Опишу 2 случая.
Первый произошел в городе Роанн. Я шла по улице и вдруг слух мой уловил русскую речь. Подходили трое солдат. Я остановилась у витрины парфюмерного магазина. Подошли и они. Один сказал: «Вот гражданочка выбирает пудру или духи».
А я повернулась и говорю: «ничего подобного, ребята, это я вас поджидаю!».
Гром с ясного неба для них!
Сели мы в скверике на скамеечку. Обнимали они меня, целовали, сестрицей родной называли!
А я рада была и ужасно вместе с тем боялась, чтобы французы меня не увидали и не посчитали за …
Ведь никто не мог подумать, что я или они русские!
Они одеты в немецкие шкуры; оказалось, эти ребята приехали подготовить казармы для нового контингента русских военнопленных.
Я не ошиблась: ребята оказались надежными и благодаря этой встрече, многие смогли перейти к партизанам, которыми кишели окрестности.
Фашисты вообще опасались появляться в отдаленных уголках, держались ближе к центру городов.
Но не всегда бываешь хорошим психологом, и второй эпизод это подтверждает.
Эпизод второй.
Я ехала через Роанн в Лион. 13 августа 1944 г.
Поезда составлялись смешанные: вагоны с войсками и вагоны с жителями для того, чтобы американцы и англичане не бомбили военных с воздуха. Ходить можно было по всем вагонам. Вскоре я нашла вагон с русскими, одетыми в немецкую форму, как и все.
Пригляделась и всунула микролистовки с картой продвижения наших войск.
Но меня кто-то из ребят предал.
Поезд шел очень медленно, т.к. вперед сперва посылалась автомеханическая дрезина для проверки пути, чтобы не нарваться на мину.
И вот состав остановился в поле, а меня повели на расстрел двое молодых немца.
Состав был длинный, и пока мы шли мысли мои со страшной быстротой проносились в голове, ища выхода и спасения.
Вдруг я услыхала, что мои конвоиры говорили на каком-то славянском языке. Это не были ни поляки, ни болгары. Значит это югославы – решила я. И вдруг молнией пронзила мысль и слова славянского гимна «Гей, славяне, еще наша речь свободно льется, еще наше верно сердце за народ свой бьется! Жив он, жив он дух славянский, будет жить во веки! Гром и пекло все напрасно против нашей мести! Языка дар дал нам Бог наш, он владеет громом, Кто же вырвет божий дар наш, тот перед смертью с громом! Жив он, жив он дух славянский, будет жить во веки! Гром и пекло все напрасно против нашей мести!».
Этот гимн распевали во время войны 1914 –18 годов.
Я выкрикивала эти слова вперемешку с уверениями, что я не француженка, а русская.
Но меня все подталкивали, и все вели и вели, мне казалось бесконечно! Пробежали имена всех моих близких и любимых!
Прошли мимо последнего вагона, остановились и возле насыпи поставили меня лицом к себе и последнее, что я почувствовала, это сильный толчок в живот и оглушительные выстрелы.
Очнулась я внизу насыпи, солнце ярко светило, пели птицы и кругом меня колыхались травы и голубые жесткие цветы.
Чувствую сильную боль внизу живота, я решила, что ранена в живот. Ну, думаю, конец мне! Руки двигаются, подняла одну ногу, затем и другую, ощупала живот.
Вроде бы крови нет нигде!
Медленно, очень медленно, из-за сильной боли перевернулась и поползла прямо перед собой, часто отдыхая.
Добралась как-то до сторожки путевого обходчика. Я была спасена! На тендере отправили меня, присыпав углем, в Лион, а там уже автостопом ближе к дому. Продолжение эпизода второго.

Добралась я до Лиона, а там, не заезжая домой, прямо к своему врачу. Он обнаружил огромный синяк внизу живота, дал примочку и велел неделю лежать.
Дома была только одна мама, т.к. Сережа отвозил Наташу к друзьям – крестьянам в Овернь: назревала развязка, немцы зверели, мы боялись боев в городе.
Сочинила я подходящую легенду и так до конца войны никому ничего не сказала, иначе муж запретил бы мне заниматься этими делами.
Ну, а тут еще у нас прятались «важные гости» - муж и жена Луи Ламбэн (Louis Lamben), подпольный организатор всего района Роны. В доме у нас хранился чемоданчик со списками всех подпольных партийцев. Около этого чемоданчика надо было нести круглосуточную вахту. Лежал он в камине, рядом с бутылкой бензина. В случае тревоги надо было облить чемоданчик бензином и поджечь его.
Гости мои были хорошо загримированы, но выходили «по делам» очень часто, и мы все жили как на вулкане. Надо было найти квартиру – отдельную для штаба партизан, и я принялась за это дело.
Опять мне сильно повезло. В предместье Вийрбан (Villerbane) проходила железнодорожная линия, которую не раз обстреливали американцы.
Нашла я пустую виллу, которую никто не хотел снимать из-за страха налетов авиации.
Хозяин тоже жил в отдалении. Он был безумно рад, что нашлись постояльцы, и недорого ее сдал мне по моему фальшивому паспорту.
Но вилла была пустая. Надо было ее обставить. С мира по нитке – готова рубаха. Товарищи притащили, кто что мог из мебели, а я расставила все со своими любимыми занавесками и портьерами, за которыми поставили два пулемета, и дом принял чету Ламбэн. Место было выбрано очень удачно, т.к. рельсы проходили совсем рядом, и под покровом ночи, когда жители боялись нос высунуть, в этот домик можно было, хоть слона привести на товарном или на тендере.
Миссия моя была окончена, последние советские товарищи присоединились к партизанам, немцы окончательно потеряли почву под ногами, но еще приходилось быть очень осторожными. Все снабжение продуктами лежало на мне. Очереди за хлебом удлинялись, и по карточкам было трудно его достать.
Но я нашла внизу, под нашей горой, возле центральной площади Bellecour (Бэлькур), хлебный магазин, у которого почти не было людей, т.к. на следующем углу сидел пулеметчик, и вся улица простреливалась – в случае тревоги.
Охраняли немцы свой штаб.
С драгоценным хлебом, на велосипеде я отправлялась сперва к своему акушеру–врачу, который принимал у меня моих малышей. Его жена только что родила девочку (при свечах), и у них совсем было плохо с продуктами. Я возила им пайок хлебный, овощи со своего огорода и картошку, которую выращивали в 15 километрах от нашего дома. Благо, что велосипед можно было потом, для подъема на гору, погрузить на подъемку вместе со мной.
Во все время войны уголь приходилось возить с вокзала Пераш (Perrache) снизу на прицепе велосипеда, который поднимал 80 кг, и дрова для растопки печей оттуда же, а рубить их было легко.
Бывало возьму полено, как жахну! Как будто рублю головы Гитлеру, Гимлеру, Герингу, и всяким прочим гаулейтерам. Вот дело и спорилось. Если бы не помощь мамы с детьми, никогда бы я со всем этим не справилась! Ведь Сережа все время был на работе, машина в гараже была на приколе, без колес, которые спрятали в деревне. В последние перед освобождением дни фрицы начали и велосипеды отнимать, чтобы драпать. Но куда? Ума не приложу. Против них все поднимались.
Наконец, освободили Лион осенью 1944 года. Тут стали ловить всех, кто сотрудничал с немцами, всех пэтеновцев. Брили наголо всех женщин, гулявших с фрицами.
Почти все мосты были взорваны. На Соне и Роне машины ходили на газогенераторах, топили дрова.
Вскоре организовался лагерь для советских военнопленных, которых по мере продвижения американцев и англичан, освобождали из лагерей.
Я стала работать там переводчицей от французского командования, т.к. говорила по-французски, и по-англйски, и по-русски.
Но до этого мне еще пришлось съездить во Вьерзон (Vierson) около Орлеана, узнать, что с матерью Сережи – Олимпиадой Владимировной, которая бежала с сыном Георгием Ивановичем туда из Парижа, при нашествии фашистов.
Георгия Ивановича арестовали фашисты и бросили в тюрьму Фрэн (Fregne), но как потом выяснилось, их успели вывести дальше.

Тут я стала связной. После этого возила туда листовки, которые печатались на гектографах в Лионе (и у нас был такой), а обратно с продуктами. Так постепенно организовывалось сопротивление (Resistance) фашизму.
Оказалось, что Логинову очень повезло: второй пекарь был петэновцем и плохим человеком. В глубоком подполье затаились коммунисты и сочувствующие им, и все время опасность была рядом. Фашисты разгуливали по городу, как у себя дома.
Как-то муж, приехав с работы на заводе, сказал, что один армянин (из русских) прячет у себя военнопленного, очень боится держать его у себя, т.к. живет в центре города, в квартире.
Мы спрятали Сергея на втором этаже в ванной комнате.
Привели к нам Петро Брыля. Начал он рассказывать эпопею своего побега и тут мы убедились, что он был одним из 4-х товарищей, бежавших из плена вместе с Логиновым.
Вот был драматический момент! Посоветовавшись с мужем и предупредив Сергея, я отвела ничего не подозревавшего Петро наверх, якобы показывая ему квартиру. Открыла дверь в ванную, где его ожидал Сергей. Друзья бросились в объятья друг другу!
Так Петро поселился у нас. Днем я боялась выпускать их на улицу. К счастью, поместье окружала высокая стена, а до дороги, на которую выходил второй дом, было добрых 100 метров. Кроме того, деревья скрывали наш участок от взоров жильцов этого дома.
Ночью выводила друзей на улицу, составила план окрестностей, чтобы в случае тревоги, они могли бы бежать и где спрятаться. Но все обходилось хорошо. Нас стали снабжать хлебными и другими карточками. «Веселые ребята» сопротивления делали налеты на мэрии. Служащие с удовольствием поднимали руки вверх и позволяли «грабить» талоны. Ведь это были «свои парни» для каждого честного француза.
Не помню, сколько времени пробыли они у нас. Компартия нашла возможность сперва хорошенько откормить их в деревне, а затем переправить с помощью контрабандистов, в Испанию в Американское посольство. Мы условились, что ребята подадут весточку.
Не знаем о судьбе Брыля, но как-то раз английское радио ВВС, которое слушали регулярно, передало следующее:
Логинов! Логинов! Логинов! Соединился с друзьями.
Дальнейшая его судьба не известна. Адрес их родных мне пришлось сжечь позже в один опасный момент.
У нас так часто прятались «гости», да еще под вымышленными именами, что невозможно и не надо было их запоминать. Скоро, в 1943 г. я уже была связана с совсем другим районом в Оверни.
Также возила туда листовки, и «бабочки», а обратно возвращалась с грузом провизии. Путь был долгий, сложный, с семью километровым подъемом в горы, где организовались регулярные уже отряды партизан FFI (Forces Fransaises de L’Interieur). Туда входили не только коммунисты, но и все ненавидящие фашистов мужчины призывного возраста.
Много я узнала о жизни французских крестьян, об их трудолюбии, честности, патриотизме и глубокой порядочности. Это была глубинка, жили там беднее, чем в Юре, места очень живописные, леса похожи на русские. Не знаю, сколько километров изъездила я на своем велосипеде, который дорог мне, как конь кавалеристу.
В умеренном количестве французский крестьянин пьет вино натуральное, не крепленое, оно входит в рацион его питания, очень редко рюмочку винной водки «marre». Поэтому пьяных просто не встречаешь нигде и я без опаски и оглядки пробиралась по лесам и кручам Оверни. Там я встречала такое же радушие и сердечность. Там мы прятали детей с мамой в опасные моменты.
Конечно, если бы не дорогая моя мамочка, я никогда не смогла бы активно заниматься этим делом.
Она отвечала за все и всех дома и смотрела за детьми.
Наташенька уже училась в лицее, а Леночка была крошкой. Все наши гости, по мере сил, помогали по дому. Благословенный тихий был район нашего домика и как бы отрезан от города и его центра, где на каждом шагу поджидала беда и опасность!
Велосипед назвали «маленькой королевой» (Petite Reine), он был главным способом независимого передвижения. Но троллейбусы и трамваи ходили бесперебойно.
Приходилось развозить по почтовым ящикам листовки в рабочих кварталах, и это было куда страшней, чем в селеньях.
В глубоком подполье прятались ответственные товарищи. Но все-таки весной 1943 г. переправили Логинова и Брыля через контрабандистов в Испанию, где ими должны были заняться в американском посольстве. После короткого сигнала от Логинова, о судьбе этих товарищей больше ничего не известно. После них еще другие пленные прятались у нас, но от нас они уже уходили в отряды французских партизан, т.к. сопротивление организовывалось и росло.
В 1944 г. фашисты все силы оттянули на восток, а в их оккупационных войсках было много югославов и власовцев.
Тут наступили трудные времена. Мне надо было работать на контакт с власовцами, т.к. большинство этих ребят не были настоящими изменниками. Автоматы и ружья не имели патронов, им явно не доверяли. Другое дело, их полицаи – ярые враги Советской власти. Главным образом, из украинских националистов. Эти были вооружены до зубов.
Представьте себе положение этих ребят, не знающих ни одного слова по французски, в абсолютно чуждом окружении и лишенных какой либо информации. Мы печатали краткие листовки – сведения о положении на фронте, и их распространяла я, т.к. никто из французов не мог ориентироваться в такой сложной обстановке.
Надо было осторожно действовать

Сильно я отвлеклась от главной темы. Вернусь к ней.
Летом 1938 г. мы объехали все берега многоводной красавицы Луары с ее уникальными королевскими дворцами Chambord, Amboise …
У меня много фотографий этих мест.
Июль, август 1939 года провели особенно хорошо. Сперва я была с Наташенькой у Mimi в Yuan –les-Pins, а потом все вместе поехали в Bretagne.
В Бретонской деревушке, на берегу океана, где мы увидали первый раз настоящий прилив и отлив и настоящую бурю, мы узнали о том, что Гитлер объявил войну Франции и Англии.
Пришлось поспешно возвращаться домой, а путь до Лиона далекий!
По всем деревням и селам стояли плач и стон; уходили мужчины на войну.
Но так как чувство Родины в человеке живет очень сильно, то я как-то не ощущала страха. На СССР ведь не напали, наоборот у нас с Германией был договор о ненападении.
Целый год немцы, заняв исходные позиции, не наступали.
Бесконечное ожидание начала военных действий разлагало армию, и этот период назвали «Странной войной» (Drole de guerre).
Правительство Франции было очень беспомощным, продажным.
Часто я задумывалась над ролью Петэна-маршала, героя Вердена в 1-ой мировой войне. С одной стороны он считался изменником, который продал Францию фашистам. С другой стороны, будучи ультра-правым, он очень боялся Народного фронта, который набирал силу. С третьей – он не мог не видеть безвыходности положения для Франции и решил оградить от полного разрушения Париж и другие прекрасные города и веси.
Не встречая сопротивления, фашистам и разрушать не надо было, они врезались во Францию, как нож в масло. В тех же местах, где им сопротивлялись, они все равняли с землей. В прекрасном городе Орлеане, расположенном на реке Луаре, не осталось ни единого моста, и только каким-то чудом уцелела в центре статуя Жанны Дарк, только кусок от цоколя отскочил при взрыве. И стояла она, олицетворяя бессмертную душу и стойкость своей Родины и вселяя надежду в свой народ.
Она - дочь народа, ее бессмертная слава!
Немцы катились неудержимой лавиной. Сильно укрепленную линию Мажино (Magino) они обошли через многострадальную Бельгию, и защитники этой линии, потеряв связь с внешним миром, все еще ждали в подземных укреплениях, когда наступит их черед выступить. Уже немцы заняли всю Францию, а воины Мажино об этом еще ничего не знали.
Вскоре Петэн договорился разделить Францию на две зоны. Половина с севера была целиком ими оккупирована, а к югу приверженцы Петэна со столицей в г. Виши. Городок этот курортный славится своими минеральными водами.
Г. Лион, где мы жили, всегда был известен своими правыми убеждениями и не трудно было набрать полицаев. Но они все же не были такими зверюгами, как немецкие фашисты, поэтому помимо возникших трудностей с продовольствием, первое время война не чувствовалась. Особенно в нашей русской семье.
Правда французы страшно возмущались заключением пакта о ненападении между СССР и фашисткой Германией, считая это предательством.
Ведь русская задница так хорошо подпирала их в первой мировой войне.
Конечно все коммунисты ушли в подполье, т.к. гонения на них начались с первых дней объявления войны. Много было жертв среди наших товарищей. Многих забрали в фашистский плен.
Вылавливали евреев, коммунистов, но все это делалось не с такой жестокой последовательностью, т.к. многие полицаи Петэна, очевидно сами не понимали, зачем им это делать надо.
Все, конечно, сетовали и переживали, введена была суровая карточная система, всюду очереди. Немцы дочиста ограбили страну.
Помню, как вывозили грузовиком огромные круги швейцарского сыра, бочками вино, оливковое и арахисовое масло.
Но все же в южной зоне до оккупации фашистами всей Франции в 1942 г. осенью жизнь была легче, чем на севере.
Для нас гром грянул 22 июня 1941 г.
Моей дочери Леночке было всего 12 дней!
Ожидала я свою дочечку главным образом по очередям. Благо, что были введены приоритетные карточки – документы с фотографией и круглой печатью мэрии всем беременным женщинам, кормящим, матерям имеющим ребенка до 3 –х лет и многодетным, а также старикам. В каждой торговой точке должно было быть не менее 2-х продавцов для обслуживания общей и приоритетной очереди.
Наша вилла находилась вдали от проезжих дорог, на горе, в тихом районе, и к нам присылали товарищей прятаться на разные сроки. Где-то в сентябре 1942 г. появился в Лионе первый советский военнопленный Сергей Логинов.
О нем особая глава.
Он попал в плен с первых же дней нападения фашистов в июне 1941 г., т.к. находился в Белоруссии.
В Германию его отправили работать на немецкую ферму. Был он сибиряком, охотником за пушниной. Несомненно, был рядовым, хоть и выдавал себя за лейтенанта. У фермера ему, привыкшему к тяжелому таежному быту, работать было сносно, кормили хорошо, давали выспаться. Вроде бы ничего, но во-первых мысль о том, что работает он на фашистов, не давала ему покоя, во-вторых, его страшно возмущало и унижало то, что хозяйка каждый день проверяла чистые ли у него уши.
За это он ее возненавидел и вскоре сбежал. Но как долго скрываться человеку без языка?
Вскоре его поймали и на этот раз поместили в лагерь штрафной на голодуху, каторжную работу, на уничтожение.
И вот четыре наших решили бежать из этого ада.
Долго готовились, украли в сапожной мастерской кусачки и в ясную летнюю ночь, под шум проезжавших мимо поездов, перерезали проволоку и подались в лес. На день залегали в лесной чащобе, а ночью шли неуклонно на запад. Питались иногда с огородов, а чаще лесными дарами и кореньями.
И представьте себе, что вышли в Бельгию. Правда, вскоре они разделились по двое, т.к. вчетвером очень много шума производили.
Логинов прошел сквозь Бельгию во Францию благополучно, а товарища его схватили бельгийские полицаи, и судьба его неизвестна.
Попав на север Франции, Логинов направился на юг. Уж как он там с крестьянами объяснялся, сказать трудно, т.к. единственным пропуском ему служило слово русский, т.е. рюсс по-французски. Франция еще была разделена на две зоны, и наш герой спешил в южную петэновскую зону. Никто его не выдал, на фермах его кормили, давали выспаться и переправляли дальше на юг.
Темной ненастной ночью он переплыл пограничную реку в департаменте Юра и в таком печальном виде постучался в в дом булочника. У того горел свет, т.к. выпекали хлеб.
А этот пекарь был коммунистом. Имел свою булочную и управлялся сам со своим хозяйством. Т.к. поселок этот был густо населен, то до рассвета месье Шурлен на велосипеде переправил его к одному фермеру – коммунисту месье Пети на отдаленную ферму.
Там приняли его с той душевной солидарностью, на которую способен француз –коммунист.
Вскоре решили Логинова переправить в Лион, где было американское посольство, в надежде, что пленного укроют там. Везли его в Лион на тендере паровоза, т.к. все почти железнодорожники были сочувствующими или коммунистами.
Но в посольстве не стали обременять себя таким неудобным «немым» и передали его в русскую церковь.
Там тоже испугались и передали его французским военным властям.
Там голубчика нашего посадили в одну из комнат казармы Part-Dien на замок. Не знали, что с ним делать. Кормили хорошо, нашли переводчицу, нашу знакомую Гусеву, которая его навещала.
Жили они рядом в рабочем квартале, где часто происходили облавы. Но все-таки она нарисовала ему план своего дома и квартиры. А события назревали. Проникли прежде всего слухи о полной оккупации всей Франции фашистами, поднялась паника и в казарме все начали разбегаться кто куда, чтобы не попасть в плен к фашистам.
Забыли про нашего Логинова, но он понял, что происходит.
Что делать?
Приладил он доски со своей койки повыше и металлической спинкой кровати пробил дыру в потолке. Вылез через чердак, а там все окна решетками забраны.
Тогда он пробил дыру в соседнее помещение, в которое дверь на его счастье была открыта во двор.
Подставил он толь к высокой стене и прыгнул на улицу. А тут прямо на него идет французский полицейский в своей пелерине.
Сердце у Сергея замерло! Но полицейский его и не остановил, т.к. все разбежались из казармы. Пользуясь планом Сергей добрался до Гусевых.
В подобной ситуации они не могли оставить его у себя, и утром в 6 часов мы услышали стук в дверь.
Перепугались мы сперва страшно, т.к. у нас уже был один «постоялец» французский товарищ Jaque Morel.
Думали, что пришли по наши души.
Стал Сергей жить у нас. Но как его кормить?
Отощал он ужасно, а система –то карточная уже с 1940 г.
Стали думать да гадать, как Сергея прокормить.
К счастью, он запомнил название поселка городского типа, где его спасли Chourlins и коммунисты.
И я придумала: сфотографировали его с моей Леночкой на руках в кругу нашей семьи. Он хорошо описал мне внешность пекаря, его жены и сына, их дом и магазин.
И вот я погрузив велосипед на поезд, отправилась в неблизкий путь, где поездом, где автобусом, а где на своем велосипеде.
Ведь очень удобно в этом отношении во Франции: велосипеды грузили в багажное отделение или крыше автобуса.
Добралась я до Chourlins. Но оказалось, что там 2 пекаря. Который из них?
Сперва я попала к другому, но вижу не тот! Он оказался петэновцем!
Зато нужного узнала сразу. Вынула я свой паспорт, оставила им фотографию нашу семейную с Сергеем и сказала, зайду через час.
Приняли меня уже как своего товарища –коммуниста, познакомили со всеми товарищами, и я была как в своей родной семье. Нагрузили меня, чем могли, и до поезда довезли вместе с велосипедом.