Несмотря на то, что XVIII век был временем профессиональных армий, в войнах по прежнему использовался значительный процент иррегулярных частей, которые могли нести охранную службу на границах и внутри государств, или непосредственно участвовать в военных кампаниях.

"Папашина армия"

На протяжении практически всего XVIII века над Британскими островами висел "дамоклов меч" французского морского вторжения. Версаль всерьез рассматривал возможность высадить на Альбионе десант и, таким образом, вывести извечного противника из игры. Более того, в разные годы было предпринято несколько экспедиций по захвату Англии, но они, в силу разных причин, провалились. Тем не менее, правительство Великобритании должно было найти адекватную меру на случай высадки неприятельского десанта, и такой мерой стала территориальная милиция, или - ополчение.

Английский историк и современник тех событий Эдвард Гиббон писал: "В начале славной (Семилетней - прим авт) войны английский народ был защищен немецкими наемниками. Национальное ополчение обращалось к каждому патриоту со времен Революции, и эта мера, как в парламенте, так и на местах, была поддержана властями страны, или тори, которые постепенно перенаправили свою верность на Ганноверский дом. Выражаясь языком мистера Берка (Эмунда Берка - прим авт), они сменили идола, но не изменили идолопоклонству".

Гиббон получил офицерскую комиссию в качестве капитана в полку Хэмпширской милиции, и был, по его словам, "осужден более чем на два с половиной года (10 мая 1760 – 23 декабря 1762) бродячей жизни в военном рабстве". В своей автобиографии он описал свою службу как "бескровные и бесславные походы". Его единственный контакт с неприятелем произошел во время "несения службы у Портчестерского замка и Сисингхерста, которые были заняты пятью тысячами французов. Эти враги, правда, были ободранными и безоружными заключенными: их отпускали за общий и персональные выкупы. Но их несчастье продемонстрировало бедствия войны, и их жизнерадостный гвалт, живость их нации".

Как и многие сослуживцы, Гиббон находил армейскую службу скучной. Он писал: "Потеря стольких часов в заботах и бездействии не компенсировалась никакими изысканными удовольствиями, и мое настроение портилось в компании наших офицеров-деревенщин, которые были одинаково неискушенными и в научных познаниях, и в манерах джентльменов". Очевидно, что карты, выпивка и склоки по поводу "защиты чести", которые составляли основной досуг большинства офицеров, не привлекали такого "книжника" и интеллектуала как Гиббон. Тем не менее, впоследствии он все же пришел к мнению, что опыт военной карьеры был для него полезен: "Мой главный долг перед милицией состоял в том, чтобы я стал англичанином и солдатом". Блестящее образование будущего историка и его пренебрежение к развлечениям "деревенщин" отстраняли его от окружающих, но армейская служба научила его уживаться и взаимодействовать с разными людьми, и в этом смысле армия объединяла выходцев из разных кругов и прививала им всем чувство национальной идентичности и культуры.

Гиббон, как образованный человек, периодически обращался к опыту античных авторов для того, чтобы лучше понимать суть военной профессии. Он писал: "Дисциплина и эволюция современного батальона дали мне более четкое представление о фалангах и легионах, а капитан Хэмпширских гренадеров (читатель может улыбнуться) оказался небесполезен для историка Римской империи".

Морские победы Великобритании предотвратили глобальное французское вторжение, поэтому Гиббон был избавлен от необходимости сражаться в настоящем бою. Не известно, какой результат дали бы его познания в истории и военной теории в случае реального боевого столкновения. Офицеры регулярных частей всегда смотрели на милицию с определенной долей скепсиса и снобизма, однако их теоретическая подготовка зачастую оставляла желать лучшего, и большинство из них не имели какого-либо профильного военного образования перед поступлением на службу и постигали "науку" уже непосредственно эмпирическим путем. В то же время сторонники системы ополчения утверждали, что не ждали от своих офицеров, что они станут генералами - все, что от них требовалось, заключалось в понимании основ, достаточных для ротного командира. Чтобы постичь военную науку на этом уровне, по распространенному мнению, было достаточно шести месяцев службы. К тому же, офицер всегда был джентльменом, а этого уже было достаточно для того, чтобы он мог командовать крестьянами. Апологеты милиционной системы считали, что профессиональные военные слишком далеко заходят в своем снобизме, почитая военную науку таинством, доступным лишь им. Нужно отметить, что британская территориальная милиция не участвовала в военных кампаниях, и доводы сторонников этой системы так и не были апробированы на практике, однако, без сомнений, милиция способствовала распространению военной науки и опыта среди населения, а также консолидировала разных по статусу людей вокруг идеи национальной идентичности и патриотизма.

Служба в ополчении была неотъемлемой частью французской жизни в XVIII столетии. Корона долгое время полагалась на ополчение для местной самообороны и рассматривала его как источник людских резервов для армии. До правления Людовика XIV ополченцы были своеобразной "палкой о двух концах" - они могли как поддерживать королевскую власть, так и стать серьезной оппозиционной силой. Это было особенно актуально для выходцев из горожан, составлявших ополчения крупных городов. При Людовике XIV города в глубине страны лишились своих укреплений, а их ополчения стали менее значимой силой. В то же время королевская милиция, происходившая из крестьянства, постепенно становилась опорой власти. Она использовалась для поддержания внутреннего порядка, несла гарнизонную службу и являлась резервом для регулярной армии. В 1726 году указ закрепил провинциальное ополчение в том статусе, в котором оно оставалось до Великой Французской революции. Служба в милиции отличалась от службы в регулярной армии тем, что была, по большей части, принудительной, а не добровольной. Это сделало его одним из самых непопулярных социальный институтов дореволюционной Франции, поскольку бремя службы там ложилось в основном на сельскую бедноту. Ополченцы выбирались жребием в присутствии интенданта или его заместителя, но повсеместной была практика откупа от службы, что могли себе позволить более зажиточные граждане, поэтому довольно быстро данный метод набора стал ассоциироваться с несправедливостью. По факту же ополчение формировало еще одну, резервную, армию для правительства, которая обходилась короне достаточно дешево. Ополченцам оплачивали только время активной службы, а оружие, предоставленное королевскими властями, возвращалось на склады после ее окончания. Власти на местах, однако, несли ответственность за снаряжение милиции.

При включении в действующую армию ополченцы могли служить в своих изначальных батальонах или распределялись по полкам, дабы восполнить потери, которые те несли. Особо тяжелой выдалась война за Австрийское наследство (1740 – 1748), во время которой мобилизовали 145 тысяч человек. Ополчение по большей части заменяло регулярные войска на второстепенных фронтах, однако 10 батальонов были в составе армии маршала Морица Саксонского в кампании 1745 года, а в сражении при Фонтенуа 11 мая защищали мосты через Шельду, по которым должен был отступать король в случае поражения армии.

Нужно отметить, что французское провинциальное ополчение по всем параметрам не дотягивало до регулярной армии - у него был низкий моральный дух, посредственные офицеры и плохое вооружение. В итоге оно стало своеобразным "козлом отпущения" для всей королевской армии. Маршал Ноай, например, пытаясь оправдать ошибку своего племянника, герцога де Грамона, в сражении при Деттингене 27 июня 1743 года, всю вину сваливал на ополченцев, которые находились под командованием герцога. В то же время, ополчение было необходимо для того, чтобы пополнять многочисленные французские армии в войнах, которые регулярно вел Версаль.

Германские государства тоже опирались на ополченцев, за счет которых можно было пополнять регулярные армии. В Пруссии в XVIII веке была введена система кантонов, где каждый кантон должен был предоставлять определенное количество крестьян для службы в регулярной армии. Таким образом, армия представляла собой сплав из наемников и призывников, доведенных до совершенства прусской муштрой. В мирное время солдаты из крестьян возвращались домой и проводили часть года на сельскохозяйственных работах в своих деревнях. В милитаризированной Пруссии служба в армии была почетным делом, и вызывала уважение, которого не имели, например, французские ополченцы. Однако даже система кантонов не могла в полной мере восполнить потребность королевства в солдатах, которая наиболее остро проявилась в ходе Семилетней войны (1756 – 1763), когда Фридрих II воевал против нескольких противников. В итоге королю пришлось вновь учреждать всеобщее ополчение, и прусская милиция в годы войны взяла на себя основную нагрузку по обороне Померании от шведов.

Во время войны Аугсбургской лиги (1688 – 1697) и войны за Испанское наследство (1701 – 1714) правитель Пьемонта Виктор-Амедей II был вынужден пополнять свою войско за счет ополчения, которое также осуществляло гарнизонную службу. Помимо этого сами крестьяне собирались в партизанские отряды и атаковали захватчиков. Нужно отметить, что пьемонтское крестьянство активно участвовало в обороне государства на протяжении всего XVIII века, а в 1744 году прямым образом содействовало освобождению важной крепости Кунео. Привлечение вооруженных крестьян было продиктовано скорее нехваткой ресурсов, однако такая практика существовала не только в Италии. Французские короли тоже использовали отряды вооруженных крестьян для обороны м патрулирования границ вместе с ополченцами.

Пожалуй, самое известное ополчение XVIII века - это солдаты североамериканских колоний, причем их путь к известности был довольно тернистым. Колониальные войны велись силами наемных солдат, рекрутированных из социальных низов, или войсками, присланными из метрополий. Вопреки расхожему мнению, у будущих американцев в то время не существовало "культа оружия" - лишь незначительная часть колонистов имела мушкеты, а умело пользовать ими могли лишь немногие. В то же время, иррегуляры из ополчения французской Канады быстро освоили тактику партизанской войны, которую они заимствовали у индейцев, и представляли собой грозную и безжалостную силу. Когда в 1790 году американский генерал Джосайя Хармар созвал ополчение Кентукки и Пенсильвании для похода против индейцев Среднего Запада, оказалось, что ополченцы, получавшие хорошее жалование, не имели какого-либо боевого опыта и лишь немногие имели при себе оружие. Закономерным итогом стало поражение отряда, которое вошло в историю под названием "Разгром Хармара".

Дубина народной войны

Многие солдаты, сражавшиеся на полях сражений в XVIII веке не были профессиональными солдатами, а их опыт и боевые качества варьировались. Среди них были солдаты и офицеры ополчений, партизаны вроде французских грассинов, действовавших как вспомогательная сила для регулярных войск, бойцы "вольных рот", собранных на деньги частных лиц, как, например, хорватские пандуры барона фон Тренка, прославившиеся своей жестокостью в ходе войны за Австрийское наследство, и многие другие. Фридрих II особенно отмечал роль простых людей в войнах: "Если бы моей единственной целью была слава, я бы никогда не воевали нигде, кроме моей страны, потому что там я располагал бы всеми преимуществами. Ибо каждый человек - шпион, а враг не смог бы сделать и шага, не оказавшись преданным. Вы можете смело посылать свои войска, и они смогут использовать любые уловки, которые возможны на войне". На чужой же земле все было по другому. В Богемии и Моравии Фридрих узнал, как трудно бывает армии, когда против нее встает местное население. Он писал: "Вы должны держать глаза открытыми. Большинство легких отрядов должны быть использованы для сопровождения обозов, поскольку вы не сможете рассчитывать на доброту со стороны местных". Отсутствие хороших карт усугублялось нежеланием местных жителей быть проводниками, деревни стояли опустевшими, поскольку крестьяне вместе со скотиной уходили в леса при приближении неприятельской армии.

Фридрих также отмечал, что в нейтральных странах нужно уметь завоевывать дружбу и доверие местного населения: "Если страна протестантская, как Саксония, играйте роль защитника лютеранской религии и старайтесь подогреть фанатизм черни, простота которой делает ее легкой добычей. Если страна католическая, говорите только о терпимости, проповедуйте умеренность и обвиняйте священников во всех причинах враждебности между христианскими течениями, которые, несмотря на их противоречия, находят согласие в основных постулатах веры". Фридрих полагал, что нужно было сделать все, чтобы максимально очернить неприятеля в глазах местного населения и объявить его виновником всех бед. Другим важным компонентом была дисциплина - нужно было удерживать войска от излишней жестокости по отношению к населению, от грабежей, мародерств и насилия. Железный прусский порядок сыграл здесь свою роль, и на протяжении всей Семилетней войны солдаты Фридриха Великого не запятнали себя какими-либо значимыми военными преступлениями.

Грабеж и насилие и убийства мирного населения были вполне обыденными явлениями, сопутствовавшими передвижениям армий XVIII века. Граф де Мерод-Вестерлоо вспоминал, что когда французская армия отступала из германских земель через Шварцвальд в 1704 году, один солдат нашел медный пастуший рожок, и когда он в него подудел, из леса вышло некоторое количество крупных домашних животных, что несказанно обрадовало голодных солдат Людовика XIV. Граф писал: "На какое то время лагерь превратился в скотобойню. Однако этот забавный инцидент имел и неприятные последствия - все это побуждало солдат разбегаться по лесам и холмам, и мы не могли ничего поделать, чтобы их остановить. Все это привело к печальным последствиям - разъярённое крестьянство в конце концов убило несколько тысяч наших солдат, прежде чем армия покинула Шварцвальд". Похожие грабительские действия французских солдат в Германии в 1761 году спровоцировали восстание местных бюргеров и крестьян, в результате чего маршал Конфлан, опасаясь, что его армия будет окружена, был вынужден оставить город Эмден. Трудно сказать, насколько реальной была угроза, однако недисциплинированные солдаты с мушкетами испытывали затруднения при столкновениях с крестьянами. Те превосходно знали местность, среди них было много ветеранов ополчения и регулярных войск, сбежавших домой дезертиров, наконец, и у всех этих людей было оружие.

Война за Австрийское наследство вернула в практику использование легких иррегулярных частей. Священная Римская империя активно привлекала на службу хорватов, которые получали личные земельные наделы в приграничных с Османской империей областях, отчего защита границы становилась и их личным делом. Привлекались балканские "летучие отряды" и для войны в центральной Европе - их использовали для налетов, разведки и действий на коммуникациях противника. Хорватские отряды выделялись на фоне регулярной армии своим ярким внешним видом и тактикой.

Подводя итоги, можно сказать, что "народный" фактор продолжал играть существенную роль в войнах XVIII столетия. Даже в условиях тотального господства профессиональных армий, полководцам приходилось учитывать фактор местного населения, а также привлекать мобильные отряды иррегуляров для рейдерских операций, которые было обременительны для полевой армии.

Автор: Александр Свистунов (lacewars)

Страница автора ВКонтакте: https://vk.com/iskender_zulkarneyn

Источник: http://lacewars.livejournal.com/