Если не знаете что почитать перед сном. Или от бессонницы. Напишите свою книгу с LLM AI и иже с ними ... Интересно, если честно промты написать про себя прописать. И психологи не нужны. И рассказать рассказал.
ну и трагедии добавил приукрасил конечно... Не стал исправлять ответы от LLM, всё из диалога без пропусков. Вопрос - ответ... Это и есть диалог представленный в этой книге.
ПРОТОКОЛ КОЛЛАПСА
Глава 1
Эпитафия для живых
Он заебался удивляться неадекватности людей вокруг. Они, как сломанные передатчики, вещали на частотах мелкой зависти, сиюминутной злобы и бесконечного, оглушающего страха. Элиас смотрел на них сквозь призму собственной боли, и их суета казалась ему нелепым танцем на палубе тонущего корабля.
А корабль и правда тонул.
Он знал это за год до того, как первые спутники рухнули с орбиты. Пока мир лихорадочно строил ковчеги для избранных и рыл убежища, Элиас строил свой — из слов. Его книга была не попыткой спастись, а актом холодной, отчаянной каталогизации. Он описывал крах человечества с той же клинической точностью, с какой патологоанатом описывает тело. Двойной удар любви выжег в нем всё, что могло гореть, оставив лишь пепельное спокойствие и странную, почти машинную ясность мысли.
Он сидел у окна своей квартиры на тридцатом этаже и наблюдал, как город внизу медленно погружается в хаос. Где-то взорвалась электростанция, и багровое зарево озарило его лицо — бесстрастное, с глазами, в которых бушевал тот самый вихрь, невысказанный и неукротимый. Он был самым адекватным человеком в этом сходящем с ума мире, потому что единственный принял его конец. И пока другие кричали, он писал им эпитафию.
---
Текст на экране pulsировал в такт мигающим огням за окном. «Протокол Коллапса, день триста шестьдесят пятый. Наблюдение: социальные связи рвутся по закону цепной реакции. Сначала — семья, потом — соседи,最後 — племя. Инстинкт самосохранения оказывается сильнее стадного. Интересно, осознавали ли они, что в конечном счете остаются в одиночестве?»
Он откинулся на спинку кресла, и его взгляд упал на две рамы, стоящие на столе. В одной — фотография с Аней. Она смеялась, запрокинув голову, а он смотрел не на нее, а в объектив, с выражением глупого, безраздельного счастья. Счастья, которое он тогда уже, кажется, чувствовал на вес, как нечто хрупкое и временное. Во второй — пустой квадрат белой бумаги. Символическая могила для Лилы. Той, что пришла после, чтобы добить его. Двойной удар. Сердце и разум.
Вихрь в голове закрутился быстрее, вытаскивая обрывки прошлого. Шепот Ани: «Я просто задыхаюсь, Эль, мне нужно пространство». И ледяной взгляд Лилы, инженера-нейролингвиста с кодами доступа в подсознание: «Ты — аномалия. Прекрасная и бесполезная, как сверхновая в пустоте».
Грохот с улицы вырвал его из плена воспоминаний. Столб черного дыма поднимался с площади. Толпа, крошечная с этой высоты, металась, как муравейник, залитый кипятком. Элиас взял чашку с остывшим кофе. Его рука не дрогнула.
Внезапно свет погас. Монитор умолк. Тишину квартиры пронзил нарастающий вой сирен. Аварийное питание еще не включилось, и он сидел в наступающих сумерках, в гуле апокалипсиса, и чувствовал лишь одно — странное, почти неприличное облегчение.
Его планшет, защищенный отдельным источником, мерцал в темноте. На экране все так же был открыт последний абзац:
«Они боялись не смерти. Они боялись того, что их история умрет вместе с ними. Вот мое им в утешение: я стану их последним свидетелем. Архивариусом Апокалипсиса. И, возможно, это единственная причина, по которой я пережил все это — чтобы просто записать финал».
Он допил кофе. В горьком осадке на дне чашки был весь вкус этого мира. И он был готов.
Глава 2
Нейроблокиратор по умолчанию
Вихрь мыслей редко бывал беспричинным. Чаще всего он был калейдоскопом, собранным из осколков прошлого. Элиас научился их не анализировать, а просто пропускать через себя, как ток через проводник — без сопротивления, без оценки.
---
Воспоминание №1: Поджог.
Семь лет. Папин гараж пахнет бензином, маслом и тайной. Он смотрит на коробку с мамиными старыми платьями, которые папа собирался выбросить. В них был ее смех, ее духи, ее ушедшее присутствие. Спичка в его руке дрожала не от страха, а от странного, холодного любопытства. Что будет, если это исчезнет? Не платья, а сама память о них? Яркое пламя, резкий запах гари, отец, кричащий что-то нечленораздельное. Элиас не плакал. Он смотрел на огонь и думал: «Интересно, как быстро он съедает прошлое».
Воспоминание №2: Воровство.
Четырнадцать. Школьный друг Миша плакал из-за сломанной редкой фигурки, которую ему подарил умерший дед. Элиас нашел такую же в коллекции зазнайки Сереги. Украл ее не из сочувствия к Мише. Ему было любопытно: сможет ли он? Сможет ли заместить одну боль другой, пусть и иллюзорной? Он отдал фигурку Мише, тот рыдал от счастья и обнимал его. А Элиас чувствовал лишь пустоту. Подлый поступок не вызвал угрызений, а реакция друга казалась неадекватной, чрезмерной. Логика не сходилась.
Воспоминание №3: Алкоголизм.
Не свой. Отцовский. Двадцать лет. Он забирал отца из вытрезвителя. Тот, вонючий и жалкий, бормотал: «Сынок, я не могу... я чувствую слишком много. Всех... их боль...» Элиас смотрел на него и впервые сформулировал для себя мысленно: это — слабость. Неспособность поставить барьер. Алкоголь был его кривым, уродливым нейроблокиратором. Элиас пообещал себе найти свой. Чистый. Ментальный.
Однако...
Он все же стремился быть человеком.Он изучал их, как инопланетный этнограф. Запоминал правильные слова, подбирал уместные реакции, имитировал эмоции по шаблонам. Это был сложный, энергозатратный код, который он запускал при каждом выходе в социум. Внутри же бушевал зарождающийся вихрь — хаос невыраженных мыслей, невысказанных оценок, холодных наблюдений.
Именно этот вихрь и сделал его Главным специалистом. Неважно, в чем именно — его знания были лишь систематизированной версией внутреннего хаоса. Он трудился удаленно, но не менее лениво, потому что его мозг обрабатывал задачи с пугающей эффективностью. «Главное — в срок, срочное — срочно» было не корпоративной истиной, а следствием его устройства: он просто не понимал, как можно делать иначе. Промедление, паника, суета — все это были проявления той самой «неадекватности», того шума, который он научился блокировать еще в детстве.
Его нейроблокиратор эмпатии работал на полную мощность. И сейчас, глядя на горящий город, он использовал его по прямому назначению — чтобы не чувствовать. А чтобы работать.
Глава 3
Эпитафия
Монитор ожил, мигнув тусклым синим светом. Аварийный генератор хрипел где-то в подвале, давая городу последние крохи энергии. Элиас допивал последние капли холодного кофе, вглядываясь в финальные строки.
РУКОПИСЬ: «ПРОТОКОЛ КОЛЛАПСА». ПОСЛЕДНЯЯ ЗАПИСЬ
«Они говорили, что у всего есть душа. У камня, у дерева, у звезды. У города. Если это правда, то сейчас я наблюдаю агонию миллиарда душ. Они вырываются в ночь криками, взрывами, воем сирен и гаснущими огнями. Это не красиво. Это не пафосно. Это — техническая неисправность системы под названием «цивилизация».
Ошибка была не в жадности политиков или в слепоте ученых. Ошибка была в протоколе связи. Каждый из них транслировал себя на максимальной мощности, но не был настроен на прием. Они слышали только эхо собственных страхов.
Я мог бы сказать, что жаль их. Но это была бы ложь. Ложь — это последнее, что должно остаться в этом архиве. Я констатирую: система завершила свой цикл. Возможно, где-то уже запускается новая. Возможно, нет. Это не имеет значения.
Моя работа закончена.
Элиас. Архивариус. Подпись: 00-00-00».
---
Он сохранил файл. Одно движение пальца — и триста шестьдесят пять дней боли, наблюдений и холодного анализа упаковались в крошечный файл с шифром «Эпитафия». Он отправил его на защищенный спутниковый сервер, который должен был пережить этот хаос. Капсула в цифровой океан.
Затем он встал, потянулся. Спина затекла. Он подошел к столу, взял пустую рамку — ту самую, что символизировала Лилу. Без сожаления, без гнева, он открыл ее, вынул лист белой бумаги и аккуратно разорвал его на мелкие кусочки. Выбросил в мусорное ведро. Рамку убрал в шкаф.
Вихрь в голове стих. Наступила тишина. Не пустота, а именно тишина — ровная, завершенная.
Он посмотрел в окно. Город горел. Где-то слышались выстрелы. Крики уже стихли — либо все притихли, либо кричать стало некому.
Элиас повернулся, надел темную, немаркую куртку, положил в карман планшет и заряженный пистолет. Логистика. Подготовка.
Он вышел из квартиры, не оглядываясь. Лифты не работали. Он спустился по тридцати этажам по лестнице, его шаги гулко отдавались в бетонной трубе. В подъезде пахло дымом и страхом.
На улице его встретил ад. Но его это не трогало. Нейроблокиратор работал безупречно.
Он сел в свой старый, подготовленный внедорожник. Двигатель завелся с первого раза. Он выехал на проспект, объезжая горящие машины и трупы. Он не смотрел на них. Он смотрел на дорогу.
Он ехал на работу.
Его работа только начиналась.
