Я знаю всё, что мне на это могут сказать: а надо было строить семью, весь этот замуж и дети, и глупо вкладываться всей любовью в настолько недолговечное существо. Разумной частью себя я это знаю. Но я никогда не хотела ни замуж, ни всё прочее. Хотя поначалу пыталась. Когда с детства вдалбливают исключительно «вот вырастешь – выйдешь замуж», «вот будут у тебя свои дети» – другой картины мира мне не рисовали, поэтому я выросла и пыталась: знакомилась, общалась, даже некоторое время жила в нормальном таком гражданском патриархальном «браке», и даже над беременностью мы «работали» – этот факт я приняла как неизбежное. Все беременеют, и мне придётся. У всех дети есть, и мне придётся. Через несколько лет, когда уже давно разбежались, я узнала, что не могу иметь детей и облегчённо выдохнула. Было бы горе, если бы я хотела, но я не хочу и никогда не хотела – о чём жалеть? Я не хотела рожать, и не хотела замуж, да и вообще отношений – оказалось, что так можно. Почему мне никто не говорил, что так тоже можно?
У меня плохие отношения с родителями. Нет, не было какого-то трэша, насилия и что там ещё бывает в плохих семьях. Нормальная такая семья. Как положено. Без эмоциональных связей. Я вышла оттуда с полным осознанием, что меня родили потому что: а) не абортировали (вероятно, следовало сделать перерыв в череде абортов), б) надеялись, что будет девочка, чтобы получить трёшку за разнополых детей (вот был бы прикол, если бы я тоже родилась мальчиком). Им повезло, трёшку они получили, на этом моя задача была выполнена. Комнаты в означенной трёшке мне не полагалось – комнату вручили моему старшему брату, ещё одна комната была родительской спальней, и была общая комната – зал. Из детства я вынесла постоянное чувство пустоты и обиды: нет своего угла, маме всегда некогда, неинтересно посмотреть на мой рисунок, расчёсывать мои волосы ей надоело – она так и сказала, что надоело и что больше она этим занимать не будет, читать ей мне тоже надоело – так и сказала, что надоело и больше не будет. Отец вспоминал, что он отец, когда я начинала перечить, и надо было врезать мне по голове, в остальном его не было. Он как бы был, но его не было. Лет в шестнадцать я показала зубы, и врезать он больше не пытался – ссоры перешли в ор и исключительно психологическую плоскость. Ах да, у меня был старший брат. Это не тот брат, который защищает от хулиганов и учит лазать по деревьям – в детстве мы дрались, а потом научились не пересекаться в этой пресловутой трёшке. Через много лет я уехала в Новосибирск, а он внезапно умер. Это было действительно внезапно и очень… глупо, что ли: тромбоэмболия из-за вовремя не диагностированного тромбоза. Я даже не знала, как реагировать, когда отец мне сказал по телефону, и, наверное, поэтому заплакала. И на похоронах плакала, но, оглядываясь назад, я не могу с уверенностью сказать, что от горя, скорее, от какого-то шока, от осознания смертности – мне исполнилось тридцать, он не был намного старше меня. У него была жена и маленькая дочь – они остались с нашими родителями. А я продолжила бежать дальше. В Новосибирске я, конечно, подзадержалась – так просто этот поводок было не разорвать. Удивительное дело: матери и не надо было, чтобы я оставалась с ними, но и отпускать она меня не планировала. Когда я только собиралась переезжать, были какие-то мелкие детали, намёки, почти подсознательные действия с её стороны, что пора-пора, ехай уже давай – типа выкинуть что-то из моих вещей «а я думала, тебе это уже не нужно». Но когда уехала, меня ждали минимум раз в месяц. В смысле мне озвучивали: «Ну, мы ведь тебя ждём на эти выходные?», «На майские праздники ты к нам?», «На Новый год ты к нам?» - предполагалось всегда «Да», не было варианта, что в свой отпуск я поеду куда-то отдохнуть, обязательно нужно было ехать к ним, в город, который я всем сердцем ненавижу, никогда этого не скрывала, говорила, что не хочу ехать, но снова и снова слышала «ты же на выходные к нам?». А потом был сложный период с работой, и я обмолвилась: «Если ничего не получится, что ж, тогда вернусь». На это мать обомлела и после некоторого замешательства сказала: «Но… Эм… А где ты здесь будешь работать? Ты же говорила, что тут плохо с работой…». Ясно-понятно, дома меня не хотят.
Постепенно мне удалось свести поездки к минимуму: раз в полгода, на длинные выходные, на Новый год. Потом случился ковид. Нет, я не приеду. Нет, этот Новый год я буду сидеть дома. Да, одна – с котом!
Я – перекати-поле с котом. У родителей была одна возможность привязать меня недалеко от себя, как бы им и хотелось: чтобы не мешалась, но была рядом (я тогда ещё не подозревала, для чего я «нужна рядом») – они могли бы купить мне квартиру. Какую-нибудь комнату в малосемейке, типа той, что я снимала сразу после переезда в Новосибирск. Там такая конура метр на метр с прихожей, в которой находится душевая кабина и настольная плитка на две конфорки, в комнате у меня стоял маленький холодильник, на котором можно сидеть, и в углу лежал надувной матрас – по сути, это всё имущество, с которым я покинула отчий дом. Нормальный матрас я потом купила себе сама, когда осенью оказалось, что надувной превращается в льдину. У нас никогда не заходил разговор о покупке мне квартиры. Мать просто сама по себе внезапно вздыхала и говорила как бы в никуда: «Эх, нашу квартиру даже на две однушки не разменять…» Намёк понятен, чё уж. И всё же я не могу не сравнивать себя с моими школьными подругами: мы все примерно из одной социальной среды, но у одной родители разменяли квартиру и дали денег на первый взнос, второй купили квартиру, а мне – только вздохи. Вот судьбинушка-то у родителей, как им не повезло.
Кот пришёл через пару лет после смерти брата. Мне было хорошо одной, относительно далеко от родни – в Новосибирске, общения хватало на работе и в интернете. И тут – он.
Боже, я слишком его любила. Нельзя так сильно любить настолько недолговечное существо. Но я думала, у нас есть больше времени. Должно было быть! Хотя бы 15 лет. Хотя бы, я думала, 18, некоторые кошки живут и 20. Я думала, есть хотя бы ещё 5 лет впереди. Почему так мало?!
Он был идеален, он совершенство, самое доброе и любящее существо во вселенной. У него для мня всегда было время, он излучал любовь, ластился, лип, не давал прохода. Ждал с работы, отказывался есть без меня, жить без меня, совершенно невозможно было уехать куда-то дольше, чем на сутки. Ради него я стала зарабатывать больше, переехала в квартиру просторнее, выбирала, чтобы был хороший балкон, чтобы коту было удобнее смотреть на улицу. От родителей я бежала дальше, за три тысячи километров, с котом, с его вещами, с трудом нашла квартиру, куда можно с животным – и на весь мир смотрела через призму «о, это коту понравится». Выпустила кота из переноски, он огляделся, залез на диван: да, отличное местечко! Ну, слава богу, кот оценил! Мне эта квартира тоже нравится.
Мисочки, лежанки на каждом углу, домик под стулом, домик у батареи, башня с гнездом, новая игруля, подставить коробку на балконе. Утренние повалялки вместе в постели по выходным. Вернувшись из Москвы, закинуть кота на плечо. Поцелуи в пузо и между ушей. Кот обнимает меня лапками или будит бип-бипом мягкой лапы в нос.
Он сгорел за полгода. Я не знаю, удалось бы продлить срок его жизни, если бы правильно поставили диагноз. Каждый день с переноской наперевес на капельницы и уколы, на УЗИ и консультации. Я говорила: «Делайте всё, что требуется». Деньги – кредитка, с кредитом разберусь потом, делайте всё. Его стабилизировали. Диагноз – хронический плазмоцитарно-лимфоцитарный дуоденит, предположили, как результат запущенной аллергической реакции на корм. Преднизолон заглушил осложнение на кишечник, и мы прожили ещё пять счастливых месяцев, а потом… через неделю его не стало. Эту неделю я снова бегала с ним по клиникам, но реакции на лечение не было, коту становилось только хуже, он мяукал от боли – прежде он никогда настолько ужасно не страдал. Рак поджелудочной железы. Наверное, я это подсознательно знала с самого начала. В один из обычных счастливых дней, когда ещё помогал преднизолон, мы валялись в обнимку, я жамкала мягкое пузо – и почему сказала: «Я буду с тобой до самого конца», – потом удивилась. До какого ещё конца? Впереди пять лет, не меньше! Впереди был всего месяц.
Я его отпустила, осознавая, что никогда не избавлюсь от чувства вины. За то, что не отпустила на день раньше. За то, что не продолжила за него бороться. За то, что врачам, которые его знали и всё это время лечили, пришлось это сделать. За то, что согласилась на первоначальный диагноз и не заставила докопаться до настоящего. Но я была с ним до самого конца: когда вводили наркоз и препарат, когда он заснул, и когда был уже мёртв. Меня оставили попрощаться, я не могла перестать его гладить и перестать рыдать. Я никогда так не плакала и никогда так сильно не любила.
Прошёл почти месяц. Мне нормально, когда я сильно занята работой, но когда наступают выходные, или поздним вечером иду по пустым улицам… Мне незачем больше возвращаться домой.
Разумная часть меня понимает, что на месте этой зияющей раны должна быть семья. Простая человеческая. Любовь родителей, тоска по брату, – всё то, чего у меня никогда не было. С родителями я уже давно прекратила общение. Три тысячи километров для матери не предел – она всё равно умудрилась заявить «а в отпуск ты к нам не приедешь?». Э-э-э… нет, я не для того уматывала за три тысячи километров, чтобы потом мотать в обратную сторону. В следующий наш разговор на мой вопрос, не волнует ли её, если меня, например, посадят, она заявила, что конечно это её очень сильно волнует, ведь они пожилые, и если меня посадят, а им, пожилым, нужно будет помогать, то я помогать не смогу. Я знатно офигела с такого утилитарного подхода к моей жизни. Как в мультике «Холодная! Ещё простудится… Простудится – лаять не сможет». На её выступление в духе «да ты кто вообще такая и что о себе возомнила» я схлопнула скайп и заблокировала её номер. Примерно полгода спустя голубем мира решила выступить тётка, сестра матери – написала, что скоро будет в моём городе и, мол, давай встретимся. О чём люди вообще думают, как себе жизнь представляют? Понасмотрятся сериалов… Мы никогда с ней не общались, её в моей жизни не было, и она воображает, что я побегу – волосы назад – по первому зову посидеть с ней в кафе, а она будет меня совестить: «за что ты так с матерью»? Спустя год внезапно объявился отец: сообщение в мессенджере он начал словами «Это Анатолий» и продолжил словами «Ты долго собираешься над матерью издеваться?». Ну, то есть не «Это папа». Анатолий. Я всегда знала, что нахер ему не нужна, но всё равно почему-то испытала смесь ярости, ужаса и омерзения. Иронично, что он написал в период моей максимальной уязвимости, через неделю после смерти кота, и если бы он написал «Это папа», я бы бросилась ему на грудь. Я бы всё простила. Но всё осталось по-прежнему: кот был единственным, кто любил меня сильно, беззаветно и безусловно. А я любила его.
