Kavit

-- Фаланга, в линию! -- в голосе молодого командира чувствовалась едва заметная дрожь. Бывший тысячник, не проигравший до сих пор ни единого сражения, за заслуги свои был удостоен чести командовать сотней.
-- Сомкнуть щиты!
От горизонта, поднимая в воздух едкую степную пыль, ровными серо-зелёными рядами приближалась анитрийская тяжёлая пехота. Впервые он глядел на неё вот так, не со спины генеральского слона, а стоя в одной шеренге с седобородыми солдатами, каждый из которых был старше его лет на десять. Великая честь и великое испытание.
-- Сариссы к бою!
Первая линия медленно опустила огромные шестиметровые копья. Багровое небо ощетинилось тучами истошно свистящих стрел. Империя сошла с ума.

Пятнадцатилетний генерал, сменивший его в кресле пехотного тысячника, ещё совсем недавно прибыл из столицы, и тоже заметно нервничал: дважды за последние полчаса над командирским слоном вздымался полосатый жёлто-коричневый флаг, отменяющий предыдущие приказы, и дважды фаланга платила жизнями закалённых в бою солдат за срыв очередного манёвра.
Трупы, трупы, кругом трупы. Впервые он видел их так близко, но успев уже оправиться от начального шока, размышлял о том, что это, быть может, к лучшему: легион понёс большие потери, и если только ему удастся выжить, то его, весьма вероятно, повысят до десятника, а может даже до рядового. Размышления его прервал резкий звон в ушах -- поле битвы приятно расплылось в уютной тьме небытия.

В это время, по другую сторону Раниальского моря, семилетний Кайзер, верховный главнокомандующий Империи, настойчиво выпытывал у придворной свиты, нет ли вестей о победе.
Ему не терпелось отправить войска в новый поход, в большей степени -- потому что вся контурная карта в пределах нынешних государственных границ была им уже старательно разукрашена, а вокруг оставалось ещё так много белого места, которое, как ему казалось, очень портило в целом весьма симпатичную картину.

Сотник очнулся.
Сорокалетний бородатый солдат поднял его за шиворот, и резким движением руки вернул обратно в строй. Он не винил своего командира за излишнюю впечатлительность, ибо и сам когда-то был сотником. А до этого, разумеется, тысячником. А до того -- маршалом, советником императора, и, собственно, императором. Равно как и каждый из сражавшихся рядом с ним пехотинцев.
Служить солдату оставалось -- последний бой. А затем -- демобилизация и достойная старость.

Империя сошла с ума.