Но вот настал день. Рота на завтрак собирается, а меня дневальный к телефону кличет. А в телефоне голос НШ. Давай, говорит, быстро в штаб. Одна нога там, вторая уже тут. Я, конечно, понял, зачем и рванул, для дедушки - нехарактерно быстро, чем вызвал немалое удивление окружающих.

...

Короче, бросив чемодан в машину, побежал я в кассу. У меня даже мысли не возникло, что пока я буду брать билет, могу остаться без чемодана. Да и не случилось этого, а ведь вполне могло.

Парень домчал меня до Борисполя достаточно быстро. По дороге опять-таки зашёл разговор про службу и что к чему. Ну, рассказал я, конечно, как еду и все свои приключения. В ответ парень мне посочувствовал и всю дорогу приговаривал:

- От же с……,- В Борисполе он подъехал прямо к дверям, над которыми висело - «Вылет». И, кстати, взял с меня всего пятерку. «Тебе ж ещё в Москве добираться, а потом ты хоть съешь чего-нибудь», так он сказал. Всё-таки были люди.

Но вот незадача, около этих дверей стоял патруль. Я, было, дёрнулся выходить, но таксист меня осадил.

- Сиди!

Он вышел из машины, достал мой чемодан с заднего сиденья, и только тогда открыл мне дверь.

- От меня не отходи, документов не давай, – и мы пошли к дверям. Таксист построил траекторию движения так, что между нами и патрулём оказалось довольно много людей. Начальник патруля сделал стойку и ко мне рванулся один из патрульных, которого таксист практически оттолкнул в сторону, прошипев при этом сквозь зубы:

- Отвали, легавый! – после чего он меня схватил за руку и бегом потащил к стойке регистрации. Пока я регистрировался и проходил рамку металлоискателя, он чуть ли не держал патрульного за ремень, но ко мне его близко не подпустил. Как я заметил, там народ врубился, и вокруг них образовалась небольшая группа явно мне сочувствующих. Конечно, может, и не было бы ничего.

Ну, проверили бы документы, да и всё. Но видно, парню было виднее, он-то повадки киевской комендатуры знал лучше. А так… я не я и хата не моя. Ничего не видел, никто мне ничего не говорил. А с рейса снять… оно конечно можно было, но хлопотно. Да формально и причин не было.

...

И вот, наконец, Внуково. Время… ночь уже была, т.е. скорее под утро. Я остановился на привокзальной площади и вдохнул… такой летний, вкусный, пропитанный выхлопами и керосиновым угаром воздух родной московский воздух. К горлу подкатил предательский комок, на глаза… да что там говорить, слеза не просто выползла, а покатились слезинки по щекам. Покатились.

Короче… пошёл я к автобусам, что шли да аэровокзала в Москве. Потому что те, которые шли до метро «Юго-Западная» ночью не ходили.

Подошёл, присоединился к небольшой очереди людей, которые загружались в «Икарус». Заношу ногу на ступеньку. Обеличивающая девушка:

- Солдат, чемодан в багажник поставь!

Я открываю рот, чтобы объяснить девушке, что не поеду до аэровокзала, а сойду у Университета, что мне там до дома два шага… и вдруг слышу:

- Товарищ сержант, вас вызывает начальник патруля…, поворачиваю голову, рядом со мной стоит курсант патрульный.

- Брянский волк тебе товарищ, вызывает…!!! Ёлочки точеные, - это, конечно не вслух, а про себя, и про девушку очень нехорошо, если бы она не прицепилась, то не успел бы патрульный.

Деваться некуда, на ходу поправляю фуражку, перехватываю чемодан в левую руку, машинально проверяю застегнутость пуговиц. Без малого двое суток прошло, как я покинул батальон. Всё время, сидя или полулёжа в скрюченном состоянии. Форма, конечно, помялась, физиономия небритая, да ещё выражение идиотского счастья, можно было счесть, что сержант малость «не в себе».

Да в общем то так оно и было.

Подхожу, патрульный сопровождает чуть сзади, чтобы, значит, не сбёг, как под конвоем. Майор и ещё один патрульный с очень большим интересом меня рассматривают. Вскидываю руку в приветствии.

- Товарищ, майор, сержант….. прибыл, по вашему….

- Документы!

Ставлю чемодан, лезу в карман, протягиваю майору военный билет, предписание.

Изучает. Закрывает. Внимательно на меня смотрит.

- Пил?

- Никак нет!

Принюхивается. Дыхнуть не просит. Я и так от волнения дышу часто. Народ в автобус уже загрузился. Он вот-вот тронется, а когда будет следующий… и понадобится ли мне вообще автобус?

- Видок у тебя, сержант, - майор задумчиво и изучающе оглядывает меня.

- Двое суток в дороге, товарищ майор. На перекладных. Бегом. От борта к борту. Да ещё…. начинаю рассказывать свою эпопею.

- Билет!

Протягиваю.

Смотрит, практически изучает. А там … Ужгород – Киев (Жуляны) - Москва (Быково). Потом дописано: Киев (Борисполь) – Москва (Внуково). Вскидывает на меня глаза. Я начинаю объяснять, не дожидаясь вопроса, но он меня прерывает.

- Ладно, вижу. Не буду портить праздника возвращения. Сколько дома не был?

- Двадцать один месяц десять дней… одиннадцатый пошёл!

- Иди, ждет тебя автобус, - возвращает документы.

- Спасибо, товарищ майор, - прикладываю руку, хватаю чемодан и влетаю в автобус. Сдавленно водиле, - Спасибо, отец, закрывай быстрее, пока он не передумал.

Шипит пневматика дверей, и автобус трогается.

- Батя, у Университета высадишь? Там до дома всего ничего, а то от аэровокзала денег на такси не хватит.

- Так метро скоро, - … но, посмотрев на меня, и поняв по моему лицу «какое метро, отец!!!», кивает головой, - конечно.

Кстати девушка, видимо почувствовав свою вину за то, что я чуть не попал в руки патруля, денег с меня за проезд не взяла.

Киевское шоссе свободно и автобус мчит с ветерком. Двадцать минут… и вот он Университет. Уже рассветает. Родные места, родные улицы, каждый дом знаком до боли. Автобус встаёт, двери распахиваются.

- Спасибо отец!

Счастливо, сынок!

Мама дорогая. Пустая улица, Запах, нет…, не запах. Аромат рассветной летней Москвы. Голова кружится, ноги заплетаются. Перехожу Универстетский по диагонали.

Останавливаюсь за светофором. Машин… ни одной. Это сейчас круглые сутки движение, а тогда.… Закуриваю и стою.… Чувствую сейчас зареву. Пешком-то мне до Кунцева идти всё-таки прилично. Дом то рядом, а… состояние конечно было.…

Со стороны Ленинского едет патрульный «Жигулёнок». Тормозит.

- Тебе куда, служивый? За рулём капитан. ГАИ.

- В Давыдково.

- Грузись, только на Минке высажу. Мне дальше прямо.

- Спасибо, тогда у «Минска».

- Добро.

Залезаю в машину. Помчались.

- В отпуск?

- Да вроде того. Перед учёбой есть пяток дней.

- Тоже хорошо.

Очень я был благодарен капитану, что не донимал он меня никакими больше расспросами и вопросами. Я буквально… ну очень я соскучился по Москве. Глаз было невозможно оторвать от знакомых с детства пейзажей. Ближе к Поклонной горе каждое дерево было знакомо. Сколько там было исхожено и не было ни одной тропинки в парке Победы, где бы мы не прошли или не проехали на велосипедах. Это сейчас там музейный комплекс. А раньше был лес. Просто лес.

Приехали.

- Спасибо. Я, было, полез за деньгами.

- Брось, сержант, матери с отцом поклон передай.

- Спасибо!

- Будь.

Жигулёнок умчался. А я, подхватив чемодан, пошёл домой. От остановки, где меня высадил капитан идти до дома, было, минут семь, десять от силы. Я шёл верных полчаса. Останавливался, раз пять, перекурить. Я обнимал, чуть ли не каждый тополь, росший вдоль улицы. Ведь вот тут…, а вот тут…, а вот киоск «Мороженое», как мы тут.… Понимаете, там каждый шаг… мне же снилась эта дорога… к дому.

Прошёл здание штаба ГО, свернул. И… вот он мой дом. Последние двести метров. Их я пролетел.

Но около дома ноги сами… свернули к «нашей» скамейке.

Сел. Закурил. Сижу. Ноги ватные, сил встать, просто нет. Смотрю на родной подъезд, на окна квартиры. Курю. А из глаз льются слёзы. Состояние такое, что впору заорать на весь двор:

- Вот он Я!!! Я приехал!!! Но горло сжимается. Мне трудно сейчас передать своё состояние в этот момент. Голова гудела, как колокол. ДОМА!!! ДОМА!!! ДОМА!!! Дыхание перехватило и опять предательские слёзы. Я только в этот момент понял, как мне дорог этот дом, родной подъезд, изученный до последнего камушка и кустика двор … «песочница новая» поплыло в голове, как бегущая строка, «наша лучше была» … «а клёны подросли…».

- Ну, всё. Пора, - Я достал из кармана записную книжку и надорвал внутреннюю сторону обложки. Зачем? Да там у меня ключ от дома был вложен. Ещё с учебки. Я, когда из дома уходил ключ взял с собой, он конечно на брелке был, но за брелки в учебке, не приветствовались брелки в кармане у курсантов учебной части. На него, на брелок на одном из первых утренних осмотров покушался мой командир отделения. Я рассказывал про него. Турок, который, Айдаров. Ну, я тогда ключ отцепил, а брелок на его глазах в очко выбросил, в туалете. А ключ заклеил в записную книжку.

Шёл к подъезду и… спотыкался. У подъезда снова понадобился допинг. Задымил. Стоял перед дверью дома и курил. Ну, хоть бы кто-нибудь? Кто-нибудь хотя бы…. Неужто вот так незамеченным и…. Знаете, было даже немного обидно.

Докурил. Набрал воздуха и открыл дверь.

Вошёл.

А с другой стороны всё-таки, наверное, здорово, что было ранее утро, и никто не мешал. Ведь это был сон. Сон наяву.

Я наступал на ступеньки очень аккуратно и нежно. Ведь это были родные, с детства знакомые ступеньки. Да и слабость была в ногах, дрожали ноги.

Тихо-тихо я вставил ключ в замок, повернул. Замок щёлкнул. Вошёл, поставил чемодан и, оттянув собачку, очень тихо закрыл дверь. Дома никого не должно было быть. Родители и собака на даче, брат к жене уже тогда переехал. Но!

- Сынок!!! - В дверях комнаты стоял папа.

- Сынок!!! – Мама …

- Как чувствовали…, сынок … - слёзы, объятия.

- Господи, я дома … Я, НАКОНЕЦ, ДОМА!!! …………..

А ЖИЗНЬ НА МЕСТЕ НЕ СТОЯЛА …

Времени было, где-то около пяти утра.

Дома оказался и брат и его жена, с которой мы были незнакомы. Я пока служил, Серёга женился. Оказывается, родные взяли на вооружение мой намёк из последнего письма. Что между двадцатым августа и первым сентября могу нагрянуть, вот и собрались на всякий случай.

Был быстро накрыт стол и извлечена заветная бутылка «Экстры», с жирной надписью на этикетке, сделанной красным стеклографом в день проводов, ДМБ-78, было начертано поверх стандартного изображения. Брат достал тубус с листами ватмана, которые на проводах были прикреплены к стенам, и где все желающие писали пожелания, и прочие наставления будущему солдату, т.е. мне.

Первый тост…, конечно, сами понимаете. Мы читали пожелания с листов и смеялись. Как мы смеялись. Я искренне жалею, что эти листы не сохранились. Сейчас уже не вспомню, что там было написано, но было очень смешно. Очень. А может, просто настроение было такое.

В один прекрасный момент мне захотелось переодеться. И вот тут началось. Рубашка, которую я купил себе в Чехии, оказалась женской и была подарена жене брата, а я…, я оказался я в доармейском костюме, в который и влез то только потому, что, в общем, влез я в свой тёмно синий, с накладными карманами, жутко, по меркам семьдесят шестого года, модный костюм…, а в семьдесят восьмом подобные костюмы носили все школьники старших классов. Новую форму ввели, так сказать.

Я не стал никому звонить. Мне хотелось побыть одному. Хотя бы пару часов.

Я шёл по улице, по Новому Арбату, было десять утра. Я не выпускал сигарету изо рта. Потому что хотелось скрыть дрожание рук и губ. А табачный дым помогал еще, и сглатывать комок в горле.

Вы думали когда-нибудь вот так. Когда вы долго были далеко от дома, в отрыве от всего родного и близкого, что стоит вот только вам вернуться домой и все и всё сразу… одним словом, что называется, будет у ваших ног. Стоит вам показаться на улице или в другом людном месте, как все только и будут делать, что смотреть на вас, аплодировать, образно выражаясь вам на каждому шагу, радоваться вам.… Помните? Было такое ощущение? Или это только у меня так было?

И вот, наконец, вы возвращаетесь домой. Вы идёте весь такой… летите, а не идёте. Парите, практически. И с удивлением замечаете, что жизнь то идет, но как-то сама по себе идёт, и вы в ней идёте, в этой жизни, но тоже сами по себе. Москва, понимаете. Людей много и все в себе. Народ шел по своим делам, много народу. И никто не хотел замечать меня, вернувшегося в родной город, после долгого отсутствия.

Стало быть, надо было звонить. Друзьям. Любимой было звонить, т.е. проще говоря, да что там, сами всё понимаете. Не было уже любимой, да, в общем, то

вряд ли она была вообще. Напридумываем себе, а потом. Но друзья оставались.

Вечером собрались, естественно. Народ, девчонки в основном, потребовали, чтобы я одел форму. Но парни, которые отслужили, этот призыв поломали. Ограничились тем, что повесили плечики с кителем на стену, да фуражку все по очереди перемерили. Как дети, чесслово.

А, вообще говоря, чувствовал я себя не в своей тарелке. Совершенно. Почти с тоской посматривал на «родной» китель. В гражданке было совершенно и абсолютно неуютно, очень непривычно и чувствовал я себя весьма стесненно.

А потом …. Старшие ребята, из компании брата, были все уже женаты, у кого-то из них и дети родились. Они понимали, что к чему. Самые близкие друзья ещё служили, и из ровесников были только те, кто учился в институтах. У них была совершенно другая жизнь.

Они говорили между собой на немного мне непонятном языке. И вообще я чувствовал себя, как на другой планете. Ребята приставали ко мне с вопросами типа «Ну как там за границей?», «Как у них там вот это или вот то?» Как будто я вернулся из туристической поездки или работал при посольстве. Им было невдомёк, что за забором-то нашего, третьего периметра приходилось мне бывать не часто. А за первым то периметром.… Ну, я рассказывал, чего там.

А вот в голову навязчиво лезло. «А в батальоне сейчас вечерняя прогулка, а мне не надо сейчас ждать, чтобы ушёл ответственный офицер, потому что хотца чаю. Можно просто взять и попить … и не только чай, а всё что угодно. И пойти можно куда хочешь. Свободно, а, не оглядываясь, чтобы не попасться на глаза дежурному по части, потому что был уже отбой. В общем всё было совершенно непривычно и.…

Я несколько раз пытался начать говорить о службе, рассказать что-то. Но.… Такие разговоры задевали только «стариков». Они живо расспрашивали и рассказывали сами. И, кстати, я почувствовал, что из отношений с ними ушло некое покровительственное ко мне отношение. Со мной общались, как с равным.

А вот когда старшие друзья разошлись, и я остался в компании сверстников, то несколько оробел. Включили музыку и начались танцы – шманцы – обжиманцы.… Подружки, с которыми я запросто шутливо обнимался и целовался, свои девчонки с которыми росли вместе и которых я воспринимал всегда…. Вот надо было просто так встать, подойти, обнять и, обнявшись, прижавшись…. Это было невозможно.

А тут ещё народ начал показывать мне новый модный быстрый танец. Я не помню, как он назывался, и назывался ли он вообще. Но танец содержался в постоянных и резких касаниях, практически ударах бёдрами, плечами, грудью и…, извините, наоборот. Короче, как говаривал Яшка – артиллерист, форменное безобразие!!! Это вообще было сверх моих сил. Народ стал меня вытягивать в круг, и… даже стучаться или толкаться, как хотите, со мной или об меня. Я пытался обозначить подобные движения и…, но, в конце концов, плюхнулся опять на диван и затаился в уголочке.

Что называется – мама родная, куда я попал.

Вот тут до меня и дошло окончательно, что жизнь здесь, дома, продолжалась. Шла своим чередом. Что она у всех своя, а мы там, в армии слишком идеализируем то, что осталось дома. Нет, не то, чтобы нас забывают или начинают относиться к нам хуже. Просто жизнь разводит нас.… У всех она своя. Уходит в прошлое школьное и дворовое братство, появляется, так сказать, свой круг… печально, но… такова вот жизнь … оказалась … за забором гарнизона.

© ИванычЪ "К чему приводит ИДЕАЛИЗМ или любовь к стране ВЕЧНОЗЕЛЁНЫХ ПОМИДОРОВ»