Урос позволяет вести натуральное хозяйство: срезал слой высохшего тростника—получаешь картофельное поле, пробуравил остров насквозь—готова прорубь для ловли рыбы, забрал прорубь сеткой—вот тебе и садок для ершей да раков. От такой жизни жирок не нагуляешь, но и с голоду не помрешь: на предмет приобретения жирка есть туристы, готовые скупать тростниковые модели Кон-Тики.

Приезжие здесь многое изменили: быт уросов приобрел театральность. Островов осталось теперь штук 40, живут на них человек пятьсот. Ну, как живут—скорее, работают музейными экспонатами. Индейцы, как и прочие люди, любят электричество, твердый оклад жалования, водопровод с ватерклозетом, пиво в баре и прочие радости цивилизованного бытия. Туристы, впрочем—способ извлечения дохода, приварок: картошечку жарят как столетия тому—в очаге, который собран из камешков на плавучей тростниковой платформе. Кстати, знаменитое судно Тура Хейердала, на котором он добрался из Африки в Латинскую Америку, было собрано по тутошним, титикакским моделям, здешними умельцами. На плавучем острове действительно проходит вся жизнь индейца, прежде и хоронили здесь—камень к ногам и покойник погружался в озерное чрево, из которого всё некогда вышло.

На самых больших урос живут целыми общинами, здесь есть магазины и школы, роддома и ратуши: нет только полиции—без нее индейцы прекрасно обходятся. По прибытии на урос, туристу придется платить за каждое фото, за каждую попытку сунуть нос в семейное жилище островитянина. Недорого, но придется.

Оно, впрочем, того стоит: более ярких и контрастных цветов, чем на тростниковых островах Титикаки, я в жизни не видал—обожженная коричневая кожа аймара, красно-зелено-белые их костюмы, истошной желтизны тростник, пронзительно голубое небо… Там, на четырехкилометровой высоте, солнце невероятно жёсткое—полутонов оно не оставляет, а любую тень делает угольно-черной, словно выжженной.

Это, кстати, окончание. Начало тут

А, забыл: все это происходит высоко в горах, в 4-х без малого километрах над уровнем моря. Чтобы крыша у вас окончательно поехала, представьте себе истошное солнце, которое кожу не румянит, а, фактически, запекает; индейцев, рядящихся в радужное и полутонов не признающих; указатели на волнах, что болтаются на волнах—тот островок бросил якорь там-то, а другой пришвартовался туда-то.

В общем, в наших местах опиши такое, без уточнения места действия—навеки поселишься в комнате со стенами, обитыми мягким, а руки, связанные за спиной, будут тебе освобождать трижды в день перед едой. Титикака заселена индейцами—аймара: они считают вселенную урожденной и выношенной в пучинах этого самого несуразного из озер планеты. На просторах этого озера индейцы, дрейфуя на своих плавучих островах, рождаются, живут и умирают: вернее, так было до недавнего времени, сейчас тут уже сложно отделить реальность от туристического аттракциона.

Титикака—самое высокогорное из судоходных озер: оно простерлось на 200 километров в длину и на 80 в ширину. Образ жизни местных индейцев сочинен каким-то абсурдистом—эдаким древнеперуанским Эженом Ионеско: сумасшедшинка этому позабытому индейцу герою явно была присуща. Вдоль берегов озера буйно произрастает тростник «тотора»—настолько буйно, что норовит сползти с берега в воду.

Титикака—озеро глубокое, до дна здесь от 180 до 300 метров. Лет эдак 800 тому назад в эти места пожаловали инки: местные индейцы спаслись на ими изобретенных плавучих островах—и теперь «урос» зовутся и острова, и индейцы. Урос сплетают из тростника: он начинает подгнивать через пару месяцев, а потому требует регулярного подновления—сверху кладут новые снопы «тотора», а самые давние глубоко в воде превращаются в труху. Остров получается не вечным, но лет 30 он легко продрейфует: потом его забрасывают, сплетая себе новый.

Потом продолжу