10 августа 1792 года огромная толпа национальных гвардейцев, сочувствующих им парижан и приехавших из провинции революционно настроенных боевиков (Брестский и Марсельский батальоны) окружили дворец Тюильри. Точное количество их не установлено. Чаще всего историки называют цифру в 25 тысяч человек. Восставший народ имел несколько пушек, захваченных в арсенале, пики и ружья, но мало патронов — не более трех на человека.
А короля защищал всего один полк швейцарской гвардии, насчитывавший около тысячи солдат. В те времена Швейцария была еще достаточно бедной страной. Ее жители уже умели делать хорошие сыры и часы. А еще — детей. Детей этих по причине безработицы и полного отсутствия в Швейцарии каких-либо полезных ископаемых (ни нефти, ни угля, ни железной руды там нет и сегодня) было некуда девать. Поэтому швейцарские кантоны сдавали их в наем различным европейским правителям — в армию.
Это считалось в Швейцарии чрезвычайно удачной судьбой. Самые здоровые и смелые покидали родные места и отправлялись служить на равнину — Римскому Папе, германским князьям, а чаще всего — французскому королю.
Во французской армии швейцарские полки (прообраз нынешнего Иностранного легиона) имелись с начала XVI столетия. Самым знаменитым из них был полк Швейцарской гвардии, основанный в 1616 году. На момент революции он насчитывал более полутора веков боевой истории. По-видимому, швейцарские гвардейцы отлично понимали, что им предстоит. Покидая свои казармы в окрестностях Парижа, они закопали шесть своих знамен в подвале. Только белое знамя с золотыми лилиями Генеральской роты полка и два знамени 1-го батальона, несшего караул во дворце, находились в Тюильри. Один из вождей революции — Дантон — отдал приказ: «Осадить дворец, уничтожить там всех и особенно швейцарцев, захватить короля и его семью, препроводить их в Венсенн и охранять как заложников».
У короля сдали нервы. Рано утром, когда все только начиналось, он вместе с семьей и министрами покинул дворец и отправился в Национальное собрание. Швейцарские гвардейцы, занимавшие посты, ничего этого не знали. Они были простыми честными солдатами, привыкшими больше всего чтить устав и слушаться приказов. Они не знали, что король, как обычно, ведет двойную игру и пытается договориться с вождями революции, чтобы сохранить свой трон и дворцы. Они не подозревали о приказе Дантона, не оставлявшего им ни малейших шансов на спасение. Они не знали даже того, что командир гарнизона Тюильри маркиз де Манда, вызванный в городскую Ратушу, уже объявлен «изменником» и убит.
В те времена не существовало спецсвязи и мобильных телефонов. Приказы передавали записками. Позвонить другу в соседний район, а тем более в соседний город, чтобы узнать обстановку, было невозможно. Швейцарская гвардия находилась в Тюильри в окружении революционной толпы в условиях полной информационной блокады. Кто-то из восставших выстрелил из пистолета по окнам дворца. Зазвенели разбитые стекла. Сержант Ленди поднял ружье и прицелился в стрелка. Но его остановили — нельзя стрелять без приказа! В условиях отсутствия высших офицеров полком швейцарцев командовал Дюрлер. Вожак восставших Вестерман схватил его за руку и истерически закричал: «Переходите к нам, с вами хорошо обойдутся, сдайтесь нации!». Дюрлер ответил: «Я сочту себя обесчещенным, если сдамся. Если вы оставите нас в покое, мы не причиним вам вреда, но если вы атакуете, то вынудите нас защищаться». Переговоры перешли в брань. Вестерман стал орать на Дюрлера, требуя немедленной сдачи. Но тот оставался на удивление спокойным. Глядя прямо в лицо орущему Вестерману, швейцарский капитан отрезал: «Я отвечаю за свое поведение перед швейцарскими кантонами — моими суверенными властями. Я никогда не сложу оружия!». Эту фразу стоит объяснить. Полк Швейцарской гвардии существовал в строгом правовом поле, определенном договором между кантонами (субъектами федерации Швейцарии) и французским королевским правительством. Франция не просто платила деньги землякам Дюрлера за службу, а перечисляла их в горную страну, которая могла жить хорошо только в том случае, если ее солдаты безупречно несли службу Людовику XVI. Швейцарские гвардейцы чувствовали двойную ответственность — и перед законным правительством Франции, и перед своим собственным. Один из восставших (для гвардейцев он был просто мятежником) неожиданно нанес Дюрлеру удар пикой. Но тот успел отвести ее рукой. Нападавшим стало ясно, что без боя никто не сдастся. Впоследствии уцелевшие участники штурма по-разному описывали его начало. Революционеры утверждали, что швейцарцы «коварно заманили» их во дворец, а потом, «неожиданно» начав стрельбу, «убили множество невинных жертв». Но лейтенант гвардейцев де Люз, вспоминая те события, возразил: «Я клянусь перед Богом, что мы не открывали огня. Наш полк не стрелял до тех пор, пока Национальная гвардия не произвела три или четыре выстрела из пушек по дворцу». Ясно, что нервы у всех были на пределе. Толпа хотела захватить Тюильри. Швейцарский полк, согласно присяге, обязан был его удерживать. Пушечный выстрел со стороны восставших развязал руки всем.
В это время огромная толпа уже заполнила Королевский двор Тюильри. Выстроенные перед дворцом четыре роты по команде офицеров подняли ружья и произвели залп. Из окон в поддержку им начали стрелять остальные подразделения полка. Крупнокалиберные пули тогдашних кремневых ружей произвели страшное опустошение среди восставших. Более сотни погибли на месте — в том числе и командир Марсельского батальона Муассон. Королевский двор Тюильри представлял собой страшное зрелище — толпа отхлынула, везде валялись только окровавленные трупы, шляпы и брошенные ружья. Два десятка марсельцев, не успевших убежать, бросились в ноги швейцарским гвардейцам, моля о пощаде. Дюрлер приказал разоружить их и поместить в кордегардию — караульное помещение. Швейцарцы могли добить их штыками, но не сделали этого. Они были профессиональными солдатами, а не убийцами. Все пушки восставших оказались в руках Дюрлера и его солдат. Но на выручку парижанам подходили новые отряды восставших с пушками. У швейцарцев кончались патроны. Заряды пришлось вынимать из сумок убитых товарищей и отдавать их лучшим стрелкам. Под залпами картечи отряд Дюрлера отступил во дворец. Ружья пришлось сломать, чтобы они не достались нападавшим. У швейцарцев уже не оставалось ни одного патрона. Действовать штыками в тесных помещениях было бессмысленно. Большинство гвардейцев оставили себе только пехотные полусабли, полагавшиеся им по штату. В этот момент из Национального собрания от короля прибыл гонец — граф д’Эрвийи. Людовик XVI наконец-то вспомнил о гвардейцах и вручил ему записку со словами: «Король приказывает швейцарцам отступить в свои казармы. Он находится внутри Собрания». Но гонец перепутал приказ. Вместо «вернуться в казармы» он прокричал: «Приказ короля — прибыть в Собрание!». Кто-то из французских дворян патетически закричал: «Благородные швейцарцы, идите и спасите короля! Ваши предки делали это не раз!».
Не все солдаты, рассредоточенные по огромному дворцу, могли услышать этот приказ. Но примерно две сотни из них под градом путь подняли королевское знамя с лилиями и рванули в сторону Национального собрания. Пули сбивали листья в саду над их головами, летели куски штукатурки, падали убитые. Шляпу капитана Дюрлера пробила пуля. Со всех сторон швейцарцам кричали: «Палачи народа, сдавайтесь!». Когда швейцарские офицеры ворвались в зал Национального собрания, некоторые депутаты стали выпрыгивать в окна. Но приказ короля обескуражил их. «Сдайте оружие Национальной гвардии, — сказал Дюрлеру Людовик, — я не хочу, чтобы столь храбрые люди, как вы, погибли». Отряд Дюрлера был вынужден сложить оружие. Но в Тюильри оставалось еще около 450 гвардейцев. Они не слышали приказа и продолжали драться на каждой лестнице, в каждом зале. Практически никто из них не остался в живых. Восставшие добили даже раненых и хирурга, делавшего им перевязки. Закололи штыками даже двух мальчишек-барабанщиков, плакавших возле трупа своего отца.
В подвалах Тюильри толпа нашла винный погреб. Десять тысяч бутылок тут же расхватали и откупорили. Во дворе развели огромный костер из королевской мебели. В пламя бросали трупы гвардейцев и наблюдали, как они горят. Как вспоминал один из очевидцев, какие-то обезумевшие женщины вырезали сердце погибшего солдата и стали пожирать его. За всем этим, стараясь быть неузнанным, наблюдал один из королевских офицеров — будущий император Франции Наполеон Бонапарт. Он спрятался в одной из лавок, окна которой выходили на площадь, где происходило побоище. Впоследствии уже в ссылке на острове Святой Елены он вспоминал: «После взятия дворца и отбытия короля я осмелился пробраться в сад. Никогда позже ни одно из моих полей сражений не производило на меня такого впечатления от множества трупов, как эта, сплошь усеянная телами убитых швейцарцев. Быть может, причина этого заключалась в тесном пространстве. Или в том, что первое впечатление от подобного зрелища всегда немного сильнее. Я видел там женщин, совершавших самые дикие издевательства над трупами».
Молодой Бонапарт считал, что исход сражения висел буквально на волоске, несмотря на неравенство сил. В тот же день, когда произошел штурм Тюильри, Наполеон отправил письмо своему брату с такими словами: «Если бы король показался верхом на лошади, победа осталась бы за ним». Молодой офицер мысленно поставил себя на место Людовика XVI и дал понять, что сделал бы, окажись в королевской шкуре. Впоследствии он именно так и будет поступать, всегда воодушевляя своих солдат личным примером.
Через много лет, в 1821 году, в швейцарском городе Люцерн был открыт памятник в честь подвига земляков в далеком Париже. Он представляет собой сраженного льва, покоящегося на сломанных копьях и двух щитах. На одном из них — королевские лилии Бурбонов. На другом — швейцарский крест. Римские цифры напоминают о дате — 10 августа 1792 г. Памятник носит название «Люцернский лев».
