с Наташей. Борис кивал адвокату. Судья думал о чем-то своем. Обвинитель вздохнул, развел руками и опустился на место.

Засмотревшийся на свидетельницу судья вспомнил об обязанностях:

– У защиты есть вопросы к свидетельнице?

– У защиты вопросов нет, – довольно отчеканил адвокат, глядя на шумливо завозившихся присяжных. Идеальное преступление – это его отсутствие.

Уходя, Жанна подмигнула Михаилу. Но он не увидел. Глаза заволокла соленая пелена. Скоро он будет свободен. Совсем скоро. Обнимет жену. Увидит детей. Вернется в родной дом. В любимый дом. К своим любимым родным людям…

Которым он больше никогда-никогда не сделает больно. Он знал это точно.

Часть восьмая

1

Ввиду открывшихся обстоятельств суд объявил перерыв, всех попросили выйти. Дальнейшее было понятно: через часик все вновь соберутся, и после зачитывания решения подсудимого выпустят прямо в зале суда. Прокурор уже дружески переговаривался с адвокатом, оба смеялись чему-то. Работа работой, а самая большая роскошь на свете, как заметил один француз, это роскошь человеческого общения. Этой роскошью незамедлительно воспользовались. Недавние противники весело общались, перемывали кому-то косточки и просили друг друга замолвить перед кем надо словечко за каких-то имевшихся у обоих знакомых. Около Михаила засуетились приставы, но его не выведут на перерыв, пока зал не очистится полностью. До оглашения вердикта подсудимый остается подсудимым. Присутствующие тонкой струйкой потянулись к выходу.

Осталось просто подождать. Наташа, у которой глаза были на мокром месте, придерживаемая под руку братом вышла на воздух. Ее переполняли эмоции.

– Спасибо тебе, – говорила Наташа, – если бы не ты, не твоя помощь, не твои мозги, я бы продолжала считать семью и домашнее хозяйство кроссвордом – в плане вида со стороны.

Борис хмуро бросил:

– Перестань говорить загадками, я человек несемейный и подобного рода тонкостей не понимаю.

Наташа, которой хотелось шутить, смеяться и облагодетельствовать весь мир, лучезарно улыбнулась:

– Это когда жена по вертикали, муж по горизонтали, а третьего не дано.

– Тогда это Жанночке спасибо. – Борис ослабил удавку галстука, довольный, что последнее действие спектакля прошло как по маслу. – Она умница, все сделала как надо.

– Наверное, трудно было уговорить ее родителей участвовать в фарсе? – предположила Наташа. – Своим вроде бы неведением о судьбе дочери они дали обвинению шанс.

– Поверь, им труда не составило. К тому же, делали они это не столько по личной просьбе, сколько имея определенный интерес в моем бизнесе. В общем, не бери в голову.

Наташа благодарно приникла к нему плечом.

Они стояли под солнечными лучами, вокруг сновали похожие на муравьев суетливые люди, а они просто ждали. Можно было пойти где-нибудь перекусить, но это было сродни предательству. Она осталась бы стоять здесь, даже если разверзнутся хляби небесные или чума начнется. Потому что ее жизнь была здесь, за этой стенкой. И настоящая, и будущая, которая начаться могла лишь отсюда.

– Что ж, – констатировал Борис, – за последнее время мы твоего Мишеньку событиями перенасытили, сублимация по полной программе. Как у наркомана, когда ломка пройдена, и можно пробовать жить дальше. Он мне жизнью, свободой и честью поклялся, что спиртное ему больше не нужно. Ощущений получил вдоволь. Теперь, сестрица, твоя очередь.

Его плечо насмешливо толкнуло Наташу в выступающий бюст. Она смутилась.

– Кстати, пусть увольняется из типографии, – добавил Борис, став серьезнее.

– И куда ему? Он же печатник.

– Помогу открыть свое дело. Нам требуется небольшой центр оперативной полиграфии. Если твой ненаглядный с «Гейдельбергом» управлялся, с печаткой типа «Рэкса» тем более подружится. Дам беспроцентную ссуду, помогу с оборудованием, помещением и персоналом. И первыми клиентами. Но дальше – сам. Чтобы жизнь завертела, как котенка в стиральной машине… Поверь, ощущения от ведения собственного бизнеса почище любого наркотика.

– Спасибо!..

– Проследи, чтоб собутыльников в новое место не перетягивал. Новая жизнь – новые люди. Причем такие, чтоб под стать новому начальнику – непьющие и жаждущие жизни. Понятно?

– Да.

Наташе не верилось, что сказанное – правда. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она отвыкла от приятной правды.

Борис буркнул:

– И запомни, пьянство – оно не от бессилия или бедности. Не от невоспитанности или неправедности. Не от того, что все вокруг сволочи, и хорошему человеку податься некуда. Это пусть высоколобые телевизионные «ученые» великовозрастным недоумкам втирают, что алкоголизм – явление социальное.

– Разве нет?

– Прости, ты хоть и учительница, но должна понимать, чему верить, а чему нет. Головой пользоваться надо всегда, даже если прописные истины повторяют. Никому не верь. Даже мне. – Борис усмехнулся. – А уж благоверному, что бы он там ни обещал по первости, в эйфории полученной свободы, тем более. Лишь время расставит все по местам. Ну, и ваше обоюдное желание.

Наташа кивнула, взгляд в который раз упал на часы:

– Пойдем?

Ей не терпелось. А у Бориса в который раз трезвонил телефон.

«Да. Понял. Хорошо. Да».

– Иди, – сказал он, не убирая трубку в карман. – У меня дела появились. Тебе волноваться не о чем, так что, до приятной встречи дома.

– Пока!

Обняв брата, Наташа двинулась внутрь, а Борис – чуть в сторону, где вновь достал трубку и завел муторные переговоры с очередными партнерами-клиентами-сотрудниками. Они разошлись, оба усталые от затянувшейся эпопеи, но довольные. Довольные, потому что все закончилось хорошо, и все действительно закончилось.

На этом деле можно ставить жирную точку. Дальше будет просто жизнь. Жизнь, которая покажет – имело ли смысл городить столь грандиозные события, чтобы заставить одного человека принять определенное решение.

2

Закончив со звонками по всем поводам, что накопились за время суда, Борис кивнул ребятам-«теням», и к порогу подогнали услужливо распахнувший дверцу броневик. На посторонний взгляд броневик выглядел как обычный солидный автомобиль. Не то, чтоб на главу любопытной фирмы часто покушались, но, может, потому и не покушались, что машина бронирована, а вокруг – охрана?

Какая-то мысль заставила ноги застопориться, Борис сделал несколько касающихся шофера распоряжений и, обойдя по кругу, сам уселся на водительское место, остальные скрылись в расположившейся неподалеку машине сопровождения, столь же зловеще-черной и массивной.

– Ну как? – поинтересовался звонкий голосок.

На сиденье переднего пассажира сзади перелезла вездесущая «секретарша». Девушка с удобством разместилась, подобрав под себя одну ножку, мешавшие туфельки были скинуты. Сидя теперь справа и вполоборота к шефу, она, тем не менее, смотрела куда-то вдаль, на губах блуждала улыбка.

– Отлично, – выдохнул Борис, тоже с комфортом разваливаясь в обнявшем кресле. – Дело практически сделано.

Он сделал немало. Больше, чем кто-либо мог представить. Впрочем, хорошо, что никто не представлял.

– Смотри, наш голубок со своей наседкой. – Сквозь непроницаемое тонированное стекло Жанна уставилась на обнимавшуюся парочку, что выходила из здания суда в открытый мир. – Даже светятся, что один, что другая.

– Ну, дык. – Борис озорно подмигнул соседке. – У них второй медовый месяц намечается.

– Я знаю. Знаю больше, чем нужно. Например, чем именно они станут сейчас заниматься.

Борис снисходительно пожал плечами:

– Тоже мне, удивила. Чем все мужчины и женщины, если остаются одни.

Он вдруг умолк, осознав, что сказал. Они здесь тоже одни. Он и Жанна. Начальник и подчиненная. Но. При этом – мужчина и женщина…

Жанна хитро прищурилась. Заминка босса явно не прошла незамеченной, но девушка не стала копаться в ее комплектующих:

– И все? А в деталях? Каким именно способом?

– Ты и это знаешь?

– Работа такая.

Борис пригрозил пальчиком:

– Каждая работа предполагает обладание сведениями, не предназначенными для посторонних.

– Это ты-то посторонний? – хохотнула девушка. – Хорош, посторонний, нечего сказать.

– Для фактов, которые ты имеешь в виду – да, – весомо объявил он.

– А-а, поняла. Ты, наверное, еще камеру из квартиры не убрал, с которой изображение напрямую в твой кабинет выходит. Дескать, с сотрудников для наблюдения и подъезда хватит, а тебе нужна вся подноготная… Хочешь посмотреть в прямом эфире? Да? Или, на худой конец, в записи?

Борис кашлянул в кулак, чтобы не сморозить лишнего насчет худого конца в записи. Юмор, который для мужской компании, в другим месте почему-то не выглядит юмором. А если выглядит, то пошлым и плоским.

– Может, и мне покажешь, – не унималась собеседница. – Инструктору следует знать, как подопечная результатами дрессуры воспользуется. Вдруг не послушается, все по-своему сделает, по старинной привычке? И весь переданный опыт – избушке на курьих ножках в форточку со стороны леса. Что ж я, зря старалась? Все мое челночное рвение и усердие по отношению к обоим канет в Лету из-за ее комплексов, не вытравливаемых даже кислотой будущей жизни?

– Я понимаю, как тебе хочется узнать продолжение…

– Увидеть, – с деланной обидой поправила Жанна.

Кажется, это ее действительно интересовало – в профессиональном плане, а не из нелепого любопытства, как можно было подумать. Так строитель мечтает лицезреть готовый дом, а сценарист – получившееся кино. Как очевидный результат затраченного труда.

– Это не наше дело, – пресек Борис, – на том и остановимся.

Рука отворила водительскую дверцу, ноги ступили на асфальт.

– Разрешите поздравить? – Борис полностью выбрался из так и не сдвинувшейся с места машины.

При виде шурина улыбка на лице мужчины оплавилась по бокам, но загасить ее совсем могло только тотальное уничтожение человечества, ничто более мелкое не справилось бы с вновь возродившимся жизнелюбием. Наташа жадно липла к мужу, словно боясь, что вновь обретенного супруга без противовеса снова унесет в неведомые края.

– Спасибо, – буркнул Михаил.

– Что сказали в суде? – не отставал Борис.

Наташа с чувством процитировала:

– «Признать невиновным ввиду отсутствия состава преступления». И сразу освободили.

– Хорошая концовка для затянувшейся истории.

– Прекрасная, – подтвердил Михаил. – Еще раз спасибо за помощь. Думаю, это было довольно затратно. Я отдам.

– Не надо об этом. – Борис поморщился. Зятек его не интересовал, трогало только счастье сестры, да и то, если сказать честно… но репутацию следовало поддерживать. – Помнишь последний разговор в изоляторе?

– Еще бы.

Михаил явно хотел нахмуриться, но бушующее внутри счастье не давало этого сделать. Руки еще крепче обняли лучащуюся упоительным восторгом Наташу.

– Учти, нарушишь слово – урою, – пригрозил Борис.

– Теперь за такое я сам себя урою, – весело выдал Михаил. – У тебя все?

– Иди, герой. – Борис устало махнул рукой, видя, что от планировавшегося внушения толку не будет. – И только попробуй Наташку еще раз обидеть.

(продолжение следует)

Обвинитель с удовольствием обвел взглядом зал:

– Суммируем. Со слов подсудимого выходит следующее: среди ночи он, будучи без одежды, приходит в гости к молодой девушке, которая почему-то его сразу впускает, невзирая на вышеупомянутые обстоятельства. Он получает комплект одежды, решающий проблему с отбытием домой, после чего они с ней, не употребив спиртного, ложатся спать в разных комнатах, а через некоторое время подсудимый встает и, не заглянув к находящейся в спальне хозяйке квартиры попрощаться, уходит. Правильно я понимаю? – вновь обратился он к подсудимому.

– Да, – признал Михаил.

Иначе невозможно объяснить свое исчезновение из квартиры без привлечения посторонней силы в лице убитого, но так и не найденного Игната. Сейчас еще можно как-то оправдаться, если у следствия не хватит убедительных улик, а добавленное соучастие в убийстве (с учетом отсутствия главной подозреваемой, о роли которой в тех событиях суд узнал бы лишь с его слов, то и само убийство ночного «конкурента») однозначно засадило бы за решетку до конца жизни. Имелись и труп, и мотивы, и одетые им вещи убитого… Нашлись бы и свидетели. Когда не надо, они всегда находятся.

– Прекрасно, – констатировал обвинитель. – Что было дальше?

– По дороге домой я был ограблен…

– Вы несли из квартиры гражданки Ковальской что-то ценное?

– Нет. С меня сняли одежду, которую дала Жанна.

– Опять одежду? Одежда была очень дорогой?

– Возможно. – Михаил пожал плечами. – Я в этом не разбираюсь.

– Но Вы сказали, что она была старой?

– Поношенной, но хорошей.

– Допустим. – Обвинитель развернулся к присяжным. – Значит, после двух ночных посещений гражданки Ковальской, когда подсудимый, как следует из его показаний, отказался как выпить, так и переспать с почему-то очень настойчивой в этом плане девушкой… на следующий день снова беззаботно отправляется к ней.

В зале кто-то вновь подавился смешком, остальные погрузились в неприличные догадки с последующими нехорошими выводами.

3

Видно, что Наташа нервничает и переживает, зато ее братец равнодушно крутил головой – его больше интересовали присутствующие. Некоторые удостаивались краткого кивка, от других взор быстро уводился или даже отскакивал, как шайба ото лба случайного зрителя. Даже здесь, в зале суда, рядом присутствовали телохранители. Возник вопрос: а так ли уж приятно быть богатым?

Обвинитель повернулся к подсудимому.

– Зачем Вы вернулись к Ковальской в третий раз, если между Вами не было и не намечалось взаимоотношений? – ударил Михаила вроде бы простой вопрос.

Зачем? По правде – чтобы сообщить о машине, однако, суду ни о какой машине не известно. А закончилось то посещение весьма плачевно. Чем именно – Михаил не помнит. Его принудительно напоили. На предварительном следствии он напирал именно на этот факт – что ничего не знает, поскольку оказался очень пьян.

Для возвращения к Жанне нужен мотив. Учитывая сказанное ранее, мотива не было.

– Я шел сказать, что не смогу вернуть вещи, которыми она меня снабдила, – выдал Михаил приемлемую версию.

– Вы могли позвонить.

– Я не знал ее телефона.

– Вот как? Это после двух ночей совместного времяпровождения?

– Да, – упорно заявил Михаил. – Мне не был нужен ее номер, я не собирался в будущем поддерживать с Жанной каких-либо отношений.

– Что же Вы сделали, когда пришли?

– Предложил деньги за утерянные вещи.

Это была ложь. Но это снова была необходимая ложь.

– Она взяла? На момент совершения преступления эти деньги находились в квартире? Какова была сумма?

– Я только предложил, – беспокойно пояснил Михаил, – как вариант. На тот момент у меня не было денег. Я собирался занести их позднее, а пока только узнать, сколько.

– Похвальный поступок, – с улыбочкой признал обвинитель. – Честный. Ведь Вашего адреса Ковальская не знала?

– Нет.

– Но Вы собирались принести сумму, которую она назовет?

– Да.

– Иными словами Вы планировали как минимум еще раз прийти к ней? После всех уверений, что больше никаких отношений поддерживать не собирались… Значит, собирались?

Михаил подтвердил прежние слова:

– Нет. Мне от нее ничего не было нужно.

– Зачем же Вы так упорно стремились попадать в ее квартиру? Насколько следствию известно, ничего ценного из квартиры не пропало. Значит, Вы приходили ради самой гражданки Ковальской?

– Нет, – недовольно буркнул Михаил, вынужденный оправдываться в том, чего и в мыслях не держал.

– Несмотря на ее прямые нескромные намеки, о которых Вы упоминали? – уколол следующий вопрос.

– Нет. То есть, да, несмотря.

– Вернемся к событиям того дня. Вы пришли. Позвонили в домофон. Представились. Дальше. Она Вас впустила?

– Да.

– Почему Вы не решили вопрос о возмещении без личной встречи? Можно было все сказать через подъездную связь.

– Не знаю, – растерялся Михаил. – Она впустила. Я поднялся на лифте. Дверь оказалась приоткрытой, и я вошел.

– Она приглашала Вас войти?

– Она заранее открыла дверь и ждала в комнате. Мне пришлось войти внутрь.

– То есть, вы разулись и пошли в комнату, не став разговаривать в дверях? Зачем Вы пошли в комнату, если в Ваших намерениях было задать единственный вопрос?

– Девушка находилась в гостиной, и я прошел.

– Что делала Ковальская?

– Сидела на диване.

– Во что она была одета?

Михаил вздрогнул. Не мог он здесь, перед всеми, а в первую очередь перед женой и родственником, описать тот вид, в котором предстала юная нимфа.

– На ней была юбка…

Далее он перечислил всю амуницию Жанны, в чем она явилась ему в первую встречу. Обвинитель внимательно выслушал, затем воцарилась тишина.

После маленькой паузы тема третьего пришествия Михаила была затронута с другой стороны:

– Вы сказали, что дверь оказалась приоткрыта. Мог кто-то еще незамеченным пройти в квартиру до Вас?

– Незамеченным – нет. При той планировке из гостиной просматривается вся квартира. К тому же, хозяйка сидела лицом к двери.

– А после Вас?

– Я запер дверь.

Михаил ответил мгновенно, без раздумий, поскольку сам долго мучился с этим моментом. Вывод, который он сделал для себя, и который сейчас демонстрировался окружающим – что закрытие за собой двери сидит в подкорке, и если изменить этой привычке, организм чувствовал бы дискомфорт. В пьяном виде – возможно, но Михаил был трезв, значит, дверь закрыл. Сомнению не подлежит.

Обвинитель сосредоточился.

– Заперли дверь? Зачем?

– Машинально. Как все, заходя в помещение, закрывают за собой дверь.

– На замок?

– Замок у нее защелкивается автоматически.

– Итак, Вы закрыли дверь и вошли. Что произошло дальше?

– Жанна была немного пьяна… и ей хотелось поговорить.

– И Вы с удовольствием составили ей компанию?

Михаил нахмурился:

– Без удовольствия.

– Неважно. – Обвинитель с лукавством сощурился. – О чем вы говорили?

– Цитировали Омара Хайяма, – выдал Михаил первое, что вспомнилось.

Зал удивленно забурлил. Даже Наташины глаза наполнились недоумением.

– Ого! Воспевание вина и женщин, – сразу отметил обвинитель. – Интересная тема для интимной беседы упорно сходящихся вместе мужчины и женщины. Ковальская в разговоре жаловалась на свои отношения с мужчинами?

– Нет.

– Говорила, что все надоело и хочет уехать?

– Нет.

– Приставала к Вам?

– Н…нет.

Не только обвинитель заметил заминку.

– Вы приставали к ней?

– Нет!

Это было сказано поспешно и испуганно, словно было неправдой. Михаил лишь возмущался направлением несправедливого вопроса, но со стороны ответ выглядел предельно непрезентабельно.

– Где вы разговаривали? На диване?

– Из гостиной мы прошли на кухню.

– Зачем?

– Жанна собиралась еще выпить.

– Но Вы, по уверениям, пить с ней больше не собирались?

Михаил опустил глаза:

– Не собирался. Но… выпил.

– Много?

– Да.

Не говорить же правду о сумасшедшем спектакле, который устроила девушка… чтобы потом все равно напоить до бесчувствия. Такой правде веры не было, слова Михаила вообще перестанут воспринимать всерьез. Можно представить совместную пьянку, можно прелюбодеяние… но никак не то, что случилось на самом деле – безумное «обучение» прибившегося случаем мужчины премудростям женских удовольствий.

– Значит, не собираясь ни пить, ни спать со своей жертвой, Вы все же основательно выпили, а затем, как можно логично домыслить…

– Протестую! – вновь послышался голос спокойного как дохлая лошадь адвоката, который сонно вмешивался, когда уже нельзя было не вмешаться.

У Михаила сложилось подозрение, что родственники девушки заплатили защитнику больше, чем нанимающая сторона.

А обвинитель просто купался в лучах успеха. Ему нужно было доказать, что подсудимый, во-первых, имел возможность совершить рассматриваемое преступление, во-вторых, имел мотив. Все улики, а также показания свидетелей и самого подозреваемого, первое безоговорочно подтверждали. Не было никого другого, кто мог бы совершить данное преступление, кроме Михаила.

С мотивом сложнее. Если подсудимый упорно твердит, что это девушка липла к нему, а он мужественно отклонял настойчивые предложения, то это могло быть правдой. С другой стороны, логичнее выглядело обратное – что именно подозреваемый добивался девушки своими приходами, склонением к совместным попойкам и прочими вытекающими из имевшихся намерений домогательствами, теперь стараясь выставить все в более выгодном для себя свете. Она трижды отказала, тогда он решил взять свое силой. Поскольку был выпивший – не оценил приложенных сил…

Дальнейшее очевидно. А то, что не признается…

Здесь тоже имеются два нюанса, довольно показательных. Во-первых, он был пьян и, соответственно, мог сотворить все уже в невменяемом состоянии – что, возможно, и произошло. Возможно. Хотя не факт. В невменяемом виде не спрячешь труп так, что профессионалы не найдут. Во-вторых, обвинителю заметно, что нечто из произошедшего Михаил помнит, но это нечто может привести суд к неправильным выводам или даст прямые доказательства вины. В общем, задачей обвинителя являлось зародить у присяжных сомнения в том, что отрицавший вину подсудимый говорит правду, и если врет, то зачем-то. Значит, имеется что-то, что нужно скрыть. Значит…

Именно так. Присяжные – обычные люди, они не станут доверять человеку в одном, когда он лжет в остальном.

И через некоторое время прозвучало решающее:

– Подсудимый, что можете сказать в свое оправдание?

– Господин судья… – Михаил прокашлялся. – Уважаемые присяжные… Я не убивал. Поверьте.

– Это все?

– Да.

Михаил тяжело опустился на деревянную скамью – словно нацелившийся на долгий полет ввысь, но прошитый молнией аэростат, из которого с шумом вышел весь воздух.

По лицам присяжных Михаил понял, что для него все кончено.

И что теперь делать?.. Как жить… зачем жить… и – жить ли?..

Из сказанного присяжные сделали выводы. Для них все как на ладони: упорные домогательства, скрывание правды, отрицание вины под глупой отговоркой опьянения. Это на улице запойного пьянчужку пожалеть могут, а в суде алкоголь – отягчающее обстоятельство.

Послышались скрип и тяжкий вздох – с места поднялся, если не сказать вырос или даже вспучился, что более подходило для его габаритов, нанятый братом жены адвокат. Говорят, очень хороший и дорогой, но почему-то никак не влиявший на ход разбирательства и кроме вялых протестов не участвовавший в ведении опроса.

– Господин судья. У защиты появился новый свидетель. Его показания прольют свет на важные обстоятельства произошедшего.

Судья посмотрел на прокурора, на присяжных…

Против заслушивания еще одного человека никто не возражал. Потому что дело темное. Неправильное. Тело не найдено, но улик много. Улик много, но подсудимый такую чушь несет… То есть, как любому подскажет интуиция, либо Михаил идиот, что в освидетельствовании не отмечено, либо не врет. Ложь – она всегда логична и всеобъясняюща, это правда бывает разной.

То, что в этой жизни бывает все, даже самое непредставимое, догадывались все. Догадывались. И держали догадки при себе, внешне придерживаясь версии, что была необходима для протокола: если подсудимый говорит не все, значит, говорит неправду, а если говорит суду неправду – значит, виноват. В общем, как всегда, никто не захотел брать ответственность именно на себя, и появление нового свидетеля одобрили.

– Вызывается свидетель Ковальская Жанна Альфредовна.

(продолжение следует)

1

Здание суда только в голливудских фильмах является чем-то огромным, с колоннами и лестницей на входе, где хитрые адвокаты рапортуют об успехах толпам журналистов. В реальности строение оказалось серой коробкой в три этажа, по типовому проекту возведенной в седом совке и ни разу с тех пор не ремонтировавшейся. Внутри тоже все выглядело не столь эпично и масштабно, как ожидалось. В тесной проходной потребовалось предъявить документы, темные коридоры и лестница вывели к указанному номеру кабинета. Судебный пристав попросил пройти в комнатку со столом судьи, клеткой и несколькими скамьями. Облупившиеся стены, видавшая виды деревянная мебель… Здесь решаются судьбы? Обидно.

Наташа с Борисом прошли как можно ближе и сели в первый ряд. Потом в зал ввели Михаила в наручниках, которые сняли только через прутья клетки, из которой он влажными, часто промаргиваемыми глазами смотрел на жену.

– Встать. Суд идет.

Типичный ритуал, каждым виденный по телевизору (и достаточно многими – в жизни). Вот и Михаил удосужился.

Когда объемистый судья в мантии царским шагом проследовал к судьбоносному трону, всем разрешили сесть. Так начался этот странный суд, от которого каждый участник событий, вольный или невольный, чего-то ждал, на что-то надеялся, о чем-то мечтал.

Сначала вызвали свидетелей – соседей Жанны, подтвердивших, что именно этот тип, что сидит в зале за решеткой, навещал девушку в день убийства. Оставленный без жилетки дворник тоже опознал Михаила, погрозив на прощание кулаком.

Присяжные слушали или кивали, как песики под ветровым стеклом бомбилы, судья сонно подремывал, иногда разлепляя один глаз и поводя им внимательно: не корчит ли кто-нибудь рожи, пока он не видит? Все было буднично, скучно, много раз пройдено. Есть подозреваемый, есть улики. Нет признания. Но есть улики…

Ничего интересного до заслушивания показаний подсудимого не произошло. Да, видели, да, был, да, кровь, образцы которой, взятые в квартире и на улице, совпадают с группой крови из медицинской карточки девушки. Сама девушка исчезла. На работе обеспокоились и сразу заявили. Друзей у нее, кроме сослуживцев, не было, а родители, уехавшие на все лето, находятся на заморском курорте и возвратятся (если не будет найден труп) не раньше осени. Их дом пуст, в свою квартиру она тоже не вернулась, ни у других родственников, ни у знакомых не объявлялась. Тело не обнаружено. Тупик. Никаких концов, никаких зацепок, проливающих свет на события. Но клубок начали распутывать – издалека, ниточка за ниточкой. Присяжным хотелось гарантий, что, во-первых, преступление было, а во-вторых, что совершил его именно подсудимый.

Михаилу из всевозможных показаний, сыпавшихся как из рога изобилия, любопытно было узнать о личной жизни девушки. В этом вопросе следствие копалось с особым пристрастием, приглашенные свидетели выступали один за другим. Выяснилось, что молодая особа периодически мелькала то в одном, то в другом уголовном деле в качестве случайно попавшего в поле зрения лица, никогда ни в чем конкретном не замешанного. Немного напрягло, когда кто-то сказал, что в определенных кругах она известна как Миссис Смит, названная по одному из персонажей голливудской дивы прошлых лет. Впрочем, названной в шутку, скорее за столь же привлекательную внешность, чем за кровожадность, поскольку все свидетели, как один, упоминали ее доброту, покладистость, великодушие, отзывчивость, искренность, воспитанность, доверчивость, бескорыстность и душевность. А также – огромную целеустремленность.

Еще, правда, упоминали неуемное жизнелюбие, независимость, находчивость и чрезвычайную загадочность… но это уже от завистливого желания хоть в чем-то принизить. А то уж больно похожей на ангела получалась.

Еще отмечали нескромность одеяний, особенно это задевало людей старшего поколения. Голые ноги, грудь без лифчика… Но кого в наше время удивишь этим свойственным юности самоутверждающимся безобразием? Вся молодежь одевается так. Ну, не вся… но ведь одевается? Да и ангелы, если посмотреть на картинах, тоже раздетыми ходят, почище рассматриваемой персоны. Но по сути они все равно ангелы, не так ли?

В общем, с характером девушки постепенно разобрались, а самым любопытным оказалось обсуждение личной жизни Жанны. Потому что опять ничего конкретного никто не сказал. То, что сказали, либо не соответствовало другим показаниям, либо нагло им противоречило.

– У нее не было молодого человека, – однозначно заявили все вызванные сослуживцы, от бухгалтера до последнего вахтера.

– Она искала, но еще не нашла, – по телефону рассказал следствию находившийся за тридевять земель папа жертвы.

– К ней кто только не ходил! – возмущалась старушка из соседнего дома, день за днем изучавшая жизнь элитной многоэтажки.

– Она встречалась то с одним, то с другим, – сообщил один из соседей по лестничной клетке. – В том числе и вот с этим.

Последовало указание на подсудимого.

Про исчезнувшего Игната никто не вспомнил, это заставляло сердце Михаила танцевать чунга-чангу после каждого выступления. Потому что в случае с покровителем Жанны труп имелся, и все нити тоже привели бы к нему. Как улики, так и мотивы. Ведь кому, как не ему, приглашаемому в ночь к лакомой девице, выгоднее всего было убрать конкурента?

Что ж, пронесло неисповедимым образом. Квартира была записана на девушку, оплачивала она же, а то, что к ней кто-то ходит… И что же, что ходит? И то, что ходить перестал, тоже не проблема. Таких много, которые походят-походят и перестанут. Чего бы к такой не походить некоторое время? Судья, разглядывавший фотографии из дела, разделял это мнение.

Когда настала очередь, Михаил рассказал все… оставив за кадром вышеупомянутые перипетии. Всплывет – так тому и быть, отпираться не будет. А вдруг не всплывет?

– В типографии мы выпили, – вел он свой рассказ. – Очнулся в морге.

– Простите, господин судья, – встрял обвинитель, высокий худой субъект, чей взгляд сгодился бы для резки стали и уничтожения авианосцев на расстоянии. Ни отутюженная форма, ни вымученная улыбка симпатии облику не прибавляли. Одно слово – обвинитель. – Следствие подтверждением данного факта не располагает.

– Для выявления основной картины событий, что привела к преступлению, это пока неважно. Продолжайте, гражданин подсудимый.

– Придя в себя и поняв, где нахожусь, я испугался и сбежал.

– Разве морг был открыт?

– Я сбежал через окно.

– Окна в подобных заведениях должны были быть оборудованы металлическими решетками.

– На этом окне решетка отсутствовала.

– Странно. А на других окнах?

– Не обратил внимания. Я подбежал к первому попавшемуся.

– Допустим, что было так. Вы были одеты?

Михаил смутился:

– Нет. Сначала. Поэтому, чтобы прикрыться, я взял с вешалки медицинский халат и надел чьи-то резиновые сапоги. По дороге встретилась застрявшая машина. Я помог вытолкнуть автомобиль из грязи, водительница предложила подвести домой, но по пути заехала к себе.

– На личности владелицы автомобиля остановитесь подробнее. Это была Жанна Ковальская?

– Да. Она представилась Жанной, а фамилию я узнал только из объе…кхм…винительного заключения.

– Ранее вы не были знакомы?

– Нет.

– И она среди ночи привезла к себе в квартиру впервые встреченного человека в халате на голое тело и резиновых сапогах на босу ногу?

– Именно так.

Михаил сам понимал, насколько невероятно и нелепо выглядят объяснения, но других не было.

– Это было шестого числа?

– Нет, пятого. – День получения отпускных Михаил помнил точно.

– Что произошло дальше?

– Мы выпили за знакомство…

– Прошу прощения. Вы только что сказали, что она собиралась отвезти Вас домой?

– Да…

– И все-таки вы оба выпили? – взгляд обвинителя победно взвился на присяжных.

Михаил вновь погрустнел. Такое развитие событий в тот раз его почему-то не смутило. Теперь оно выглядело совершенно неправдоподобно. Словно он сперва на ходу придумал историю, достойную пятилетнего ребенка, а затем не решился отступиться от нее вопреки здравому смыслу.

– Понятно. – Обвинитель иронично кивнул. – Что было дальше?

– Я отключился. Пришел в себя снова в морге, где меня собирались разобрать на органы.

Зрители в зале весело зашумели. Присяжные тоже начали с ехидством переглядываться.

Ему не верили. Чем меньше доверия в малом, тем больше шанс, что не поверят в большом. В главном. В том, что он не бесчеловечный монстр, который убил девушку и, возможно, предварительно поглумился над ней, а потом спрятал труп так, что даже не смогли обнаружить.

Знать бы хоть для себя, что это точно не он…

– Я сбежал через то же окно, подобрал найденную рубашку и направился домой, – продолжилось неубедительное повествование о неясных событиях.

– Без брюк? – Прокурор лукаво сощурился.

Михаил пожал плечами:

– У меня не было выбора.

– Ясно.

Присяжные по-прежнему улыбались, на него глядели как на клоуна, в глазах стояла откровенная неприязнь. Сначала – пьяница. Потом – насильник и убийца. Логичная цепочка, каждым из них признаваемая за вполне достоверную. И чем четче Михаил это осознавал, тем более погружался в себя… и начал путаться в ответах.

Очков ему это, понятно, не прибавило.

2

Михаил начал повествовать о последующих событиях. Жена, которую под руку поддерживал брат, смотрела на него, а он не мог оторваться от родных глаз, волнующихся за него. Из-за этого он тоже периодически сбивался, жутко смущался, когда дело вновь коснулось так и не найденной девушки.

Сначала ему хотелось обойти сюжет второго дня, закончившийся визитом содержателя Жанны. Говорить об этом было опасно, но перескочи он через день в своих показаниях, его бы вывели на чистую воду. И на предварительном следствии, и сейчас он сообщал все, как было, кроме посещения Игната и… некоторых тонкостей поведения юной вертихвостки. Эти детали нельзя было ни объяснить логически, ни рассказать вслух, чтобы не выглядеть придурком и ничтожеством.

– Итак. – Обвинитель заглянул в имеющиеся в его распоряжении ранние показания Михаила, сверив их с нынешними. – Надев подобранную рубашку, Вы направились домой. А согласно показаниям гражданки Евграфовой Степаниды Аскольдовны, шестого июля, в ночь перед совершением преступления, подсудимый прибыл в квартиру жертвы не в рубашке, как он утверждает, а абсолютно голым, прикрываясь лишь пластиковым пакетом.

Михаил поморщился. Путаница возникла из-за того, что хотелось скрыть важный эпизод, вот рубашка и вылезла не в том месте… Такая мелочь – а он уже выглядит утаивающим от суда подробности произошедшего.

– Правильно, – признал он. – Тогда не было рубашки. Я подобрал пакет и прикрывался им, обмотанным вокруг талии. Я ошибся.

Обвинитель повернулся к затихшему залу:

– Эту частность мы прояснили. Подсудимый «ошибся». – Он опять деловито повернулся к Михаилу. – Пойдем далее. Вы направились домой. Почему же, идя домой, вновь оказались у гражданки Ковальской?

– Ее дом был ближе всего к месту, где я очнулся, – поспешил сообщить Михаил. – Поскольку я был опять без одежды…

В ответ на чье-то хихиканье судья строго постучал по столу молоточком, а обвинитель ехидно констатировал:

– Кажется, у Вас вошло в традицию оказываться в общественных местах без одежды. Надо заметить, очень интересная традиция, непонятная другим гражданам. Но мы слушаем. Значит, оставшись на улице в голом виде, первым делом Вы снова отправились к молоденькой девушке, с которой познакомились только вчера при совершенно непредставимых обстоятельствах?

– Я надеялся, что поскольку вчера я помог ей…

– Чем Вы ей вчера помогли?

– Вытолкать машину из грязи.

– И все? Ничем больше?

– Все.

Михаил стушевался.

Обвинитель же чувствовал себя на коне.

– Но она вчера же и расплатилась за оказанную любезность, – иронично протянул он. – Ведь так?

Слово «расплатилась» в его устах прозвучало двусмысленно, совсем не в том прямом смысле, что подразумевался вполне добропорядочной фразой.

– Она же отблагодарила Вас? – продолжился напор на Михаила. И снова слово «отблагодарила» резануло слух подспудной циничностью. Понятно, что и присяжные, и судья, и все зрители в зале, включая Наташу и Бориса, поняли именно так нелицеприятно, как хотел обвинитель. – Вас приютили, Вам налили… Вы вместе выпили… причем так, что, как утверждаете, больше ничего из событий того дня не помните. Но, может, Вы ошибаетесь и сможете сообщить что-то дополнительное о том первом вечере знакомства? Ответьте, может быть, между вами произошло еще что-то… что может оказать влияние на понимание произошедшего далее?

Михаил давно понял, к какому безобразному выводу клонится разговор.

– Больше ничего не было.

– Вы уверены? Может быть, после совместного возлияния Вы все же оказались с гражданкой Ковальской в постели?

– Нет!

– Вы точно уверены?

– Абсолютно.

– Но только что Вы заявляли суду, что ничего больше из произошедшего той ночью не помните… – победно завершил прокурор, его многозначительный взор полоснул по залу.

Михаила бросило в холодный пот.

– Ничего не могло произойти просто потому, что я не хотел.

– Не хотели чего?

– Что бы что-то произошло.

Он поник, понимая, как глупо выглядит. Обвинитель радостно вскинул глаза:

– То есть, Вы точно помните, что не хотели?

– Да, – подтвердил Михаил, не видя ловушки.

– Но тогда из Ваших слов о явном отчетливом нежелании оказаться в постели с гражданкой Ковальской можно сделать соответствующий вывод, что в тот момент этого активно хотела она?

– Она… – Михаил совсем смутился. – Она делала намеки…

– Вот как? Вы утверждаете, что двадцатилетняя красавица из успешной приличной семьи, обладающая отдельным жильем, дорогим автомобилем и высоким уровнем дохода, старалась соблазнить сорокапятилетнего алкоголика, подобранного на улице в непотребном виде?

– Протестую! – подал голос адвокат.

Аморфное расплывшееся существо с кислым взглядом ничуть не походило на живчиков и пройдох, что всегда добиваются успеха по телевизору. Как мог Борис доверить судьбу родственника такому убожеству, что не может слова выпихнуть, чтоб не уснуть по дороге? Или это сделано специально? Если так… бедная Наташа. И бедный Михаил. И почему он раньше никогда не ладил с шурином? Пришло время расплаты.

– Протест принят. Пожалуйста, по существу, – резюмировал судья.

Обвинитель кивнул.

– Перефразирую: склоняла ли гражданка Ковальская подсудимого к половому акту?

Защитник вновь собирался выполнить свою основную функцию, но пока он раскачивался, Михаил уже начал отвечать, хотя бы для поспешно закрывшей лицо жены:

– Она давала понять, что такое возможно, но мне это было не нужно.

– Вам, встретившему на улице красивую сексуальную девушку, оказавшемуся с ней наедине в ее квартире без одежды и совместно выпившему, вместо того, чтобы сохранить возможность быть отвезенному домой, это было не нужно?

Направленные на подсудимого глаза горели язвительным недоверием. Самое паршивое – то же самое чувствовали почти все присутствующие в зале.

– Нет, – упрямо заявил Михаил. – Не нужно.

– Хорошо. Оставим пока тот случай и обратимся к следующему, на котором прервались. Значит, Вы, обнаружив себя вновь на улице и опять голым, снова направились к выпивавшей с Вами вчера гражданке Ковальской. Как же она отнеслась к новому посещению чужого женатого мужчины, произошедшему снова среди ночи и без штанов?

Михаил нахмурился.

– Она считала меня чьим-то любовником, который, бросив одежду, сбежал от некстати появившегося мужа.

– Это правда – то, как она считала?

– Конечно же, нет. Я говорил: моя одежда, ключи, документы и даже обручальное кольцо, – тут он бросил виноватый взор на Наташу, – остались в морге. Или в больнице, куда меня должны были доставить перед тем, как передать в морг. Их, наверное, еще можно найти…

– Вернемся к затронутым обстоятельствам. Один раз девушка поверила и решила оказать Вам услугу, пригласив домой и отблагодарив за помощь, но Вы снова предстаете перед ней в том же виде. Она снова приняла Вас за сбежавшего любовника? Второй раз подряд?

– Нет. На этот раз я сразу рассказал правду.

– Какую?

– Что сбежал из морга.

По реакции зала Михаил понял, что вновь сказал что-то не то.

Одна бровь обвинителя издевательски приподнялась:

– Она поверила?!

– Да, – опустошенно выдохнул Михаил.

Он видел: среди присяжных никто даже мысли такой не допускает.

– Что она сделала в ответ?

– Постелила мне в гостиной, сказав, что отвезет домой утром, по пути на работу… или на учебу. Не помню точно, как она сказала.

Михаил не знал, как лучше объяснить, чтобы стало понятно: ни пить, ни спать с девушкой он не собирался. Ему требовалась помощь с одеждой, а она оказалась в тот момент единственной, кто жил в пределах досягаемости.

– Я шел к ней за помощью, – попробовал он сформулировать мысли, – в надежде, что Жанна подберет мне что-то из одежды и отвезет домой. И она помогла.

– То есть мотив был тот же самый, что и в первое посещение, которое закончилось совместной попойкой?

Обвинитель улыбался. Михаил пояснил:

– В этот раз я не собирался пить.

– А девушка? – мгновенно упал новый вопрос.

– Она предлагала. Я отказался.

– Да? – осведомился обвинитель. Плескавшимся в интонации ядом можно было сделать Землю безжизненной. – Как же на это отреагировала она?

– Никак.

– Хорошо. Значит, Вы пришли ночью, Ковальская предложила выпить, Вы отказались. Тогда она предложила Вам остаться… – Последовала многозначительная пауза. – А потом? Что между вами произошло?

– Ничего не произошло! – От злости Михаил повысил голос. – Мне не терпелось попасть домой. Я встал и ушел, не дожидаясь утра.

– Опять без одежды?!

Михаил опустил глаза. Врать так нагло он не умел.

– Нет, я надел найденные для меня Жанной какие-то старые мужские вещи.

– Она встала проводить Вас? Специально? Проснулась и пришла из своей спальни, чтобы помочь со сборами?

Подтекст был виден: может, они всё же лежали в одной кровати?

– Нет, она спала в своей комнате, – отмёл подозрения Михаил. – Вещи дала раньше.

– Чьи же это были вещи?

Михаил пожал плечами.

– Не знаю. Не интересовался.

– Почему? Вам было не интересно, чьи мужские вещи находятся в квартире девушки, к которой Вы являетесь по ночам? А если это вещи ее любовника?

– Ну и что? Мы же не делали ничего предосудительного. Такого, что не понравилось бы ее любовнику.

– Значит, если Ваша жена решит пригласить в дом голого мужчину, даст ему Ваши вещи и оставит ночевать в Ваше отсутствие, Вы не станете считать такое поведение предосудительным?

Обширные телеса адвоката стали раскачиваться, изображая приподнимание над стулом:

– Протестую!..

Обвинитель мгновенно сменил тему:

– Вопрос снят. Вернемся чуть назад. Значит, одежду Вам уже предоставили, но Вы все равно остались ночевать?

– Она же обещала отвезти…

(продолжение следует)

10

Заоконные птички устали слушать несущуюся из комнаты галиматью, стайка улетела искать рассказчиков поинтересней. Солнечное пятно плавно взбиралось с пола на обои, часы равнодушно тикали, в кладовке кто-то скребся. В домовых Наташа не верила, и если это мышь, то пусть попробует найти что-то съедобное, флаг ей в лапки. Одна уже как-то заходила, и если б умела писать, стены кладовки покрылись бы неэтичными посланиями. Кроме нескольких банок с солеными огурцами ничего съестного там не обреталось. После отъезда детей и начала приключений мужа Наташа не готовила, запасов не делала, обходилась сухомяткой из холодильника. Много ли надо человеку, когда живет один? Немного. Всего лишь не быть одному.

Наташа сидела на любимом месте Миши, колющий пружинами диван обволакивал ее, как муж в порыве страсти, и защищал, как танк броней. Из получившегося укрытия (не пространственного, а душевного) она наблюдала за Жанной, которая сосредоточенно рассматривала ноготки: то ли заусеница образовалась, то ли маникюр поцарапало. Поднесенные к носу пальцы поворачивались одним боком, затем другим, за ними с невозможной серьезностью следил взор огромных подрисованных глаз. Если убрать косметику и откровенный наряд – просто ребенок, что поранил ладошку. Наташа внутренне улыбнулась сравнению и тут же откинула его. Гостья – не ребенок, совсем не ребенок. И давно не ребенок. Притворившееся ребенком чудище могло сожрать с потрохами, разбить настоящее, разрушить будущее.

– Можно личный вопрос? – спросила Наташа.

Девичий взор поднялся, ручки благовоспитанно сложились перед собой.

– Почему нет? Спрашивать не возбраняется. Наоборот, чем больше вопросов, тем лучше результат. Я знаю.

– Я тоже знаю, потому что пользуюсь этим методом постоянно как учительница. – Наташа печально хмыкнула. Насколько же она далека от реальной жизни тех, кого учит. – Вопрос такой. Прости. Сколько у тебя было мужчин?

Жанна посмотрела на нее, за темной челкой что-то быстро калькулировалось.

– Я отвечу, если обещаешь ответить на аналогичный вопрос. Договорились?

Наташа кивнула, не раздумывая.

– У тебя был только один, – догадалась Жанна.

– Да. А у тебя?

– Не знаю.

Жанна произнесла это спокойно и серьезно.

– Как же это?! – Наташу обманывают, так не бывает. Внутри вскипело. – Разве можно не знать, сколько мужиков лежало в твоей кровати?

– Это я большей частью лежала в их кроватях, – ответила девушка с благодушием, как про что-то вроде совместной работы на грядках, – и не следила за количеством, суммируя или складывая в столбик. Потому что это неважно.

– Не верю. Женщине не может быть неважно, сколько чужих… кхм.

Наташа сложила руки на груди. Во всем, что касалось семьи, она не принимала другой действительности. Семья должна быть с большой буквы: Семья. Иначе это не семья. Семь я только тогда семья, когда пять из них – дети. У собеседницы явно не тот случай.

– Поверь – совершенно неважно, – девушка стояла на своем. – Наверное, потому что стОящий был только один.

Заштрихованные челкой глаза округлились: видимо, Жанне правда открылась только что и ударила в больное место.

Воительница сексуального фронта взяла себя в руки. Выражение, соткавшееся на лице, сообщило: кто старое помянет, тому глаз вон, думать нужно о будущем, а жить настоящим.

– То есть, – Наташа с ужасом осмыслила сказанное, – с остальными ты… по необходимости?

Жанна снисходительно повела плечиком:

– Это часть моей работы.

– И ты соглашаешься?!

Вот так братец. Ведь это его секретарша. Наверное, он тоже не прошел мимо выпуклостей и полостей сотрудницы, иначе, как бы хватило смелости приглашать ее инструктором для сестры? Как бы он сформулировал просьбу, не будь между ними чего-то тайного или явного?

Впрочем…

Наташа задумалась. Кто скажет, как теперь работают и чем?

– Не всегда соглашаюсь, – ответила девушка, – однако, большей частью поставленная задача так увлекает, что все само собой получается. Независимо от желания или нежелания. Как необходимая часть производственного процесса.

«Часть производственного процесса». Дожили.

Наташе поплохело от нового знания.

– Скажи, пожалуйста, – вымолвила она, собравшись с духом, – ты работаешь у Бориса… именно секретаршей? Экскурс в профессиональные тонкости был красноречивым, но некоторые моменты…

Жанна расплылась в самодовольстве от впечатления, которое произвела, и от признания неких невысказанных заслуг:

– Я уже говорила, что не секретаршей в том смысле, как это воспринимают многие. Скорее, ближе к заму по всем вопросам, но такой должности не существует. Проще говоря, я специалист широкого профиля.

– Заметно, – не удержалась Наташа.

– И поскольку я прибыла сюда по личной просьбе начальства с заданием в моей исключительной квалификации, еще мне необходимо знать, какие у тебя бывают фантазии, – огорошила великая умелица от секса. – Да-да, именно у тебя.

Она лукаво подмигнула.

– Какие фантазии? – Наташа закусила губу.

– Какие-какие… Эротические. О чем мечтается. Какие непредставимые безобразия снятся. Что хочется попробовать из никогда не пробованного.

– Ничего не хочется! – запоздало возмутилась Наташа. – Мне мужа достаточно.

– Неправда, – возразила молодая всезнайка. – Если сидишь взаперти, муж пьет, а любовника нет, остаются мечты. Или Борис о чем-то не в курсе?

– Я не стану отвечать на этот вопрос. – Наташу передернуло.

– Жаль, это помогло бы в разработке стратегии. Тогда, давай, я буду накидывать самые дикие варианты, и если сердце екнет, просто кивни. Значит, волнующие тебя фантазии, ситуации или идеи. Другой мужчина? Нет. Тогда – еще один мужчина, плюсом к мужу? Не мотай так головой, оторвется, я с первого раза понимаю, без этого сверкания глазами. Успокоилась? Продолжаем. К тому же, для затравки я просто шутила. Да, неудачно, поскольку давно понятно, кто ты и с чем тебя едят.

– И с чем же? – Наташа язвительно выпрямилась.

– Твои мечты одного плана с подвенечным платьем и совместным воспитанием очаровательных внуков. Ты из породы Ассолей, которые ждут суженых у моря, вглядываясь ежеминутно: не полощутся ли на ветру раздуваемые плывущим в руки счастьем алые паруса? Но как-то получается, что уже полощутся на веревке мужские носки и пеленки, а алых парусов так и не появилось…

– Ты права. – Наташа вдруг посерьезнела. – У меня есть не исполнившаяся мечта. Это, прости за банальность… Впрочем, это для тебя, наверное, банальность, а для меня… – Она закрыла на секунду глаза. – Шелковое постельное белье… усыпанное розовыми лепестками… словно те самые алые паруса…

Трудно было сообщить мечту посторонней девице. Но сказала… и ничего не изменилось: так же светло на улице, так же гулко капает в ванну вода из подтекающего крана, создавая на дне трудно отмываемую коричневую змейку, и никакая земля не разверзлась, и молнии не поразили. Оказалось, что, если необходимо, говорить можно обо всем.

– Видишь, как все хорошо получается, – живо отозвалась Жанна. – Это не просто кое-что, это что-то. Ты – несостоявшийся, а точнее недовыгулянный романтик. Вечера при свечах… Ароматные благовония… Ванна с розами или шампанским… Понятно. Тогда учти на будущее, чтоб случайно не разочароваться: с шелковой простыни по неопытности можно улететь на пол при первом движении, настолько она скользкая.

Девушка подождала, пока Наташа представит, и после появления на губах легкой улыбки вернулась к допросу:

– Продолжим перечень, ведь кроме того, о чем знаешь и можешь мечтать, есть другое, о чем могла бы. Как насчет ванны из шампанского?

Наташа замахала руками на провокаторшу:

– Даже подумать страшно, сколько такое может стоить. Нам не по карману, потому сразу – нет.

– «Подумать страшно», – ехидно передразнила Жанна. – Думать и действовать всегда страшно. Зато результативно. А не думать и не действовать – стыдно. И не результативно. Что выбираешь?

– Еще есть категория «дорого».

– Еще есть категория «виноград зелен». Кто боится, находит причины, а кто хочет результата, находит возможности. Любая проблема решаема, нужны желание и время. С шампанским все не так плохо, как кажется. На самом деле сильно тратиться не обязательно, достаточно вылить немного в ванну с водой для запаха и антуража. Эффект, уверяю, тот же. Только смотри, чтоб у тебя никаких ранок в нежных местах не было, а то такое начнется… И не надо зацикливаться на шампанском, это моветон, лучше набросать тех же лепестков или применять разные добавки, постоянно их меняя. Человеческая мысль в этом направлении ушла так, что представить трудно.

– Лучше бы эта мысль рак победила.

– Никто не спорит. Но вместо рака она победила однообразие, что тоже немаловажно. Кстати, о раках.

– Если хочешь подвести к «Камасутре», то я читала.

– Ее не надо… и я бы сказала, что даже вредно читать. Достаточно смотреть и фантазировать. Хочешь сказать, в плане поз у вас с супругом все замечательно?

– Если не все, то информация у меня есть, и работа над ней ведется.

– Отлично, одной горой на плечах меньше. Идем дальше. Есть много игр с повязкой на глаза. Не кипятись, я не про групповые развлечения, хотя это вас тоже здорово бы подогрело. Пробовали когда-нибудь кормить друг друга с завязанными глазами? Когда после клубнички идет перчик…

– Что-то подобное в кино показывали.

– Правильно, кино иногда отображает жизнь. Если идея нравится, ее нужно подхватывать и развивать. К примеру, после перчика…

– Я поняла, – перебила Наташа. – Разовью, если понадобится. Дальше.

– Можно неожиданно провести по коже кубиком льда... да и ожиданно можно. Можно все, что придет в голову. Можно капнуть на партнера, что замер в ожидании наслаждения, парафином с горящей свечи…

– Это больно!

– Если в нужное время в нужном настроении и в нужном месте, то – удовольствие.

– Боль и удовольствие – это мазохизм!

– Если вместе – да. А если вместо ожидаемого одного приходит иное – это счастье. Дело в умении и желании. Муж никогда не связывал тебя?

– Еще чего.

– Связывания помогают раскрепоститься и лучше себя понять. Трудно представить состояние, когда ощущаешь полную зависимость от своего мужчины…

– Вовсе нет. Когда я была в декрете…

У Жанны сжались кулачки, грудь вздулась... Это длилось всего миг. Воздух медленно вышел, на губы вернулась улыбка:

– Мы о другом. Когда ты связана по-настоящему и не можешь шевельнуться, твой мужчина имеет возможность сделать с тобой все, что захочет. Нужно разрешить ему это – делать все, что захочет. И себе разрешить. Сразу оговорюсь, что варианты со связыванием возможны лишь при абсолютном доверии, иначе выльются в насилие. Кому-то, впрочем, нравится и насилие. Разное. От расцарапанной в порыве страсти спины до полноценного бэ-дэ-эс-эм.

– Бидэ… что?

– Не забивай голову, это точно не твое. Впрочем… Муж тебя бил?

– Пусть только попробует!

Жанна подавилась смешком.

– Ясно. А ты его?

– У двери скалка лежит. Когда приползал на бровях, доставалось.

– А в плане чувственных игр? Детей шлепают в качестве наказания, а взрослые в такое часто играют. – Жанна вновь с завистью покосилась на Наташино богатство. – Тебе никогда не хотелось, чтоб Михаил тебя отшлепал?

– Возможно. Когда-то давно. Но не сейчас, когда я растолстела.

Жанна открыла рот, но Наташа перебила:

– Все поняла, заметку себе сделала, подумаю над этой возможностью. Обещаю. Давай дальше.

– Продолжение подождет, вижу проблему. – Жанна приостановилась. – Если стесняешься своего тела, значит, спишь в одежде?

Наташа фыркнула:

– Еще чего. Конечно, раздетой. В одной ночнушке.

– Отныне – долой ночнушку.

– В одних трусах?!

Две пары глаз уставились друг на друга в полном непонимании. Вроде, на одном языке говорят, но, на деле, на разных.

– Ты же сказала – в одной ночнушке! – первой не выдержала преподавательница. – А раздетой – значит, раздетой, никаких разночтений. Оба – раздетыми, в одной постели, под одним одеялом. Это не повод к обдумыванию версий, а приказ, иначе никакой вам совместной жизни до самого кладбища. Теперь: о чем или о ком мечтает для постельных феерий твой муж?

А ведь только что Наташа почти успокоилась.

– В каком смысле – о ком?

– Понимаешь, наша с тобой задача сейчас – найти нечто, что пересилило бы его страсть к выпивке новыми надеждами. Что поразило бы в самое сердце, заставив снова любить тебя больше, чем бутылку. Но, чтобы поразить, нужно угадать желания и предвосхитить.

Наташа недоверчиво покачала головой:

– Думаешь, сработает нехитрая замена – любовь вместо алкоголя? Все так просто? И больше никаких затей?

– Думаю, да. – Жанна убедительно кивнула, наклоняясь вперед. – Любовь во всех смыслах и наполнениях, в том числе – как можно чаще и интереснее – ее физическое проявление. Разберемся: почему он пьет? Причина – выпестованная… тебя не смущает такое слово? ах да, ты же учительница. Так вот, выпестованная запретами и обстоятельствами внутренняя слабость. Нужен толчок, чтобы заставить его вернуться к реальной жизни. Ощущения, которые нормальный человек испытывает от действий, такие зашуганные многочисленными и, как они считают, непреодолимыми запретами ничтожества получают от опьянения, сбрасывая с себя ответственность за дальнейшее и прикрываясь традицией. А что, мол, «все пьют, значит, я ничем не хуже других»! Вот как получается.

– Если сам не захочет бросить, ничто не поможет.

– Именно! – Жанна радостно потерла ладошки. – Наша задача – сделать, чтоб захотел.

– Ох, сколько я пыталась…

– Не так пыталась, – оборвала Жанна. – Не в том направлении. Словами и уговорами? Чтением нотаций? Общественным порицанием? Угрозой уйти к маме и забрать детей? Ничего из этого его за душу не цепляло. Ему нужно заместить удовольствия, и тогда он твой. Опять.

– Как все просто на словах.

– Поверь, – заверила девушка, вновь откидываясь на спинку, – если поставишь такую задачу – достигнешь результата.

– Я уже поставила, – вздохнула Наташа, разочарованно думая о своих возможностях. – Ответь на такой вопрос: почему одни спиваются, а другие – нет?

– Разные причины. Одни от того, что все плохо. Другие, как ни странно, но намного чаще, от того, что хорошо.

Наташа недоуменно повторила:

– Оттого, что хорошо?!

– Жизнь устроена, дети рождены, крыша над головой имеется. Зачем пыхтеть ради новой марки стиральной машины, если можно получать непосредственное удовольствие здесь и сразу? Старые удовольствия приелись, не вызывают больше желания, а эта жидкая зараза с каждым разом вызывает все большее и большее.

Одно слово укололо Наташу. Женщины в ее возрасте болезненно реагируют на такие определения.

– Старые?..

Жанна кивнула.

– Да. То, что могло бы всколыхнуть мужика, который подсаживается на рюмку, запрещено нормами морали и совестью, а потому считается, что пьянство непобедимо. Но мы с тобой докажем обратное.

Было странно слушать девчушку, втолковывающую законы бытия, но здесь как везде: бревно можно разглядеть лишь в чужом глазу. С немногих лет Жанны отстраненная для нее ситуация виделась четче и яснее, чем для находящейся внутри событий Натальи.

– Есть народности, которые стали невосприимчивы к алкоголю, – продолжила девушка. – Во Франции зашла как-то в магазин: «Дайте пива». Отвечают: «Мы не продаем алкоголь». «А это что?» – киваю на ряды бутылок. На меня смотрят, как бараны на… нет, это избито, скажем, как демократы на Зою Космодемьянскую: «Так это же вино»! В Италии, к примеру, не только ужин, но даже обед в качестве обязательной составляющей подразумевает вино. И ничего, не спиваются. У них другие проблемы.

– Другие? – Наташе странно было слышать, что кто-то озабочен чем-то другим не менее, чем она своим горем.

– Хватит отвлеченной болтовни, давай придем к чему-то конкретному. К вопросу о неизвестных тебе мечтах Михаила. Твой муж хоть раз как-то же проявил подспудные желания?! Пойми, в них, этих задавленных коростой морали желаниях, тропинка к его возвращению в лоно… тебя.

Девица иронично хмыкнула. Наташа не обиделась, но ничего не вспомнила.

– Сейчас снова начну накидывать возможности. – Жанна изобразила волчий оскал. – Хочешь?

Знала, на что давить. Наташу передернуло. Зато память проснулась.

– Однажды, – выдавила она, – когда мы смотрели «Последнее танго в Париже» Бертолуччи…

Жанна расцвела:

– Дай угадаю. Сценка с маслом?

– Мишу это совсем не покоробило.

– Так вот же! А ты, наверное, скривилась, как сейчас?

– Я потом спрашивала его…

– С таким же лицом? Можешь не продолжать, представляю, как муж отнекивался, что даже в мыслях подобного не держал. Все ясно. У него возникла фантазия, ты одним своим видом отвергла. Он замкнулся. Больше ничего никогда не высказывал. Но с чего начать ты теперь знаешь. Теперь попробуем подойти к проблеме с другого краю. Что у вас с мужем раньше было, а теперь – нет? Что-нибудь такое, что нравилось, и о чем вспоминается с жалостью.

Конфузясь, Наташа пожала плечами. Все уже сказано, добавить она ничего не сможет. Потому что, если быть честным, больше ничего и не было.

Понятливая Жанна вновь взяла инициативу в непредставимо энергичные ручки:

– Тебе придется постараться с подстегиванием фантазии. Смотри фильмы на эти темы, учись, делай выводы. Нужно менять места, позы, создавать приключения на ровном месте. Замещать желание выпить с тоски желанием жить. Желанием нового.

– Места и позы ограничены и вскоре тоже попадут в разряд «старого». – В размышлении над сказанным Наташа не столько применяла его к себе, сколько просто теоретизировала. – В молодости всё внове и потому заводит, а с возрастом…

Жанна ухмыльнулась:

– Ты так думаешь? Жаль. С этим надо бороться.

– С чем? С мыслями?

– С принижением своих возможностей. Надо запомнить, а лучше – написать большими буквами над кроватью, чтобы видеть утром, открыв глаза, и до вечера, вновь закрывая их на временный отгул для восстановления сил: «Ограничений нет!» Ты просто обязана заинтересовать мужа собой и новыми возможностями так, чтобы и мыслей о глупом алкоголе не возникало. Пути назад нет.

– Я знаю, – тоскливо вымолвила Наташа.

Жанну кипучая энергия не покидала. Она стала похожа на проснувшийся гейзер, попавших в зону поражения мочило и топило, спасения не было:

– Значит так. Накидаем планчик-конспектик будущих действий. Все направления, все имеющиеся и необходимые средства, весь ассортимент возможного и кажущегося невозможным. Чтобы надолго хватило. Затем будешь чередовать, совмещать, замещать, придумывать новое… Понятно?

– Так точно!

– Вот, другое дело. Итак, мы выяснили, что для возвращения твоего суженого в лоно трезвости требуется старый испытанный метод кнута и пряника. Без направляющей узды он мгновенно скатится к прежнему образу жизни, как ни старайся изменить его к лучшему. Одними просьбами и неподкрепленными угрозами никто ничего не добивался. Насчет кнута поможет Борис, моя роль – научить тебя пользоваться пряником. Приступим к практическим занятиям?

11

Сколько было стыда… и смеха! За час занятий, о которых Наташа никогда бы не рассказала ни одному человеку в мире, даже самому близкому, они опробовали, кажется, все, что бывает и не бывает. Пройдя невообразимый курс, она решилась на большее, чем обычно, когда Миша явился после первых передряг. Решилась, рискнула… и не прогадала. Произошедшее с мужем в постели было божественно. Наташа словно заново родилась. Едва вспомнив, как не хотела выпускать Мишу, как хотела высосать до последней капли, как хотела умереть в переплетающихся неправильных объятиях… она выдохнула, по телу вновь прошла дрожь. Наташа вновь научилась хотеть.

Все это было. Теперь будет что-то еще. Новое. Желанное. Пусть только Борис закончит с последним, что обещал. Это произойдет сегодня. Да. Сегодня все закончится.

Они по-прежнему сидели друг напротив друга, брат и сестра, заварившие небывалую кашу и дожившие до момента, когда можно снять сливки.

– Готова? – Борис поглядел на часы.

Наташа благодарно кивнула.

– Точно? – не унимался брат. – Имею в виду, не к тому, чтобы ехать на суд, а к новой жизни после него. Чтобы твой Миша больше не сорвался, ему постоянно будет нужен стимул, что в переводе, как ты знаешь, означает палку, которой осла погоняют. Подготовила ты такой стимул, а, сестренка? Ого, глазки-то заискрили! Вопрос снят, чувствую, подготовилась основательно.

Наташе пришлось опустить фонтанирующий взгляд, многое говоривший сведущему человеку. Брат ухмыльнулся. В этот раз он не стал ее смущать.

Синтетическим голосом кашлянул в кармане телефон, Борис глянул на пришедшее сообщение:

– Охрана сообщает, что все в порядке, все действующие лица на месте. Нам тоже пора выходить. Туда я тебя отвезу, а обратно, извини, на такси. У меня дела. – Поднявшись, Борис оглядел вычищенную украшенную комнату. За последнее время здесь многое изменилось: ковролин сменился ковром, вечно тусклая люстра обрела вторую жизнь: она сияла, как принцесса на сказочном балу, на округлых боках играли блики. Диван обрел новую обивку. Он по-прежнему немыслимо скрипел, зато на пушистом коврике перед ним хотелось поваляться. – У тебя, как вижу, тоже кое-что намечается.

Брат опять бесцеремонно подмигнул. Наташа вновь сконфузилась, теперь не столько от привычки смущаться, как от набежавшего неохватного счастья. Счастья, которое не случилось бы, не будь у нее такого брата.

– Спасибо, – еще раз сказала она.

– Не за что. Живи. Радуйся. Будь счастлива. И детей лучше воспитывай, все же моя кровь, хоть и под чужой фамилией. Кстати, на днях должны вернуться, так что используй оставшиеся деньки по всем фронтам и тылам. Собирайся, – бросил он, выходя первым, – я буду в машине, нужно сделать несколько звонков. Поторопись, заседание скоро начнется.

Дверь за братом закрылась. Наталья вновь принялась теребить «потерянное» обручальное кольцо Михаила, когда-то соединившее их, а потом из-за незаметно выросших проблем переставшее иметь какое-либо значение. По спине пробежала знобящая дрожь: что муж сделает, когда узнает, что это – она?.. Только она… Из-за нее…

Лучше не думать. Нет, лучше спросить по-другому: что Михаил сделает, е с л и узнает?

Хороший вопрос. Потому что в нем содержится ответ.

Наталья искренне и свободно улыбнулась. Впервые за несколько последних лет.

Ноги подвели к окну, створка послушно открылась. И со всей силы, на которую оказалась способна, Наташа зашвырнула кольцо, этот символ былого неблагополучия, как можно дальше.

Вот так. Забыть о прошлом. Забыть обо всем. Ничего не было. Есть только он – ее любимый – и она. И дети. И дом. И их великое неземное счастье, которое возможно лишь когда все это вместе.

Потом Наташа приглушила свет, расставила и, не удержавшись, зажгла свечи. Ладонь поправила впервые покрывшее взлетную полосу кровати шелковое постельное белье. Здорово оно будет смотреться, усыпанное лепестками роз. А на нем, на этом белье, еще лучше будут смотреться они с Михаилом. Любящие друг друга. Теперь всегда новые. Всегда разные. Всегда заинтересованные в том, чтобы сегодня было лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня. Теперь так будет всегда.

Отныне они начнут жизнь заново.

Пора выходить. Затушив свечи, Наташа принялась одеваться.

Перед самым выходом она остановилась, задумалась… Лицо обратилось к кухне. Наташа вернулась и рядом с кроватью поставила масло. По щекам словно краску размазали.

Выходя, она улыбалась.

Часть седьмая

***

– Приехали?

– Вчера еще.

– Наконец-то. А позвонить было нельзя?

– Сам сказал: полнейшая конспирация.

– Не от меня! Потом сразу за все шило вставлю, работнички хреновы. Вы где?

– Подъезжаем к зданию суда.

– Прекрасно. Скоро буду. Отбой.

– И тебе всего наилучшего.

(продолжение следует)

– Остановись!!!

Только крикнув это куда-то назад, Наташа обнаружила, что вскочила и бездумно меряет шагами комнату. Комната давила теснотой, всего по пять шагов в каждую сторону. Раньше казалась огромной. Раньше все казалось огромным: жизнь, счастье, любовь. Реальность же работала по системе комиссионного магазина – каждый год производилась уценка. Что думать о жизни сейчас, Наташа уже не представляла. И все же…

– Даже не продолжай, – твердо сказала она.

– Но знать о такой возможности следует?

– Наверное. – Наташа грузно села, лицо спряталось в подставленные ладони. – Не знаю.

Из-за поднятой пыли комната заискрила и затуманилась, как стеклянный шарик с со взбаламученным искусственным снегом. Лучи высветили сияющую метель, объем исчез, появилось ощущение рыбы, попавшей в садок. Вкус червяка во рту, насаженного на крючок, доказывал, что рыбку поймали, вытащили и скоро разделают. И никуда не деться. Знаменитые окна Овертона в действии. О них сейчас всюду говорят. Потому что система работает. И работает хорошо. Если о чем-то безусловно отторгаемом говорить по чуть-чуть, вносить в жизнь частями, то со временем привыкаешь. Целующиеся мужчины становятся милыми, педофилы выглядят заботящимися о детях любящими покровителями, каннибалы – чудаковатой противоположностью вегетарианцев. Ведь против вегетарианства никто не выступает? Отчего тогда третируют нежных человеколюбов?

– Хорошо, идем дальше. – Жанна пришла выполнить работу и честно ее выполняла. – Следующий вариант, который опять возмутит тебя до глубины души: то же самое, как сказано выше, но в реальности.

Реакция была предсказуема, Наташа ждала ее, поэтому справилась с первым позывом.

– Это извращение, – процедила она почти без эмоций.

– А что не извращение? Первородный грех никто не отменял. Все, что мы делаем в половой сфере – грех. Но человек создан по образу и подобию…

– Не богохульствуй!

– И не думаю. Быть по образу и подобию Творца – значит, иметь возможность творить. Придумывать. Размышлять. Делать выбор. Создавать новое. Совершенствовать старое. Работать над ошибками. В том числе так, как это делаешь ты сейчас. И в чем я тебе усиленно помогаю, пусть и приходится брать с боем каждую улицу насмерть стоящего города.

– Но, кажется, город уже взят?

– Разве? Ты даже слушать не хочешь о том, как некоторые справлялись с бедой, аналогичной твоей. Как возвращали супруга в семью. Ты говорила о непрекращающейся любви и нахождении рядом. Я говорю о том же, ни в одной букве не отступив от оговоренных границ. Любя свою половинку, можно получать параллельное удовольствие еще от кого-то. Не основное удовольствие, но тоже удовольствие, весьма сильное, предоставляющее сказочную возможность менять параллельные кандидатуры до бесконечности.

Опять окна Овертона. Обидно за девушку. Ладно, Жанна – человек для счастья потерянный, но муж…

– Не хочешь ли сказать, что у Миши могут быть такие фантазии…

– Не знаю. Возможно. Разница в том, что сны наяву одних – лишь попробовать, а других – жить так всегда, приправляя отношения с любимой дополнительными специями. Не буду пугать, твой Михаил вряд ли такой. Судя по анкеты и находящимся в разработке данным, он не жаждет такого всей душой, иначе либо загулял бы, либо обмолвился ненароком. Не было ли у него любопытных обмолвок?..

– Нет, – вылетело мгновенно.

– Тогда берем архив придуманных людьми возможностей и листаем дальше. Еще есть те, кто практикует обмен супругами. Кто на раз, кто на выходные или на весь отпуск. Бывают встречающиеся пара на пару, они тоже при должном подходе получают уйму ощущений. Есть любители коллективных эротических игр – в фанты, угадайки и прочие логические продолжения известной «бутылочки», которую кто-то, – уголки девичьих губ лукаво разъехались на миг, – считает верхом бесстыдства и безрассудства. Много чего есть. Это многообразие направлено на то, чтобы в своей семье каждому было лучше, чем без нее. Подводных камней у таких вариантов не счесть, и они тоже ведут к разводам. И намного чаще. Я привела их, чтобы показать, как люди борются за свое счастье, и в какие неожиданные дебри эта борьба заводит. – Вздымавшая грудка принялась успокаиваться. Сбросив личину циника, Жанна посмотрела искренними, желавшими помочь глазами. – Понимаешь?

Наташа, кивнула. Она поняла. Поняла главное: идеального рецепта нет. Его придется создавать самой. Искать, спотыкаться, ошибаться…

Но обратного пути не было.

9

Дорогу со свидания – долгую, нудную, с остановками на пропуск встречных-поперечных – Михаил пролетел как на крыльях. Такого, барахтающегося в эйфории надежд, которые стали возможностями, и готового расцеловать даже конвоиров, его ввели в родные пенаты.

Внутри камеры, не обращая внимания на чаяния отдельных членов, текла обычная жизнь. За столом двое блатных играли в нарды, со всех сторон торчали ноги спящих, а не спящие искали занятия, чтоб как можно эффективнее убить время. Убийство осуществлялось самыми разнообразными способами, от простых до изощренных.

В районе койки Михаила шло горячее обсуждение, раздавались взрывы хохота, поддерживаемые с соседних шконок. Хроник эмоционально повествовал историю знакомства с женой, которая недавно известила, что разводится. Играющее мимикой лицо рассказчика светилось, глаза горели, усыпанная жаргоном речь подавалась в лицах:

– Внешне она была мелкая… ну, как объяснить?.. Ты, Кучерявый, со своей колокольни думаешь, что у меня рост маленький? Так вот, я – невысокий! Это чтоб ты представил маленьких. А она была маленькая, этакая пендюрка полупрозрачная, прыщ на ровном месте. Но вцепилась как клещ, хочу, говорит, только с тобой, и никто ей, вроде, больше не нужен. А я тогда еще не пил… как потом. Видный был хлопец. Не готов, говорю, к серьезным отношениям, судьба кидает по стране, как ветер наволочку, не желаю будущих деток сиротками делать. Я же с ней вообще на спор встречаться начал, проиграл кенту пари, он говорит: вон та краля. И показывает на мою будущую, что теперь бывшая. Подойди, говорит, и поцелуй прямо сейчас. Я человек слова. И дела. И фифочка была самый цимес, не тигрица, не финтифлюшка. Если б не родня, которая с нее глаз не спускала и плодилась быстрее, чем их квадратные метры, я бы к такой сам раньше подкатил, а теперь делать нечего, святое дело. Подхожу весь из себя, хвост пистолетом. Извините, говорю, се ля ви. Клешни сграбастали милаху, и только треск пошел. Что она со мной сотворила… Не губы – песня! С куплетами и припевами. Друг от зависти так головой качал, что по улице сквозняк пошел. В следующий раз тоже проиграть захотел. Цирк. Но время идет, мне уходить, а она не отпускает. Давно, оказывается, глаз положила.

Чужие истории не трогали Михаила, мысли крутились вокруг своей. Он разделся до комфортного состояния, кто-то вежливо подвинулся, получилось подсесть к семейникам.

Соседи, ближние и дальние, прислушивались, очередное бахвальство не давало уму ничего нового, и невольными наблюдателями воспринималось как надоевший телесериал – без особого интереса, но занять себя чем-то надо. В любом случае, ни одно вылетевшее слово не оставалось не услышанным. Хроник живо продолжал, воодушевленный таким вниманием со стороны, местных словечек становилось все больше:

– Включаю обратку: дескать, идти надо, у тебя же родни полон дом, а я не только безземельный и безлошадный, а еще и безденежный, в карманах ветра больше, чем в голове. Девка в слезы. К себе, говорю, некуда, номеров не потяну, а к тебе нельзя, и что делать будем? Она аж трясется, чувствует, что если отпустит, завтра я на другом конце света другие маркоташки тискать буду. В кино, говорит, пойдем. Не на что, говорю, а она: тогда хочу, чтоб на прощание память обо мне осталась, причем такая, чтоб вернулся и никуда потом не делся. Смеюсь: это ж как постараться надо, чтоб такой, как я, вернулся и остался? Постараюсь, говорит. И к гаражам тащит. Ну, даю ей раскладку: цыпа, говорю, не гони порожняк, мне не такие луну крутили, а разводить бодягу сам умею лучше всяких. Промой фары: чтоб меня удивить, нужно быть семи дырок во лбу или хотя бы английской королевой, желательно молодой и красивой. А она: увидишь, говорит. Соска, шкиля макаронная, а самомнения больше, чем людей в Китае. Думаю: пусть она дешевые мансы своей бабушке задвигает, но каков заманухис! Пока она понты колотит, я ее за литавры, развожу грамотно, собираюсь сеанс ловить: ничего ахового, естественно, не жду, просто шухер навести и еще под одними шкерами прибор пристроить, мне как бы уже ништяк. И тут облом: ахтунг, проход закрыт. Чего-то не догоняю, говорю, фигли туфту заряжала, если у тебя цветное телевидение?

– Ну и? – подтолкнули притормозившего рассказчика.

Хроник расплылся в довольстве:

– Хотите верьте, хотите нет… никогда мне такого соло на флейте не исполняли. Музыка! Полет валькирий! – Он закатил глаза. – Короче, никуда я не делся, хоть и пытался образумить: куда ж нам жениться, я невысокий, ты еще более невысокая, о наследниках подумай! Ага, женщину логикой пробивал. Так и захомутали меня за кусок удовольствия.

– А теперь, значит, ты ее в губы целуешь? – влез кто-то из соседей.

Хроник стушевался:

– Нет. Я ее больше не целовал.

– Жену?! Не целовал?

– Нет!

Казалось, изнутри его жжет невыносимый огонь. Глаза бегали, но он упорно продолжал твердить, как попугай, которому прижали хвост:

– Нет! Никогда!

– Почему? – Михаил, слегка придавленный свалившейся надеждой, все еще витал в облаках. – Она для тебя – все, а ты? А как же на свадьбе, когда кричали «горько»?

– Прикинься шлангом, олух, – шикнул кто-то, а в бок прилетел удар локтя.

Чем-то уязвленный Хроник накинулся на влезшего в разговор семейника:

– А ты у своей клары крал кораллы, после того как она украла кларнет?

Рядом поднялась лысина Кучерявого, но ее владелец ничего сказать не успел.

– Да, совсем недавно. – Михаил растаял в воспоминаниях. – И это лучшее из всего, что у нас было за предыдущие годы. Я уже не припомню такого единения, такого космического блаженства, к которому, несомненно, приложил руку кто-то свыше, иначе случившееся не объяснить. Никогда бы не подумал, что…

– Мы правильно понимаем, – донесся голос от стола, где, оказывается, тоже слушали, – что ты целовал жену после?..

– Не только целовал, – счастливо сообщил Михаил, – но и впервые в жизни ответил тем же. И знаете…

Только теперь он замер, глаза моргнули: вокруг образовался аналог Стоунхенджа, установилась гробовая тишина, все смотрели на него, как на явившуюся из космоса летающую тарелку. Хроник с Кучерявым синхронно отстранились.

– Ты… пилоточник!

– Это как?

Михаил не понимал реакции окружающих. Ведь он лишь объяснил, как здорово почувствовать себя настоящим мужчиной, кавалером, романтиком, джентльменом, любовником… причем – неплохим любовником!

– Бери свой поганый матрас, – раздался голос со стороны блатных, – и переселяйся к параше, под шконку. Теперь ты угловой.

- Но...

– Не вякай! Говорить будешь, только когда спросят.

И жизнь вокруг вновь потекла своим ходом. Для всех. Кроме Михаила.

P.S.

Из неотправленного письма Михаила:

«…Думал, что попасть в тюрьму – это конец. Все оказалось намного хуже. И в тюрьме можно попасть в тюрьму.

Какой же я идиот. Наташа, милая моя, что же творится в мире, если о своей любви нельзя говорить правду! Одно слово – и судьба летит кувырком. Без права пересмотра. Без возможности когда-либо вернуться к прежнему. Навсегда. Всего за одно вырвавшееся слово… которое было от души. Которое было о любви.

– Миша? – хихикнул кто-то, когда я напомнил в ответ на вопрос, как меня зовут. – Когда-то был Миша, теперь будешь Маша. Ну-ка, Маша, простирни мне трусы…

Потом принялся «доставать» недавно «закинутый» в камеру постоялец из юных беспредельщиков:

– Маша, что ж ты такая старая и страшная?

Это был первый раз, когда я возблагодарил свои годы. Если в угловые попадал молодой, ему приходилось хуже. Попасть легко, достаточно не поладить с блатными. Здесь морды не бьют, честно отношения не выясняют. Кто-то из толпы толкнет на углового, человек коснется… Всё, зафаршмачен. Лично, правда, не видел, но рассказы ходят. Ворами, «державшими» тюрьму, такое не приветствуется, но от случайностей никто не застрахован. И случайности случаются строго с отправкой прежнего углового в зону или на волю. Следственный изолятор – это же проходной двор, коммунальная квартира, где через какой-то срок тебя либо выпинывают, как затесавшегося симулянта, либо предоставляют долговременное жилье в менее теплом регионе.

Камеры не могут долго обходиться без нижней масти, уборка туалета становится проблемой, а некоторые любители остаются без маленьких удобств. Разных. Достаточно вспомнить стирку трусов и носков. За нее, кстати, платили сигаретами или чаем, главным было не передавать из рук в руки. Питается угловой у себя под шконкой, при построении и выводе из камеры должен держаться отдельно. Конвоиры все знают и поддерживают созданный зэками порядок, для них главное – тот самый порядок, а способ, каким он достигнут, неважен. Так же в армии офицеры мирились с дедовщиной, потому ее не могли искоренить указы свыше, что середина не хотела. Это как сейчас с коррупцией. Пока коррупция кому-то выгодна, она останется, сколько бы о ней не говорили с высоких трибун.

Отныне бывшие семейники меня не замечали, чтоб случайно не замараться и не загреметь в компанию. Однажды Хроник перекинулся парой фраз. Выбрав момент, когда никто не обращал внимания, он указал на доставучего новенького:

– Когда припрет, нормальные пацаны на очке лысого гоняют, а этот недавно с малолетки поднялся, еще самоутверждается. Старайся не попадаться ему на глаза.

Хроник чувствовал вину, и вина имелась немалая, намеками и косыми взорами это показывали все. Во-первых, он не предупредил о словесных тонкостях, что могут стать (и стали!) роковыми, во-вторых, закрылся моим незнанием от нападок на себя, чем подставил семейника. Общее отношение к нему изменилось. Но не настолько, как ко мне.

Отходя, он процедил сквозь зубы, почти неслышно, чтоб чужие голоса заглушили:

– То, за что записали тебя в угловые… конечно, большинство этим занимается, но кто ж об этом говорит?! Имею в виду – здесь, где совсем другая жизнь и другие понятия. Головой надо было думать.

Позже ко мне так же подошел Кучерявый.

– Я не мог сказать раньше… С воли пришла малява, чтобы при первой возможности тебя «опустили». Кто-то на тебя там зуб имеет. Ничего даже делать не пришлось, ты сам вляпался.

– Я же не знал…

– А надо было знать.

Он быстро отошел, чтобы не заподозрили в чем-то непотребном. Мужику, которому нечем расплатиться за работу углового, говорить с ним не о чем.

Вот такие новости.

Знаешь, родная, сейчас я отдам все, соглашусь на все – только бы исчезнуть из этой жути, повернувшейся ко мне… истинным лицом. Надеюсь, Борис выполнит обещание, которое дал на свидании а я в свою очередь (голову даю на отсечение) выполню свое.

Я больше не буду пить.

Все, заканчиваю. Завтра суд. Завтра я увижу тебя. Завтра у меня появится шанс начать новую жизнь. А старую я оставлю здесь. В этом углу. Под шконкой. Оставить оставлю, но забуду вряд ли. Такое не забывается. И хорошо, что не забывается. Так надежней.

С печальным душераздирающим приветом и хромающей надеждой – бесплотный дух зэка Михаила.

Я люблю тебя, моя Наташенька. Как же я тебя люблю…»

(продолжение следует)