GoldenRaved

Что действительно существует? Есть ли так называемый внешний мир, существующий сам по себе, и мир нашего восприятия, как то с ним соотносящийся, или все что существует, это наше восприятие?
Первое: эта дихотомия, истинная она или ложная, довольно четко сводится как к восприятию пространства в целом: как чего-то тебе подвластного, что есть только лишь внешний вид, или, в противовес, как что-то существующее независимо от тебя, так и к восприятию времени: будет ли этот мир существовать после тебя, мир в котором будут жить твои дети, или он умрет вместе с тобой. Конечно же, это не так строго, не так формально, но скорее на уровне ценностей и жизнинных целей. Довольно очевидной кажется идея, что эти самые ценности должны как то отбираться естественным отбором так, чтобы соотносится с восприятием, которое даёт эволюционное преимущество в купе, с такими ценностями, что в какой-то момент сделает их довольно прочно ассоциируемыми друг с другом. Немалая часть философских идей, которые в основе своей не сводятся к рациональным аргументам, есть просто свойства восприятия человека пространства, времени, и самого себя.
Второе: идеи, модели, и философии всегда строятся застывшими, в отрыве от времени, и иногда даже реальности. Гегель если и имел какую то цель развинчать этот процесс, то не смог реализовать его достойно, в какой-то момент взявший вверх над ним романтизм и, может, некая мечтательность, смог связать мир воедино, но слишком большой ценой, такой ценой что это ещё не эстетически прекрасное произведение, достаточно лёгкое для восприятия поэтов, но уже и не философия, коей ее хотят видеть гегельянцы.
К самому процессу вечного течения и изменения можно подобраться так: положим, что реальный мир, существует отдельно, и предшествует восприятию, а с помощью восприятия мы видим предметы и объекты - так мы воспринимаем мир. В эту цепочку можно встроить и язык, и предназначения вещей, и Платоновские идеи - то есть любую концепцию, которая придется по душе. У нас есть реальный мир, реальный мир мы рассматриваем с помощью нашего восприятия. А восприятие формирует с помощью языка? А язык основан на предназначении вещей? Может эйдосов? Но ведь сами слова это уже следствие этого восприятия, и даже категории пространства и времени, которые создали эту дихотомию, тоже категории восприятия, а может категории языка? Что же из всего этого первично? Что порождает другое? Философия - бесконечная спираль, клубок ниток, в котором разные аспекты нашей жизни порождают друг друга, и рождаются друг из друга, как в повседневности, так и в историческом процессе. И разгадать этот процесс мы никогда не сможем. Чтобы его разгадать нам всегда нужно с чего-то начать, но уже прошло столько циклов, в которых язык повлиял на восприятие, а восприятие на язык, а после, уже измененный восприятием язык, который меняет повседневность, меняет и само восприятие. Столько циклов, и бесконечных рождений одного из другого, причем, возможно, в каждый момент времени, что разобрать что первично, и что из чего следует, уже просто невозможно, все слилось в одно течение. Можно брать интуиции разных отдельных людей, или даже народов (хоть о последних говорить и сложно, ввиду ласкутности современного человека, утрате целостности, как из-за смешения, так и из-за прогресса), эти интуиции - единственное, что у нас есть, наш общенародный, общерелигиозный, а иногда и общечеловеческий фундамент, но, с грубыми округлениями.
Третье: если начать работу с этими, вроде как, общечеловеческими интуициями, можно сказать следующее. Что существует? Что то точно существует, иначе кто пишет эти строки. Но кто? Что? Явно существует, нечто, причем не только мое нечто, но и нечто других людей. Почему же тогда должна существовать объективная реальность? Потому что мои интуиции и восприятия, отличны от восприятия других людей, но коли направлены они на одно, наши нечто выцепили что-то из реального мира, того мира, который кроется "за нашим восприятием" , однако, существует скорее независимо от нас. Гениальность Декарта проявляется как раз в том, что он схватился за эту интуицию, я мыслю - следовательно существую, я - как минимум нечто. Не знаю, были написаны эти слова как чисто формальная попытка найти фундамент, или все таки как открытие общенародной интуиции, возможно и писал он это так же - интуитивно.

Может, люди интуитивно считают что существуют другие люди, чисто из прагматичных, эстетических или каких то других соображений, например таких, что никому не хочется сидеть в усмириьельной рубашке, крича что все остальные люди - плод его воображения, но раз эти соображения продиктованы нам скорее инстинктами, значит они заложены в нас природой и временем. Значит это и есть наша суть, наше предназначение, а предназначение делает нас теми, кто мы есть, ему мы и должны следовать.
Мир никогда не бывает четким, единственное, что у нас есть - это всегда вероятность, какая то количественная неделимая мера. Большинство людей такие, или меньшинство, скорее всего это так или вероятность, все же, не так велика - на этом основаны жизненные выборы. В этом блуждании в потёмках, называемом жизнью, где все всегда меняется, и одно перетекает в другое, единственное, что мы можем- это на время сделать вид, что мы пригвоздили этот процесс, сделать вид в угоду нашим целям.

В этом мраке в котором познание - это что-то такое далёкое от романтичного понимая слова "истина", здесь единственный наш свет - это неосязаемая "количественность", то, что всегда перевешивает чашу весов наших решений, то, почему мы чувствуем, что одно значит больше, чем другое, то о чем древние говорили "стоимость", "ценность", слово, имеющее общий праиндоевропейский корень со словом "поклонение", то почему люди находили ценным, того или иного Бога, стоящим для поклонения. Ценность эта есть у всего, пронизывая и человека самого, и его отношение к другим людям, и отношение других людей к нему - она, в конце концов, диктует жизненный путь. Люди охотятся за тем, что сильнее всего выбивается из статичности, чего-то необычайно редкого - чуда, идеала, сверхчеловека. Многие исследователи доавраамических верований отмечают, что основой в этих религиях всегда были не боги. Главенствующим, в том числе и над ними, был какой-то вселенский принцип, или закон, будь то, к примеру, карма, судьба, или хаос. Это все отображение одного и того же, поиск того, что из этого всего первично. Можно сказать, что главный закон - это сила. Все ведь решает сила? Можно сказать, что судьба, судьба предпопределяет твою силу. Можно сказать, что хаос, хаос определяет твою судьбу. Снова натыкаясь на бесконечный цикл поиска первоначала, у нас не остаётся ничего, кроме как обозначить все эти категории как нечто, что показывает, "оголяет" для нас "ценность", значимость человека в той или иной популяции. Выйти на эту ценность, открыться ей, можно всегда только косвенными методами, через ее проявления в нашем мире, как ее фенотип. Даже через поступки человека, его успех, количество ресурсов - все это равнозначно и с судьбой, и с хаосом, и с кармой. Но все это одно, это то, что люди чувствуют и инстинктами, и разумом. Это то, насколько ты лучше остальных, то насколько ты уникален, то насколько мала вероятность твоего существования, то сколько людей будут помнить тебя после смерти. Даже если у каждого человека свое место и предназначение, в сумме - все его таланты и уникальности, будут в какой то степени соотноситься с таковыми у других людей. Это и есть твоя "ценность", твое ядро, твоя сердцевина, и это - мой вселенский закон.

Совсем недавно жил старик
Корчма его стоит - века считая
В тетради было видно строчку - тихий крик
И память умерла уже о нем, совсем не молодая

Но помню я, как будто это было завтра
Мудрец воссел над мною, словно тихий лист
Я червь всего лишь, я его гнедая!
И тем не менее отцом зову его - это его каприз

Я созерцаю мир вокруг себя, такой туманный
Я вижу видит он его совсем
Как на меня смотря он с состраданием
Он смотрит - и стал хаос для него ничем

Я содрагаюсь перед мудростью его сакральной
Он Бог, всевидец, мира всеотец
Так почему же дерзкий столь вопрос мне
Из губ заставил молвить мой творец

Я подойдя, робея, как невеста
Спросил его не четко, чуть душа
Как бы не здесь, как бы не к месту
Как бы душой пред ним тот час же согреша

Отец мой, что есть истина?
В молитве молвил Я убого
И взгляд свой тусклый уведя
И вслед потупившись немного

Отец же с теплотою, недостойного меня
Спешил утешить, горькими словами
Ты - отрок мой, ты знаешь где ответ
Тебе лишь стоит разглядеть его, он за горами

Минуло пару лет, я уже зряч
Явления вещей, красоты зорь
И пыл мой может быть уже горяч
Я вижу предо мною купол голубой

Я вижу жёлтый всадник, вижу паству
Я слышу частый вздох я чую боль
Я ощущаю черный запах, он сродни лекарству
Я прихожу к отцу, произнося не слышно
"Мой король"

Я понял, Отче, истина - она проста
Она в зелёном плуге, в миске риса
Я чувствую что под землёй она неглубоко погребена
Я будто слышу сквозь века крик мудрости Иби́са

Когда мой взгляд, увидя фиолетовый узор
Помыслил в голове его же точно
Тогда уйдет весь мой глухой позор
Тогда пойму я, истину столь просто

Мой взгляд и вещь явили мне одно отец
И в этом сочетании
И есть раздумий глупых мой венец
И есть исход безумных трепетаний!

Отец молчал и взгляд его был горд и полон ласки
Игрив он был смотря на плод своей жены
И свет в его глазах всегда пускался в пляски
Он и природа были долго влюблены

Отец мне не промолвил слова, но лишь взгляда
Хватило мне, чтобы его слова понять
Благословив меня, как своего вассала
Мне новый шаг велел он предпринять

Ещё минули годы, вот я молод
Я вижу как несчатно многие живут
Вот вижу я разруху, вижу голод
И слюни по чужим деньгам у них текут

Я знаю свойства пара, знаю пламень
Я знаю механизмы, шестерёнки бездн
Я знаю как гнут небо, точат камень
Я знаю много в мире есть теперь чудес

Я дал сей пламень людям, дал им силу
Дал истину свою, дал сытый дом
Теперь им можно нежно сесть, и тихо лечь в могилу
Теперь не нужно им держать в груди столь тяжкий ком

Отец мой, я теперь увидел
Все чудо истин, что содержит разум твой
О Отче как теперь возненавидел
Себя перед тобой, когда я был другой

Я понял истина - есть практика
Она всего слуга лишь, что тешит разум мой
И знания в голове моей - галактика
Чтобы всегда служить мне верною рукой

Отец молчал, и пристально смотрел
И уважение в его глазах
Увидело меня, а я горел
Не в силах оторвать в своей взгляд

Отец молчал, но я всё знал
Отец ушел, а я упал
Не в силах вынести позора
И в нежности души укора

И мчалось время словно вспять, теперь я полон сил
Уже не юноша Я тот, которому сей дух служил
Я понял - истинным суждением мы выбираем то
О чем мы думаем "Вот так, вот так и есть, скорей всего!"


Про что сказать мы можем точно, да и нет?
Нет истин точных никаких, нет и намека
Звучит так чисто, словно звон злотых монет
И истина сия живёт без срока


Отец я знаю истин не бывает
Отец я знаю в вероятности ответ
И "может да" и "может нет" все в воздухе витает
Может теперь отец, я понял твой совет?

Отец молчал, смотря серьезно
И долго долго на меня глядел
И стало вдруг на коже мне морозно
И снова я, поникши, обомлел

И снова время пронеслось
Я уже муж благой
Теперь я знаю шёпот мира наизусть
Я знаю путь иной

Что есть слова? Всего лишь случай и небрежность
Бессмысленность везде, она вокруг меня
И имена что мы раздали, вот потешность
Обычный шаг в немом витке календаря

Отец, послушай, я уже не молод
Мой пастырь, выслушай меня
Я знаю истина - немой ярлык, пустотный холод
Отец молчал, молчал за ним и я


Я стар как жизнь, я не хочу его увидеть
Возненавидел своего творца
Горька теперь мне и его обитель
Обитель моего отца

Но вот я слышу шепот моря
Я вижу гаснут фонари
Я слышу отголоски поля
И жизнь отца я слышу, тлеют в ней угли

Отец мой! Я ворвался с криком
Я был быстр как мог, я ветер оседал
Его обитель вся поникла ликом
Но все равно отец мне с теплотою отвечал

О сын мой не волнуйся, это время
Что и само не хочет долгой жизнью жить
И отбирая у людей людское имя
Оно не хочет больше ею дорожить

Я при смерти сын мой но я жив буду
Как жив тот камень, жив мой огород
Тебя мой сын я тот час же забуду
Но помнить будешь Ты меня, мой плод

Отец, постой, ты должен мне ответить
Вопрос который сильно мучает меня
Уже немало ми́нуло столетий
И все же золотом блестит он, словно отзвук янтаря

Отец мой, молви мне теперь
Я знаю это по моей вине
Все просится тот зверь, наружу
Теперь же помоги ты мне

Отец смотрел на отрока, не отрываясь
И взгляд его огнем блеснул
И губы молвили его едва себя касаясь
После чего навечно он уснул


А истина, есть мысль, благодаря которой
Я выжить в этом мире смог, родив тебя
А ты был с той же мыслью

Я хочу окунуться в виноградник. Я хочу туда, в эпоху Миккен, в Элладу. Нет, раньше, ещё раньше, когда минойские дворцы ещё страстно касались неба, когда полудикие лозы тянулись туда, куда вела их воля. Я здесь, я сижу с ними за столом. Красивые девушки и юноши собрались на великий урожай. Я в предвкушении ритуала, а он в предвкушении меня. Вино уже вкусило мои уста, а я уже помутнил его голову. Мы одно целое, мы всегда им были, и когда то снова станем. Оно дразнит мой язык своей кислотой и дикостью, оно щекочет мой нос своей пряностью. Слегка прозрачный шелк едва касается кожи моей подруги, веснушки на ее
плечах и игривые рыжие волосы смешались с виноградными лозами и деревьями. Сладкий аромат ветра снял с ее плеча тонкую полоску ткани. Заиграл барабан, заиграла флейта. Заиграли кисло-сладкие струны прародителей скрипок. Лиры и авлосы танцевали друг с другом в терпком экстазе. Мы смотрим друг на друга, и мы чувствуем что то, что не нуждается в словах. Это не мы, и не что то в мире, это что то, что рождается между нами и миром, это Бог, и он в каждом из нас. Мы чувствуем его, мы встречаем восход солнца, мы одно, мы едины в нем, а он един в каждом из нас. Великий Бог Пан пришел с рассветом, он создатель мира, древний фавн, его копыта звучат в такт барабану, он танцует, он пляшет, Я пляшу с ним. Он не Дионис, он древнее. Дионис это красота из экстаза. Пан это тот, кто в песнях и безумных плясках родил хаос вселенной, что то более древнее, более архаичное и первозданное. Я испытываю трепет когда пытаюсь облечь это в слова. Нет, это Богохульство, я не достоин смотреть на мир, и пытаться понять его, я хочу больше жизни, чем самый живой человек, я жаден до нее, я умираю от жажды по ней. Я смотрю на Бога, и не слышу ни единой мысли, я вижу свою подругу, которая, смеясь в забытьи, кружится в танце вместе с ним. Она уже познала это. Я смотрю на нее и вижу ее чистой, такой, какая она есть. Она целое, единое, неделимое. То, во что нужно окунуться всеми увствами, и только чувствами, только экстазом проникнуть в ее естество. Слова теперь кажутся мне пороком, теперь я слышу мир, теперь я познал Бога. Пан смотрит, и я чувствую что он принял меня. Я выхожу на его пьянящий зов, под звуки флейт и барабанов. Я танцую, я в забытьи, вино и виноград, Пан, Лиры, стол явств - Это все священно, и девы соблазняющие неловких мужчин в танце - венец священности. Это тень Бога, которую смог вынести на себе Вавилон, он тоже знал эту истину, его блудницы тоже были священны. Я смотрю на них и вижу чистоту там, где другие видят порок, я вижу буйство чувств, я чую жизнь, ее истоки за моей спиной. Пан показывает куда то, он уносит меня за собой, я вижу леса, сады, дриады и нимфы перекликаются невинным девичьим смехом, они рады приходу Бога. Безумная, бунтующая жизнь пробивается почками на деревьях, и мы чтим эту жизнь, мы притворяем ее в себе, наши ритуалы чтят ее сакральность, дабы она была частью нас, так что мы пляшем, мы танцуем с нимфами и фавнами, мы тоже хотим вкусить этого безумия, мы тоже хотим быть наполнены жизнью. Пан смотрит, и улыбается, я чувствую его внутри себя, я вижу его в глазах моей подруги, она видит его в моих, мы чувствуем что близки. Тяжёлые вдохи и дурман, льющийся из их тел, которые все ещё прославляют жизнь, устилают дорогу нашему Богу. Он уходит чтобы вновь прийти, он вечен, мы вечны в нем. Это безумтво чувств будут пытаться повторить все, кто будет после нас, этот танец жизни повторяют и те, кто был до нас. Мы - это они, а они - это мы. Мы уходим и возвращаемся, это вечный цикл, это торжество любви, жизни, это вечное возвращение. Но Пан уходит, он знает что его семя в нас, а наши плоды в нем, так будет, всегда, вечность, он знает - мы смогли, он знает - мы родили
Танцующую
Звезду