enginot

Небольшая притча из одной госорганизации. В одном из отделов был такой Крылов. Он после института сразу пришёл туда и за каких-то три-четыре года добился должности заместителя заведующего и проработал на ней почти 25 лет. 25! Четверть века. Просто тот отдел тогда единственный умудрялся хоть как-то развиваться, так что его заведующий по сути был вторым по важности человеком в организации и мог влиять на кадровые вопросы. Крылов был исполнительным и ответственным замом, а главное – источал из себя кучу организаторских идей и, следуя за начальником как за паровозом, снабжал его топливом. Поэтому шеф так долго не хотел отпускать Крылова.

С точки зрения финансов и комфорта Крылову это было даже выгодно, поэтому он особо и не рыпался. Да вот только амбиции поджимали. Ведь многие его идеи отбраковывались, что он считал неверным и очень сильно хотел их всё-таки реализовать. И однажды в результате кадровых перестановок Крылов такую возможность получил – назначили его заведующим другого отдела. Ох, как у него глаза загорелись. Он даже на вид помолодел. На мужчин, будь им даже под пятьдесят лет, новые вызовы так действуют, да. На первой же планёрке все работники заразились энтузиазмом от Крылова – наконец пришёл новатор, с которым не придётся страдать из-за слепого следования устаревшим методам работы. Вот вам завязка для производственного романа, ага.

Только в реальности развязка, боюсь, далека от хэппи-энда, да и трагедии - тоже. Так - ни рыба, ни мясо, скукота. Все новаторские планы, с которыми Крылов шёл во главу отдела, были таковыми лет так десять назад, не меньше, а тот всё равно собирался их реализовать. Со стороны казалось, что он размышляет примерно так: "Ну столько идей навыдумывал, не выбрасывать же". Крылов как будто не понимал, что идеи надо было реализовывать, пока они не прокисли, а если уж не удалось, то лучше забыть о них. Он настойчиво подгонял отдел из лекал, выдуманных 50 лет назад, под свои лекала, выдуманные 20 лет назад.

Из новатора Крылов превратился в консерватора, и чем дальше - тем больше. Справедливости ради стоит заметить, что какие-никакие улучшения после его прихода появились, ведь до этого в отделе совсем плохо было. Но в целом сохранилась та же беспросветная рутина, что и раньше. Основной состав молча тянул до пенсии, а молодые сотрудники не задерживались дольше года-полутора. Ничего не изменилось. Ну, разве что для Крылова: теперь он отбраковывал чужие инициативы.

© Записки инженера

Вот вам ещё одна история про пьянку на рабочем месте.

На прошлой неделе в составе комиссии ездил на один крупный завод в провинции. Ещё в цеху приметил, что начальник местного цеха чуть пошатывается, а уже во время совещания в директорском кабинете стало очевидно, что он пьян. Как это стало очевидно? Да просто он уснул.

Директор завода пьяного начальника цеха разбудил и тут же на месте устроил ему разнос: дескать, да как так, да ты пьяный, да на рабочем месте, что ты себе позволяешь. При этом все из руководства принимающей стороны с такими возмущёнными лицами сидят – прям вот стыдно им за коллегу. В итоге директор тому заявил, что позорить завод не позволит. "Пиши, - говорит, - заявление по собственному и сегодня же проваливай, иначе по статье уйдёшь". Замначальника только гривой кивнул и покинул кабинет. Потом директор ещё дал речь минут на пять о том, что начальник цеха классный спец и ранее "замечен не был", но вот такие залёты прощать нельзя, потому что "репутация предприятия прежде всего" – приходится вот с бедолагой этим скрепя сердцем расстаться. Подчинённые его поддакивают да кивают тоже.

Что ж, на этом можно было про себя решить «ну всякое бывает». Да только несколько лет назад я уже приезжал на этот завод в составе другой делегации. И тогда, этот же начальник цеха тоже был пьяным. И директор разыграл такую же сценку. И все остальные ему подыгрывали. А всё дело в том, что начальник цеха действительно прибухивает (и частенько выбирает не подходящее для этого время), но при этом он, правда, классный спец. И все, абсолютно все, на заводе об этом знают – я ещё тогда о нём местных работников порасспрашивал в приватной беседе. Начальство ему замену найти не может, поэтому приходится вот такие спектакли иногда отыгрывать перед посторонними.

И все всё знают, но делают вид, что "Боже мой, какое непотребство". Но самое смешное (хотя это, в определённой степени, вообще не смешно) в том, что в этот приезд один из моих коллег по комиссии после сказал, что тоже бывал на этом заводе прежде и тоже уже становился свидетелем подобной сцены с тем же начальником цеха. Так что вот: есть в этом цирке такие представления, где даже зрители согласны на роли клоунов. В том числе и я, да.

© Записки инженера

Полгода готовил проект. Согласовали – передали на исполнение. Через месяц звонок, почему-то от мастера участка: "Надо немножко исправить". Предчувствуя, что за "немножко" кроется ещё несколько месяцев работы, спрашиваю: "Что исправить?" Он начинает объяснять. По телефону. При этом апеллируя к чертежу. Сами знаете, что в таких случаях мат заменяет терминологию. Я же на работе, как вы могли заметить, не матерюсь. Стараюсь, да. Я намеренно избегаю нецензурной лексики, но не потому что сноб (хотя да), а потому что ещё во время учёбы усвоил: профессиональная терминология доходчивее объясняет ситуацию, чем пространное "та муйня в правом верхнем углу". Во и теперь попросил мастера изъясняться правильно. Тому, видать, непривычно. Каждое слово даётся тяжело. При этом, напомню, разговор идёт по телефону. Наконец, со скрипом мастер выдавливает из себя суть проблемы. Я за это время раскрыл чертёж у себя на компьютере, при этом с ужасом прикинул, сколько времени уйдёт на согласование изменений. Однако разобравшись, понимаю, что чертёж менять не надо, более того, нельзя, иначе грядёт то, что мастер участка назвал бы в лучшем случае "звездецом". Попутно выясняю, что никакой проблемы на строительстве по сути и нет, просто мастер решил, что по-другому работать будет удобнее. Ещё полчаса объясняю, что по-другому не получится. Последний аргумент: "Если сделать так, как хочется тебе, то ты же потом и отправишься на строительство объекта поменьше где-нибудь в Сибири". Это я утрировал, конечно. На деле-то ситуация там не настолько острая была да и времена сейчас цивилизованные – просто сумму ущерба на виновника вешают. В итоге мастер всё-таки соглашается, и мы, вроде бы, довольные друг другом прощаемся.

Через час-полтора снова звонок с того же объекта. Теперь от прораба. "Почему, уважаемый, нельзя ваш чертёж изменить?" Опять же, вопрос свой, пусть и короткий, он снабдил изрядной долей простецкого матерка. Я его по этому поводу пристыдил и снова пустился в объяснения, почему "надо именно так, а не иначе". За полчаса управился.

Через некоторое время снова звонок. От начальника участка. По прежним условиям: по телефону, не видя чертежа и никакого мата. Всё, убедил. Трубку положил и успокоился – считай, финального босса победил. Через десять минут звонит наш главный инженер: "Слушай, тут у наших заказчиков проблемы с чертежом…" и говорит название понятно какой организации. Тут уж я не выдерживаю: "Да они за***ли!" И начинаю с матюгами объяснять, почему мой чертёж правильный. В конце добавляю: "Менять ничего нельзя! Иначе п***ц! Так им и передайте!"

Шеф немного помолчал, а потом: "Да я думаю, они и так всё поняли". И какие-то голоса: "Да-да, доходчиво пояснили, со всеми деталями, спасибо большое". Оказывается, главный инженер строителей связался по телефону с нашим главным инженером, и они меня в аудиоконференцию добавили. Так я прослыл жёстким, но "внимательным к деталям" проектировщиком.

© Записки инженера

Я ещё в школе решил, что стану инженером. Мечтал о работе в проектном бюро. Уже на первом курсе института рвался в «поле», на практику. Нашлась вакансия стажёра в одном НИИ. Место было захудалым, платили немного, однако получалось совмещать с учёбой и набираться какого-никакого опыта. В отделе, помимо меня, трудилось всего трое человек: заведующий, ведущий инженер и Гаврилыч.

Вообще-то Гаврилыч тоже был инженером, да ещё каким, но обращались к нему именно так – только по отчеству. Не слишком уважительно звучит, а на самом деле все его ценили. К моему приходу стаж Гаврилыча перевалил за тридцать лет, но не это делало его крутым (он был крутым, да). Когда в любом из отделов на планёрках не могли найти решение, шли за советом в наш кабинет. Рассуждали так: «Если Гаврилыч не справится, не справится никто». Мало того, что этот человек обладал огромным опытом и знаниями он умёл применить всё это на практике, что крайне важно при нестандартных задачах. Даже на пороге пенсионного возраста Гаврилыч продолжал учиться, осваивал новые области, программы, инструменты, ходил на все конференции, участвовал в семинарах и вебинарах – называл это ликбезами. Даже разговоры по душам он сводил к рассуждениям о развитие науки, и выдавал такие мысли, которые я, к своему стыду, и сейчас-то пересказать не могу, потому что тогда был слишком глуп, чтобы более-менее их осознать. К слову, Гаврилыч ни разу не укорил меня за то, что я иной раз тупил. Однажды я сам извинился за это, но он заметил: «Извиняются пусть тупые за то, что умничают». В общем, для меня Гаврилыч стал этаким Оби-ван Кеноби в профессии. Но и я звал его Иван Гаврилович лишь поначалу.

Был у Гаврилыча один недостаток, и недостаток существенный. Он пил. Пил прямо на работе. По утрам приходил в кабинет с бутылкой водки, ставил её в тумбочку и в течение дня опустошал. Я не придавал его привычке значения, пока работал в первую половину дня, но к вечеру Гаврилыч доводил себя до свинского состояния. Однажды он уснул в кресле, я подошёл его разбудить и увидел, что у него штаны мокрые. Я сказал «однажды», но нечто подобное случалось нередко: то Гаврилыч в коридоре свалится, то на лестнице наблюёт. Начальство систематически объявляла Гаврилычу выговор, но по сути смотрело на его выходки сквозь пальцы. Наверное, это будет неуместным сравнением, но вот как Шерлоку из английского сериала люди прощают его хамство за ум, так и Гаврилычу прощали пьянство. Но сами понимаете, какое это вызывало отношение: ценить-то его, как я уже сказал, ценили, но вот уважать… Даже у меня он выпивший вызывал отвращение. Притом я понимал позицию руководства НИИ, но недоумевал, куда смотрит семья Гаврилыча. А у него была семья, да.

Если Гаврилыч о чём и любил рассказать, кроме работы, так это о жене и сыне. Жена у Гаврилыча, по его рассказам, была красавица и умница, а сын – чуть ли не лучший друг, с которым каждые выходные можно съездить то в баню, то на рыбалку, то на охоту, то просто на озеро. Вот я и удивлялся: «Почему при такой семье Гаврилыч позволяет себе всякие мерзости, и как они к этому относятся?»

А как-то раз я, уходя с работы, увидел Гаврилыча недалеко от НИИ пошатывающимся. Хорошо так пошатывающимся, да и говорил уже еле-еле – сам бы он до дома не дошёл. Я пошёл его провожать. Подумал ещё, что интересно будет посмотреть на супругу моего, чего уж там, наставника. Но никого я не застал, ведь, как выяснилось, вопреки словам Гаврилыча, жил он один. На мои вопросы, он только признался, что жена от него ушла, а сын почти не навещает. Тогда Гаврилыч даже чуть было не разрыдался, но быстро отключился, едва я уложил его на кровать.

Тогда я ушёл в раздумьях, однако позже заключил, что ничего мудрёного нет в том, что пропойца вроде Гаврилыча остался без жены. Впрочем, мои выводы оказались неверны. После очередной пьяной выходки Гаврилыча я рассказал о том, что знаю, заведующему отдела. Тот усмехнулся: «Это не жена ушла, потому что он пьёт, а пьёт он, потому что жена ушла». Более того, оказалось, что Гаврилыч живёт один уже почти десять лет. Всем это было известно, но и лезть под кожу человеку никто не хотел. Потому коллеги лишь молча кивали, слушая россказни Гаврилыча об идеальной жене. Я спросил, почему же она ушла, если её муж, умный, толковый мужчина, тогда не пил.

– А ты что, сам не видишь, как в нашем институте дела обстоят? – ухмыльнулся заведующий. – Может, тебе ведомости зарплатные показать? Думаешь, ты крохи получаешь, только потому что на полставки работаешь, а потом миллионы начнёшь зарабатывать? Ты не видишь, что в стране происходит?

Действительно, тогда в России, будь человек хоть трижды хорошим инженером, государство давало ровно столько, чтобы он не сдох. А тем, кто хотел жить нормально, приходилось становиться хоть немного коммерсантом. У Гаврилыча этого не было. Наши коллеги по НИИ умудрялась как-то колымить и левачить, а ему расчётливости не хватало даже на то, чтобы в какую-нибудь частную контору податься. Впрочем, позже Гаврилыч объяснил мне, что его семейная драма произошла вовсе не из-за финансов.

– Мы поженились сразу после окончания института и вместе прожили двадцать пять лет, – рассказал он. – Если женщина уходит после такого срока, то не из-за денег. Ох, каким же надо быть мудаком, чтобы женщина вытерпела столько лет бедности, но не тебя самого. Да и потом, мы не то, чтобы нищенствовали. Я работал, она работала, сын, когда вырос, помогал. Но соли мы, конечно, похлебали. А сейчас… Они, наверное, и не заметили, когда я исчез из их жизни. Всё то же самое, но не надо ждать, когда я уже отвлекусь от работы и обращу на них внимание. Я ведь всё пропустил. Всё.

Вот так вот спивался инженер Гаврилыч. Я проработал с ним, пока не защитил диплом. В тот НИИ, конечно, устраиваться не стал – благо, пригласили в предприятие поприличнее. С годами связь с бывшими коллегами я потерял.

Я не знаю, в чём мораль этой истории. Просто недавно у Гаврилыча был юбилей, и мне бы стоило позвонить ему, поздравить, а лучше приехать в гости. Но я не сделал ни того, ни другого. Надо полагать, у него всё по-прежнему, а смотреть, как хороший человек опускается всё ниже и ниже, мне не хочется. Так что скорее всего, это моя попытка отметить Гаврилыча пусть не совсем добрым, зато честным словом. Тем более, что я вспоминаю его каждый раз, когда задерживаюсь допоздна на работе и забываю, насколько важно разделять время между любимым делом и любимыми людьми. В такие моменты я говорю себе: «Если уж Гаврилыч не справился…».

По словам автора, имя изменено

– Я хочу попробовать кокаин, – сказала Мэри.

Значит, Флойд достанет кокаин. Так уж у них был заведено. Ещё в старших классах Флойд привык исполнять желания Мэри. Если она говорила, что хочет увидеться, он откладывал учебники и отменял встречи с друзьями. Она говорила, что присмотрела себе какую-нибудь вещицу в магазине, и он тратил последние деньги, выданные родителями на карманные расходы. Однажды она сказала, что влюбилась в золотые серёжки из местной ювелирной лавки, которой владел зять мэра, и Флойд устроился в контору собственного отца курьером и разнорабочим. Он прослужил в конторе папаши два месяца и только тогда смог добыть то, что пожелала его возлюбленная. К тому же пришлось продать старое ружьё для охоты и занимать деньги у матери, чтобы не отказывать Мэри в других безделушках. Ну, ничего – много позже Флойд завёл целую коллекцию ружей, которые, когда он забросил охоту, ведь на хобби не хватало ни времени, ни желания, грели его взор в личном кабинете собственного дома. А тогда мама Флойда с тоской глядела как мечется её мальчик вокруг этой несомненно красивой девочки. Бедолага. «Но такова уж участь настоящего мужчины, – думала миссис Саммерс, – угождать тем, кого любишь». Она считала, что привязанность к Мэри как минимум воспитает в её сыне чувство ответственности и целеустремлённости. Так и вышло. Тем более, что Мэри вовсе не была какой-нибудь вертихвосткой, которые дурачат ребят короткими юбочками. С самого начала она вполне искренне влюбилась во Флойда и использовала каждую возможность, чтобы позаботиться о нём чисто по-женски – обогреть, обласкать, покормить. Из них сложилась идеальная семья, американская мечта прямо из шестидесятых. Пусть дело и было в двухтысячных.

К тридцати пяти годам Флойд и Мэри нажили огромный дом за городом, пару машин на каждого, воспитывали двоих детей и уже накопили деньги им на колледж. Сначала уехать должен был Филип, их старший сын, а спустя пару лет их дочь Фелиция. До начала этого плана оставалось совсем немного времени. Но предчувствие заставляло как радоваться, так и нервничать. Что будут делать после Флойд и Мэри? Как будут жить? Наслаждаться друг другом? Звучит, неплохо, но… Неужели это всё? Неужто стремиться больше не к чему? Все цели достигнуты, мечты осуществлены и остаётся только смаковать собственное существование. Видимо, от того Мэри заскучала, да и выдала про кокаин.

Она сказала, что хочет попробовать, но на самом деле, она уже употребляла наркотики. Чаще всего травку, разумеется. Это ни коим образом не разрушало образ идеальных американских подростков. Просто переболевали юношескую страсть к запретному. Безобидные шалости, в общем и целом. Но однажды они всё-таки чуть было не переступили грань. Именно тогда Мэри и попробовала впервые, хоть сейчас и забыла, кокаин. Она попросила достать наркотик как раз перед выпускным. Точнее, не попросила – просто сказала, что хочет попробовать, но Флойд каждое её желание воспринимал как обращённую лично к нему просьбу. Так что он, конечно же, достал наркотики. Флойд и его закадычный друг Стивен Дан скинулись по сотне долларов, чтобы порадовать себя и своих девушек на выпускной. Стивен встречался с Карен Ладью, ещё одной красоткой из их школы.

Эта парочка была полная противоположность Саммерсам. Это Карен привыкла угождать Стивену всегда и во всём, а тот словно позволял любить себя. Впрочем, на самом деле он любил свою девушку, а уже позже супругу. Просто он, в отличие от Флойда, не потакал каждой её прихоти. Стиви даже подшучивал иной раз над приятелем: «И как это умник вроде тебя позволил какой-то девчушке так крепко сесть тебе на шею?» На это Флойд неизменно отвечал что-нибудь в духе: «Мне просто нравится чувствовать её ножки у себя на шее». Подобный юморок нисколько не портил их отношения. Ребята не лезли друг другу в душу, неосознанно следуя правилу «Каждый любит, кого хочет и как умеет». Тем более, Мэри и Карэн не злоупотребляли отношениями со своими бойфрендами, но наоборот – помогали им, опят же, каждая по-своему. Между собой они, кстати, тоже сдружились, при том, что по характеру были разными: легкомысленная, витающая в облаках Мэри и бойкая Карен. Пожалуй, распорядись Господь иначе хромосомами одной из девчонок, из них могла получиться крепкая семейная пара. Так или иначе, Саммерсы и Даны пронесли свою дружбу сквозь года. К слову, началась она задолго до выпускного, но тогда могла закончиться.

Итак, Флойд и Стивен приобрели один грамм кокаина для себя и для своих подружек. При всём параде на «Кадиллаке» они поочерёдно забрали девушек от родителей и отправились в школу на выпускной. По дороге они свернули в лес, где прямо из горла опустошили три бутылки белого игристого вина. В багажнике лежал ещё почти целый ящик, но всем, конечно, не терпелось попробовать главное блюдо. Они кайфанули почти сразу же, лишь только отведав по одной крохотной порции с ноготок на мизинце. Сказывалось и уже выпитое, и общий настрой. Ещё у них был пакет марихуаны, но это дело ребята решили отложить. Не хватало ещё, чтобы мистер Андерс, заместитель директора школы, раскрыл бы их планы на ночь. Несильный винный запах он бы простил, но заметив наркотическое опьянение, не пустил бы подопечных на выпускной и вообще, поднял бы шум. Подобное в их городке считалось неприемлемым. Во всяком случае, на публике старшие жители категорически выступали против наркотиков.

Кроме того, было ещё одно обстоятельство, которое вынудило Флойда и Стивена повременить с травкой. В те времена один грамм кокаина стоил меньше двухсот долларов, а сдачу их дилер, приехавший погостить из столицы штата дальний родственник Стивена, выдать не смог. Вместо этого он компенсировал юношам лишние траты двумя марками ЛСД. Первоначально ребята и не собирались употреблять их, но Дэвид – так звали десяти-или-пятидесяти-или-стоюрдного кузена Стивена – расхвалили им это ещё больше, чем кокаин. Вероятно, в день выпускного сказалось настроение немного похулиганить, вот они и закинулись кислотой, а потом поехали за девчонками. В лесу-то их и накрыло.

Они не признались Мэри и Карен, что в них бурлит смесь из кокаина и ЛСД. Просто договорились, что надо поспешить в школу. Девочки сами были пьяны, потому ничего не замечали, однако в дороге они все чуть было не угодили в автоаварию. Когда они проезжали по мосту, на дороге неожиданно показался медведь, и Флойд резко вывернул руль вправо. Все завизжали. Флойд остановил машину прямо у ограждения моста.

– Что, мать его, ты творишь? – заорала Карен.

Стивен засмеялся:

– Ну ты и обдолбался, дружище!

– Флойд, что с тобой? – спросила Мэри.

Флойд огляделся. Никакого медведя на дороге не было. Это оказалось всего лишь галлюцинацией. Однако она могла стоить жизней Флойду и его друзьям. Это этой мысли его даже отпустило. Так что дальше он спокойно доехал до школы. Скоро все и позабыли об этом инциденте, даже сам Флойд, и выпускной прошёл на ура.

Почти двадцать лет минуло с тех пор. И вот тебе – Мэри захотела кокаин. Чтобы достать его Флойд пошёл проторенной, пусть и давно заросшей тропинкой. Он позвонил Стивену. Дан на удивление живо подхватил идею приятеля и даже выразил желание присоединиться вместе со своей женой. После некоторых обсуждений было решено встретиться в доме Саммерсов, ведь их дети на всё лето уехали в лагерь. Стивен пообещал достать наркотики, и он привёз их. Они готовились к осуществлению плана как дети. Будто не кокаин решили отведать, а оргию устроить. Впрочем, до неё чуть было и не дошло. И страшно, и смешно представить, чем всё могло закончиться. Однако на самом деле всё прошло восхитительно. В тот вечер все четверо заново обрели молодость. Показалось, жизнь, как в школе, только начинается.

Но на следующий же день Флойд стал угрюмее прежнего. Мэри же напротив повеселела. Она стала чаще проводить время с Карен, как тогда, когда они были не домохозяйками, воспитывающих по двое детей, а беспечными школьницами. Флойд мог лишь порадоваться за супругу. Но себя он чувствовал прескверно. Выяснилось, что не он один.

Через месяц после их вечеринки в гости к Флойду пожаловал Стивен. Миссис Саммерс и Дан как раз снова уехали по магазинам на несколько часов. Флойд предложил приятелю виски, но тот в ответ выложил на стол небольшой свёрток.

– Что это? – спросил Флойд.

– А ты как думаешь? – улыбнулся Стивен.

Флойд всерьёз стал гадать.

– Думаю, это ЛСД, - наконец произнёс он.

Дан присвистнул от удивления.

– Ну ты даёшь!

– Я не прав?

– Прав. В том-то и штука. Как ты догадался?

Флойд не стал объяснять товарищу, что последнее время только и вспоминает их выпускной.

– Что ж, – сказал он, – надо полагать, сегодня обойдёмся без крепких напитков.

Мужчины заняли кабинет хозяина, включили большой телеэкран, оставили негромкий звук и вкинули в себя по марке ЛСД. Они неспешно болтали по душам, пока Флойда не окутала густая волна тумана. Голос Стивена показался таким далёким. Флойд остался совсем один. Он встал с кресла, и оно тут испарилось. Он сделал несколько шагов, и под ногами захрустело как от снега. Что делать? «Наверное, надо просто идти», – как обычно заключил Флойд.

Он не заметил, как оказался в белоснежном зимнем лесу. Между тем, здесь начинало темнеть. «Тут, должно быть, водятся дикие звери», – только Флойд подумал об этом, как заметил, что держит в руках ружьё. «Это же моё, – вспомнил Флойд. – Из моего кабинета. Разве я доставал из сейфа что-либо перед уходом?»

– Эй, приятель!

Флойд обернулся. В шести метрах от него на четырёх лапах стоял медведь.

– Флойд, – сказал медведь.

«Что за чертовщина? – удивился Флойд. – Откуда медведь знает моё имя?». Само то, что медведь разговаривает показалось ему разумным. Должны же они как-то выражать свои мысли. А вот собственное спокойствие странным образом тревожило Флойда. Всё происходящее ему представлялось как зрелище, за которым он наблюдает со стороны. Он и не охотник вовсе, а просто зритель. Флойд просто смотрит на мужчину с ружьём, который, видимо, охотится на медведя.

– Послушай меня, Флойд, – медведь медленно шёл к мужчине. – Ты прямо сейчас под наркотой... ради Бога, опусти ружьё, и я тебе всё объясню.

(С комментов к этой картинке и начался этот рассказ - https://pikabu.ru/story/kogda_podpis_polnostyu_menyaet_znach...)

«Какой хитрый медведь», – подумал Флойд и охотник вскинул ружьё. Бах!

Только тогда его отпустило. «О, Боже мой, что я наделал?! Стив, нет...». Флойд огляделся. То, что секундой ранее он видел, как лес, было гостиной его дома, снег – белым ковром, деревья – вертикальными полосками на обоях. «Это Мэри их выбирала», – подумал Флойд. От отчаяния он готов был винить в произошедшем кого угодно, только не себя.

«Чёрт побери, Мэри!» – опомнился Флойд и взглянул на часы. 19-45. Его жена вот-вот вернётся домой. Он не успеет избавиться от трупа, не успеет скрыть следы преступления. Какой позор! Преуспевающий в свои 35 лет брокер наглотался марок и застрелил лучшего друга. Что подумают соседи? Коллеги на работе? Родственники? Его престарелые мама и папа? А Мэри? Что будет с Мэри и детьми? Зачем Флойд только согласился на предложение Стивена.

Он посмотрел на тело погибшего товарища. «Вспомним молодость, да, Стиви? Тряхнём стариной, дружище?» – подумал Флойд. Вот и тряхнули. Теперь Стива нет, а Флойду придётся отвечать за всё. Смотреть в глаза любимым людям и объяснять, как это его угораздило.

«Нет, – подумал Флойд. – Я этого не выдержу».

Он сел на диван. Поднёс дуло к подбородку, снял правой ногой ботинок с левой, большим пальцем нащупал курок.

Бах!

Яркая вспышка ослепила глаза. Тело не обмякло, но напротив – наполнилось энергией. «Умирать совсем не больно», – удивился Флойд. Рядом раздался смех.

– Ну ты и обдолбался, дружище! – сказал Стив.

Флойд открыл глаза. Он сидел за рулём отцовского «Кадиллака». По правую руку от него сидел Стив и хохотал во всю глотку. Сзади веселились Мэри и Карен.

– Давай-ка лучше я сяду за руль, а то мы так не доедем до школы, – предложил Стив, всё ещё смеясь.

– Только не это! – закричала Мэри. – Мы обязаны там быть. Я не хочу пропустить выпускной.

На ней было это розовое платье с тонкими тесёмками на плечах. Грудь, молодая, которой ещё не коснулись детские зубы, пленительно вздымалась в декольте. Флойд зачарованно смотрел на девушку через зеркало заднего вида. Её глаза блестели от восторга. Мэри смотрела на мир так, словно ей было уготовано счастье. Она уже видела себя женой успешного мужчины, с двумя детьми и роскошным домом возле пруда, огромной собакой... «Так оно и будет, детка, – подумал Флойд. – Однако это не сделает нас счастливыми. Не сделает. Даже наоборот».

Они как раз проезжали по мосту. Прямо перед ними горели огни города. Там – школа, в которой, должно быть, уже веселятся и танцуют их одноклассники. Скоро Флойд, Мэри, Стив и Карен присоединятся к ним. К этому безудержному веселью. Надо только ехать прямо. Но Флойд не хотел прямо. «Лучше уже не будет, – рассудил он. – Сегодня последний день из всех счастливых». Флойд знал это наверняка, ведь он уже видел дом, о котором мечтала Мэри, видел их детей, их собаку видел тоже. Видел их поездки заграницу, отпуски. Видел свою работу. Своего босса. Свою любовницу. Видел несчастные глаза Мэри. Видел, как его, такой уже уставший от рутины друг предложил субботним вечером, пока их жёны отправились на вечеринку, глотнуть по паре марок. Они просто хотели разогнать скуку. Вернуть молодость хоть на часок. Тряхнуть стариной, да.

Флойд вывернул руль вправо.

– Что ты делаешь?! – закричал Стив. Девочки завизжали.

Ограждение моста проломилось как сухое печенье. В салоне тряхнуло так, что все резко подались вперёд. Стив ударился лицом о приборную панель, девочки – о впереди стоящие сиденья. Один только Флойд сохранил самообладание, потому что уверенно держался за руль. Он видел перед собой тёмное небо с синими густыми облаками и ярко-жёлтую как начищенная монетка луну. Потом – вода. Пятнадцать метров до неё машина, казалось, преодолевает целую вечность. Потом снова удар. На этот раз салон тряхнуло сильнее. В локте хрустнуло. Девочки продолжали кричать, но уже тише. Карен так и вовсе просто мычала – она медленно теряла сознание. Машина медленно начала наполняться ледяной водой.

– Господи, господи, – причитала Мэри, стуча своими кулачками по стеклу. Скоро её не стало слышно.

– Я люблю тебя, детка, – произнёс Флойд, прежде чем вода окончательно заполнила салон.

Мэри продолжала трепыхаться ещё полминуты. Только когда она успокоилась, Флойд с удивлением обнаружил, что всё ещё жив. Всё потому что он инстинктивно задержал дыхание. Поняв это, он раскрыл рот и попытался заорать «Я люблю тебя, Мэри». Но услышал только звук пробирающейся в горло воды. Вот и всё. Флойд умирал, но умирал живым. Спасибо, мистер Медведь.