Июль.
В самом начале июля, через пару дней после моего дня рождения, бабушка переехала жить в наш дом. Ну, как сказать, наш. Там было очень много историй с переменой квартир, были замешаны большие деньги! Жуть, как много!!! Как я тогда считала по первой, на такую сумму можно было бы купить весь наш небольшой городок, но это все оставалось лишь яркой детской выдумкой. Мы лишь переезжали с этажа на этаж, с однокомнатной в двухкомнатную и, конечно же, обратно…. И обратно. Такие были времена: слегка взбалмошные, но наполненные чистой детской наивностью.
Мой Папа всегда в первую очередь ставил семью, и делал для нее все. Работая водителем, он не обделял никого любовью. На троих маленьких детишек он находил столько тепла, что порой казалось, будто солнце греет и в лютый мороз. А их отношения с бабушкой – его тещей были самыми что ни на есть теплыми. Это сейчас я редко вижу такие жаркие полюбовные связи, а тогда отец был для меня самым настоящим примером подражания. Его уважение и симпатия к суровой и волевой бабушке еще больше заставляли меня восхищаться им. Свою любовь он также успел подарить внукам, и что-то глубоко внутри меня заставляет верить, что они тоже чувствуют его даже сейчас.
В сам день переезда я была очень взволнована и заинтересована происходящим. Жизнь брала новый виток, и стоило хвататься за него обеими руками. В моем случае — цепкими девчачьими пальцами. Даже в самом переезде я искала кучу эмоций и мелочей, что потом останутся добрыми воспоминаниями, словно из шкатулки. Доставай да разглядывай. Конечно же, я сейчас не помню никаких мелочей переезда, но июльские солнечные дни и бабушку не забуду никогда.
Переезжали мы, как уже упоминалось, почти в мой день рождения. Так как гости в те дни особо не собирались, да и мы никогда и не праздновали с особым блеском, я просто радовалась нашим мирским делам и веселым дням. Бабушка была оптимистична и обыкновенно добра к нам со старшей Сестрой. Мама суматошно носилась вокруг, а Папа лишь спокойно поднимал вещи в квартиру.
В те времена мой мозг не сильно был настроен на опознание причин нашего переезда, причин, по которым бабушка вдруг стала жить с нами. Я не была против этого или как-то опасалась жизни с волевым человеком в преклонном возрасте. Наоборот, жизнь с бабушкой виделась мне яркой и наполненной событиями. Ведь я и так почти все время проводила вместе с ней, еще на прошлой ее квартире. Теперь у нас было еще больше времени делиться житейскими премудростями и женскими наблюдениями.
Взаправду говорят, что неокрепшие молодые умы находят больше общего языка с премудрыми старцами. Так было и у нас с бабушкой. Ярко и весело мы обсуждали маму, мои прошедшие дела и мальчишек, что, конечно, было в последнюю очередь. Ведь кому до этого какое дело, когда вокруг намного более обширный и интересный мир, чем сжатый и забитый вокруг одного мальчугана со двора!
Она была невероятно сильной женщиной. В ее руках и выражении бровей скрывалось огромное количество силы. И мы все это ощущали.
Бабушка болела астмой. И говорила об этом вполне спокойно. Ведь бывают такие старые люди, у которых каждый шаг словно небольшой кризис или тяжелое переживание. Она не была такой, не в ее силах было жаловаться или переживать о своем здоровье. Бабушка была уже не молода, и даже с ее волей к жизни и невероятной стойкостью было бы чудом не болеть чем-нибудь. Вот так и астма была ее камнем преткновения. Который, впрочем, ее не особо заботил. Конечно, болезнь была очень сложной с тяжким течением и, без ингалятора справляться с ней было бы, как минимум, трудно.
Помню, что до переезда, возвращавшаяся со школы я ездила гостить у бабушки. Забегала в дом и неслась за ингалятором. Бабушка ждала меня. С балкона своей квартиры на втором этаже она глядела вдаль и, завидев меня, как принято бабушкам, начинала махать. Я, бывало с портфелем, бывало, оставив вещи в доме, с удовольствием влетала к ней. Слушала поручения и со страстью бежала выполнять их, чтобы скорее поговорить с ней или спокойно посидеть вместе.
В местной аптеке меня знали уже давно — часто бегала за лекарствами. Подолгу оставаться и болтать с ними я не могла, но выслушать, как я за пару дней «снова похорошела» или как «за мной по сто мальчиков, небось, носятся» - дело приятное. С самым необходимым и с невероятно оптимистичным весельем я неслась обратно к бабушке.
Это было ощущение всепоглощающей идиллии. Порой бывает так, что тишина лучший друг семьи. Эта тишина гармонии. Я смотрела на бабушку с очарованными глазами, и она изредка поднимала свои глаза, одаривая меня улыбкой, и дальше принималась за свои дела.
И так проходили мои дни в детстве.
С полной уверенностью могу сказать, что основное воспитание выпало на роль бабушки, которая не особо этим тяготилась. И, как я считаю, уверенно с этим справилась. Хотя из моей Сестры получился совершенно другой человек. Не плохой, но совершенно другой. А как воспитала меня бабушка, так и я старалась воспитывать своих детей. С громадной долей материнского инстинкта и моих завихрений, но по заветам моего дражайшего воспитателя.
Начался июль. Астма сразила бабушку наповал, и как казалось моей маме, бабушку срочно нужно было перевозить к нам. Хотя ей это казалось каждый день и до этого, в тот момент убежденность мамы только возросла. Бабушка, будучи волевой амазонкой нашего времени, долго уклонялась от этого нежелательного переезда, но, согнув шею перед астмой, все же сдалась и поучаствовала в нашем глобальном переезде. В нашем общем глобальном переезде.
Июль прошел невероятным месяцем. Могу вас заверить, что очень многие дни были наполнены такой искренней родственной любовью, что я до сих пор вспоминаю их с такой душевной грустью и теплотой, как если бы они происходили прямо сейчас. Теперь-то я понимаю, что в те дни бабушка медленно угасала, но это больше походило на то, как семейный костер теряет старые угольки, даря жизнь новому пламени.
В один из солнечных июльских праздников, по тому как с бабушкой каждый день оказывался наполненным яркими событиям. Самые радостные дни были в дождливую или слегка пасмурную погоду. Усталый папа возвращался с работы и неизменно интересовался у бабушки: “Ну, Теща, и сегодня всех строишь по линейке? Правильно-правильно. Кто еще кроме меня в этом доме займется воспитанием!”. Бабушка, мягко улыбаясь, кивала головой и рассказывала о самых ярких событиях. Хвалила меня, поругивала нашу маму и добрым словом вспоминала усердие старшей Сестры. Отец был искренне доволен, и садился на диван рассказывать какую-то по-детски смешную байку с работы или что-нибудь еще. Так проходили дождливые и пасмурные июльские вечера, наполненные родственным духовным чувством полной гармонии.
В двадцатых числах солнце стало все чаще появляться на небосклоне. Обстановка дома становилась более спокойной и умиротворенной. Бабушка больше молчала и слушала, Мама дольше носилась вокруг нее, а истории Папы становились все длиннее и длиннее. Тогда я стала замечать какое-то напряжение между мамой и бабушкой. В один из таких дней я услышала бабушкины слова, которые навсегда отпечатались в моей голове. Солнце было особенно жарким в тот день.
– Не надо слез. Чего ты раскисла, будто кто-то у тебя что от сердца отрывают, – бабушка часто поддавала маму критике и нравоучениям. Я сейчас вижу насколько спокойной и уверенный метод воспитания избирала она. Бабушка никогда не кричала или злилась, не жаловалась или грустила. Её характер был по-настоящему независим, но в тоже время она горячо любила всю свою семью. Тогда она стала для меня настоящим примером по-настоящему сильного человека, даже в преклонном возрасте не забывающего о гордости и спокойствии. – Слезами делу не поможешь, а так и до горя недалеко. Лучше послушай меня…
– Как тебя можно слушать, когда ты так спокойно о… таких вещах говоришь! – Маме всегда было тяжело закончить свою мысль, которая ее пугала или не устраивала. К сожалению, характера бабушки ей не досталось, и в ней оказались наоборот все абсолютно противоположные стороны. А ведь яблоко от яблони далеко не падает. Но Мама была совершенно другой, и в тот вечер ей не хватило сил закончить свою мысль.
– Погляди на себя. Расклеилась совсем, мне уж в пору твою дочку просить обо всем. Она уж и то зрелой будет, а ты все в слезы бьешься. – Как сейчас помню, я наблюдала за всем из-за наших большущих штор, которые были у каждой двери в квартире. Странные, но невероятно домашние. Без них квартира казалась пустой, будто без нужной и необходимой для всех оболочки. – Я тебе говорю. У меня уже все средства приготовлены, все составлено. Как Сестра придет, мы еще раз обговорим и обустроим последние дела. Хоть я уже обо всем и побеспокоилась. От вас можно ожидать чего угодно! Запомни. Вот эти деньги вам. В основном на подарки девчонкам. Эти деньги на поминки, каждому кто придет. Постарайся, пожалуйста, этого не забывать. А вот это на будущее. Сохранить их надо будет про запас. Вдруг мне еще в чем пригодятся. Да чего ж ты опять в слезы, дурёха. Если бы это было так грустно, то я бы никогда к вам не переехала. А так в кругу семьи и страну предать не страшно! – Бабушка залилась добрым смехом, налегая с перерывами на ингалятор и тяжело покашливая в перерывах. Даже в такие моменты в ее глазах сохранялась невероятная сила духа. – Запомни, дорогое мое золотце. Умирать в кругу семьи, подготовившись ко всему с добрыми намерениями и без сожалений – самое что ни на есть счастье и добро. И ты должна это понимать. Ты должна этому научить девчонок и мужа. На мое счастье, он у тебя умнее и ко всему прочему добрый мужчина. Лучше его попрошу. – И бабушка ехидно улыбаясь встала с дивана. Мама еще долго сидела и смотрела в одну точку. Я тяжело могу представить какие мысли тогда бегали у нее в голове. Но зная ее характер, точно суетливые…
Бабушка все так же оставалась яркой и удовлетворенной после этого разговора. Дни становились заметно короче. Даже в разгаре солнечных дней, темные и дождливые ночи приходили довольно часто. А вместе с ними и долгие посиделки, разговоры без конца, веселые истории и довольное бабушкино лицо. Наверное, в те дни она по-настоящему чувствовала всех нас. Мамина Сестра тоже чаще появлялась у нас в гостях. Для папы дом стал настоящим полем боя. Любое неверное слово и искусные амазонки вцепились бы в безобидное мужское мнение. Но все же патриархат оказался хитрее, и был снисходительно обходителен со всеми. От этого дни протекали только приятнее. Но с каждым приближающимся августовским днем бабушка кашляла все тяжелее и тише. По ней не было видно, что кашлять ей больно, а дышать затруднительно. Двигаться стало сложнее, она все чаще сидела и молчала в зале, где мы собирались вместе, прячась от жары, которая аномально быстро появилась в наших краях. Гулять на улице хотелось не сильно, а вот проводить время с бабушкиными историями очень даже прельщало. Так незаметно и весело прошел июль. Настало второе августа. Спустя месяц после моего дня рождения бабушка перестала говорить со мной совсем. Она неспешно проронила пару слов отцу и пожаловалась на дыхание. В своей обычной манере это оставалось скорее констатацией факта. Ночью же дела стали обстоять куда хуже.
Бабушка спокойно и мирно лежала на своей кровати, но потом вдруг переставала дышать насовсем. Ингалятор помогал не сильно, больше мешал ей. Она все отталкивала маму, суетливо бегающую с лекарствами вокруг нее. Я едва слышала ее голос. Ближе к полуночи папа вызвал скорую.
Врач быстро поднялся к нам. Мама замерев сидела подле бабушки, а Сестра тяжело расхаживала вокруг всех нас. Папа поговорил с врачом вдали от всех, тот что-то напряженно объяснял ему, нахмурившись он устало покачал головой. Спустя двадцать минут врач уехал.
Папа подошел к нам. Бабушка была в полудреме и поэтому не особо обращала внимание на то, что происходит вокруг нее. Папа спокойно и рассудительно передал слова врача. Некоторые медицинские термины с ошибками, общее состояние, какой-то прогноз и честное заключение врача.
– Она просто умирает.
Мама начала плакать, а я замерла на месте. Папа прижал меня к себе, и отвел на балкон. Мы о чем-то говорили. Хотя скорее говори папа, а я безмятежно слушала. Через полчаса бабушка уснула окончательно, и Мама села рядом. Мы с папой еще долго говорили вдвоем, а Сестра ушла спать. Но в середине ночи пришлось вызывать скорую вновь. Бабушка вдруг проснулась и стала задыхаться совсем. Мама спешно побежала в квартиру к нашим соседям. На лестничной площадке из четырех квартир только в одной был стационарный телефон. Скорая так же быстро приехала. Женщина вошла в комнату, отправила отца вниз за кислородными баллонами. Я смиренно и беспокойно пошла вслед за ним.
Я никогда не забуду эти кислородные мешки. Один из оставшихся в машине санитаров устало протянул нам два мешка и слабо упал на сиденье скорой помощи. Я держала этот баллончик с воздухом в руках и, путая ноги, влепилась лбом в папину спину. Мешок, словно желе, перетекал в моей руке. И я почему-то думала, что им вдыхают жизнь. И вот он то точно мне поможет. Когда мы поднялись, врач стояла и безмятежно смотрела на дверь. Взяв из моих рук мешок, она отвела Папу в сторону, а я зашагала к бабушке. Сестра стояла у входа в зал. Мама, упав на колени, сидела рядом с бабушкой, которая из последних сил что-то говорила. Отец за руку отвел меня в зал и закрыл за собой дверь. Эти мелочи, как кислородный мешок или ингалятор, или пасмурные вечера, сладости, которые дарила бабушка или покупал Папа на ее деньги – они остались смутным воспоминанием, больше даже фантастической выдумкой, в отличии от часов. Я никогда не любила эти часы в зале. Они казались не верным другом и помощником, а скорее строгим и зажатым в угол часовым, который холодно и бессердечно отбивает секунду за секундой.
Врач повторила моему отцу тоже самое, что и сказал ее коллега. Тоже самое стучало в моей голове вслед за каждым ударом стрелок часов. «Она просто умирает». Удивительно, как такой волевой и сильный человек способен поступать со своей жизнью. Я сейчас понимаю, что моя бабушка была настолько уверена в своих силах. Она была независима от всех до такой степени, что даже умирала просто. Будто по своему собственному желанию. Конечно, многие скажут, что ее забрала осложнившаяся астма. Врачи потом не раз повторят, что с такой астмой и прожить до ее возраста нечто совсем запредельное, а что она так спокойно и мирно ушла, так это и вовсе какое-то несусветное чудо.
Папа вошел в комнату, врач куда-то спустилась. А мама громко плакала в спальной у бабушки. Даже без слов отца было все ясно. Было невероятно сложно и тяжело принять это, было очень больно осознавать то, что произошло прямо сейчас и чего уже не вернуть. Но последний огонек надежды и последняя преграда перед чувством горя упала с сердца, также, как и его слова.
– Она спокойно умерла.
Мы просидели всю ночь, весь вечер, а затем и все утро. На улице вышло солнце. День был самым жарким за все лето.
