Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

На удивление, от этого рассказа я получила четырех подписчиков. Привет вам ребята! Продолжение.

Лайтхальзен - Ракель, конец июня.

Вещи собирали в молчаливой, сосредоточенной спешке.

- Летим на дирижабле.

- Полетим на дирижабле - проследят. Им достаточно расспросить персонал аэропорта о нас, а до пронтеры я спокойно могу открыть телепорт.

- Тогда из Пронтеры в Излюд, и полетим на дирижабле.

- Куда?

- Туда телепорта у тебя нет.

На аэровокзале было тихо: скучающие работницы вяло обмахивались импровизированными веерами из билетов, сонно жужжала муха, да суховей лениво играл клоком иссохшей травы у дверей аэропорта.

Туристы определенно не валили в Ракель валом, так что до Арунафельца Хьордис и Кшистоф летели в гордом одиночестве. Они неспешно сошли на конечной, успели перекинуться парой ничего не значащих фраз со скучающими работницами аэровокзала и так же неторопливо покинули здание аэропорта. Солнце стояло в зените, и выжженная его лучами степь была тиха - только издалека доносился мерный стук, издаваемый обитателями здешних земель, безобидными зверьками тапо. От подножья горы, на которой стоял аэровокзал, можно было видеть белые стены Ракеля - пожалуй, издалека сияющий белизной и золотом город был очень похож на Моррок во времена его расцвета, вот только ни Кшистоф, ни Хьордис, рожденные после освобождения Шайтана, не могли по-достоинству оценить вид. Кшистоф не мог еще и потому, что отчаянно торопился забраться куда-нибудь в тенек: на палящем солнце белая кожа альбиноса почти моментально покраснела и, по словам священника, он "не собирался ждать, пока она еще и обуглится", так что спутникам пришлось прибавить шагу (читай - перейти на бег), зато, наверное, даже тренированный пеко не преодолел бы расстояния между аэровокзалом и городом быстрее, чем разбойница и священник.

Сходство столицы Арунафельца с Морроком заканчивалось ровно за городскими воротами, там где начиналось хитросплетение тихих ракельских улочек: бывшая жемчужина пустыни славилась на весь Мидгард своими бурлящими улицами и не затихающим ни на час рынком. Ракель был тихим и сонным настолько, что приезжий даже мог усомниться: а правда ли он попал в столицу штатов? Зеленые улочки, сонные обыватели, воздух, напоенный ароматом цветов, что в изобилии выращивали местные хозяюшки - один цветник краше другого, просто дух захватывает. На солнце белые ступени лестницы, что вела к святилищу Фрейи, нагревались настолько, что тепло ощущалось даже через подошвы ботинок. Хьордис присела в тени развесистого дерева, и принялась расшнуровывать сумку, бросая неодобрительные взгляды на насупленного Кшистофа: тому обилие солнечного света явно было не по душе.

- Какая красавица и одна, - пропел слащавый голос прямо над ухом у разбойницы.

Енотенок от неожиданности едва не свалился с противоположного плеча девушки.

- Не одна, - равнодушно откликнулась Хьордис, даже не оборачиваясь, чтобы посмотреть на собеседника.

- А что, с ним что ли? - незнакомец наградил Кшистофа оценивающим взглядом. - Слишком красноглаз для спутника такой красотки.

- Зато я считать умею, - тут же по-христиански подставил другую щеку альбинос, - и как только я досчитаю до пяти - или ты сам исчезнешь, или у тебя под ногами раскроется портал в Бездну.

- И слишком серьезен. - вынес незнакомец окончательный вердикт. - Ну вот на какую милость тебе такой сделся? Девушке с такими...

Первая успела все же Хьордис: через мгновение незнакомец уже хватал ртом воздух, согнувшись пополам - что, однако, чудесным образом не мешало ему тихо посмеиваться. Разбойница с достоинством поправила плащ на груди, пока Кшистоф задумчиво поигрывал готовым сорваться с кончиков пальцев лучем Святого Света.

- Добавить ему что ли?

- Не надо, - Хьордис неожиданно отрицательно покачала головой, - то есть не сейчас. У тебя потом будет еще тысяча возможностей, и еще две тысячи причин.

- Хммм?

- Этот клоун - мой дядя. Знакомься, Кшистоф, это дядя Дамьен.

Сталкер выпрямился, все так же посмеиваясь в густой мех воротника.

- А все же ну слишком он красноглаз для тебя, племяша.

- Кто бы о глазах говорил, - незамедлительно откликнулся Кшистоф.

Теперь он понял, что так смущало его во взгляде дядюшки Хьордис: глаза у сталкера оказались разноцветными; оба светлыми - но только левый зеленый, а правый синий.

- Люблю поговорить о глазах на досуге. Как-нибудь потом продолжим разговор... идем что ли, племяша? Вас заждались уже.

- Не обижайся на дядю, - доверительно сообщила Хьордис священнику, поднимая с земли запыленную сумку, - не его вина, что он от бродячего цирка отбился, они просто шли слишком быстро.

- А вы идете слишком медленно! - возвестил сталкер, уже удалившийся от напарников на порядочное расстояние. - Ну чего стоите, я же говорю, ждут вас.

Дом у Южных ворот, куда сталкер привел гостей, как оказалось, только выглядел приличным. Высокий каменный забор, сплошь увитый виноградом, скрывал от любопытных глаз потрясающую компанию, занятую тем, что Кшистоф немедленно сквозь зубы охарактеризовал "бардаком". Проще говоря, расположившись в прохладном дворике на коврах и подушках, путешественники явно что-то почти по-семейному праздновали.

- Вот, - гордо сказал Дамьен, - племяша, это моя банда! Банда, это племяша. А так же ее енот и красноглазый друг со скверным характером. Вся в мать пошла, той тоже с мужиками не везло, хоть вешайся, стоит только брата вспомнить.

Хьордис молча положила руку на локоть Кшистофа, у которого совсем не смиренно искрили пальцы.

- А. Сын Мириам и Энкеля, - кросс, игравший в углу в шахматы с загорелым епископом, оторвался от созерцания фигур и кинул задумчивый взгляд на гостей, - взрослые совсем оба...

- Откуда ты знаешь, чей он сын, может, он мой?! - возмутился сталкер, падая на подушки, откуда тоном заправского проповедника произнес сакраментальное, - Кшистоф, я ... ТВОЙ ОТЕЦ!

Звук душевной пощечины ознаменовал присутствие в этом сумасшедшем доме цыганки. та подбоченилась, мельком глянула на карты в своей руке и пропела:

- А будешь еще так шутить, красивый, смерть тебя ждет...

- Пыхтелку сломаю, - буднично закончил кросс, двигая в атаку черного ферзя, - и ты, Дамьен, больше никогда не сможешь ...пыхтеть.

Посреди грянувшего за этим дружного хохота гости стояли, чуть ли не обнявшись, как дети на известной картине "Вейнские нищие", взирая на происходящее с искренним недоумением. Хьордис про себя уже который раз проклинала идею обратиться к дядюшке за помощью, ибо в доме его явно собрались такие же коллекционные представители рода человеческого, как и он сам. И если сама разбойница еще находила силы относиться к этому с долей необходимого юмора, то напарник ее точно чувствовал себя лишним на этом празднике жизни.

Впрочем, времени на такие тонкие сантименты им не дали. Тут же устроили на подушках, принялись пичкать вином и фруктами - в ожидании жарящегося в саду мяса, попутно перезнакомив со всей "бандой". Хьордис, правда, знала почти всех: и убийцу, и цыганку, которая тут же надулась на "тетю Лиму", и вечно пьяного рыцаря, сэра Альберта, который отличился тем, что пил слишком много даже для пронтерской кавалерии, за что и был с треском оттуда поперт.

А вот епископа, как оказалось, знал Кшистоф. Более того, несколько минут пораженно пялился на него, а потом таки решился спросить:

- Ваше преосвященство, что вы здесь делаете?!

Отец Ульф, как потом объяснил Хьордис напарник, известный экзорцист, автор множества богословских трудов и гениальный проповедник, которого чуть было не признали святым еще при жизни, преспокойно играл в шахматы с убийцей, покуривая кальян. Под боком у него уютно свернулась Лима, время от времени подавая наполненную чашу.

- Как это, что? Развлекаюсь, ясен пень, - пожал плечами епископ. Кшистоф молча закрыл ладонью лицо.

Ну что же, по крайней мере, им здесь были рады.

Ракель, июль - сентябрь.

"Банда" дяди на проверку оказалась милейшей компанией. Даже сэр Альберт, и тот не всегда был пьян в лежку, чаше всего - просто слегка подшофе, и в этом состоянии мог по здравомыслию дать фору любому трезвому. Во всяком случае, трезвому кроссу, так точно. Возникало обманчивое впечатление, что из всей бригады дядя и есть самый большой раздолбай, и в грош его не ставят.

Хьордис, впрочем, не обманывалась. Это в мирное время они чихать хотели на Дамьена и его паясничанье. В походах сталкера слушался даже отец Ульф.

Молодых путешественников приняли, как родных, словно те так всегда и были частью этой странной семьи, с их общими ужинами, почти общим домом и непрекращающимся соревнованием в остроумии, где не было ни проигравших, ни победителей. Кшистоф, ядовитый, как рогатая гадюка, быстро обрел неожиданный для него самого успех, а Хьордис это отчего-то было неприятно.

Словно ее игрушку берут без спросу.

Разбойница то и дело мрачно зыркала на Лиму, которая не упускала случая потискать "красноглазика" - хотя, что тут говорить, он и сам не был от этого в восторге. Но все равно, она так не привыкла. Она привыкла к его мятному чаю, и к тому, что всегда можно видеть священника рядом.

Об Эмере Хьордис старалась не думать, но все равно иногда накатывало: тогда в приступах тяжелой глухой тоски, она либо пропадала в дальнем углу сада, либо до посинения размахивала кинжалами в компании дядиной дочки, молчаливой убийцы Рене. Пока не отступало. Пока обе не начинали валиться с ног.

За окном шумел редкий в Ракеле дождь. Редкий, но зато сильный, и вот как зарядил с вечера, так и не прекратился до сих пор. Розы в саду намокли: утром их лепестки, скорее всего, будут лежать под кустами, вбитые в землю ливнем.

Кшистоф мысленно проклинал кашель, уткнувшись лицом в подушку, и ему было не до ночной свежести, и не до сверкающих в свете фонаря капель. Священник пробовал молиться - вроде бы немного полегчало, но ненадолго.

Он и не услышал сначала, как кто-то стучится в дверь: не только потому, что отчаянно зарывался в подушку, но еще и оттого, что шум ливня заглушал робкий стук. Впрочем, второй раз постучались настойчивее, так что священник оторвался от подушки, настороженно прислушиваясь.

Встал Кшистоф только потому, что не верил, будто кто-то без особой нужды станет разгуливать ночью под таким ливнем, да стучаться в чужие двери. Однако поспешно влезая в брюки, он все же недовольно хмурился - и буде там какой-то особо увлеченный шутник, вроде Дамьена, его определенно не ждало ничего хорошего. Босой Кшистоф неслышно ступал по деревянному полу, и когда он уже взялся за ручку двери, вновь постучали - теперь уже совсем тихо, будто бы отчаявшись.

- Кто? - нарочито громко поинтересовался священник.

Ответа не было, и снаружи доносился только шум дождя - Кшистоф окончательно уверившийся в том, что это чей-то дурацкий розыгрыш, чертыхнулся и распахнул дверь: вдруг шутник еще не скрылся и он успеет огреть его Святым Светом по затылку?

Да так и замер в проеме. На пороге стояла Хьордис - в одной рубашке, да простых холщовых штанах, которые сама разбойница называла "пижамными". Она промокла до нитки: темны волосы облипали плечи, а белоснежная прядь прилипла к щеке, только девушка будто и не замечала этого. Неожиданно испуганная и молчаливая, она робко топталась на пороге пока не решилась спросить:

- Можно... войти? Привет, Кшись...

Священник на миг прикрыл глаза: что-то дернуло в груди, странно так, даже кашель больше не рвался наружу. А потом отступил назад:

- Проходи.

Спрашивать он ничего не стал. Ну а что тут спрашивать? Все давно известно. И кто ей снится по ночам, что разбойница уснуть не может, и почему она прячется по темным углам... Альбинос только головой покачал, отыскивая полотенце. Усадил напарницу на кровать, вытер, завернул в одеяло и неожиданно понял, что кашель прошел.

А вот у непутевой разбойницы вполне мог начаться, так что - ну раз уж ночной сон все равно отменялся - Кшистоф разжег маленькую жаровню в углу и полез в сумку за травами. Мятный чай. Ей всегда нравилось.

Она молча куталась в одеяло, и зеленые глаза только что не светились в темноте, так настороженно напарница наблюдала за руками священника, который смешивал травы. Мята. Пять соцветий душицы. Щепоть сушеного чабреца, зверобой и донник: по комнате поплыл запах летнего луга и меда, причудливо смешивающийся с запахом дождя и мокрых роз.

- Пей, - Кшистоф вложил чашку в руки напарнице, опускаясь на пол у кровати, - мед я добавил.

Хьордис растянула губы в улыбке - только глаза не улыбались - и вцепилась в протянутую чашку, жадно вдыхая ароматный травяной пар.

- Спасибо...

Она отхлебнула отвара, и снова замолкла, рассеянно глядя в одну точку. Молчание длилось долго, пока Хьордис с каким-то странным всхлипом, не решилась пояснить:

- Мне не спалось. - и улыбнулась так же, одними губами, а взгляд, которым разбойница смотрела на Кшистофа был больным и тоскливым. - Муторно что-то, Кшись, - призналась она.

И сгорбилась над чашкой - священнику оставалось только тихо поражаться, ибо в таком состоянии разбойницу он еще не видел никогда. Она бывала расстроенной, задумчивой, сосредоточенной, печальной, сердитой - но не такой, нет, не побитой и не больной, судорожно цепляющейся за чашку и прячущей воспаленные глаза. Священник подумал и присел рядом, молча обхватывая напарницу за плечи, и та тут же придвинулась поближе, будто ждала этого жеста, покачала чашку в ладонях... и заплакала.

- Папа...

- Папа?..

Отец раскинувшись лежал на полу в гостиной и не шелохнулся, когда дочь его окликнула; вокруг ходили люди, качали головами, отводили взгляды; кто-то наклонился, чтобы закрыть мертвому глаза...

Мертвому.

Она не верила - не хотела верить, она думала, что надо просто кричать погромче, и тогда отец услышит и откликнется.

- Папа! - девочку на входе подхватил плечистый рыцарь и она забила кулачками в панцирь на спине, замолотила ногами по латам, стараясь высвободиться.

Бурый узор на ковре - это вовсе не рисунок, это пятно крови, и на шелковых диванных подушках тоже она, брызги ее на стенах, на столе - повсюду, будто бы здесь не одного человека убили.

- Па-а-апа-а-а!

- Унесите ее! - коротко рявкнул паладин в темных латах, отворачиваясь от трупа. - Унесите, чтобы матери хоть не увидела.

Девочка замерла, позволяя вынести себя из комнаты, только для того, чтобы через пару мгновений забиться в руках рыцаря с новой силой.

- Мама-а-а! - и тихо обмякнуть, заливаясь слезами. - Мамочка...

- А я думала, - Хьордис пыталась утереть глаза рукавом промокшей рубашки, - что оно отпустило... давно же было, да? Кшись... я правда любила его, веришь?

- Знаю, - спокойно поправил беловолосый священник, глядя в стену поверх ее макушки, - только не любила, а любишь. Потому и больно. Так что давай, плачь. У меня рубашка сухая.

Он заставил ее опустить руки и сам вытер слезы, а потом все гладил по высыхающим волосам и что-то, кажется, говорил, пока разбойница тихо, но неудержимо плакала, уткнувшись в его плечо.

- Ну вот, вот так, и все выйдет потихоньку.

- Ага? - переспросил Хьордис с какой-то детской доверчивостью заглядывая в лицо священника.

И отставила пустую чашку в сторону для того, чтобы вцепиться теперь в рубашку Кшистофа.

- А можно... у тебя остаться? - глядела она не на напарника, но на трепетавший в противоположном углу огонек свечи. - Не хочу... опять под дождем. И засыпать одна в комнате не хочу...

Тот озадаченно огляделся.

- Оставайся. Только я спать на полу не буду. Надевай мою рубашку, вон ту, сухую, и лезь под одеяло.

- Хьордис! Девиручи тебя... ноги же холодные!

- Ну не пинайся ты! Я спать хочу.

- Вот и спи тихо, а будешь одеяло стягивать, пойдешь на коврике спать.

- Злыдень...

- Спокойной ночи.

А потом, как-то незаметно и совсем тихо пришел сентябрь. Ночи стали прохладнее, а воздух - легче, и на вкус напоминал родниковую воду. Звезды, яркие и холодные, горели над самое землей, казалось - протяни руку и возьмешь.

- Хватит, - сказала Хьордис, - пора.

Кшистоф согласно кивнул, и в тот же день они отправились собираться в дорогу.

- Мушиные крылья, Зелье Пробуждения, крылья бабочки, - монотонно диктовал Кшистоф список наизусть, - ...почему в этой дыре нет нормального торговца? В магазине дерут бешеные зени.

- Не нуди, - разбойница весело пихнула напарника локтем в бок, - нас ждет много работы, деньги есть, и дядя еще одолжил...

- А если есть свои, зачем было брать? - снова заворчал беловолосый. Девушка только вздохнула, за последние пару часов эта тема для разговора уже начала набивать ей оскомину.

- Затем, что если дают, то отказываться глупо. Что там еще нам нужно? Неумелая попытка перевести беседу в другое русло, кажется, возымела действие. Священник пожал плечами:

- Синие самоцветы и пара-тройка листьев Иггдрасиля, так, на всякий случай. Только камни уже в Геффене будем покупать. Что за город этот ваш Ракель, хоть бы кто торговал...

Разбойница откинула с лица каштановые пряди, прищурилась против солнца и ткнула пальцем в противоположный конец улицы:

- А вон там... не чувак с тележкой, нет?

- Я не вижу, - сухо сообщил напарник.

Еще в первые недели совместных приключений Хьордис узнала, что ее ручной альбинос не только зол на весь свет и кашляет кровью, но еще и плохо видит. Точнее, не так. Видел он прекрасно. В темноте. А на солнце вечно жаловался, что мир - как размокшая картинка.

Но в конце улицы и впрямь раздавался веселый грохот тележных колес по мостовой. Хозяин без труда тащил ее за собой, да еще и насвистывал какой-то легкомысленный мотивчик. Судя по тому, что рядом плюхало нечто радужно-полупрозрачное, парень был алхимиком. Хьордис так засмотрелась на причудливого гомункула, что не заметила, как подозрительно каменеет плечо остановившегося Кшистофа, на которое она опиралась.

Разбойница сначала обернулась на голос, а потом уже осознала саму фразу.

- Светлая леди, - грустно сказал лорд Эмер, спешиваясь рядом с белым пеко, - я так долго вас искал...

Оружейник Говард молча провел пальцем по лезвию топора.

Ракель, сентябрь, два часа до полудня.

Положение представлялось безнадежным. То есть, Хьордис могла спрятаться вот прямо сейчас, исчезнуть у них на глазах. Мог мгновенно телепортироваться и Кшистоф: со стороны Эмера было глупо рассчитывать, что младших путешественников загнали в угол.

И, тем не менее, он рассчитывал. И не ошибся, потому что разбойница, стоя на залитой солнцем мостовой, понимала, что ноги ее буквально приросли к камням, так сильна была власть страха и ее еще не прошедшей тоски. Она знала, кто он такой на самом деле, ее светлый рыцарь, что он может сделать и насколько велико его безумие, но что-то, затмевая рассудок, все равно робко надеялась - а вдруг все ошибка? А вдруг он и правда к ней пришел?

А потом она поймала полный отчаянной злости взгляд Кшистофа - словно водой окатило. Холодной, чистой водой, смывающей паутину чужого голоса.

- ...и благослови смиренное дитя Твое, аминь. Kirie eleison, Christe eleison... - непонятно было, на что рассчитывал Кшистоф, разве что на близость офиса ККС. Ей-то что, уйти под землю, да появиться за спиной - много ли надо? Трижды зачарованный против людей гладиус: ну ведь как знала, что с собой взяла.

Толку-то с того, правда, Хьордис не убийца. Не умеет латы пробивать, смертельным ядом оружие не поливает, ее удары Лорду Рыцарю... он, наверное, о собственное копье при заточке хуже режется.

Ох, говорил ей дядя, надо было с детства лук в руки, да чтобы стянуть это копье и издалека добить зачарованными стрелами.

Хотя тоже рассчитывать было, в общем-то, не на что. Пока есть еще оружейник с топором.

- Ну зачем же Вы так, моя леди? - мягко спросил Эмер, что по-прежнему не вязалось с полубезумной ухмылкой Говарда за его спиной. С ними не было Айрни, не было архимага Ориса, уже лучше - только двое. Видимо, сами не ожидали встретить именно сейчас. Разбойницу передернуло: Господи, вот во что превращаются дары Твои, красота, сила и искусство. Такая малость, всего-то дурные намерения, и вот уже чем больше эти дары, тем хуже их обладатели.

Все было очень быстро.

Хьордис шагнула назад, уходя из-под замаха Говарда. Мостовую тряхнуло, потом тряхнуло еще раз, но разбойница, преодолевая подступающее головокружение, смогла таки уйти под землю.

Кшистоф молился - сияние гасило удары, сияние исцеляло раны. Сияние окружило его прозрачным щитом, который никак не мог прорубить оружейник - стоило сломать один, и альбинос тут же читал эту молитву снова. Хьордис, возникая за спиной Эмера, увлеченного попытками убить священника, подумала, что это как раз тот случай, когда Господь наглядно демонстрирует силу непротивления.

Выросла из-под камней, ударила в щель под латным воротником и тут же поймала тяжелый удар телегой от Говарда, отлетая в сторону. Завыли стесанные о булыжники локти, разбойница покатилась в сторону, из-под ударов топора - но уже отлично видела, что Эмер заносит копье. И хоть за его спиной окровавленный Кшись молится о замедлении противников, спасения уже не будет.

Все было очень быстро.

...что-то шарахнуло в камни мостовой с таким грохотом, что зазвенели стекла в соседних домах. Оставалось только радоваться, что их, среди необитаемых складов да сонных лавчонок было всего два, и хозяева их, очевидно, окончательно убедились в том, что на улицу выходить не стОит.

Ударилось, разорвалось, наполняя воздух ядовитым туманом, несколько раз полыхнуло и затихло. Марево рассеялось к тому моменту, как перепуганная Хьордис возникла из-под земли, хотя более разумным поступком было бы оттуда не показываться. Кшистоф прервал молитву на полуслове - видно было, что его силы подходят к концу, и с каким-то ненормальным спокойствием шагнул назад, подальше от занесенного топора Говарда.

Оружейник с нехорошим прищуром смотрел ему за спину.

- Привет, ребята, - давешний алхимик - а, точнее, биохимик - дружелюбно улыбался всей компании. Даже рукой помахал, демонстрируя свои добрые намерения. Все бы непременно поверили, не поблескивай в его правой руке бутылка кислоты, - можно на вашу вечеринку?

паренек выглядел непростительно юным для своей "клыкастой" куртки, тележки с медведем и шлепающей у ног полупрозрачной радужной рыбы, которая не испытывала, похоже, никаких затруднений, передвигаясь по земле. Кшистоф, не отвлекаясь на эту драматическую сцену, тут же воспользовался моментом, чтобы исцелить напарницу и благословить нежданного помощника. Молиться о том, чтобы замедлить движение Эмера и Говарда он, по зрелом размышлении, не стал, чтобы не нарушить возникший хрупкий паритет. Но на всякий случай приготовился читать молитву о Вечном Законе, прекрасно представляя себе, что под такое дело может сотворить с противником та самая бутылка, которую биохимик небрежно покачивал за горлышко.

Тот вежливо кивнул священнику, благочестиво перекрестился и продолжил улыбаться Лорду Рыцарю, который уже взвешивал в руке копье.

- Я хотел бы предупредить Вас, почтенный мастер, - мягкий голос Эмера звучал, как никогда убедительно, - что эта беседа не имеет к Вам никакого отношения, и вмешиваться в нее, не располагая достаточной информацией о причинах...

- Послушайте, благородный лорд, - не менее мягко перебил его биохимик, не меняя, однако, позы. Хьордис разглядывала паренька, вытирая с лица Кшистофа кровь, и думала, что тот не только непростительно юн, но еще и красив непростительно, будто девчонку в одежды Мастера вырядили. И, пожалуй, в чем-то схож с ее напарником: та же изящная суховатость фигуры, те же тонкие черты уроженца Моррока. Только почему-то блондин, синеглазый, как небо над пустыней - в злую ядовитую зелень. не альбинос, а именно блондин.

Ух, и недолюбливала она блондинов в последнее время...

- ...мой почтенный отец всегда говорил, что насилие над свободой воли противно человеческой природе, - тем временем разорялся биохимик, ни на миг не спуская глаз с рыцаря и оружейника. Только передал Кшистофу свободной рукой банку с отваром синей травы, - поэтому, милорд, я предлагаю вам совершенно свободный выбор. Даже из трех позиций. Или вам будет больно, или очень больно, или вы сейчас добровольно покинете это место. Вместе с вашим молчаливым другом.

Судя по взгляду Кшистофа и судорожным прыжкам гомункула, эти двое были солидарны, желая первых двух вариантов. Хьордис машинально погладила напарника по щеке, намекая, что неплохо бы и проявить христианское терпение, раз уж он священник.

Эмер, однако, в своем безумии еще не потерял чувства собственного достоинства.

- Вы ведь понимаете, что мы еще встретимся, почтенный Мастер? - сухо поинтересовался он, беря пеко под уздцы, - идем, Говард.

- О, я даже в некотором роде на это надеюсь, - вежливо поклонился синеглазый. Снова помахал рукой, уже вслед удаляющимся безумцам, а после перевел взгляд на напарников.

- Все, - сказал он, уже можно садиться.

И. подавая пример, первый хлопнулся прямо на мостовую. У него заметно дрожали руки. Хьордис подумала и последовала его примеру, судорожно стягивая с пояса фляжку крепкой вишневой наливки. Кшись сел рядом, обхватил ее за плечи - и это неожиданно радовало.

- Вот верите, - грустно признался биохимик, делая глоток, - со всякими дрался, а от этих трясет.

- А нас-то как, - усмехнулась Хьордис, опуская голову на плечо напарника. Тот хмыкнул:

- Да уж, еще пару минут... Благодарим, мастер.

Синеглазый только отмахнулся, похлопывая по спине обиженную рыбу. Потом протянул узкую ладонь - таким жестом, что Хьордис окончательно убедилась, что они с ее священником земляки.

- Нет, ну ты видел? - кросс раздраженным жестом сдернул плащ, становясь вполне видимым, - ты это видел, я спрашиваю?

Сталкер возник из-под земли, хихикнул и обстоятельно разрядил арбалет.

- Мировое, Шайтана мать его, зло! Как двух лисят по всему миру гонять, так они крутые, а как нам поучаствовать, так хрена лы... фигу незрелую!

- Я тебе говорил, что ты еще более трах... ненормальный, чем я?

- Это я тебе говорил, Дамьен. А ты не верил, - хмыкнул убийца, - и все равно, зря ты просил не вмешиваться.

- Неее, - отрицательно покачал головой сталкер, - не зря. Им это надо было. Чтобы потом опять не обмануться.

- Да ну тебя, философ.

- Э-эй!

Разбойница полуобернулась: вниз по улице неспешным прогулочным шагом шли сталкер и убийца, довольные, словно объевшиеся сметаны коты. Дамьен походя обозрел трещины на мостовой, оставленные телегой Говарда, оценил небольшую воронку на месте взрыва бутылки с кислотой и тихо присвистнул.

- Я смотрю, вы тут развлекаетесь ребята. Мы пропустили веселье?

- Да какое веселье, - белобрысый биохимик недовольно скривился, - я даже Рыбу на них напустить не успел. Привет, дядь Дамьен.

Кшистоф и Хьордис, не сговариваясь, обернулись к сталкеру, которого, очевидно, знал весь город - тот лишь по обыкновению лукаво усмехался в меховой воротник.

- Привет пап, - биохимик тем временем обращался к кроссу, - а мама просила передать, что если не зайдешь домой на днях, можешь не возвращаться вообще.

Рыжий убийца демонстративно уткнулся в шарф.

- Ты сказал ей, что я на работе?

- Мама говорит, что буянить по тавернам - это твое призвание, но не работа.

И белобрысый радостно улыбнулся новым знакомым.

- Я Сол. Соланум, сын Лиса. - пояснил он. - А это Ващенеадекватная Рыба. В детстве его звали Мамин Пудинг, но теперь он на пудинг больше не похож. А жаль.

Дамьен запрокинул голову и с рассеянной улыбкой пристально вглядывался в ослепительно-синее небо.

- Смотрите, - негромко произнес он, - как быстро бегут облака. Наверное, наверху ужасный ветер.

by 不會畫圖的麻雀

Часть 1

Часть 2

Часть 3

К тем, кто активно минусит - не старайтесь, совсем не ради рейтинга выкладываю. И уж отношение а-ля "все вы гадость слюняво-сопливую пишете" меня точно не задевает.

Пайон, июль.

Пайонское солнце явно издевалось над этими похоронами. В таких случаях, кажется, должна негодовать сама природа: плакать дождем, проклинать громом - а нет, утро было яснее ясного, а птицы в яркой листве пели так, что заслушаешься. Хьордис стояла у края могилы, полной грудью вдыхая чистый, чуть холодящий воздух.

Ее все еще мутило. И утро было не в радость, и свет резал глаза, и даже верное, никогда не подводившее Хьордис тело сегодня казалось ватным мешком, по какому-то недоразумению поставленным на ноги. Да и ноги-то, чего греха таить, заплетались.

Кшистоф читал заупокойную над двумя... нет, тремя мертвыми в одной могиле.

Это вчера все началось. Вечером, когда они вернулись в Пайон, в густой траве еще трещали кузнечики, а воздух так пропах вечерним парным молоком, что разбойница немедленно выклянчила кружку прямо в первом же доме на пути. Заплатила, конечно, но физиономия у нее была такая жалобная, что пожилая хозяйка чуть не всучила "доченьке" молоко бесплатно. Кшистоф благословил женщину и больше слова не сказал.

В гостинице их приняли, как родных, а не как постояльцев, правда, жаловаться молодому священнику на болезни и пытаться насильно откормить разбойницу сладкими пирожками сразу не решились. Ужин, впрочем, и без пирожков оказался хорош, так что через час оба напарника дружно клевали носом над закапанной элем и свечным салом столешницей. Даже Кшистоф блаженно улыбался под роскошным веником засушенной душицы, которую какой-то умник повесил на стену. В Пайоне говорили, что она отгоняет нежить.

В полночь, как в настоящей страшной сказке, послышался крик со двора. Кое-кто подскочил, хватаясь за луки и топоры, кое-кто вжался в стены, свято веруя, что люди таких звуков издавать не могут, и это все та же самая нежить из пещер пробралась в город...

А нет. Это во дворе уже вязали обезумевшего от горя и в полголовы седого лесоруба. Зачем он схватил топор, куда с ним собирался - так никто и не понял, но на всякий случай, больше, чтобы себе вреда не причинил, его схватили и заперли в сарае. А потом уже пошли разбираться, что он там такое дома нашел.

Нельзя сказать, что никто не догадывался, впрочем. И Хьордис, наверное, навсегда запомнила, как густой вечерний воздух вдруг стал ей поперек горла. Пайонцы окружили маленький дом на окраине, в свете факелов зрелище было почему-то менее жутким - может, потому что огонь делал все вокруг багровым, и от того подсохшая кровь казалась просто темными пятнами.

Разбойница замерла на пороге, чувствуя, как предательски слабеют пальцы.

Ребенок был еще жив. Они - знать бы еще, кто эти "они" - привязали его к подпирающей крышу балке. И этим не ограничились... но не убили. Женщина лежала на полу, и Кшистоф, мельком глянув в распоротый живот, сухо констатировал:

- Была беременна.

Разбойница опрометью выскочила во двор, и уже не знала, что хуже истерика, или выворачивающая наизнанку тошнота пополам с душной ненавистью.

Нет, ужин остался при ней, в конце концов, убивала Хьордис и сама слишком легко. Но одно дело убить, а другое - вот так...

Изверги, уроды, нечисть, неужели это живые люди сделали?!

Выяснилось, что лесоруба с неделю не было дома. Жену его уже дня два не видели, но дом их стоял на отшибе, а пайонкам, занятым своими детьми, было не до того, чтобы интересоваться делами соседки. да и привыкли пайонские кумушки, что тихая Мисса все с сынишкой возится - у того вечно животик болел. Хьордис, вздрогнув, припомнила: точно, это же та самая с орущим дитем...

А тут под вечер хозяин домой и вернулся.

Ребенок не выжил. Да и странно было бы, после того, что с ним сделали. Священник до утра молился и орудовал лекарской иглой, а бледная его напарница таскала бинты, травы и воду, все больше злясь на равнодушное спокойствие Кшистофа.

Перед рассветом альбинос задумчиво оглядел неподвижное тельце на столе и сказал:

- Лучше бы он умер.

- Чего? - разбойница медленно обернулась к Кшистофу, - ты в своем уме, ты что несешь?!

Напарник устало протер глаза и так же ровно, в предельно точных фразах описал Хьордис, что сделали с малышом. Та стремительно бледнела и поджимала губы, пока не взмахнула рукой, заставляя священника замолчать.

- Заткнись. Заткнись сейчас же, Кшистоф. Я не хочу слышать.

Тот отвернулся, безжалостно заключая:

- Вот и я говорю - для него было бы лучше.

В комнату Хьордис вернулась уже с рассветом, пройдясь по улицам, расспросив неспящих горожан, мрачная, сосредоточенная и... пристыженная. В конце концов, даже если Кшистоф - выморозок, то кто его знает, почему? И он не виноват в том, что такой, уже хотя бы потому, что людей лечит, а не вот так, как те...

Пусть даже и смотрит спокойно там, где нормальный человек с ума сойдет от горя и негодования.

Альбинос сидел на столе, посреди горшочков с отварами, окровавленного полотна и спутанных бинтов. Просто сидел, не двигаясь, глядя в одну точку и держал на руках малыша, которому, если верить словам священника, было уже "лучше".

Разбойница похлопала напарника по щекам, с трудом отняла мертвого ребенка и еще полчаса трясла Кшистофа за плечи.

- Сделай что-нибудь!

Пощечина.

- Кричи, ну, давай, кричи. Плачь, что-нибудь уже... Ну хочешь, ударь меня! Кши-иись...

Потом тот таки очнулся, и они молча пили пайонский самогон из одной кружки. самогон пах опилками и кровью.

В эти сутки все в Пайоне пахло кровью.

После похорон старушки сообщили путешественникам, что ими интересовались "власти". Священник пожал плечами и поинтересовался у Хьордис:

- Как насчет Шварцвальда?

Та не возражала.

Лайтхальзен, конец июня.

Хьордис таяла. Дурацкое слово, вычитанное в любовных романчиках, которыми баловалась горничная матери - но вдруг оказалось, что это и впрямь самое точное определение для таких ощущений.

Его длинные пальцы, сияние его глаз и спокойствие в голосе - одного этого хватало, чтобы колени отказывались повиноваться, а голос прерывался на полувздохах.

Разбойница не узнавала себя и ходила пятый день, словно пьяная, изредка обращая внимание на Кшистофа. Они по-прежнему вместе охотились на попугаелюдей в окрестностях форта Луна и Земле Трав, все так же делили свой дневной паек под каким-нибудь полувысохшим от жары деревцем, а вечером возвращались в город, нагруженные когтями и пестрыми перьями. Эту дрянь довольно дорого покупали торговцы, так что охота себя оправдывала. да и опыт в драке с таким ловким противником, как эти визжащие твари, Хьордис был весьма кстати.

Священник в разговоры не лез, даже - на удивление - воздерживался от резких комментариев. Молча вручал ей дневную еду, молча шел следом, даже молился тихо, так что Хьордис вскоре начало казаться, что у нее не напарник, а что-то вроде еще одного ножа в сапоге.

Альбинос оставил ее в одиночестве с ее восторгом и смотрел со стороны.

Как всегда - равнодушно. Хьордис даже не заметила, как и ужинать стала в одиночестве, ибо напарник пропадал куда-то по вечерам, а возвращался за полночь. И так было даже лучше.

- Почему Господь то, почему Господь се... потому что! Слушайте, и Он вам скажет, а кто будет вам говорить "я знаю, что Он имел в виду" - того гоните в шею, Богу толкователи не нужны. И я тут не затем. Проповеди вам читать? Вот ты, да-да, я о тебе, парень... у тебя соседка еле ходит, а у нее ни детей, ни внуков. Ты к ней хоть раз зашел? Ну так, спросить, все ли у нее хорошо. И ты еще смеешь Господу в молитвах высказывать, почему, дескать, кому-то живется хорошо, а ты - уборщик в лаборатории... а ты заслужил?

- А почему тебя Боженька не вылечит, отче?

- Это чтобы я одну вещь не забыл, деточка. А теперь брысь отсюда домой, и чтоб духу твоего тут не было через минуту!

Хьордис лайтхальзен понравился. И аккуратные мостовые, и вечерний ветер из степи, что врывался в городские ворота на закате, смущая честных горожан горькими ароматами чабреца и полыни, и очаровательные зеленые скамейки в тени лип. Липы как раз цвели, так что в первый день разбойница брела словно одурманенная в этом сладком мареве.

Кшистоф той ночью так кашлял, что чуть не задохнулся, но на второй день уже оправился, поил напарницу вкусным чаем с какими-то местными травками и даже научил раскуривать кальян, который в местной гостинице держали за экзотическую диковину. Сам он дымить не отважился, но отыгрался на разбойнице, а та и рада была.

Пайонское убийство они, словно сговорясь, не вспоминали, просто записали где-то на задних страницах памяти, что деяние это неоплаченным не останется, и не ворошили без надобности. Пока что было рано искать, мстить и обвинять, они были - как ни крути - еще слабы и молоды, а потому просто вели счет.

Такие вещи, сказал Кшистоф в момент задумчивости, они как деньги. Нервничать о них не стоит, но держать под рукой и контролировать - всегда.

- Ты же священник! - сказала Хьордис, - ты должен считать месть грехом.

- У Господа, - отвечал напарник, ловко смешивая травы для чая, - нет рук, кроме наших.

А на второй день их новой жизни в Лайтхальзене разбойница повстречала эту компанию. Смешливый менестрель с дорогой, сделанной на заказ, лютней. Загорелый оружейник. Архимаг, который вечно крутил в руках одну перчатку.

И он, да. Лорд Рыцарь Пронтерского ордена.

Старшие путешественники, несмотря на золотые венцы, дорогие одежды и редкое оружие, оказались забавной компанией, так что Хьордис, приглашенную выпить в честь дня рождения Айрни - это был менестрель - быстро покинуло ощущение неуместности. Даже несмотря на то, что ее, в сущности, просто окликнули на улице: "Эй, леди, у нас тут праздник, айда веселиться?" она было хотела возмутиться, да глянула на эти ехидно-смущенно-умоляющие рожи, и махнула рукой.

Шайтан с вами, лорды. Айда. Один раз живем.

Лорд Эмер в общих взаимных подначках не участвовал. Разве что изредка отвечал на шуточки в свою сторону. Он и не пил бы, не поднеси ему Хьордис чашу сама. Рыцарь принял ее с улыбкой, да и выпил - а куда деваться?

За тот вечер они друг другу слова не сказали, но пришла разбойница в гостиницу, слегка пошатываясь. И не от того красного вина, а совсем даже от другого хмеля.

Кшистоф молча глянул, собрал вещи со своей кровати и перебрался в соседний номер.

Напарница не возражала, да и заметила лишь на следующий день, решив про себя. что так даже лучше.

Они гуляли вечерами, держась за руки, словно Лорд Эмер был не героем и воителем, а юношей-мечником лет семнадцати от роду, и сидели под цветущими ветвями, а вечерний ветер истекал полынно-липовым медом. Не сразу обычно такая смелая разбойница решилась положить ему голову на плечо. Не сразу "герой и воитель" решился прикоснуться к ее лицу самыми кончиками пальцев.

До того она говорила и говорила, но он внимательно слушал, не перебивая, изредка задавал вопросы, а енотенок настороженно поглядывал на нового знакомого с плеча Хьордис. Иногда та ловила себя на том, что слишком много говорит о напарнике, а его имя словно разрушало их уединение. Но как тут не говорить, если у них все приключения были вместе?

- Бедный мальчик, - однажды сказал Эмер, когда компания сидела под липами в городском парке, - если бы я знал...

Хьордис вздрогнула. Показалось, или нет, но ветер вдруг стал отдавать привкусом опилок и крови.

- Вы... вы знакомы?

Сидевший рядом Айрни тренькнул струнами:

- Скорее да, чем нет. И лучше бы нет, чем да.

- Прекрати, - покривился воитель, - ты же знаешь, мальчик ни в чем не виноват.

- Не знаю, - в тон отвечал певец. И тут же умолк, настраивая лютню. Разбойница встала, уперла руки в бока и нахмурилась.

- Это вы о чем это, а? Может, скажете, наконец?

Повисла долгая, нехорошая тишина. Архимаг отвел глаза. Все укоризненно смотрели на Айрни, который делал вид, что очень увлечен настройкой. Эмер покачал головой, снимая с пояса флягу:

- Леди, видишь ли, в чем дело. Так вышло, что я знал его родителей. И твоих тоже.

- И что? - все так же воинственно вопросила девушка, еще не до конца осознавая сказанное.

- Так вот... и дело в том, что его родители убили твоих. Мне жаль, леди.

Лайтхальзен, конец июня.

Хьордис пришла в гостиницу на рассвете, зябко обхватив себя за плечи руками.

Плакать она уже перестала, лишь изредка сухо всхлипывала - а ведь как ревела по дороге, аж ночная стража косилась. Зато со слезами все вышло, и теперь осталась только спокойная решимость в неестественной, ненормальной смеси с паническим ужасом.

Она должна вот сейчас разбудить Кшистофа. Разбудить его и сказать:

- Ты лжец и предатель!

Священник не спал. Он, как в их пайонские дни, сидел у открытого окна с молитвенником. Только прежде внимательный его взгляд, сейчас почти не скользил по страницам, то и дело замирая в одной точке.

- Уходишь? - очень спокойно спросил он. Хьордис оперлась спиной о дверь и закрыла лицо руками:

- Ты... как ты... почему ты не сказал, что... ты же знал...

Лицо альбиноса в серых предрассветных сумерках словно светилось своим, неясным мерцанием.

- Что именно я знал? - на удивление терпеливо поинтересовался священник.

- Ты знал, что твои отец и мать убили моих родителей, и ты молчал!

- Айрни, я тебя ударю, - сухо предупредил Эмер. Менестрель взвился:

- А что я такого сказал? Неправду, да? И там, в Пайоне, не он... нет?

Хьордис краска бросилась в лицо.

- Он священник, - тихо сказала напрягшаяся девушка, - Господь лишил бы его милости.

Такое предположение было уже чем-то и вовсе запредельным. Хьордис навсегда, наверное, запомнила, как бился напарник над умирающим малышом, и как дрожали его руки уже потом, когда надо было взять кружку с этим ужасным пойлом, которого они тогда и не вспомнить, сколько вылакали.

Айрни, кажется, понял, что перегнул палку, и сдержанно извинился, но видно было, что он остался при своем мнении.

Разбойница подтянула колени, обхватывая их руками, поежилась. Хотелось задать много обидных вопросов, вроде "почему вы молчали", но, отбрасывая несущественное, Хьордис просто тихо попросила объяснить, в чем дело.

Ветер осыпал ей на плечи липовый цвет, но пах все теми же опилками из Пайона.

...Это была неправильная и невозможная дружба.

Две пары, разные во всем, включая образ жизни: дом сэра Рейнара и его супруги славился в Юно своим гостеприимством и уютом, а убийцы и кровом-то своим

обзавелись только тогда, когда загорелой Мириам пришло время рожать, до того же ночевали где придется, а время между работой проводили в пустыне Сограт, в цитадели своей гильдии.

Ходили слухи, что Мириам Гюрза и во время беременности не пренебрегла работой, отчего и родила раньше срока, и лучшим лекарям пришлось выхаживать ребенка с красными глазами: дитя смертельного яда и сырых подземелий Храма Убийц. Впрочем, Энкель, муж ее, все равно был счастлив.

В то же время леди Амария, ученая дама, временно сменила книги на пеленки. Дочь их родилась здоровой, а сэр Рейнар все надеялся, что будет похожей на мать - известную в Юно красавицу.

Шли годы. Они путешествовали вчетвером, сражались под одними знаменами, носили одинаковые гильдийные значки. Клялись в верности одному и тому же Лорду, покуда не случилось вот что.

В те времена их гильдия была в силе. Настолько в силе, чтобы собраться в поход на самого Шайтана. Нет, они не победили, но и великий демон - тоже. Он бежал, в спешке уронив свой шлем. Все посчитали это величайшей удачей, но вечером того дня Лорд примерил добычу. Один Бог знает, что открылось его взору, но к утру он передал шлем своему верному паладину, сэру Рейнару, и поручил хранить его пуще своей души.

Но зло, распростряняемое шлемом, уже нашло лазейки в иных сердцах, и прежде всего в тех, которые изначально принадлежали ночи. Мириам и Энкель, отрекшись от былого, пришли в дом своих друзей и убили их. А шлем Шайтана забрали и спрятали - кто теперь знает, куда?..

- ...я никогда не считал себя лучшим другом Рейнара, - Лорд Эмер стиснул зубы. В подступающей темноте лениво зажигались фонари вдоль парковой аллеи, - лучшим был Энкель. Но если так, кто еще мог бы отомстить? И я да... я наплевал на закон и долг, и на свою честь - в первый и последний раз. Мы пришли тогда - я, Айрни... он любил твою мать, леди, много лет после ее свадьбы... Орис и Говард все пытались нас остановить, но не смогли.

Оружейник фыркнул. Менестрель прекратил бренчать, и рука его замерла над струнами, как замерзла.

Хьордис съежилась, прижимаясь плечом к шершавому стволю липы. Поздно уже. Совсем немного до росы.

- Мы отомстили, да. Странно, я совсем не помню, как это произошло. Зато хорошо помню, как мы собирались здесь, в лайтхальзене - и точно так же цвели липы.

Воцарилась звенящая, долгая тишина. Где-то трещал последний неспящий кузнечик, переговаривались фонарщики, и звенели бутылки собирающейся домой молочницы. Разбойница обмерла, уставясь в сумрак перед собой, и упрямо ловила глазами оранжевый огонек фонаря, который все норовил расплыться в слезах.

В горле скрутило комок, дыхание замерло.

- Я... я пойду, - сказала она севшим голосом, - п...прости, Эмер. Ребята. Я... мне подумать...

- Не уходи! - рыцарь отчаянно схватил ее за руки, - пожалуйста, я прошу тебя, не уходи, я зря это все, я не хотел! Не уходи, как же я без тебя?

- Я утром... приду. Возьмете с собой?

Кшистоф напрягся и зашипел, как тот взбешенный кот. Грохнул кулаками об стол, так, что бессильно звякнули чашки, и отвернулся.

- Dómine Deus, Agnus Dei, Fílius Patris. Qui tollis peccáta mundi, miserére nobis.Qui tollis peccáta mundi, súscipe deprecatiónem nostram... - неразборчивый шепот сошел на нет. Священник помолчал и выдохнул:

- У-хо-ди.

Хьордис поймала енота, прижала к груди теплое пушистое тельце, да так и села у двери, прислонившись к ней спиной. Подступала тяжелая, отвратительная усталость, как всегда, после хорошей истерики. Не хотелось ни говорить, ни стоять, даже дышать - и то не хотелось.

- Я знаю. Кто тебе это сказал.

Кшистоф встал, опираясь о вычищенную до блеска столешницу, глянул в розовеющее за окном небо и глухо добавил:

- Моих мать и отца убили в марте. Твоих - в конце июня. Смертельный яд творит

много странного, но он не поднимает из могилы, Хьордис.

Разбойница подняла голову, болезненно морщась. Слезы, казалось высохшие, снова подступали к глазам, а между тем от рыданий уже болела голова.

- Я догадалась. Он сказал - "липы цвели", - невразумительно объяснила она, - а ты, когда по ночам орешь, все "проклятую весну" вспоминаешь. Так что вот что, никуда я не пойду. Это мы сейчас пойдем. Прямо сейчас, соберемся и валим, пока они по наши души не явились. Ты телепорт в Пронтеру не забыл?

Альбинос поднял на напарницу глаза, и та неожиданно встала, обхватывая его за плечи: скажи кто, Хьордис бы не поверила, что у спокойного, злого Кшистофа может быть взгляд ребенка, который не верит, что его не бросают.

- Я с тобой.

- ...они вчетвером клялись Лорду, что никто не найдет шлем. А тогда смута в гильдии была, в общем, непонятное такое что-то. И Лорд Эмер... сначала к моим... пришли, мучали сутки с чем-то, меня смотреть заставили. Родители там друг от друга отреклись уже, и от меня сколько раз, лишь бы меня не трогали. Все равно бы убили... но тут их спугнули. Мои только и сумели, что попросить, чтобы добили их, там бы ни один священник... не собрал...

- Тихо. Тихо, тихо. Все хорошо, все прошло. Кши-и-ись... я же его любила, он же такой... он же...

- Тихо. Тихо, все хорошо. Все прошло.

- Я с тобой.

- И я с тобой, да.

Ссылка на первую часть: https://pikabu.ru/story/ruki_krome_tvoikh_chast_1_6196444

Ссылка на вторую часть: https://pikabu.ru/story/ruki_krome_tvoikh_chast_2_6196565

Пайон - Юно - Альберта, июнь.

После череды скандалов со слезами (со стороны Хьордис), смертельными обидами (с той же стороны), угрозами (тут уже старался Кшистоф) и попытками тонкой дипломатии (несколько запоздалыми), воровка все же согласилась отправиться в гильдию разбойников, проходить вступительные испытания. надо сказать, что скандалила она в основном потому, что намеревалась дождаться того момента, пока напарник соберется в Храм Пронтеры, претендовать на возведение в сан священника. Тот дня этак два потратил на то, чтобы уговорить ее делать карьеру, а не заниматься бесполезным самопожертвованием, после чего с облегчением вздохнул, сам собрал ее вещи, аккуратно уложил мешочек с зени и проводил до кафры. Даже помахал вслед. С таким лицом, будто не напарницу провожал, а давно и прочно ненавидимую тещу в пасть крокодилам. Посмотрел, как воровка исчезает в серебряной вспышке, прошелся по местным торговым рядам, а потом вернулся к Кафре.

- Мне ничего не передавали? - поинтересовался послушник у вежливой, улыбчивой сотрудницы. Та внимательно оглядела беловолосого:

- Для Вас оставлено ровно пятьсот тысяч зени, а так же клипса с картой енота. Отправитель просил напомнить, что последняя вещь предоставляется в Ваше распоряжение на неделю.

Кшистоф закусил губу, сдерживая резкое замечание в пустоту насчет того, где были эти деньги, когда два дня назад они с Хьордис покупали ей новые ботинки.

- Давайте все. И мои вещи.

Девушка в фартуке достала несколько чеков и точь-в-точь такую же сумку, как та, что альбинос собирал напарнице. Взвесив ее на одной руке, Кшистоф удовлетворенно кивнул и снова обратился к Кафре:

- ...И варп до Юно, через Альдебаран.

В городе ученых, похоже, слыхом не слыхивали о каком-то там июне. Здесь всегда царила ранняя осень. Прохладный кристально ясный воздух, рыжеватая листва и задумчивая тишина. Здесь никто, кажется, никуда не торопился, разве что однажды пробежал мимо послушника асассин, из-под ног которого било ослепительное сияние призванного в Вальхаллу.

В Юно Кшистоф повел себя странно. Оставив сумку в гостинице, он нацепил клипсу и отправился прямиком в Университет, где долго разговаривал сначала с привратниками, потом с парой солидных пожилых профессоров, один из которых направил рун-мидгардского гостя к местному преподавателю физики. О чем тот вещал беловолосому в темноте своего кабинета, и вовсе неизвестно, только стража потом говорила, что гость вышел, пошатываясь, и взгляд у него был... страшный.

Дальнейшее для непосвященного наблюдателя было и вовсе непонятно, ибо будущий святой отец порядочно попетлял по переулкам, отвар лекарственных трав пил прямо на ходу, не останавливаясь, и нырял во все подворотни, покуда не оторвался от неприметного человечка в черном сюртуке служителя Университета. Затем альбинос дошел до богатого дома на окраине, вытер ладони о сутану и постучался в ворота. Спустя полчаса он уже сидел на кухне в окружении домашних слуг, осматривал дочку домоправительницы, а старому привратнику диктовал рецепт мази от ревматизма.

И слушал. В некоторых случаях можно не расспрашивать, достаточно продемонстрировать интерес.

Его провели по комнатам, показали оружейную хозяина и кабинет хозяйки. Рассказали, под какими знаменами те некогда сражались. Домоправительница немного поплакала - "ах, какая гордая была госпожа, но какая красавица..."

- Господь милостив, - сказал Кшистоф, - молитесь о ней.

В комнате их дочери тоже пахло пустотой. Послушник глянул мельком на куклу енота, потом долго смотрел в такие знакомые глаза на портрете, что украшал противоположную стену.

- Это хозяйка, - тихонько сказала горничная, шмыгая носом в платок, - красавица, правда? Молодая госпожа все в детстве лепетала, что "мама принцесса"...

До гостиницы он добрел уже в сумерках, то и дело останавливаясь отдохнуть в рыже-золотых сквериках, и даже не стал ужинать. Просто подумал перед тем, как рухнуть в кровать, что Хьордис была бы этим недовольна - с некоторых пор воровка решила следить за режимом напарника.

- ...И где они теперь, милая женщина?

- Я не знаю, господин, - пайонка прижимала к груди почти выздоровевшего ребенка, - лесорубы говорят, что в горы отправились. В Мьоллнирские шахты, вроде.

- Ага, - гость кивнул и лениво потрепал молодую женщину по щеке.

- Благодарю тебя, светлая леди, ты нам очень, очень помогла.

Потом повернулся к своим спутникам, бросая:

- Убейте ее.

Она даже не успела перестать улыбаться.

Утро выдалось на редкость красивое, даже сумасшедшие пайонские рассветы с соловьями и росой не шли ни в какое сравнение. Послушник вышел на площадь, на ходу дожевывая булочку, глянул в небо - словно в глубокую воду, даже дух захватывало. Благодарственная молитва как-то легко, сама собой коснулась губ, и хотя Господь Кшистофа был типом суровым, даже альбинос иногда признавал не только Его кару, но и благодать.

Несколько шагов до Кафры, а потом... потом, пожалуй, в Альберту и на корабль до Аматсу, в наполненные солнцем залы Лабиринта Циновок - до возвращения Хьордис там можно неплохо поохотиться на нежить, да и кашель не замучает, воздух чистый.

Всего несколько шагов: на предпоследнем альбинос споткнулся, упираясь взглядом в белого пеко-пеко. Развернулся на одной ноге, чувствуя, как откуда-то из живота поднимается к затылку щекотная волна ледяного ужаса.

И заглянул прямо в лицо...

- Что это с тем послушником? - мудрая удивленно глянула на юношу, который опрометью бросился к Кафре. Лорд-рыцарь поднес к губам ее руку, отчего женщина только тихо задрожала.

- Мы знакомы, - грустно сказал воитель, - и я боюсь, что он решил, будто наши общие враги где-то поблизости. Я знал его родителей, моя госпожа, это были мои лучшие друзья...

- Да, конечно, - мудрая не слишком вникала в его слова, зачарованная голосом, и успела напрочь позабыть о том, что интересовалась каким-то мальчишкой.

Так он был прекрасен и благороден, ее золотоволосый господин, чьи лазурные глаза были ярче его плаща.

- В трюме, я проведу ночь в трюме! - Кшистоф тряс капитана за плечи, - сто тысяч, и если будут спрашивать обо мне - вы меня не видели. Ясно?

Амацу, конец июня.

Зеленоватый сияющий туман распускается цветком над полом, еще один такой же следом, и еще, и еще. Потом пробежать по этой дорожке и успеть упокоить ссохшийся труп охранника дворца, покуда тот не начал стрелять.

- ...покой вечный даруй им, Господи...

Тишина такая, что в ней увязает не только голос послушника, но даже звуки выстрелов. Это место в совершенстве учит не верить своим глазам, ибо стены здесь кажутся дверьми, а двери - стенами. Не верить глазам еще потому, что древние инстинкты твердят - нежить не ходит под солнцем, но вот же они, в золотистой сияющей тишине, среди танцующих в воздухе пылинок.

Страшный оскал мумифицированного лица, мушкет в руках. Если попадет - лежать тебе у Кафры с развороченной грудью.

Мертвец поворачивается, вскидывает оружие, и Кшистоф ясно видит, что у него...

...лазурные, словно полуденное небо, живые глаза.

- ...Да хоть на куски его порежьте, сделайте нам одолжение, - отец издевательски улыбался разбитыми губами, - толку с того, нам все равно. И думаете, мы ему что-то рассказывали?

Мать закрыла глаза.

- ...нетнетнетнет... я не знаю, я не знаю, я ничего не...

- Где шлем?!

Пол залит кровью, а вон те белые штуки в ней, это не толстые черви, это пальцы.

Странно, а ему всегда казалось, что у матери пальцы загорелые и красивые.

- Где шлем?

- Я не знаю...

-...не знаю, я не знаю, я не знаю...

Послушник вздрогнул и проснулся: надо же было задремать в углу. И то, скорчившись в три погибели, вон, слышно, как за бумажной стеной шаркает ногами мертвый охранник. А над ним склонилась кукла майяби, заглядывая в лицо слепыми стеклянными глазами. Они, в сущности, безобидны, если их не касаться.

Кшистоф вжался в стену, затаив дыхание, пока кукла бесцельно кружилась на месте. Потом она посеменила прочь между солнечными лучами.

Воздух здесь был сухой, пыльный и пах нагретым деревом, не то, что в шахтах. Альбинос немного посидел, встряхнулся - нет, все, хватит. Три дня в этом солнечном бреду, вода почти закончилась, еда закончилась еще утром... то есть, он так думал, что это было утро.

Потому что солнце светило здесь всегда.

В город. И если его кто-то преследовал, то вряд ли они еще ждут.

В пальцах рассыпался синий самоцвет, Кшистоф шагнул в водоворот сияния как раз в тот момент, когда сзади раздался выстрел. Плечо дернуло ослепительной болью, перехватило дыхание, а орал, ругался и молился он уже в городе, под цветущей сакурой, зажимая пальцами рану.

- Племяша-а-а, - сталкер блаженно улыбался, - пройдись-ка еще раз.

Разбойница сопроводила выразительный взгляд не менее выразительным жестом и нервно поправила прическу, заправляя выбивающуюся седую прядь обратно в пучок на затылке. Сталкер сокрушенно вздохнул и вновь наградил племянницу мечтательным взором.

- Племяша, ты не поверишь, как же жаль, что ты племяша... слушай, ну хоть потискать-то тебя можно? - он заговорщиски подмигнул. - Типа от родственных чувств.

- Дядя, подите в пень, - невозмутимо отбрила Хьордис, - от родственных чувств куртизанк тискайте. Кшистоф вон говорит, что все мы дети Бога, угу. В некотором роде родственники.

Сталкер кидал хитрые взгляды и тихо похихикивал в густой серый мех воротника.

- Сурова ты, племяша... но в этом костюмчике чудо как хороша.

Сама Хьордис восторга дядюшки не разделяла: в колготках в сеточку, шортиках, более похожих на драное нижнее белье, и плаще, достаточно длинном для того, чтобы разбойница переодически в нем путалась, но приэтом достаточно откровенном, чтобы он не скрывал вообще ничего, девушка ощущала поразительное родство с теми самыми представительницами самой древней профессии, о которых сама упоминала ранее. Новоиспеченному члену Гильдии Разбойников, конечно, не пристало смущаться таких глупостей, однако Хьордис, наверное, просто еще не привыкла к новому статусу, а потому до сих пор ощущала некоторую неловкость, когда ловила на себе пристальные взгляды прохожих. С острова Фарос они с дядей отправились в Моррок: "прикупить одежонки", как выразился сталкер, да заодно узнать, не искал ли кто разбойницу.

- Для меня нет писем?

Услужливая работника Корпорации Кафра приняла из рук девушки карточку и приветливо улыбнулась.

- В вашем ящике одно. Хотите получить его сейчас?

- Да, будьте добры.

- Ну-у-у, что там?

Сталкер бесцеремонно заглянул через плечо Хьордис, одновременно как бы невзначай опуская руку пониже поясницы разбойницы - за что и заработал законный удар локтем под вздох.

- Суро-о-ова... - в очередной раз повторил он, посмеиваясь и потирая грудь.

- Кшистоф пишет, что он в Амацу, - не отрывась от чтения сообщила девушка.

Кивнула каким-то своим мыслям, сложила письмо вчетверо и убрала его в сумку.

- Пожалуй, туда и отправлюсь. Отсюда варпом до Пронтеры, потом с пристани Излюда - в Альберту, а там кораблем... - она неожиданно осеклась и серьезно посмотрела на сталкера. - Спасибо, дядь.

Тот только отмахнулся.

- Я уже сказал, ты все сама сделала.

- Ну...

Пальцы сталкера пробежались по волосам Хьордис, на мгновения задерживаясь, чтобы отдельно погладить седую прядку.

- Я знаю, - с неожиданной грустью произнес он, - ты не этого хотела... но вот так все вышло, племяша. А ты была хороша, да.

- Спасибо, дядь.

- И прикид у тебя заглядение. Попка в нем, ммм...

- Иди ты!

Звонкий шлепок по руке заставил сталкера отдернуть ладонь. Впрочем, тот не расстроился: выпрямляясь, грабитель как всегда тихо посмеивался.

- Удачи, племяша.

- И тебе, дядь.

- А тебе привет передали, - за миг до того, как воришка занес руку, Кшистоф понял, что сейчас будет. Стоило, конечно, телепортироваться, тем более, что он это уже умел, да вот не успел. Неуклюжий идиот, что и скажешь. И даже дважды идиот, потому как в мыслях о том самом враге он позабыл, что вокруг полно всякой другой швали.

Оказалось, кстати, что шваль тоже не совсем ни при чем.

- А еще сказали...

Послушник спрятал за спину шевелящуюся сумку, и потому от второго удара увернуться не успел.

- ...чтобы ты вспоминал срочно, где шлем, выродок.

Губы альбиноса шевельнулись, молитва избавила бы от боли и ран, сейчас бы снять с пояса булаву и показать им, где дропсы зимуют, только Кшистоф и булавы-то никогда не носил.

Острый край молитвенника врезался незваному собеседнику в подбородок. Удары тут же посыпались со всех сторон, прочие четверо не тратили времени на разговоры, а беловолосый хоть и удивил их неожиданным сопротивлением, но шансов не имел никаких.

Да и сумку он зря бросил, теперь не подхватишь, но ведь не оставлять же его...

резкий тычок в живот вышиб дыхание напрочь, раненое плечо отозвалось такими ощущениями, что врагу не пожелаешь..

- Я понятия не имею, - выдохнул послушник, - где шлем. А вы... покайтесь. пока не поздно.

- Мы сделаем что?! -

Рука вора взметнулась в воздух - он смеялся, скаля белые зубы... да так и умер с поднятой рукой и ухмылкой на губах: смех оборвался на высокой ноте и нападающий повалился лицом вниз на землю, прямо под ноги Кшистофу - на спине у вора быстро расползалось бурое пятно.

Откуда появилась Хьордис - неизвестно, только это она теперь стояла на том месте, где мгновение назад был вор, и с нехорошей улыбкой поигрывала сверкающим дамаском.

- Ребята, это частная драка или присоединиться можно? Если что - я за послушника, я честная христианка.

- Чего?

Нападающие, и без того пораженные смертью главаря, сейчас пытались увязать в уме колготки в сеточку, расходящийся на груди плащ и слова "честная христианка" - чем Хьордис и не преминула воспользоваться: сокрушенно вздохнув и походя заметив, что-де какое-то глупое теперь пошло быдло, она небрежным движением отправила видеть разноцветные сны самого расторопного из противников; того, кто первым сообразил, что надо не задавать риторические вопросы, а кидаться на разбойницу с ножом. Еще один получил по ребрам и принялся медленно сползать по стене, судорожно хватая ртом воздух, третьему повезло еще меньше - в попытке наброситься на девушку он сам наткнулся на выставленный разбойницей дамаск.

- Скажи спасибо, что я его не провернула, - серьезно сообщила она, стряхивая противника с лезвия.

И пропала, будто и не было ее - но только для того, чтобы через мгновение появиться за спиной у последнего из нападавших и небрежным движением свернуть ему шею. Тот упал, не издав не звука, Хьордис мгновение пристально разглядывала тело у своих ног, а потом наклонилась и принялась неспешно вытирать кинжал об одежду мертвого.

- Неплохо ты тут время проводишь, - только и бросила она Кшистофу, - встретил старых друзей?

Послышался топот, и Хьордис выпрямилась, чтобы увидеть стремительно удаляющуюся спину последнего из преступников. Она недовольно крякнула.

- Вот ведь шайтан, ушел.

- Скорее друзей старых друзей, - досадливо покривился Кшистоф, бережно поднимая сумку. Вытер кровь с лица, да так и застыл, оглядывая напарницу.

Хьордис и раньше замечала, что блондины забавно краснеют, но альбинос в этом перещеголял всех. Такой фарфоровый девичий румянец обычно дорогим куклам рисуют.

- Ты... ты так и будешь теперь ходить? - его сварливый тон с этим самым румянцем напрочь отказывался сочетаться, - у тебя же шорты короче пояса!

- Могу их снять, если хочешь, - невозмутимо откликнулась Хьордис, засовывая кинжал за пояс, - если без них будет лучше.

- Перед коллегами снимай, - уже спокойнее посоветовал Кшистоф, - кстати, и тебе добрый день.

Послушник вздохнул, расшнуровал, наконец, сумку и извлек оттуда...

- Вот, держи. Я бы от этих альтернативно развитых телепортировался, но один проглот и так все вещи перепачкал. Тошнило его там. С успешным началом карьеры, что ли?

На Хьордис блестящими глазами взирал маленький, очень толстый детеныш енота. И судя по хитрой морде, ворчание альбиноса было ему как мертвому припарка.

Амацу - Пронтера, начало июля.

Последней ночью в Амацу послушнику для разнообразия снились не кошмары.

Ему снились тонкие щиколотки напарницы в сетчатых колготках. И напарница вообще, в том числе - без колготок вовсе.

Поэтому наутро Кшистоф был еще более не в духе, чем обычно. Он долго молился и даже не стал завтракать. Хьордис пыталась заставить, но наткнулась на такой бешеный взгляд, что предпочла для разнообразия отступить, недоумевая, что это могло случиться с беловолосым. А тот наглядно демонстрировал миру, что такое воистину дрянной характер, чем вконец измотал разбойницу. Той, впрочем, какой-то инстинкт подсказывал, что тут надо потерпеть и не лезть в ссору, ибо дело по каким-то неведомым причинам серьезно, и может окончиться нешуточным скандалом.

Она даже позлорадствовала, когда альбинос дал короткую, но емкую и весьма ядовитую рецензию завтраку, который так и не попробовал. Трактирщик побагровел, но сказать ничего не решился, в конце концов вчера беловолосый совершенно бесплатно составил ему лекарство от желудочных болей.

Пока они собирались, досталось всем. Енотенку, яркому утреннему солнышку, миру в целом, посетителям трактира в частности... список можно было продолжать и продолжать.

Девушка проявляла почти ангельское терпение, пока беловолосый не заявил в запале: "Хьордис, а лично ты меня просто бесишь!"

Она успела два раза выдохнуть, зная, что за этим последует. И не ошиблась.

- Извини пожалуйста, - сказал Кшистоф, - плохое утро.

Посвящение в сан прошло как-то безалаберно и глупо. Совсем не такого ожидал Кшистоф - то есть, он не знал, чего именно, но явно не этого. Призыв на испытания выдернул их прямиком из Мертвой Ямы, заброшенных угольных шахт в горах Мьолльнира. И получив его, послушник поначалу осознал и восхитился только одним: они выйдут, наконец, на поверхность и кашель перестанет раздирать его изнутри. Не остыв от горячки последней схватки с оравой скелетов-рабочих и туманных тварей, Кшистоф вломился в божий храм, за что был сурово отчитан отцом Фомой, а во время испытаний думал не о смирении и благодати, а о том, что Хьордис, пожалуй, нужен новый нож, да и кольчуга у нее из рук вон отвратная, а ботинки нужны обоим - и тут уже на добытый элуниум надеяться глупо, все равно не хватит... что, Бафомет? какой Бафомет? Изыди, нечистая сила, не до тебя.

Отец Фома качал головой.

Мать Магдалена сказала, что церковь, скорее всего, потеряла талантливого охотника на нежить, ибо концентрация на своей цели у послушника просто невероятна... ему бы еще научиться правильно цели выбирать.

Кшистоф дал обет нестяжательства, размышляя, как бы подороже продать выбитую Хьордис карту скелета-рабочего, и, что характерно, не солгал ни словом, когда клялся отрицать мирские богатства. В конце концов, а что делать, если из них двоих в деньгах понимал толк только он... даром, что Хьордис - разбойница.

- Я не могу на это смотреть, - возмутился отец Фома, - пусть вон идет из Божьего Храма. Служи Господу со смирением, брат Кшистоф.

Беловолосый воззрился на архиепископа тряхнул головой и запоздало перекрестился:

- Ага... в смысле, да, отче. Со смирением.

Он уже только у выхода понял, что все пройдено, послушание закончилось, а на нем - сутана священника, но и тут радость оказалась сильно подпорченной: в темном коридоре молодой священнослужитель как-то неловко вздохнул, уткнулся в рукав и надрывно закашлялся, цепляясь за стену. По новой коричневой ткани тут же расплылось уродливое темное пятно.

В общем, "отец Кшистоф" вышел под весеннее пронтерское солнце злой, словно три похмельных асассина: то есть, как обычно.

Разбойница ждала его в парке у храма: выказывая высшую степень пренебрежения к скамейкам, она сидела прямо на траве, прислонившись спиной к каменной стене. За такую фамильярность Хьордис успела заработать уже ни один грозный взгляд от служителей церкви - но мнение тех, как известно, было разбойнице до того места, коим она сейчас гордо восседала на любовно выращенных местными послушниками маргаритках. Рядом кверху пузом валялся енот. При взгляде на новопосвященного священника Хьордис широко ухмыльнулась и поправила на голове шахтерскую каску - трофей, вынесенный из самых недр Мьоллнира.

- Тебя прям не узнать, - довольно протянула девушка, придирчиво осматривая Кшистофа с ног до головы.

- Тебя тоже, - бросил тот, небрежным жестом вытирая с губ кровь. Две молоденькие послушницы дружно споткнулись у порога, глядя, как алебастрово-белые пальцы чертят в воздухе почти светящийся след, - сними с головы эту дрянь. Это сначала заползло тебе на голову, а потом сдохло, или ты его уже дохлым надела?

- Это мой трофей, - искренне возмутилась Хьордис, - я его со скелета-рабочего сняла. И от того беретика тоненького никакого толку, а это хоть голову хорошо защищает. А ты завидуешь просто.

- Ну разумеется, - пожал плечами священник, протягивая напарнице руку, - пакость все же редкостная, мало у кого такая есть, да еще и на голове. И да, в шахты я больше ни ногой, извини.

Кшистоф снова закашлялся, сплюнул куда-то в сторону маргариток и подхватил Хьордис под руку, уводя подальше от церкви. Намерения его были недвусмысленны: объяснить разбойнице по дороге, почему карта скелета-рабочего должна быть продана как можно дороже, а не оставлена в личное пользование, и вдохновенная речь эта была бы достойна кафедры проповедника, если бы не тема.

Девочки-послушницы, обнявшись, смотрели вслед путешественникам. Загорелая разбойница, такая живая и настоящая, с улыбкой разыгравшейся кошки - такая в ухо мурлыкнет, а потом как саданет когтями наотмашь... И рядом с ней еще более неземным казался священник, белый, будто светился сам.

- Я тоже так хочу, - мечтательно вздохнула та, что с косичками, - приключения и любовь, как же это здорово!

- Хьордис, ты феерическая идиотка, я тебе говорю, одна эта карта - четыре элементальных дамаска, это вместо той дряни, что ты носишь сейчас...

Добавляю вторую часть произведения Рыжего и Вереска. Спасибо вам за него ребята!
ссылка на предыдущую часть: https://pikabu.ru/story/ruki_krome_tvoikh_chast_1_6196444

Разбиваю на куски, чтобы было удобнее читать.

Пайон, май.

Хьордис страдала мигренями, и во время очередного приступа головной боли становилась еще более невыносима, чем обычно - хотя Кшистофу порой казалось, что хуже уже некуда. Она демонстративно вытирала нос рукавом кожаной куртки, сплевывала себе под ноги и вполне могла при случае отпустить пару не слишком цензурных ругательств. Сверх того, она упорно отказывалась исповедоваться в грехах, что приводило Кшистофа в крайнее раздражение и заставляло его угрожать воровке лишением благословения, но та только усмехалась в ответ, определенно не проявляя должного уважения к сыну Святой Церкви. По правде говоря, она не проявляла к нему вообще никакого уважения, что не могло не злить послушника, и успокаивал Кшистоф себя лишь мыслью о том, что подобная манера поведения вполне приличествует моррокской воровке, и будущий священник, в сущности, знал, с кем связывается.

Однако порою в душу к Кшистофу закрадывались сомнения: плевки под ноги и утирание носа выглядели несколько наигранными и демонстративными, а ругательства Хьордис произносила не с небрежной легкостью, но с выражением, будто долго тренировалась ими пользоваться. Кроме того, по косвенным признакам выходило, что "необразованная моррокская воровка", вроде бы, и не такая уж необразованная, а изредка Хьордис вообще откровенно выходила из роли...

Нередко Хьордис просыпалась ночью только для того, чтобы застать престранную картину: Кшистоф неизменно сидел у окна и так сосредоточенно вычитывался в молитвенник, будто видел его впервые, а не знал его весь наизусть. Воровка сонно терла глаза и сердито вопрошала, что напарник забыл у окна в столь поздний час; тот обычно сварливо отвечал, что-де он молится, а ей лучше бы спать и не отвлекать послушника от богоугодного дела. Хьордис безразлично пожимала плечами, переворачивалась на другой бок и засыпала, едва голова ее успевала коснуться подушки.

Луна светила в окна, огромная и серебряная, она заливала комнату сиянием, так что казалось, будто это даже и не закуток в старой гостинице, а покои волшебного замка. Во всяком случае, Кшистоф, проснувшись, еще какое-то время сонно таращился на окружающее, не в силах понять, где очутился.

И тут же сел: сон у послушника был чуткий, совсем не подобающий священнослужителю и книжнику, каждый подозрительный звук заставлял проснуться. Это злило до крайности, но, возможно, было и к лучшему. В некоторых случаях.

- Только не опять, - беззвучно произнес беловолосый, выбирась из постели. Шаг. Еще один - главное, не задеть вон ту скрипящую половицу.

Двигался он тоже странно для человека своей профессии, казалось что альбинос вообще не живое существо, но тень среди таких же серебристых лунных теней.

Шаг. Еще один. Туда, где, стоя на подоконнике в полный рост, Хьордис скреблась в грязное стекло, как ошалевший ночной мотылек.

В первый раз узрев это безобразие, послушник не на шутку испугался. мало ли каких древних проклятий могла нахвататься молодая воровка, ибо говорят, что в пирамидах Моррока, где воровская гильдия устроила себе штаб-квартиру, хватает отвратительной нечисти и загадочных мест. Потом понял, что напарница попросту страдает лунатизмом и с тех пор не раз караулил ее у окна.

- Иди-ка сюда, - а теперь тихо, мягко, чтобы не проснулась. Говорят, если человек ходит во сне, его нельзя будит в такие моменты, а не то душа не успеет вернуться в тело. Послушник осторожно взял боевую подругу за плечи и медленно развернул в сторону кровати. Руки Хьордис скребли теперь уже по воздуху.

- Интересно, - все таким же тихим, мягким шепотом спросил воровку альбинос, - а у тебя-то что случилось, грешница? Что тебя по ночам водит?

Та вздрогнула, но не проснулась. Только руки опустила.

- ...Да, мама, - неожиданно звонким отчетливым голосом сказала она, и было поразительно, как поменялась артикуляция, с шепелявого тягучего воровского говорка на чистый, чуть стальной акцент Юно, - "Трактат о стихиях" на первой полке слева от двери. Я не брала, правда!

- Конечно, конечно, - без особого удивления успокоил ее Кшистоф, направляя к постели, - конечно не брала.

- Мама, - вдруг заплакала воровка, - мама...

- Тсс, ложись, вот так. Одна морока с тобой.

Послушник надрывно закашлялся в рукав, чтобы не выдать себя звуком, накрыл одеялом напарницу и кое-как дополз до подконника. Проклятая луна, а светло-то, хоть молитвенник читай.

"Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться:

Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим,

Укрепляет душу мою..."

Хьордис села на кровати, сонно потерла глаза и уставилась угрюмым взглядом не до конца проснувшегося человека на замершего у окна послушника.

- Ты чего не спишь? - голос ее не имел ничего общего с голосом той девочки-сомнабулы, которая несколько минут назад лепетала что-то про потерянную книгу.

Кшистоф спокойно посмотрел на воровку поверх книги.

- А ты чего? - переадресовал он вопрос. - Ложись уже, а мне молиться не мешай.

- Сам ложись, - неожиданно заупрямилась Хьордис, - ты что от кашля проснулся? Опять лекарство не выпил?

- Я пил лекарство, Хьордис.

- Вот и ложись. Ложись-ложись, кому сказала! Молится он... у Господа что, приемные часы только ночью?

Ворчанием и тычками она загнала послушника в кровать и ушла только после того, как самолично проверила, что кувшинчик с лекарством пуст. Укрывая Кшистофа одеялом до самого подбородка, воровка бурчала, что-де спать раскрытым, да еще и с распахнутым окном, при его кашле - это форменное самоубийство, а ей лень искать другого послушника, так что пусть даже не надеется помереть, "выблевав все легкие".

- Как дите малое, честное слово, - брюзжала Хьордис, забираясь к себе под одеяло и бросая сердитые взоры на кровать в противоположном углу комнаты, - одна морока с тобой.

Кшистоф сквозь серебристый лунный свет смотрел в потолок и почему-то улыбался.

Пайон - Мертвые Ямы, июнь.

- Я не понимаю, - привалившись к стене, Кшистоф перчаткой утирал кровь с губ и тяжело дышал, - я не понимаю... как я на это... согласился...

Дня три назад Хьордис ворвалась в дом, размахивая помятой листовкой, явно отодранной от доски официальных объявлений правительства Рун-Мидгарда.

- Мы идем в шахты! - объявила она, с размаху опуская ладони на стол и впериваясь в послушника пристальным взглядом.

По лихорадочному блеску зеленых глаз напарницы Кшистоф понял, что возражений она не примет, однако здравый смысл и врожденное чувство противоречия заставили его запротестовать:

- С дуба рухнула? - элегантно выразился будущий святой отец. - Какие, к бафомету, шахты, ты хоть представляешь...

- Угольные, - перебила напарника воровка, - в горах Мьоллнира. Они были заброшены с тех пор, как там начала твориться всякая чертовщина. Сам знаешь, сколько шахтеров погибают в забоях - от обвалов там, взрывы газа... да и просто надорваться можно. Так вот - в один премерзкий день вся эта мертвая братия вдруг встала, взялась за кирки...

- И пошла на работу?

- И пошла убивать людей. - Хьордис многозначительно постучала ногтем по столу. - Шахты пришлось бросить, и в данный момент там хозяйничают зомби и прочие потусторонние твари..

- Поразительное знание истории угольных шахт Мьоллнира.

- Объявление прочти и у тебя такое будет. Но дело не в этом. Дослушай.

- Я слушаю.

- В шахтах добывали не только уголь, но и элуниум с оридеконом. У королевства нет лишних средств, чтобы нанимать толпу приключенцев для очистки шахт - но тут сказано, что никому из желающих попасть туда они препятствовать не будут. И более того: все, что сможем вынести оттуда - наше. А нам броня нормальная нужна. Сечешь мысль?

- Секу, - кивнул Кшистоф, - мы будем тырить камни из забоя.

- Не камни, а руду. И не тырить, а забирать по праву! Тем более правительство само предложило. Вот! - воровка сунула истрепанный листок под нос напарнику. - Подписано Его Величеством королем Тристраном! У тебя еще есть сомнения?

Кшистоф тогда согласился: поддался на уговоры Хьордис, да и сам грешным делом подумал, что не так уж плоха идея. К тому же элуниум - металл редкий, дорогой и исключительно полезный, а воровке не помешала бы хорошая броня взамен тонкой, истрепанной курточки. Сейчас мысль о походе в шахты уже не казалась послушнику такой уж хорошей: тут в воздухе витала каменная пыль, причем в такой концентрации, что и белые волосы Кшистофа, и каштановые локоны Хьордис казались одинаково серыми от осевшей на них крошки. Кроме того, что пыль вызывала у послушника приступы тяжелого, удушающего кашля, она еще и сильно ухудшала видимость в и без того плохо освещенных, полутемных шахтах. Поначалу приключенцы гадали, откуда ее тут столько, ведь забой был закрыт уже довольно давно - однако после того, как на Хьордис со спины неожиданно напало бесформенное нечто, похожее на пыльный вихрь, все вопросы отпали. Пыльная рука, оказавшаяся едва ли не острее отточенного клинка, едва не отсекла воровке ухо - та успела уйти из-под удара в последний момент, только прядь волос из хвоста отрезало. По счастью облако оказалось неожиданно восприимчиво к холодному оружию: на самом деле Хьордис била наугад, в отчаянной попытке хоть как-то отогнать существо - и после второго удара оно неожиданно взвыло, заметалось, а потом и вовсе рассыпалось прахом.

Воровка шарахнулась назад и вжалась спиной в стену, цепко наблюдая за горкой песка: не вздумает ли облако вновь восстать? - но то признаков жизни не проявляло. Кшистоф кашлял, привалившись к стене паротив.

- Я не понимаю... я не понимаю... как я на это... согласился...

- Согласился уже, - буркнула Хьордис, отделяясь от стены и одергивая сбившуюся куртку, - поздно ныть. Идем.

Альбинос ножиданно промолчал, только отмахнулся. Может, потому что и сказать бы ничего толком не смог, хотя думал много и, по большей части такое, что человеку его сана и знать не полагалось.

В шахте воняло. Пыль еще можно было пережить, а вот запах... Тяжелый, застарелый запах мертвечины, слегка отдающий ужасом и удушьем, который заставлял послушника подозревать здесь чью-то злобную силу: в конце-то концов, будь происхождение запаха естественным, он бы давно перестоял и превратился в нечто другое, менее острое.

А здесь тухлая вонь была все такой же отвратительной, словно последняя смерть случилась несколько дней назад.

Может, к Шайтану этот элуниум?

Костров они не жгли, хотя вокруг в изобилии валялись обломки старых опор, креплений и деревянных тележек. Спали, сплетясь в клубок - потому что было холодно, точнее, один спал, второй караулил, ибо нечисти тут и в самом деле было немало. Даже безобидные летучие мыши так и норовили вцепиться в лицо или горло... Впрочем, норовить они могли сколько угодно, Хьордис уворачивалась без каких-либо усилий: для быстрой воровки тварюшки были уж очень неуклюжи. А когда одна такая напала на Кшистофа, тот, к удивлению напарницы, небрежно отмахнулся... а спустя секунду уже без какой-либо жалости сжал в кулаке пискнувшего нетопыря, только косточки хрустнули.

Нежить они стали встречать совсем скоро, и тогда послушник понял, откуда такая вонь. Сразу, как только из-за угла возникла ковыляющая серая фигура в шахтерской каске. Так шибануло в нос, что слезы потекли, а уж кашель... Кшистоф грешным делом решил, что задохнется к Шайтана матери, но Хьордис на философию отвлекаться не стала, просто заработала дамаском - одно загляденье, как она это делала.

Послушник прочел над грудой серого мяса короткую, но прочувствованную молитву.

Хуже всего были бледные крысы, которые, похоже, питались нежитью, существуя с зомби в трогательном симбиозе: послушник специально употребил это слово, чтобы посмотреть, что скажет Хьордис. Он не особо удивился, когда она не переспросила, а задумчиво сообщила, что "тогда крысы должны быть чем-то полезны зомби". Кшистоф прищурился и указал в угол, где дотлевал труп какого-то, не особенно удачливого путешественника. У бедолаги, похоже, не было денег на конракт с Кафра Сервис.

Крысы были ядовиты, невероятно злобны и поодиночке создавали больше проблем, чем компания скелетов-рабочих. Одна такая как-то подкралась во время привала, и потом, спустя почти полчаса, альбинос отпаивал напарницу зеленым зельем, бинтовал и молился, пока та не забылась тяжелым беспокойным сном.

К моменту ее пробуждения все было уже в порядке.

Иначе, право, зачем таскать с собой послушника?

А еще через несколько минут в их ответвление коридора явились гости. Хьордис отбросила одеяло и встала, нащупывая рукоять дамаска. Кинула взгляд на Кшистофа: тот сидел, скорчившись, у стены. То ли спал, то ли вообще потерял сознание. Скорее, второе - потому что просыпался он от любого подозрительного звука, а молиться на этот раз пришлось слишком много. Да и пыль эта...

Хьордис на миг перехватило горло от ледяного ужаса. А если задохнулся? Совсем? Вообще? И что... что делать тогда?

Тогда драться. С этой толпой скелетов, со зловеще шелестящими туманными тварями - кстати, сколько их здесь? - хорошо, хотя бы крыс нет. И без того слишком много гостей. Воровка потерла плечо, которому досталось в прошлой схватке: удивительно, как мертвые горняки умудрились орудовать не предназначенной для драки киркой ловчее, чем иные рыцари своими мечами. И, пожалуй, впервые за долгое время Хьордис почувствовала, как увлажняются ладони и неприятный холодок пробегает по спине: контракт с Кафрой гарантировал ей телепорт в ближайший город за несколько мгновений до того, как ее душа отправится в мир иной, а там уж - как откачают... но это все еще было больно. Чертовски больно и не избавляло от мерзких последствий тяжелых травм - и к тому же, разделавшись с ней, они принялись бы за Кшистофа. А воровка вовсе не была уверена, что послушник пережил бы такие ранения - пусть даже в последнее мгновение его вернули бы в город.

Хьордис нервно облизнула пересохшие губы: страх, кажется, становился осязаемым, девушка так и представляла его в виде бесплотной фигуры, застывшей у нее за спиной, от которой веяло ледяным холодом...

Бесформенные твари были проворнее - они ударили первыми, с двух сторон по сходящимся направлениям: Хьордис едва успела присесть и выйти из-под удара, попутно с досадой осознавая, что то ли от остатков крысиного яда, а то ли от страха движения ее недостаточно быстры. Разогнуться она не успела: над головой свистнула кирка, заставляя воровку упасть на землю; сгруппироваться она не успела и удар выбил воздух из легких, в глазах на мгновение потемнело... Кирка воткнулась как раз в то место, где мгновение назад находилась голова девушки: та, вскочившая с неожиданным проворством, уже была на ногах, и уходя от замаха одного из зоби успела ударить противника в плечо. Гнилые мышцы разошлись, как пронившие нитки, рука плетью повисла не нескольких сухожилиях, однако у Хьордис не было времени наслаждаться успехом, она опять уклонялась от атаки, одновременно пытаясь атаковать сама...

Свист, темнота и звон. Вонь сшибала с ног, пыль забивалась в легкие, и Хьордис едва сдерживалась, чтобы не раскашляться хуже Кшистофа. На поясе позвякивали последние два зелья: можно выпить, можно вылить на рану, но для начала надо успеть снять их с пояса, а противники на это времени не давали: куртка воровки была продрана в нескольких местах, щеку украшала длинная ссадина, а на брюках медленно расплывалось темное пятно.

Ударить и уйти, следить за тем, что за спиной... Хьордис отступала глубже в коридоры - и не только потому, что зомби и пыльные твари теснили ее, но еще и из желания увести всю эту компанию от того места, где остался послушник. Мало ли что - а они тупые, могут и не найти обратной дороги... она хотя бы выиграет время.

Затрещала разрываемая куртка, Хьордис зашипела от боли. Два удара наискось, в тусклом свете дамасский кинжал в ее руке казался узкой полоской света - и один из скелетов выронил кирку, на глазах разваливаясь и превращаясь в груду гнилого мяса. Краем глаза воровка успела заметить движение справа - она развернулась в последний момент только для того, чтобы наткнуться на тонкий, бритвенно-острый жгут песка и пыли.

Темнота подземелья осветилась фейерверком в глазах, Хьордис взвыла и ударила, особо не надеясь ни на что - и в очередной раз ей повезло: груда песка осыпалась на пол; воровка шарахнулась от нее, зажимая рукой рану на плече. Надо снять с пояса зелье, надо...

Кирка просвистела в полудюйме от ее виска. Отшатнулась воровка чисто инстинктивно, и своим ударом зомби сбил со стены лампу, что упала на камни и едко зашипела, угасая.

В темноте Хьордис оставалось только надеяться на свой слух: шаги справа, стон слева, шуршание каменной крошки за спиной... она даже успела развернуться, вонзая кинжал в невидимого противника, только понять, попала ли она, не представлялось возможным: Хьордис накрыла волна вони, и воровка с ужасом поняла, что зомби от нее в одном шаге. Или судя по тому, как воняет - сразу два зомби. И впрямь: вой раздался сразу с обеих сторон, девушка дернулась, отчаянно соображая, уйти ей вправо, влево, назад или вниз...

На мгновение стало светло, словно погасшая так невовремя лампа отчего-то решила вернуть себе огонь. Зомби с занесенной киркой осел на камень и рассыпался прахом, второго Хьордис отправила следом парой взмахов кинжала, получив возможность отступить и вывернуться. А свет вспыхивал снова и снова - сквозь шум крови в ушах воровка слышала голос Кшистофа:

- Reqiem aeternam dona eis, Domine... вечный покой даруй им, Господи, и свет вечный да воссияет им...

И еще какой-то странный, завораживающий ритм был в этом голосе, отчего-то растерявшем всю глухоту болезни. Хьордис улыбалась: удар, замах...

- ...внемли моей мольбе, ибо всякая плоть к Тебе взывает, вечный покой даруй им, Господи.

Удар, шаг в сторону, мышцы наливаются новой силой, боль от ран пропала вовсе, а потом знакомая пьянящая легкость в теле словно приподнимает над полом - благословение. И снова

- ...Libera me, Domine, de morte aeterna... Избави меня, господи, от смерти вечной, в день страшный, когда содрогнутся земля и небеса...

- Кшистоф!

- Когда придешь Ты судить род людской на муки огненные...

- Кшистоф! - Хьордис отерла клинок о штаны и склонилась над коленопреклоненным послушником, - это... в общем, хватит. Они все уже, а тебя не туда понесло.

Альбинос поднял глаза, замолчал и тут же оперся о каменный пол одной рукой, что-то сплевывая в сторону.

- Клубника была очень кстати, - сказал он, - и да. Не пора ли тебе на Фарос?

И в продолжение темы Ragnarok Online. Арты нарисованые моей хорошей подругой в подарок игровой семейной паре цыганки и брада. Лица рисовались с фото. Работы выполнены с помощью Photoshop и мышки.

Поделюсь с вами фанфиком по мотивам игры Ragnarok Online, написанным замечательными людьми в 2008 году на форуме одного из пиратских серверов игры.. Ники авторов: Вереск и Рыжий.
Заранее прошу прощения, что публикую без спроса, но ранее уже публиковалось в открытом доступе. А поскольку это одна из моих любимейших работ, то я рискну. Если будут претензии со стороны правообладателей, то увы. :)

Ссылку на источник публиковать не буду, чтобы не сочли за рекламу игрового сервера.

art by EskaFlow. Взято с девианта для полноты картины.

*Это будет длинная история, так что запасайтесь терпением, попкорном и прочими необходимыми вещами * (прим. автора)

- ...Племяша, - сталкер присел на корточки перед девчушкой, заглядывая ей в глаза, - слушай меня. Я знаю, твой отец всегда говорил, что воровство - грех. Только его больше нет, а я тебя могу научить только воровать. Уж извини.

Девочка молча уткнулась в волчий мех его воротника и тихо, но горько расплакалась.

- Бог ведь накажет их? Правда накажет? - в глазах мальчишки не было слез, но не было и завораживающей пустоты горя. Они были, как две поблескивающие стекляшки. Священник заглянул в них, безнадежно стараясь хоть что-то там разглядеть.

- У Господа, - сказал он, - нет рук, кроме твоих.

Ребенок замер. Помолчал, потом кивнул:

- Я понял, отче. Спасибо.

***

Пронтера, апрель.

- Больше никто заявлений на поиск напарника не оставлял, - святой отец устало взирал на воровку взглядом поверх очков, - Вы можете договориться с кем-то лично.

Та даже не кивнула - молча отошла от кафедры и в задумчивости присела на край скамьи: в столицу девушка прибыла с неделю назад и каждый день, словно на работу ходила в Пронтерский храм. Священники уже узнавали молчаливую девчонку, которая всегда задавала им один и тот же вопрос: есть ли свободные послушники, ищущие напарника?

И день за днем воровке не везло: если такие и были, то все они предпочитали отправиться в путешествие с куда более надежными товарищами - конечно, студенты Геффенской академии или ученики Гильдии Мечников выглядели солиднее, чем какая-то моррокская воровка. Святые отцы про себя усмехались, не понимая, на что надеется упрямая девчонка... и какой наглостью должна обладать эта закоренелая грешница, чтобы вообще показываться в обители святости и добродетели. Ничего удивительного в том, что Господь отказывает ей в милости.

Отказал Господь ей в милости и сегодня. Сердобольная послушница благословила украдкой - но и та ушла вслед за каким-то красавцем-мечником, что наградил девчонку в обтрепанной курточке взглядом, в котором жалость мешалась с легким презрением. Воровка усмехнулась вслед парочке; потолкалась еще какое-то время в церкви - скорее для того, чтобы позлить своим присутствием святых отцов, не сильно жаловавших гостей из Моррока, чем действительно в надежде дождаться послушника, а потом все же вынуждена была уйти ни с чем.

Сидя на земле, она вычерчивала в пыли кончиком ножа непонятные фигуры и лениво прикидывала в уме, на сколько еще хватит денег (житье в столице влетало в копеечку, хоть девушка и снимала комнату в самой дешевой гостинице) и когда придется возвращатья к своей непосредственной профессиональной деятельности. Воровать в Пронтере не хотелось бы: суровый нрав местного начальника стражи знал весь Рун-Мидгард, и воровка могла быть уверена, что простым арестом она не отделается... но зени подходили к концу и взять их больше было неоткуда.

Девчонка вывела кончиком ножа жирный крест.

Не то, чтобы она отчаялась найти себе спутника, но вот уже второй день ее не покидало желание просто бросить все, вернуться в Моррок и продолжить срезать кошельки с пояса зазевавшихся гостей Моррокского рынка. Собственное решение податься в путешественники начинало казаться воровке не авантюрой, но большой глупостью, а время проведенное в Пронтере - пустой тратой времени и денег... однако некое упрямство, которое сама девушка предпочитала величать упорством, держало ее в столице и заставляло день за днем подниматься ни свет ни заря и плестись к Пронтерскому храму в надежде на то, что сегодня найдется сумасшедший, который отважится отправиться в путешествие со столь сомнительным компаньоном, каковым являлась воровка.

- Послушника ищешь?

Воровка не подняла головы - она в высшей степени сосредоточенно выводила на песке неприличное слово.

- И чего? - беззлобно откликнулась она.

- Ну подними голову, может, тогда поймешь чего.

Рука с ножом замерла - девушка поразмыслила с минуту, а потом медленно и лениво подняла глаза, явно демонстрируя, что делает одолжение нежданному собеседнику.

- Ну подняла. - равнодушно произнесла воровка. - И чего?

Она подозревала издевку, и при взгляде на лицо послушника, что склонился над ней, становилось ясно, что подозрения девушки не были беспочвенными, достаточно было отметить надменный излом губ и недовольно вскинутые брови ее собеседника. Кстати, брови были белыми. И вообще послушник был то ли совсем ярким блондином, а то ли абсолютно седым - хотя последнее представлялось маловероятным хотя бы потому, что юноша выглядел едва ли старше воровки.

- Ты куда собралась?

- А тебе какое дело?

- Вот скажешь куда - может, и будет какое. Или мне тут послушник нужен?

Девчушка хотела было язвительно заметить, что такой послушник даже ей, впавшей в отчаяние, не нужен, но вспомнив о кончающихся деньгах и перспективе возвращения в Моррок, вовремя прикусила язык и нехотя бросила:

- В Пайон, за волчьими шкурами.

Седой незнакомец поразмыслил пару мгновений.

- В Пайон - это хорошо. - наконец постановил он.

И добавил непонятное:

- Там воздух хороший. Тогда, пожалуй, пойду с тобой.

Последняя фраза звучала непростительно надменно, будто белобрысый делал девушке большое одолжение - и воровка хотела было ответить злобно и обидно, чтобы катился он со свой снисходительностью на все четыре стороны... но по здравом размышлении, девушка вынуждена была признать, что, памятуя об отношении святых отцов к гостям из Моррока, послушник и правда делает ей одолжение. Да к тому же - она в сотый раз напомнила себе об этом - воровка не могла позволить себе остатваться в Пронтере еще на неделю.

Предложение приходилось принять - хотя какое предложение, юноша не предлагал, но утверждал.

- Тебя как звать хоть?

- Кшистоф, - небрежно обронил послушник и протянул руку воровке, что пыталась подняться с земли.

Та зыркнула мрачно, но помощь нехотя приняла.

- Странное имя. - сообщила она, вставая. - А я Хьордис.

- Странное имя. - Кшистоф пристально наблюдал за тем, как девушка пытается привести себя в порядок. - Ты знаешь, по-моему, эту куртку отряхивать уже бессмысленно, проще ее выбросить.

- А новую ты мне купишь? - воровка мрачно уставилась на послушника, и тот спокойно встретил ее раздраженный взгляд.

Глаза у нового знакомого были красные.

- Может быть, - хмыкнул он, - если будет смысл. Покайся для начала, грешница.

И поднял руки в благословляющем жесте.

Картинка унесена с корейского сайта, автора указать не представляется возможным.

Пайон, май.

Кшистоф орал по ночам, что выбешивало Хьордис, из соображений экономии спящую с ним в одной комнате. Кроме того, он кашлял кровью, до волдырей обгорал на весеннем солнышке, но и это было не более, чем безобидными недостатками на фоне его феерического характера. Послушник святой матери-церкви был - что греха таить - надменным хладнокровным снобом, склонным к ворчанию и злому сарказму. О смирении, милосердии и всепрощении он, похоже, только читал в священных книгах, да и то неточно понял значение этих слов.

Но послушник должен был творить добро, и альбинос творил его. В своеобразной манере, так что по мнению Хьордис не было в мире монстра страшнее напарника, который собирался сделать немного хорошего людям.

Воровка ворвалась в таверну налегке, размахивая туго набитым кошельком с зени: волчьи шкуры приносили не такую большую, но стабильную прибыль, а если завести знакомство с торговцем, то прибыль еще и возрастала. Впрочем, знакомство заводил Кшистоф, он же следил за расходами - сама девушка быстро обнаружила в себе талант записной транжиры, но послушник быстро и умело пресек все его проявления.

В нижнем зале было непривычно шумно: это был не гомон местных пьяниц, не хвастливые рассказы путешественников и не очередная веселая свадьба. Очередь, которая выстраивалась здесь по вторникам, на разные голоса охала, стонала и хныкала.

Еще в начале их совместной работы Хьордис обнаружила, что ее новый напарник, кроме всего прочего, еще и неплохой лекарь. Чуть позже это обнаружили жители Пайона, и терроризировали бы беловолосого каждый день, если бы тот, со свойственной ему страстью к организации, не сообщил им, что всегда готов им помочь, но только по вторникам. В другие дни он занят молитвами и постом.

Молился он обычно за спиной влетающей с дамаском в волчью стаю воровки, отчего та и имела возможность тут же забывать об их укусах, а поедая мясо заявлял, что лучший пост - хорошая работа.

Медицина в исполнении Кшистофа была так же жестока, как и вера.

- Пустите, пустите... пустите, кому говорю! - девушка яростно работала локтями, пробивая себе дорогу к напарнику.

- Ишь, без очереди! - вызверилась какая-то благообразная с виду старушка, - наглая молодежь пошла...

- Заткнись, бабуся, - нежно посоветовала Хьордис, прочищая мизинцем ухо. Причина ее внезапной глухоты была проста: прямо над ухом воровки оглушительно ревел больной ребенок. Молодая, но до крайности измученная мать время от времени встряхивала его с таким безнадежным видом, что это даже уже не походило на укачивание.

- Что за вопли? - послышался недовольный голос напарника, - я не могу работать в таких условиях, мало того, что тут темно, как у Шайтана в... под мышкой! Кто орет?

Молодая женщина съежилась, пытаясь укрыть ребенка шалью. На нее тут же зашикали со всех сторон, а пара особенно ретивых бабулек даже попыталась бы вытолкать, если бы не внимательный прищур Хьордис. Воровку слегка мутило от духоты и запаха вчерашнего тушеного мяса, оттого она была не в духе, хоть и с деньгами.

- Правильно, пусть уходит, один крик от нее, - "поддержал" краснорожий лесоруб в углу. Воровка придержала молодую мать за плечо, и уже набрала в грудь побольше воздуха, чтобы высказать радетелям тишины все, что о них думает, как раздался голос Кшистофа.

- Тебя забыл спросить, - огрызнулся он в ответ на выступление лесоруба. Со всеми своими пациентами он был на бесцеремонное "ты", и только для старушек снисходил до "ты, мать". И, главное, никто даже не решался возразить.

- Я спрашивал, кто орет, - слегка повысил голос послушник.

- Это я... то есть, мой... - забормотала женщина, судорожно прижимая к себе никак не желающего успокоиться сына. Воровка чуть разжала пальцы и толкнула ее вперед.

- Дай сюда.

Альбинос закончил бинтовать пораненную руку гостиничному повару, коротко помолился и поманил пальцем ребенка.

Тот продолжал вопить. Хьордис прямо чувствовала, как эти пронзительные звуки ввинчиваются ей в виски. Как только в маленьком, да еще и больном тельце помещалось столько звука? Мальчонка, худющий и слегка похожий на паучка, умудрялся при этом еще и отчаянно сучить ножками. Кшистоф с пару секунд понаблюдал за этим, потом наклонился и приблизил свое лицо к заплаканному личику пациента. Тот от неожиданности замолк, глядя в красные глаза послушника.

- Еще один звук, - со значением сказал посланец господня милосердия, - и я тебе голову оторву, понял?

Хьордис вздрогнула.

Беловолосый осмотрел ребенка, долго скучным голосом наставлял мать, что ей нужно делать, отварами каких трав и сколько раз в день поить малыша, что не давать ему есть ни в коем случае, а вокруг царила испуганная тишина.

Если к этому моменту воровка еще не начала считать напарника квинтэссенцией мирового зла, то вечером он развеял все ее сомнения, когда неосторожный местный сапожник рискнул высказаться при альбиносе на тему "нищенство - занятие богоугодное", приводя в пример широко известного в Пайоне юродивого. Послушник вскинул белые брови, докашлял в платок и заявил (дословно): "Скажи этому лентяю, чтобы шел работать, иначе здесь он кончит тюрьмой, а на том свете ему Шайтан засунет в задницу во-от прямо такие раскаленные вилы." И добавил, что у всех, считающих безделье - добродетелью, готов принять исповедь прямо сейчас.