Однажды днем это и случилось. Очередное чудовище подожгло газон. Пошел белый, от травы, дым. Усилился. А затем усилился ветер. Некоторое время спустя дым почернел, потом послышался треск взрывающегося шифера. Нам не было видно людей, тушили они или нет. А потом нам стало не до того. Дымная полоса начала приближаться. Затем появился огонь, который подгонял разгулявшийся ветер. Мы бегали, как угорелые, подскребая, копая и подтаскивая воду. Огонь подходил. Мы начинали паниковать. Пламя было высотой в человеческий рост. Огонь взбегал по нечастым березам, сжирая бересту. Слышно было треск от горящей травы и мелких палок, а впереди этого монстра стлался удушливый дым. Он перехватывал дыхание и заставлял глаза зажмуриваться. Возле забора мы выскребли полосу метра в два — три. Там пламя уменьшалось, но подойти было все — таки нельзя. Мы попробовали заливать огонь водой из ведра. Выплеснули одно прямо в центр языка. Господи! Это было равносильно тому, как если бы мы в него плюнули! Огонь этого просто не заметил и продолжал переть к забору. Где могли подобраться, мы прихлопывали костерки лопатами. Забор загорелся в нескольких местах. Загорелась и пошла дальше, по не перекопанной земле, полоса пламени. Отрывая прожилины от столбов, мы роняли куски ограждения. Ветром огонь прогнало по углу участка с юга на восток. Ближе к западному углу нам, все же удавалось отстоять ограду и кусты жимолости, боярышника и крыжовника. Стена огня начала уходить за гору. Западная и часть северной стороны остались не тронутыми. К дому огонь не подошел благодаря тому, что ветер протащил его мимо, ну и мы своими комариными укусами притушили часть пожара. Слышно было, как в лесу, за нами, бушует пламя. Мы добивали островки горящей травы. Вся эта война продолжалась несколько часов, показавшихся вечностью. Бой за нашу территорию окончился и мы, без сил, побрели в дом, сварили незамысловатую еду и повалились спать.
Меня и маму разбудил крик брата. Ничего не понимая, мы выбежали из дома и увидели…. Огонь подкрадывался к дому с севера. Идти против поутихшего ветра ему было тяжело, но он упорно направлялся к нашему обиталищу. Господи, за что? Толком не одетые, шатающиеся от недосыпания и вчерашних подвигов, мы кинулись за лопатами и лейками. Воды в бочках оставалось мало. Пластмассовое ведро, из которого вчера плескали в пламя, улетело вслед за водой (ручка оторвалась) и теперь от него оставалось только красно-обугленное пятно. Еще три ведра и лейка пока были в норме. У одной лопаты вчера обуглился и обгорел черенок — неразумно бросили на недогоревшую траву так, что теперь и она не в строю. Повезло в том, что сверху от нас проходит дорога — лесная, в траве, но, тем не менее, две колеи у нее присутствуют и вдоль нее можно останавливать агрессивную стихию.
Не выспавшиеся, голодные и закопченные мы, довольно успешно, защищали свои позиции, отводя горящую полосу вдоль дороги. Вниз, под гору, на север, она уходила на полкилометра и скрывалась из виду. Потушить это не хватило бы никаких сил. Караулить вдоль дороги — еще туда-сюда. Мы бегали и суетились до вечера, не поев и падая от усталости. Притащив штыковые лопаты, прокопали буфер, вывернув пласты земли полосой, перпендикулярно к дороге, со стороны нашего участка, метров на двадцать, на случай, если пламя все-таки перепрыгнет через колеи. От недосыпания глаза «закатывались» под веки. Во всяком случае, создавалось такое впечатление. До темноты мы приглядывали за удаляющейся полосой огня потом, Слава тебе, Господи, начал накрапывать дождик. Несильный, но его вполне хватило остановить пожар. К тому же, ветер стих и не разгонял поникшее пламя. Мы пришли в дом, легли на кровати и уснули, даже не поев.
Следующие несколько дней мы были подавлены и молчаливы. Но, постепенно, страх прошел. Нужно было ремонтировать сгоревший забор и достраивать там, где его еще не было. Подошло время посадки, а земля стояла нетронутая. Работа наваливалась не хуже прошедшего пожара и имела сходное название — горячка. Этапы «спячки» и «раскачки» прошли незаметно и быстро. Мы бегали из одного края огорода в другой, но дела и не думали заканчиваться. Посадка перешла в прополку, строительство двигалось, но вяло. Плюс ко всему, трава на горелом росла быстро и нужно было ее косить для, еще не купленных, коз. А от прошедшего пожара, при хорошем ветре, начали падать деревья и мы старались их попилить, чтобы они не достались дровосекам, а нам потом пришлось бы таскать дрова за тридевять земель.
Просыпаясь по утру, я продолжала ощущать зло, не желавшее меня покидать. Жить стало чуть легче — дом немного обустроился. Мы привезли диваны из квартиры вместо кроватей, и на них оказалось гораздо теплее спать. Сделали настоящие окна с открывающимися форточками, зашили фронтон, и ветер уже не так гулял по комнате. Физический труд уменьшал злость. К вечеру можно было вести себя вполне разумно, но к новому утру все повторялось.
Мы продавали ягоду с огорода и грибы, которые росли вокруг. Кроме того, в нашем лесу были просто заросли папоротника и душицы, это тоже добавляло товаров на наш базарный прилавок. Плюс продукты с огорода и мамина пенсия. Новую одежду не покупали потому, что зачем она нужна? Копаться в огороде и таскать дрова можно и в старой. В город ездили в том, что лучше выглядело. Бессменной обувью у нас были «берцы» из военного магазина — крепкие, удобные и несносимые.
Внутреннее состояние менялось от тихой угрюмости до откровенной ярости. Бывали, конечно, веселые минуты, но не очень часто. В основном, когда мама и брат приезжали с рынка с прибылью и продуктами. Больше всего денег приносила виктория, которая росла у нас на половине огорода и приносила немыслимые урожаи. В тот год мы собрали больше ста двадцати ведер. Сил на сбор и продажу было убито неимоверно много. Мы складывали часть денег, чтобы купить живность, а часть тратили с огоньком, покупая праздничную еду и, полюбившийся нам, коньяк «Ной Араспел». Штука довольно дорогая, поэтому наши деньги таяли довольно быстро.
Где-то в августе, собрав около тридцати пяти тысяч, мы отправились сперва за курами, потом за козами. Поездка за птицей была не очень сложной. Придя на городской птичий рынок мы обнаружили только одного продавца с белыми курами и другого, с белыми же петухами. Остальные, распродав товар еще по весне, продажи завершили. Так, как мы собирались разводить птицу и получать цыплят, решили купить и мужских особей. К тому же, всегда считали, что «двор — не двор без петуха». Для справки скажу, что если от кур нужно только яйцо (без цыплят), петуха покупать незачем, а все обратное, что говорят торговцы — чистой воды вымысел. Продавцы шустро упаковали нам двадцать две пернатые дамы в две коробки. Посадили в еще одну петушков и погрузив все это на нашу тележку, пересчитав деньги, с Богом, отправили на электричку. По асфальту мы довезли наш груз вполне сносно. Погрузили в поезд (купив билеты и на груз, и на живность, чтобы контролерам не пришла в голову светлая мысль выставить нас где-нибудь посередине пути) и доехали без приключений. На свою гору везли, конечно, сложнее. Дорога была фронтовая. В поселке еще ничего, грязно, но не сильно. А вот, ближе к нашему дому, телега буксовала в траве потому, что коробки были шире тропы. Продирались сквозь заросли мы около двух часов, с остановками и перевязыванием разваливающихся коробок, в коих продавцы навырезали столько дыр, чтобы птица могла дышать, что картон просто ломался. Наконец, все-таки, дошли. Поместили кур в сарайчике, выдав им заранее приготовленную мешанку, а сами кое-как ушли в дом.
В ближайшие дни выяснилось, что у кур, купленных с птицеферм, часто обрезают клюв, вероятно, чтобы не клевала сородичей. У нее остается кругленькая шишечка, иногда даже язык торчит, и таким клювом она не может есть ничего, кроме чистого комбикорма или зерна. Никакие отходы от стола, картошку, овощи и зелень птица есть не способна. В итоге, несколько кур у нас просто померли потому, что обеспечить их кормами без домашних «вкусняшек» мы не могли. Кроме того, мы, как поборники экологически чистых продуктов, решительно отказали им во всяких добавках к корму, увеличивающих количество снесенных яиц. В итоге, четыре яичка собранных нами в первый день — это было все. Больше они не неслись и выглядели больными и квелыми. Петухи, правда, были из частного хозяйства, вполне себе здоровые, зато они без конца дрались и более сильный постоянно гонял более слабого.
Забот у нас прибавилось, но пока было лето, мы довольно сносно с ними справлялись. Немного привыкнув к курам, в очередные выходные мы отправились за козами. На рынке нам оказалось нечего делать с нашими копейками, так как козленок там стоил 10 тысяч, а дойная коза — 40. Покачав головами, я и брат отправились в пригородные деревеньки. После долгих мучений мы все-таки нашли бабушку, продававшую козу с козлом и козленком за 25 тысяч рублей и, на радостях, их купили. Обратно к городу идти пришлось пешком потому, что найти машину в деревне не вышло, а наши телефоны, в отсутствии электричества, давно валялись без дела дома, поэтому дозвониться до водителя было нельзя.
Кое-как притащившись в город мы направились к ближайшему складу, где продавали стройматериалы и обычно дежурили водители с грузовиками. По пути нам попалась молодая женщина, которая начала нас сперва спрашивать, куда мы тащим несчастную животину, потом ругать, что мы ее (животину) скоро угробим такими походами, а потом, спасибо этой доброй душе, вызвала нам грузовое такси. Мы не знали, как ее благодарить. Машина должна была прийти через полчаса и наша благодетельница, поверив нашим заверениям, что машину мы дождемся, ушла. Мы держали коз на газоне возле стихийного рынка и исполняли роль этакого цирка на выезде. Прохожие коз гладили, фотографировали и угощали шоколадками и чипсами, мы переживали, придет ли грузовик и он, Слава тебе, Господи, пришел. Загрузить животных было не очень сложно, хотя козел был ростом повыше хорошего дога плюс рога, как у лося. Но мы справились и поехали.
Доехали мы до деревни за остановку (если по железной дороге) до нашей станции. Оказалось, что там разобрали автомобильный мост и дальше ехать можно только через реку. Мы с братом предложили довезти нас до пешеходного мостика, а дальше мы пойдем пешочком. Правда, это около шести километров, но все же лучше, чем вытаскивать коз из вставшего на середине реки грузовика. Но водитель гордо заявил, что довезет нас до места и мы… поплыли. На середине реки автомобильчик буксанул и скребнул по дну колесами. Мы охнули, но наш Боливар нас все-таки вынес. Дальше дорожка была грунтовой, потом земляной но, наконец, мы доехали. Рассчитались с водителем и повели свое приобретение в стайку. Напоив животных и дав им на первое время сена, а не травы, мы поплелись домой.
Следующие дни мы привыкали к крестьянскому образу жизни. Доить козу предлагалось мне, и научиться этому пришлось быстро, так как животное не может подождать, пока ты пройдешь мастер-класс. Надо сказать, рогатые нам достались достаточно худые и мы с энтузиазмом принялись их откармливать. Благо травы вокруг огорода было на стадо быков, а не на три козушки. Спустя две недели мы съездили опять к той же бабушке и купили еще двух козлят — козочек. Правда, так как они были маленькие, то доставить их получилось на автобусе и электричке.
За всей этой беготней я немного отвлекалась от своих душевных мучений, которые впрочем, становились все острей. Я скучала по городской жизни, по интернету, по нормальной одежде. А больше всего по своему мужчине. Эмоции захлестывали по утрам, видимо, накопившись за ночь. И поднявшись с постели, я почти всегда набрасывалась с ором или на родных или, заочно, обвиняла соседей. Они, впрочем, усердно это заслуживали, таращась на нас круглыми сутками и забывая, что в их распоряжении есть собственный огород. Их старый дед вовсе был маньяком — если мы что-то делали удачно, он тут же начинал бегать по двору, кидать на землю какие-то тряпки и ругаться. Впрочем, это не мешало ему приползать к нашему забору, чтобы «поздороваться», а потом начинать предлагать интимные услуги, скидывая штаны и демонстрируя свое «богатство». Сначала он беспардонно заходил в ограду, но получив от брата в нос, эту привычку оставил и стал бегать к забору полагая, что за ним его не достанут. В конце концов, я закидала его кусками земли, как шелудивого пса. После этого он, Слава Богу, если и шастал вокруг, то на почтительном расстоянии и с разговорами не лез, зато посылал зятя и внучку собирать грибы с «нашей стороны». Но над этим мы просто смеялись. Траву на улице между огородами они скашивали вплотную до нашего забора, а когда привозили мясо для жарки на огне, это действо производилось далеко за их воротами дабы мы могли, вместе с ароматами изысканной кухни, ощутить всю беспросветность своего существования. У нас, патологических обжор, тратящих почти все деньги на разнообразную еду, эти поползновения вызывали кривые улыбки. Еще они очень любят отдавать ненужное и нужное, доказывая себе, насколько они богаты, что, впрочем, не мешает им после дарений клянчить что-нибудь для себя. Мы быстро нашли способ их от этого отучить — когда зять принес оставшуюся семенную картошку в дар, ведра два, мы вежливо предложили за нее деньги. Он, разумеется, гордо отказался, а через два дня пришел просить камень, оставшийся от вырытого подвала, чтобы отсыпать дорогу на углу. Предполагалось, что камень, в размере легкового прицепа, будем таскать мы в ведрах за ограду, а он будет рулить. В нашем хозяйстве автомобиля не было, ходили мы совсем по другой тропе, а для загоняемой раз в год «Газели» с продуктами мы успешно выбирали сухую погоду. Соседскому зятю угол досаждал, так как он ездил на дачу на авто каждую неделю и даже чаще, но, видимо, категорически не хотел сложить в грязь свой щебень, много лет лежащий кучей у ворот. Решил, за картошку, получить наш вместе с рабсилой. Не вышло! Мы заявили, что камень нам нужен и тем самым положили конец хождениям с подарками. В общем, по соседству жили милейшие люди, но это так, к слову. А на деле наступала осень. Подвальную яму, вырытую раньше нашего «заезда» на несколько лет, предполагалось застраивать в следующем году и на зиму мы оставались без хранилища. Стащив всё, что получилось, в тамбур, мы судорожно пытались доделать что-нибудь в огороде, но толком ничего не вышло. Земля начала застывать. Мы успели поставить столбы для забора и худо-бедно прибить прожилины и палки. Козы к этому времени отъелись до размера полубыков и стали, натурально, неуправляемыми. Чтобы выдоить старшую приходилось привязывать ее за рога и задние ноги, иначе она выбивала подойник. Козел, хоть и не совсем агрессивный тоже бывал не в настроении и его художества не ограничивались подойниками. В общем, синяки на пятой точке у меня появлялись регулярно. Куры за сезон по размеру превратились в подобие хороших глухарей и, хоть и стали понемногу нести яйца, предпочитали сами их и потреблять. Но эту проблему мы решили за счет гнезда из ткани с дырочкой посередине и мягким скатом для яиц.
Дни становились короче и холоднее. Вскоре, курам пришлось топить печку. Козлят ближе к весне дождались только от старшей козы. Младшие друг другу все повыбивали, что, опять же являлось следствием неумеренной кормежки и запредельных сил. Правда, две из них всё-таки доились плюс старшая. Козел, которого отсадили в другую стайку, вышиб в ней сначала двери, потом, когда дверь укрепили, стену. Произошло это, когда мы с братом ездили в город и маме пришлось воевать с ним одной. Когда мы вернулись, она была просто измучена потому, что рогатый идиот норовил то пробиться к козам, то сожрать кусты жимолости. Маму он один раз сбил с ног и пробежал над ней. В общем, до этого мы хотели оставить его на зиму, но теперь быстренько поменяли решение и к вечеру козла прирезали. Как говорится, сам дурак. Мяса нам хватило на месяц с лишним, всё-таки, козел был огромным, хотя козлятина — не такой уж хороший выбор. Хорошо, уже схолодало настолько, что можно было хранить ее не опасаясь порчи.
Итак, наступили холода. Снег сыпал почти постоянно и солнце не показывалось из-за туч. Мрак давил на душевное состояние, вгонял в тоску. Я приноровилась вечером читать со свечкой, но мама и брат, из-за плохого зрения, были лишены и этого. Приемник говорил исправно, но в связи со всеобщей цифровизацией, телевизионный канал на нем вешать перестал. Это было очень тяжело пережить. Постепенно мы нашли программы на «Радио Россия» и «Вести FM». Мама и брат ездили в город за пенсией и покупками, но мне уже гораздо меньше хотелось сдвигаться с места. Тоска набирала обороты. Был только один светлый момент — соседи завершили сезон и съехали в город. Как говорится, скатертью дорожка! В остальном было плохо. Уход за козами и печка для кур сильно уменьшали время отдыха. Нужно было пилить дрова и это занимало почти весь день. Дров шло очень много. По ночам приходилось бегать в сарай к курам, поддерживать тепло. Настала настоящая зима с морозами. Мы бродили, как сомнамбулы к курам каждые два часа, а утром нужно было работать по хозяйству.
Все чаще случались срывы. Я, вообще, все время была «на грани». За что? За что эта проклятая жизнь? Почему мы не бросим все и не уедем? Я не знаю… Жалели коз, кур, собак, кошек. Жалели дом, в котором со всеми вещами пришлось бы попрощаться потому, что воры и так ходили табунами вокруг огорода. В наглую подъезжая на машинах, доставали большие сумки и деловито шли к калитке, только на полпути разглядев, что в доме живут, из трубы идет дым, а за избой пилят дрова. Нужно было видеть их лица выражавшие недоумение и недовольство нашим присутствием. Они словно вопрошали: «Какого лешего вы тут забыли?» — заводили свои снегоходы и автомобили и нервно уезжали.
Холод в этом году дошел до 44', правда, стоял всего два дня, но бензопила, как водится, приказала долго жить. Дрова добывали клиньями и кувалдой плюс двуручная пила «Дружба-2». Кроме того, мы съездили в город и привезли ткань — бязь, ватин и ручную швейную машинку «Подольская» и изготовили себе одеяла. Бязь была шириной 1,6 метра, мы сложили отрезы пополам по длине на каждое одеяло, а в середину поместили тройной слой ватина, прошив все это от центра к краям. В отличие от коротких покупных, наши были длинные так, что вполне хватало закутаться с головой и подвернуть под ноги. Сразу купили и белой бязи на пододеяльники и простыни. Простыни получились без шва посередине, как для покойников, но в могилу никого из нас не уложили. К теплым одеялом у нас были шерстяные покрывала, которые накидывали сверху поперек, подвергнув в ногах под матрац, что уменьшало потерю тепла. А это — хороший сон, после которого, прогревшись, становилось легче жить. Дом мы обстроили полками над спинками диванов и вещи перестали лежать узлами. Появился даже некоторый уют. Стены за полками обшили ДВП, швы промазали шпаклевкой, потолок и стены снаружи тоже покрыли ДВП, которое покрасили в ярко-зеленой цвет. Окошки и досточки на углах были беленькие, а фронтон белый с зеленым, в полосочку. Домик приобрел вполне крымский вид. Дед-сосед по этому поводу перешвырял кучу тряпок, остальные, что жили ниже по дороге (где-то в полукилометре от нас) ездили позади нашего участка на машинах и чуть не врезались в деревья, разглядывая дом с задних углов в надежде, что там он окажется ободранным, в отличие от фасада, который мы, по их мнению, могли покрасить только из показушности. Увы, их надеждам сбыться было не суждено!
В доме стало теплее. Зимой — это главный критерий. Если тепло, значит, жизнь сносная! День уже неплохо удлинялся и мрачность настроения, совсем чуть-чуть, ослабевала, как всегда, когда кончалась зима.
В этом году вместо коньяка у нас было домашнее вино. С лета наготовили «рябиновки», «арониевки» и «викториевки». Вино было вкусное и крепкое, разгоняло хандру, но утром становилось гораздо хуже. Злость наваливалась такой горой, что хотелось просто повеситься, а еще хуже — поперевесить весь окружающий мир. Однажды я пошла с собаками в лес за осиной. От постоянных пожаров осинки с руку толщиной высыхали и ломались просто руками. Их можно было отыскать и упавшие, достаточно в нужном месте потоптаться в снегу и обязательно наткнешься на пару-тройку штук. Я привязывала их к собачьим ошейниками и наши псинки наперегонки притаскивали деревца домой. Но у Мары была привычка — пока я занималась поисками и обламыванием веток, она без конца скулила. Мое бешенство дошло до того уровня, что я махала на нее топором и орала, как дурная, чтоб она заткнулась. В итоге, заткнулась я, внезапно поняв, что окончательно сошла с ума! После этого ударилась в слезы, валяясь в снегу и причитая. Осины мы тогда все же притащили, но я до сих пор помню то свое состояние.
От физической работы, впрочем, злость сильно ослабевала и к ночи можно было потешить душу беспочвенными мечтами, от которых утреннее пробуждение было еще хуже. И так без конца! Персональный ад, который никогда не закончится.
Ночами мы спасались тем, что нагревали на печке кирпичи, те, что потяжелее и, завернув их в газеты и тряпки, клали под одеяло к ногам и к боку. Их хватало на половину ночи. Это при температуре за -40'. Когда стало потеплее кирпичи не так быстро остывали и можно было в тепле спать до утра. Еще мы обложили оставшимися кирпичами нашу печку и тепло от нее стало сохраняться в доме гораздо дольше, даже если проспали и дрова прогорели.
