Речь опять пойдёт о той же самой благословенной среднеевропейской стране. В том маленьком городке этой самой средней Европы, уже тогда - в середине семидесятых, а рассказ именно о том времени, было принято иметь иностранных, чаще всего, сезонных рабочих.

Например, на заводе «Кароса» в эти самые семидесятые вовсю работали вьетнамцы. Причем не на рынках торговали и прочими безобразиями занимались, а трудились на самой тяжёлой и грязной работе на машиностроительном производстве и около оного. А после работы сидели по общагам и не высовывались. Гуляющих по улицам города вьетнамцев я, например, встречал крайне редко. Практически никогда. Только после хорошего дождя они с газетными кульками шарились по улицам и собирали в кульки дождевых червяков. Я думал для рыбалки, оказалось, нет. Они их, жарили. И ели. Это у них был деликатес. Ну, азиаты. Да и деньги копили.

Так вот, дальней от штаба стеной, общага примыкала к месту проживания польских сезонных работниц сахарной фабрики. Мысль ясна? На втором этаже существовал проход, соединяющий эти два очага братской любви и единения народов одной социалистической системы.

Жили эти сезонницы, в отличие от нас, в блоках на двоих. Это две комнаты и санузел с душем. В некоторых блоках был даже закуток типа кухни. Такое тесное соседство никому не мешало. Польская речь по вечерам звучала по всей общаге. Наш третий этаж – женско-семейный в такие моменты ЛЮТО затихал и сопел. После полуночи, когда дежурная по общежитию уходила домой (это было нарушение, но т.к. дежурными работали женщины, то они просто не выдерживали того, что…) начиналось самое интересное. Что? Спросите вы.

Например, парады польских красавиц в коридоре. Представьте группу, мягко выражаясь, обнаженных в разной степени, от топлесс до совсем насовсем, но в портупеях, сапогах и фуражках. И конечно болельщики, даже я бы сказал фанаты, болеющие группово за своих фавориток. Тотализатор, устраивали. А потом бывало вместе и пропивали. Мероприятия такого плана – это реалии выходных и предвыходных дней.

Польские подружки переходили по наследству, пропивались и проигрывались. Были даже случаи сдачи их в аренду.

Например.

Часа два ночи. Стук в дверь. Открываю. Стоит сосед, с огромным трудом, одним плечом прислонютый к колонне, другой, за что-то в воздухе держась. За что не видно, оно находится за обрезом двери. Но стоит. Ну, скажем прапор Вася из медсанбата:

- Иваныч, займи двести грамм.

- Вась, тебе хорош, спать иди, завтра на службу.

- Не-е-е-е, мало, налей.

- Вась, иди в …, не дам. Утром зайдешь, полдецом полечу.

- А за Ядвигу.

Рывок рукой и в проёме двери вместе с Васей появляется улыбающаяся блондинка Ядвига. Трусы у неё одеты по типу портупеи, поперек организма, один тапок и всё– больше ничего нет.

- На мьеня, дай Васье шпиртуса. Коханый мой, дай.

Девчонка говорит с трудом проворачивая язык в явно пересохшем роте. Я тихо и негромко, но сильно удивляюсь.

Сзади шлёпанье босых ног. Любитель халявы, делопроизводитель Коля высовывается у меня из-за плеча.

- Так, Вася, сто грамм, больше не стоит.

- Лана, с им, бери, ик. Ростовщик. Колозинатор (в смысле колонизатор). … Девушка влетает в комнату. Васе полстакана.

Ложусь спать. На соседней койке возня и суета. Колин возмущённый шёпот:

- Ты, что, почему?… Ну кА вперёд.

- Высунь …., я Васина девушка.

- Так он же тебя за сто грамм отдал

- Он не трах-тарах отдал, он меня спать отдал.

- Это как? Коля тихонько но сильно удивляется.

- Он сказал, что пойдешь к ребятам спать, а мне выпить дадут.

- Давай, … Тихая любовная возня переходит в попытку насилия. Сдавленный крик-шёпот. Ты что совсем, озверела? Отпусти. Коле молча крутят яйца. Ой, ..ять! Ядвига слетает на пол. И дальше транзитом в коридор.

Утром встаю рано – мне на подъём на точку. Напротив нашей двери, на подоконнике (а они в общаге широченные были) сладко спит Ядвига, выставив соблазнительную попку. Трусы с тапочком под головой. Вопрос – она его, что не снимала?

Или.

Где-то в части общий сбор. Посыльные носятся по общаге, ищут командиров. Вдруг в коридор, из мужского туалета (а другого на этаже и не было) вываливают две польские девушки. То, что на них одето – одеждой назвать нельзя. На одной длинная растянутая трикотажная майка солдатского типа. Грудь, больше третьего, при каждом шаге вываливается в разные стороны. На второй армейские семейные трусы, но затянуты вверх, прикрывая грудь, вернее еле-еле, чуть-чуть прикрывая соски. Ножки голые и из трусов видны края пилотки. Бойцы в ступоре. Одна хватается за автомат, тащит его с бойца, вернее тянет вместе с бойцом за собой, приговаривая:

- Мы только сфотографируемся…

Солдатик в прединфарктном состоянии.

Другая вешается на бойца с другой стороны, лижет ему ухо и обе шупают его … понимаете, где.

- Не надо уходить, идём с нами …

У парня состояния шока и он еле-еле отбившись от тёток по крабьи, потому что глаз оторвать, всё-таки не может, убегает на улицу, забыв о том, зачем пришёл. Вслед ему ведьминское ржание.

Позже народ обнаглел. Попереселялись в польские блоки. И посыльные уже бежали чётко по адресам. Время от времени возникали даже желающие жениться. Кое-кто даже рапорта писал. Вот это всё и сломало. НачПо получив пару раз, мягко говоря, замечания от разных инстанций все это единение народов прекратил, воздвигнув глухую стену в коридоре. Некоторое время были перебежки через главный вход. Но когда подключились особисты, всё прекратилось. Только тайком и тишком. Задница-то одна. Кому охота.

А ваще история перекрытия отношений произошла вот почему. Был у нас в политотделе один рабочий. Политрабочий, в смысле. Освобождённый инструктор по комсомолу. Прапорщик. Он даже был женат. Но повадился захаживать в общагу. И возник у него роман с одной из паненок. С моей точки зрения, он выбрал самую некрасивую и худую паненку. Но это дело вкуса.

Так вот дошло у них до очень серьезных отношений. Эдакий страшный престрашный, даже жуткий лямур гарнизонного масштаба. Он рапорт написал – мол, развожусь со своей Марфой и женюсь на пани. Суть да дело, дошло до начПО. И эта история переполнила чашу его терпения. Приходим мы вечером в общагу, а у нас строительные работы.

Прапора этого в 24 часа отправили в Союз. С треском.

НО!!! Через полгода встречаю я его на очередной групповой комсомольской конференции. Как ни в чем, ни бывало. Спросил его конечно – зачем ты, Сашка? А чтоб боялись, говорит. Оказывается, была обычная политпровокация. А его, начПО понимал – что жизни ему не будет, коли узнают, перевели в штаб Группы, в политуправление. Вот так, по сучьему обломили.