В городе Москва около метро Марьино в автомобиле Ока проживает мужчина инвалид без ног. Родные есть где то в Омске , он сам боится их искать потому что стал инвалидом. Помогите,не дайте человеку умереть на улице. Иванов Иван Алексеевич.(1963 года рождения) , живет с лета .
Ком для минусов ниже.
Источник : https://vk.com/wall-27650045_76709
Омск. Улица Красный Путь.
«Средний возраст спецов в отрасли 56 лет. За годы рыночной экономики вместо 350 заводов станкоинструментальной промышленности осталось менее 30. Но самое главное — уничтожены проектные институты и КБ станкостроения»
ВПК всегда был сильной стороной СССР. Традиционно продолжают считать, что Россия унаследовала советские наработки и производственную базу. Но 30-летие безвременья катком прошлось по военно-промышленному комплексу, и его проблемы имеют сейчас острейшее значение. Перед современным российским ВПК стоит два основных вызова: нет станков и нет людей. Об этом бывший технический руководитель крупных сибирских и уральских заводов, а ныне ведущий сотрудник Института механики МГУ Игорь Владиславович Громов рассказал 24 февраля корреспонденту ИА Красная Весна.
— На ваш взгляд, по какому принципу и в достаточном ли объеме выделяются государством деньги на оборонную промышленность и науку?
Тема известна мне из первых рук — работаю в институте механики МГУ, в том числе по тематике гиперзвука. Мой научный руководитель — кандидат технических наук и человек, который отдал этой сфере всю жизнь, обладатель множества разработок — получает оклад 16800 рублей. А остальные сотрудники и того меньше. Оклады руководства и менеджеров МГУ — гигантские. А профессура в черном теле. Вижу это каждый день. Остались подвижники. Молодому ученому семью кормить на эти деньги невозможно.
В институте имеется уникальный комплекс аэродинамических установок, таких в мире всего 4. В советское время эксперименты проводились непрерывно, работали в две-три смены. Сегодня потенциальные заказчики аэродинамических испытаний просто не имеют на это денег. Получаемые гранты с трудом покрывают расходы на энергетику и содержание оборудования. Мы сами поддерживаем в рабочем состоянии установки и приборы, многим из которых уже более полувека. Все, что необходимо для проведения эксперимента приходится создавать своими руками, вплоть до закупок на рынке компонентов. Например, когда остановился сверхмощный компрессор немецкий — с трудом смогли изыскать 30 т.р. на покупку масла для него...
— Преследуют ли оборонные предприятия коммерческие цели или работа нацелена именно на необходимые для обороны разработки, вне зависимости от их прибыльности?
Зачастую преследуют именно коммерческие цели. И это печально сказывается на состоянии отраслей. Например, «Уралвагонзавод», одно из самых крупных машиностроительных предприятий мира. Примерно 32 тыс. рабочих. Для каких целей им нужен был Юргинский машиностроительный завод, который ранее изготавливал артиллерийские системы, затем горношахтное оборудование, там работало до 9 тысяч рабочих на площади сравнимой с ВДНХ? Они его просто «хапнули» как актив и не знали что с ним делать. Потом «Газпрому» его так же хотели продать. В результате он в тяжелом состоянии, трехдневная рабочая неделя. И таких примеров много.
— Стоит ли в ВПК проблема кадров и как она решается?
Проблема есть и она огромна. Возраст большинства сотрудников уже пенсионный. Регулярно вывешиваются некрологи — люди уходят, а замены им по сути нет. У нас в институте средний возраст работающих 56 лет...
Ситуация с отечественным станкостроением на грани катастрофы. Вряд ли удастся его восстановить — это точное машиностроение, требующее системного подхода, длительной подготовки кадров. За годы рыночной экономики вместо 350 заводов станкоинструментальной промышленности осталось менее 30. Но самое главное — уничтожены проектные институты и КБ станкостроения.
Еще один пример из жизни — приходилось по производственной необходимости посетить Самарский РКЦ «Прогресс». Огромный завод. Прошел по цехам, рабочие и инженеры в основном одни старики, седые. Молодежи нет, потому что менеджером вкалывать надо намного меньше, а зарплаты выше.
— Изменился ли в последние годы уровень образования молодых специалистов?
Да, и в худшую сторону. Приходилось консультировать по вопросам производственной базы одного из преподавателей МАМИ (сейчас Академия машиностроения — прим. ИА Красная Весна). Внешний вид и поведение студентов показались мне недостойными будущих инженеров и я поговорил об этом с преподавателем. На вопрос о том, как он оценивает уровень студентов — тот ответил, что может быть из 100 человек получится сделать одного инженера. Я усомнился в этом, но потом выяснилось, что студенты пятого курса не знают как пользоваться штангенциркулем. Разве они когда-то смогут стать инженерами-машиностроителями?
Нельзя сказать, что ничего нет. Есть еще ребята, которые хотят учиться. Талантливые. Но есть учебные программы, которые контролирует Министерство образования и которые направлены на узкую специализацию. А надо готовить более универсальных специалистов, подход, который работал 20 лет назад — уже безнадежно устарел. И докричаться до чиновников фактически невозможно.
Да, есть еще одна характерная и губительная черта современности: раньше было наставничество, передача опыта. Ребят учили на производстве. Сейчас никто никому ничего не рассказывает. Инструмент свой никто не даст, никто не подойдет и не подскажет.
Потому что сегодня пожилой рабочий, обучая молодого, готовит себе смену. Но «эффективное» руководство понимает «смену» буквально: если есть более дешевая рабочая сила — на ней можно сэкономить и сократить лишних и более «дорогих». Потому они и не учат. Среди инженеров также принято было готовить смену себе. Выпускнику института говорили: забудь все, чему тебя учили, начинаем делать из тебя инженера. И через 3–5 лет молодой специалист был способен принимать самостоятельные технические решения.
— Что, на Ваш взгляд, является самой острой проблемой ВПК? Что бы Вы улучшили?
«Эффективные менеджеры». Они мои личные враги. Как правило, эти люди не знают и не понимают реального производства, зато хорошо рулят денежными потоками, не обходя свой карман. Помню высказывание одного из них: «Зарплату надо платить сбытовикам, ведь это они приносят деньги, а что делается в цехах — не суть важно!»
— А как же успехи, которые нам регулярно демонстрируют в СМИ? Например, от того же УВЗ ждут 100 новейших танков Т-14 „Армата" к 2020 году.
Приходилось соприкасаться по работе со снабжением новой линии производства этой платформы. Средства на проект выделяются действительно огромные, но его перспективы, скажем так, совсем не безоблачные. Дело в том, что большинство станков и оборудования, необходимых заводу, просто не выпускается отечественной промышленностью, а на импортные позиции наложены санкции.
Может оказаться, что в ближайшее время он с немалой вероятностью попросту не получится.
Кроме того, устанавливая на оборонном предприятии сложнейшие и запредельно дорогие импортные обрабатывающие центры, мы даем возможность нашим «дорогим партнерам» в любой момент превратить это оборудование в мертвое железо.
А собственного нет и пока не будет…
Взято из интернета. Знаю что скорее всего утонет этот пост в минусах. Но проблема достаточно важная.
В России копают — тысячи людей разных возрастов, социальных групп и достатка; студенты, юристы, чиновники, бизнесмены. Их объединяет интерес к изучению истории страны и родного края. А еще — стремление пополнить нумизматические коллекции царскими монетами, которые имели широкое хождение и потому мало интересны археологам. Позиция при этом большинства ученых такова: дилетанты не должны мешать развитию исторической науки, всех копателей надо преследовать по закону. О темной и светлой стороне любительского копа «Э-У» рассказывает копатель, директор одной из екатеринбургских юридических компаний Алексей Силиванов:
— Я сразу предлагаю разграничить понятия. Есть черные археологи: они заведомо ищут древности — периода Средневековья и более ранних времен. А есть копатели: их интересуют монеты (они появились на Урале со времен Петра Первого), и их можно скорее назвать краеведами. Я сам из таких. Лет десять назад у меня появился металлоискатель, мне стало интересно, я поехал куда-то на край деревни, на место бывшей ярмарки и стал искать монетки.
— Много таких копателей в России?
— Я думаю, тысячи.
«Поклевка» до 30 сантиметров
— Вы как-то организованы?
— Лет десять-одиннадцать назад появились первые доступные металлоискатели, тогда же широкое распространение получили профильные интернет-ресурсы. В Екатеринбурге был создан соответствующий форум, на котором люди общались. Он существует и сегодня. В России по этой тематике несколько крупных форумов и огромное количество мелких.
— Металлоискатели дорогие?
— Оборудование разное, стоит от 5 до 70 тыс. рублей. Металлоискатели подороже берут на большую глубину, хорошо отличают цветные металлы от черных, способны определять размер предмета. Конечно, если ты найдешь танк на глубине трех метров, у тебя прозвенит любой металлоискатель. Но если ты ищешь монетку, то эффективная глубина поиска с помощью металлоискателя — до 30 сантиметров. Глубже — пока невозможно.
Люди каких социальных слоев занимаются копом? Это хобби или источник заработка?
— В первую очередь этим увлечены нумизматы. Они копают монеты для пополнения своих коллекций. Это люди, близкие по духу. Здесь как на рыбалке. Никакой конкуренции не существует, все с удовольствием встречаются, общаются, может быть, не раскрывая места, где находят монеты.
Денег на этом занятии не заработаешь. На бензин, еду, машину потратишь гораздо больше, чем выручишь с продажи найденных монет. Но ты проходишь на свежем воздухе по нескольку десятков километров в день, занимаешься физическим трудом. Это создает тебе хорошее настроение, расслабляет после работы. Ну и понятно, что находки всегда приятны.
— Откуда черпаете знания о том, где и что копать?
— Нам известна история заселения этих мест. Мы знаем, где располагались деревни, где создавались заводы в конце XVII — начале XVIII веков, вокруг них возникали поселки. С XVIII века есть карты, где обозначены места поселений. Многие музеи сейчас оцифровывают картографические материалы, их можно найти в интернете.
— А более ранние поселения?
— Это уже сфера интересов черных археологов. Если говорить о конкретных местностях, то есть списки археологических памятников, где ни в коем случае нельзя копать без открытого листа, выдаваемого учеными. Эти перечни памятников истории культуры, как правило, содержатся в соответствующих постановлениях органов власти. Однако там информация далеко не полная. У ученых-археологов свои списки, но они не находятся в публичном пространстве. Копатели, которые ищут в местах с большой степенью вероятности содержащих археологические объекты (ранний железный век, средневековье), поступают противозаконно, тут я археологов полностью поддерживаю.
Ширпотреб вне закона
— Сколько стоят монеты, которые находят копатели?
— На Урале можно найти монеты послепетровской эпохи. Как правило, попадаются медные, но найти даже их в хорошем состоянии очень сложно. Иногда за сезон ничего хорошего не попадается. Царские монеты продаются от 10 до 300 рублей за штуку в зависимости от состояния. Но это ширпотреб. Из-за того, что сейчас люди активно пользуются металлоискателями, медных монет выброшено на нумизматический рынок большое количество. При желании их можно покупать ведрами.
— Как копатели находят покупателей?
— Лично мне покупатели не интересны, я монеты прикрепляю на планшеты и дарю знакомым. Иногда обмениваюсь. В Екатеринбурге есть известные места, где продают монеты. Раньше на Вайнера, сейчас возле Уральского экономического университета. Монетами торгуют и на блошиных рынках. Есть антикварные лавки, нумизматические. Люди, которые этим занимаются профессионально, знают своих продавцов и покупателей. Монеты действительно хорошие, как правило, уходят в Москву.
— Как деятельность копателей регулируется российским законодательством?
— В 2013 году был принят федеральный закон, который поставил копателей фактически вне правового поля. Он ввел понятие культурно-исторического слоя. Это слой старше ста лет. А сто лет — это предреволюционный период. Фактически всю царскую Россию поставили вне закона. То есть человек, который нашел царскую монету, обязан заявить о находке объекта археологического наследия. И специальные органы должны заниматься исследованием находки. Копатели к этому относятся негативно, как к какой-то причуде законодателя. Потому что одно дело, когда ты находишь древности возрастом несколько тысяч лет, и совсем другое, когда это вещь начала XX века, которая в общем-то не представляет никакой ценности для ученых, это ширпотреб. Археологов период поздней царской России абсолютно не интересует. Монеты этого времени — массовый материал, его можно найти тоннами.
Пару лет назад поймали человека, который пытался вывезти из России какую-то царскую серебряную монету, рыночная цена которой 500 рублей. Его задержали за вывоз культурных ценностей, завели уголовное дело. Но ведь антикварный и нумизматический рынок все равно существует, не первый год и не последний. Поэтому отношение копателей к такого рода законам — как к способу перераспределения благ: те, кто имеет возможность нахапать себе что-то получше, пытаются забрать это у других. Вряд ли такой закон является реальной защитой культурных ценностей от разграбления. Сказав, что копать нельзя, законодатели создали врага, успокоили часть научного сообщества, но так и не определили четких критериев, что можно делать, а что нет.
История принадлежит народу
— Вы пытались установить нормальные контакты с археологами?
В свое время у нас были попытки наладить общение с музеями. Их сотрудники просили нас: если будут археологические находки, сообщайте нам. Это ничем не закончилось. Если копатель заведет дневник и там укажет, что в таком-то месте нашел какую-то старую бляшку, он, по сути, подпишет себе приговор. Да и представители археологического сообщества в большинстве своем относятся к копателям враждебно.
Законодательной базы для конструктивного диалога сегодня не существует. Я думаю, дай копателям возможность вести полевые дневники, сообщать археологам о находках и оставлять себе предметы, не представляющие культурной ценности, они бы согласились на такой механизм взаимодействия. И информационная база у археологов значительно бы разрослась. Я знаю пример, когда одному из копателей в Челябинской области стали попадаться элементы ремней, упряжи. Он с помощью знакомых связался с археологами, и оказалось, что открыл памятник, по сути, всероссийского значения. Памятник характеризовал миграцию людей в период средневековья, это была наслоенка из разных народов. Один из уважаемых археологов сказал, что такой памятник искал всю жизнь, копает этот памятник уже лет пять и выражает огромную благодарность за то, что ему об этом сообщили. Это пример конструктивного сотрудничества — никто никого не наказал, археологи получили доступ к уникальному памятнику, до которого при ином подходе они, может, не добрались бы.
— Выпуск в 2010 году альманаха «Домонгол» — тоже пример конструктивного сотрудничества?
— Как раз наоборот. Это был период неопределенности с точки зрения законодательства. Существовал всероссийский интернет-форум, где собралась группа единомышленников. И они начали искать по всему интернету информацию о случайных археологических находках с целью опубликовать данные и ввести в научный оборот. Ведь в чем проблема? Ученые говорят: то, что выкопано и не введено в научный оборот, пропало для науки. Вот для того, чтобы не пропало, издатели альманаха попытались найти смычку между археологами и копателями, опубликовать информацию об этих находках. Люди вытаскивали на свет то, что где-то у кого-то появлялось. Но было издано всего несколько номеров «Домонгола». Ходили слухи, что этот альманах археологи преподнесли чуть ли не президенту — вот чем занимаются проклятые черные копатели.
В итоге через несколько лет вышел закон, существенно ужесточивший все отношения, связанные с археологическими находками.
А альманах очень интересен. Здесь есть статьи, цветные фотографии находок — это наконечники, образцы ранней христианской пластики, крестики, лунницы, монеты, элементы оружия, птицевидные идолы. Наверное, с точки зрения ученых публикации где-то наивные. Но люди писали это искренне и с большим интересом.
Сами археологи ничего подобного не издавали. Официальные археологические исследования проводятся очень давно, находят очень много. Но где оно все? Когда я приезжаю в любой город, первым делом иду в краеведческий музей. Как правило, там убого. Есть отдельные экспонаты, все остальное где-то хранится. Где, в каком состоянии, кто за этим следит? Археологи обнаружили находку, описали ее в научной статье и все. Такие находки — это не картины великих художников, их списать намного проще. Отметить, что сожрала ржавчина, и спокойно забрать себе.
— Значит, отношение к копателям со стороны ученых однозначно отрицательное?
— Да. Некоторые мои знакомые участвовали в научных конференциях. Процентов 20 — 30 ученых воспринимают информацию благодушно, но остальные кричат: гоните этого черного копателя, у него нет исторического образования, чего мы его слушаем? А я считаю, что история должна быть ближе к народу, и не только к тому, который имеет соответствующее образование.
Простые любители готовы вкладывать свои ресурсы и время в изучение родного края. И нужно создавать законодательную базу для формирования частных музеев. Потому что у людей имеются коллекции древностей, но нет возможности ими похвастать. Уверяю, люди будут бесплатно пускать туда всех желающих. Сейчас такой возможности у них нет, потому что это противозаконно, и есть риск, что государство попытается отобрать коллекции.
БМ молчал
Бывает, приедешь в Москву по рабочим делам, заночуешь в снятой на сутки квартире, а утром обнаружишь порезанное колесо и записку под дворником с текстом «Занял чужое место».
«Какие порядочные люди, еще бы номер телефона для связи указали», – умиляется автор.
