Секта. Глава 14
14
Мама говорит мальчику:
— Когда чувствуешь, что всё надоело — езжай на море.
Мама говорит, некоторые шумы благотворно влияют на префронтальную кору мозга. Особенно полезны звуки определённой частоты и силы колебаний.
Сегодня выходной, и мы с Катей выбрались в Зеленоградск, чтобы прогуляться по променаду. С моря дует ветер, но людей всё равно много: одни, укутавшись в пледы, сидят и жуют кукурузу, другие играют с детьми, третьи катаются на велосипедах. Большинство, как и мы, просто прогуливается вдоль набережной, вдыхая солёный балтийский воздух.
Мама рассказывает — морские звуки имеют уникальную структуру: сначала шум прибоя медленно нарастает, приближаясь и ласково раздражая звуковые рецепторы. Затем мелодия наступающих волн достигает апогея, так же медленно сходит на нет, и всё начинается по новой. Мозг человека воспринимает морскую цикличность и настраивается на умиротворяющий лад.
— Когда-нибудь ты умрёшь, потом умрут твои дети и дети твоих детей — говорит мама. — А море останется. Пройдут века, люди придумают себе нового бога и новый смысл жизни, а море так же будет гладить волнами пляж и стучать о камни.
Каждый приходит к морю со своей ерундой. Болезни, конфликты, потеря близких, серьёзные и мелкие переживания, бытовые неурядицы, любовные терзания и прочие страдания крупного калибра и поменьше. Море взирает и снисходительно посмеивается над нашими проблемами. Над проблемами людей, которые, по меркам моря, уже через минуту будут мертвы.
Я тоже приехал к морю со своей ерундой: вчера я ходил на допрос. Пришла повестка, и, несмотря на будний день, мне назначили на 15:00. Я позвонил и попросил перенести на семь вечера, чтобы не отпрашиваться с работы. К удивлению, меня быстро соединили с нужным человеком и без проблем согласились на смену времени.
Меня вызвали на допрос в качестве свидетеля по делу о создании секты. Не в главное управление МВД и не в какое-нибудь центральное управление, где по коридору выхаживают злобные полковники и генералы, а в покосившийся полутораэтажный участок, спрятавшийся среди панельных домов на краю Калининграда.
Для погонов наше дело — обычная рутина, подумал я, приближаясь к ветхой постройке. Система проглотит всю нашу движуху, закусит столбом со ступеньками и не подавится.
В приёмной у меня спросили имя и велели ждать на грядке из деревянных стульев с красной обивкой — такие обычно стоят в стареньких театрах и актовых залах. Затёртая советская ткань дышит пылью от любого прикосновения. Минут через десять ко мне подходит мужчина средних лет. На погонах по четыре маленькие звезды. Значит, капитан.
Провожает в полуподвальное помещение с тусклым движущимся светом. Показывает на вешалку, куда можно повесить куртку, указывает на стул. Закон позволяет приходить на допрос вместе с адвокатом. Как оказалось, в полицию уже вызывали одну женщину, которая мутится с бракованной одеждой, и одного из близнецов, что ловят янтарь вместе с Вадимом.
— Не надо адвоката, — затрещал из динамика голос Энди. — Нам не от чего защищаться. От какого-нибудь зелёного юриста толку особо не будет, а настоящий адвокат кучу бабок стоит, которые мы уже на лечение отправили. Да и заходить с ним надо, как на войну, а у нас пока всё без конфликта проходит. Они там по полгода телятся, изучают, собираются: вот Светлану допросили несколько недель назад, теперь ты. А там глядишь — и заглохнет. Так или иначе должно заглохнуть. В крайнем случае, если на тебя будут давать, можно сослаться на 51 статью Конституции — имеешь право не свидетельствовать против себя и всё такое. И кстати: телефон и ключи от машины, на всякий случай, не бери с собой. В участок, в смысле.
— Почему?
— Ну… я уверен, что всё будет хорошо, но... это же всё-таки допрос. Кто их знает, мало ли, вздумают тебя задержать и порыться в твоих переписках, тачку обшарить.
— Так, ладно. И что мне говорить?
— Они сами всё спросят. А ты отвечай, как есть, вот и всё. Для них мы — нонсенс. Деталь, которая работает не так, как положено. Но мы всё равно ничего такого не сделали. В смысле, ничего противозаконного. Попроси в конце копию протокола.
Холодный морской ветер царапает щеки. Я пытаюсь укутаться в высокий воротник пальто и сжимаю в карманах озябшие ладони.
— Не хочешь кофе? — я киваю на маленькую кофейню. — Посидим, погреемся.
— Давай, — отвечает Катя и чмокает в щёку. — Какой ты холодный! Побежали скорей!
Катя запрыгивает в кофейню и расстегивается. Я помогаю ей снять верхнюю одежду, придерживая пуховик, пока она вытаскивает руки из рукавов. Катя одета опрятно и со вкусом: джинсы аккуратно заправлены в начищенные до блеска сапожки, синий сочетается с голубыми глазами, волосы аккуратно собраны в хвост и зафиксированы заколкой.
Катя — это антидепрессант без побочек. Время, проведённое вместе с Катей, — всегда маленький отпуск. Серьёзно, иногда мне даже становится неудобно: может быть, встреть я её в более спокойное время, ничего бы и не получилось.
— Пожалуйста, капучино и… ты что будешь?
— Тоже капучино.
— Два капучино, пожалуйста, — я протягиваю кассиру пластиковую карты.
— Бесконтактная?
— Да.
— Вкусняшку какую-нибудь хочешь? — спрашиваю я у Кати. Я точно знаю, что хочет. Катя стоит, уставившись сквозь прозрачную витрину на кексы, пирожки и круассаны.
— Слойку с вишней!
Катя любит всё ягодное и сладкое. Она любит слизывать с меня черничный сок и клубничный джем и больше не трется зубами.
Катя оставила в шкафу коротенькие домашние шорты. Иногда после работы мы готовим ужин. Мы макаем в сметану куриные ножки, добавляем немного соли и перца, зелень, засовываем в прозрачный пакет для запекания и отправляем в духовку. Мы делаем на сковородке спагетти болоньезе с помидорами. Иногда Катя варит суп-пюре из кабачков. Вкусная и полезная еда. Нормальная еда. Неагрессивная пища, от которой не больно и не тяжело, в которой не содержится усилителей вкуса и прочей заразы, которой пичкают KLDBurger-еду.
Мы садимся за столик и пьём кофе. Катя слизывает со слойки вылезающее наружу варенье. За окном снова и снова накатывают и откатывают волны, разбиваемые деревянными волнорезами. Вдоль горизонта плывут корабли. Природа переваривает всё: любые революции и истерики. Море отключает мелочные человеческие порядки. Стихия не признаёт религий и законодательств.
Первый вопрос следователя застал меня врасплох.
— Вы, наверное, человек верующий?
Ну, как сказать.
— Простите, но, мне кажется, это личное.
— Конечно, конечно, — следователь откинулся на спинку своего сидения и поглядел на меня поверх чайного пара. — Ну ладно, хорошо. Скажите, вам знакомы эти люди?
Капитан двигает ко мне папку с фотографиями. В большинстве снимков я без труда угадываю участников движухи.
— Скажите, вы знакомы с Андреем Солодовым, Игорем Ломовицким и Сергеем Микштой?
— Если Игорь Ломовицкий — это вот этот, — я достаю из папки фотографию Сварщика и показываю капитану, — тогда да.
— Да, этот самый. А почему вы уточнили?
— Я не знал, что он Ломовицкий.
— Ясно.
В таких полуподземельях пытают и допрашивают пленников в фильмах про Великую Отечественную Войну. Офицер листает папку и стучит ногтями по дереву.
— И давно вы их знаете? — спрашивает капитан.
— Андрей Солодов и Сергей Микшта — мои близкие друзья. Мы дружим со школы.
— А Игорь Ломовицкий? Давно его знаете?
— В этом году познакомились.
— При каких обстоятельствах?
— У Андрея Солодова во дворе.
— Гм, — следователь нахмурился, заглянул в свои бумаги. — И что вы там делали? Может быть, участвовали в каком-то религиозном собрании? Вы знаете, до меня это дело вёл другой следователь. Представляете, он попал под влияние некоторых идей, которые могут быть интерпретированы как опасные и подрывающие основы светского государства и общества.
— В день нашего знакомства я пришёл туда, чтобы увидеться с друзьями и попить пива. А он был занят сваркой.
— Ага! — Следователь встрепенулся, подался вперед и навис над столом так, что кончик галстука зацепился за острую деревянную щепку, торчащую из столешницы. — Скажите, это правда, что вы совместно с людьми на этих снимках сбором и передачей денег?
— Нет. Это неправда.
— Почему же? — мужчина, сидящий напротив меня, вопросительно вскинул брови и с раздражением заиграл скулами.
— Не могу говорить за других, только за себя, но я не давал никому ни копейки.
— Вы хотите сказать, что ни разу не передавали денег ни людям из папки, ни третьим лицам с их ведома?
Действительно, я же никогда не скидывался. Ни для Вики Цветковой, ни для остеосаркомного Миши, ни для кого-нибудь ещё. Я только тусовался с ними, чтобы отвлечься от мобилы.
— Я присутствовал в передаче денег третьим лицам, но свои деньги я никуда не жертвовал и сбором средств не занимался.
— И никто вас к этому не принуждал и не намекал?
— Нет.
— Точно?
— Точно.
— Вы уверены?
— Уверен.
— Хорошо, — продолжает капитан, снимая пиджак и разминая шею. — Но ведь вы упомянули, что участвовали в передаче денег третьим лицам. Что это значит?
— Не совсем. Я упомянул, что ПРИСУТСТВОВАЛ при передаче денег третьим лицам.
— Как это выглядело?
— По-разному.
— То есть, вы присутствовали при передаче денег третьим лицам неоднократно?
— Возможно, но это делалось анонимно.
— Итак, как это выглядело?
— Обычно мы засовывали конверт с деньгами в почтовый ящик.
— Кому предназначались эти деньги?
— Родителям больных детей.
— Откуда вы брали эти деньги?
— Я их ниоткуда не брал.
— Эти конверты. — рассекая пространство указательными пальцами, офицер рисует в воздухе воображаемый прямоугольник. — Вы упомянули конверты с деньгами. Откуда они брались?
— Некоторые из этих людей, — я киваю на папку со снимками. — Жертвуют собственные средства, чтобы собрать деньги на лечение ребёнку, которому нужна операция. Ну или дорогие процедуры или лекарства, не обязательно операция.
— Какие суммы были в этих конвертах?
— Точных чисел я назвать не могу.
— А примерно?
— Сто тысяч, двести тысяч. Не знаю. Сколько требуется на операцию или лекарства, чтобы спасти ребёнка.
— Как вы думаете, откуда брались эти деньги? По нашим данным, участники предполагаемого религиозного объединения не обладают источниками высокого дохода, а некоторые и вовсе не имеют официальной работы. Например, ваши школьные друзья.
— Не знаю. Наверное, они скидываются с зарплаты в… назовём это “общак”. Кто сколько может и хочет. И когда накапливается достаточная сумма, отдают. Анонимно. Хотя со временем сохранять анонимность стало невозможно, и родители некоторых детей приходят сказать спасибо и сами начинают помогать.
— Таким образом вы набираете новых участников?
— Нет. Таким образом люди сами, по своей воле, выражают благодарность.
После этого допрос пошёл на спад, и несколько минут мы сидели в тишине, слушая, как злобный голос угрожает задержанным сроками и статьями.
Когда показалось, что капитан вот-вот объявит конец допроса, он зыркнул на меня исподлобья:
— Где вы были в ночь с 12 на 13 сентября? С пятницы на субботу?
— Эээм... не знаю. Как я могу помнить, где и в какую дату я был?
— В ту ночь в Чкаловске был ограблен продуктовый склад. Вы что-нибудь знаете об этом? Склад, на котором ранее работал Сергей Микшта.
Офицер посмотрел на меня внимательно-внимательно, пальцы на правой руке предательски зачесались, но я не подал виду, расслабил плечи и спокойно произнёс:
— Нет, я об этом ничего не знаю.
Потом офицер что-то пометил в своих бумагах, ещё несколько раз взглянул на меня, а потом поблагодарил и проводил в приёмную. По пути он сказал, что если понадобятся уточнения, он позвонит или вызовет меня снова.
— Ну что, — спрашивает Катя. — Согрелся? Пошли?
За окном кофейни ветер гоняет по променаду остатки первого снега. Вчера сыпало обильно и густо, снег хорошо лепился, чем привёл в восторг калининградский детей. Когда я пришёл к Энди, чтобы рассказать, как прошёл допрос, во дворе бегала Маша и Вика Цветкова. Посреди двора в темноте светился столб — видимо, сварщик уже присобачил тоненькие перила, потому что на нижней части лестницы мерцала гирлянда и освещала винтовой поручень. Верхушка терялась в черноте декабрьского вечера. Я стукнул себя по лбу: забыл попросить у следователя копию протокола.
Девочки толкали вперёд снежный ком, чтобы сделать из него фундамент для снежной бабы. Но силёнок у детей явно не хватало.
— Привет! — крикнул я. — Снеговика лепите?
— Да! Мама выдала нам морковку для носа. А Вика принесла угольки, чтобы сделать глаза. Помоги нам, мы больше не можем толкать!
Я поперекатывал ком взад и вперёд, пока он не стал мне по пояс. Девочки в возбуждении бегали вокруг, обсуждали, из чего можно сделать снеговику руки, и периодически кидались снежками. Вика Цветкова смеялась громко и задорно. Несмотря на холод, я ощутил внутреннее тепло.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — улыбнулась Вика, сжимая ладошками кучку снега. Потом она кинула снежок в подружку и добавила — А вы не можете мне свои перчатки дать?
— Конечно! Только они тебе большеваты будут, не очень удобно.
— Ничего! Зато руки сухие.
С тех пор своих перчаток я не видел. Ну и ладно. Наверное, Вика планировала оставить их у Солодовых, но забыла. Теперь мне приходится греть руки в карманах, и Катя держит меня за локоть, пока мы двигаемся к машине и обсуждаем планы на новогодние каникулы.
— Получается, аквапарк или лыжи?
— Ну да. Аквапарки ближайшие — это Сопот и Друскининкай. На лыжи в Закопане надо ехать. Можно вообще не на машине. До Гданьска на автобусе, а потом визэйром или райанэйром уже дальше. Там у них одно время были лоукостеры до Рима, около трёх тысяч за туда-обратно. Надо погуглить. Ты на лыжах вообще кататься умеешь?
— На сноуборде могу. Не так хорошо, как на коньках, конечно, — Катя выдыхает пар и прижимается к моему плечу. — Но умею, в Закопане была как раз.
— Блин, с Закопане плохо только, что почти тысячу километров ехать. Считай, целый день за рулём по гололёду.
— Ну, если будешь уставать, будем привалы делать. Я еды вкусной в дорогу наготовлю.
— Ну, тогда уж легче будет заехать горяченьким перекусить. Журек там, фляки, порции у поляков что надо.
— А какого числа тебе на работу? В январе в смысле.
В машине сразу — печку на максимум. Дышу носом и растираю ладони. Ждём, пока отпотеют окна.
— Пожалуйста, завези меня сначала домой. Я обещала помочь ёлку нарядить. Часа полтора, наверное. А потом приду или приеду к тебе на такси.
— Ок. Я пока скачаю нам что-нибудь посмотреть.
— Давай Миядзаки!
— Мы его ещё не всего посмотрели разве?
— Неа. Парочка ещё точно осталась.
Когда я оставил девчонок и поднялся ко входу, дверь была открыта — сквозь щель на веранду протиснулась тонкая полоска света. Я шагнул в прихожую, вытер ноги о коврик, разулся и разделся. Покашлял и покряхтел. Я крикнул в пустоту:
— Привет!
Ответа не последовало. Тогда я сам прошёл вперёд и в гостиной увидел Лену, уснувшую за швейной машинкой. Она спала неподвижно, не выпуская шитьё из рук. И только грудь медленно вздымалась и опускалась в такт выдохам и вдохам.
Тихонько, чтобы не разбудить Лену, я прокрался на второй этаж. За одной дверью слышались знакомые голоса. Внутри меня ждал сюрприз: в пустой комнате на серую стену клеили обои Энди, Серёга и Дима.
Мне налили пива. Энди сказал, собрались уже давно, и это было заметно: первые несколько рулонов шли ровно и впритирку друг к другу, а потом несколько кусков были наклеены криво.
— Вы в курсе, что у вас тут всё перекошено? — спросил я и показал на дальний конец стены. Друзья столпились у проблемного участка: на месте плохо состыкованных полосок из-под обоев повылазила клейкая субстанция. Материя вздыбилась и пошла пузырями.
— Придётся переделывать, — констатировал Энди. — Хорошо, что есть пара запасных рулонов.
Если Энди ещё сохранял стойкость походки и твердость взгляда, то Дима был уже порядком пьян и как будто чем-то недоволен. Серёга молча помешивал клей в квадратном ведре.
Дима заявил, что хочет отдохнуть, и уселся на стремянку. Мы с Энди принялись отдирать кусок липкой обоины.
— Ну… — начал я. — На самом деле, ничего такого не было. Сначала он дал мне посмотреть папку с фотографиями, так были вы и ещё…
— Сколько фоток было? — перебил Энди.
— Хз, ну штук сорок. Пятьдесят может.
— Кто там был? Кроме нас.
— Сварщик, Вадим, близнецы. Типы, которые с тобой бензом барыжат. Сборщики эти.
— Что за сборщики?
— Ну какие-какие, один ещё на аладдина похож, смугленький такой и в шароварах дурацких. И кореш его. Ты мне сам говорил, что они по запчастям работают.
— С “Автотора” чуваки, — подсказал Серёга.
— А-а-а-а, эти. — махнул рукой Энди. — Понятно. Ну вообще они вроде просто какие-то постоянно загорелые, не то чтобы смуглые. Ладно, что ещё спрашивал?
— Правда ли, что мы передаём бабки третьим лицам, откуда они берутся. Сказал, типа вы, например, с Серёгой — официально безработные, в смысле, это подозрительно, что у вас на руках такие бабки чтобы еще по двести-триста тыщ жертвовать.
— А ты че?
— Ничего. Сказал, что вы скидываетесь всей движухой, кто сколько может, а откуда бабки я без понятия. Но они что-то знают про Чкаловск! Под конец, он хуяк такой встрепенулся и стал узнавать, что я делал какого-то там сентября ночью. “Был ограблен склад, где ранее работал Сергей Микшта” — вот как он сказал. Ну я тоже, конечно, ответил, что я не в курсе.
Дима, который до этого мирно слушал и отхлебывал пиво из пластикового стакана, резко спросил:
— Блять, вы чё, реально обчистили склад? Совсем ебанулись? С нами бог, и нам море по колено типа? Всё можно?
На минуту воцарилась тишина. Никто ничего не сказал. Мы с Энди принялись разматывать здоровенный рулон.
Дима встал со стремянки.
— Вот вас самих всё это не заебало? Доиграетесь ведь.
— Ну мы как бы не для себя это делаем, — парировал Энди.
— ДА ТЫ ЧТО??? — Дима с парой неровных шагов. — Делаете это не для себя? Это вы сами так решили?
— ??? Ты о чём?
— О том! Противно всё это слушать. Считаете себя робингудами? Тут психологом быть не надо. Вот это ваше христианское самопожертвование, оно нужно, в первую очередь, вам самим. Чтобы побаловать своё самолюбие. Что, нет? Не так, да? Анонимная помощь? Вы типа не выёбываетесь? Одна рука не знает, что делает другая, или как ты там любишь говорить? Да ваши ступеньки — больше пафоса не придумать. ЛЕСТНИЦА В НЕБО, ЛЕСТНИЦА К БОГУ! О ДА БЛЯТЬ! Я знаю, что это такое — ПОКАЗУХА.
Энди, сохраняя спокойствие, взял тряпку и протёр растёкшийся клей. Потом выпрямился и сказал:
— Может быть, так всё и выглядит со стороны. Но вначале мы надеялись, что никто не узнает. Мы не хвастаемся, не орём на каждом углу, наоборот, всегда всем говорим: про нас — никому. Похоже на показуху? Разницу не чувствуешь?
— О да! Для этого ты собираешь во дворе стопицот человек? И вещаешь на полрайона? Чтобы никто про вас не узнал? Я вот не верующий, но даже мне стыдно за то, что делаете со своим Иисусом.
Энди и Серёга переглянусь. Все застыли в неподвижности, и только клей капнул на пол с белого круглого валика.
— Что мы делаем с Иисусом? — тихо спросил Сергей.
— Прикрываетесь им, чтобы потешить своё самолюбие, вот что. Оказывается, можно помогать людям! Вы резко это поняли типа в этом году? Лайфхак, ага — окей гугл, как наполнить жизнь смыслом? Раньше вы об этом не догадывались? Что-то я не помню, чтобы кто-то из вас отдавал деньги в благотворительный фонд или из этой серии. Энди, — Серёга, гневно раздувая ноздри. — Знаешь, что я думаю? Тебе просто всё это очень нравится. Ты был тюфяком, а теперь, ПОГЛЯДИТЕ — ДОБРЫЙ САМАРИТЯНИН, СПАСИТЕЛЬ, НАДЕЖДА ГОРОДА. ЛИ-ЦЕ-МЕ-РИЕ.
Звуки диминого голоса разбудили Лену. Щурясь заспанными глазами, она вошла в комнату. Теперь я разглядел живот: как-то неудобно, что мы потревожили беременную женщину.
— Мальчики, у вас всё хорошо?
— Да, всё супер. — Дима засобирался и двинулся в сторону двери. — Вот эти трое, Лена, и особенно твой муж, ходят по охуенно тонкому льду. Стаса сегодня вызывали в полицию на допрос, ты в курсе? И ещё кое-что, — Дима поочередно указал на нас пальцем. — С вами теперь просто скучно. Все разговоры про Иисуса и ваши долбаные ступеньки. Это не нормально. Серёга! Вот скажи мне, что ты будешь, когда закончится столб? Для тебя это просто игра. С тех пор, как ты забросил рисовать, ты просто пробуешь всё подряд. Ты стопудово переобуешься. А ты, — тут он кивнул на меня, — тебе-то точно на всё это насрать изначально. Я тебя вижу, как облупленного.
Серёга вышел из комнаты. Снизу до нас долетел его голос:
— Счастливо оставаться!
— Маша! — прокричала Лена на первый этаж. — Проводи дядю Диму! Чего это с ним?
— Хрен его поймешь. — ответил Энди. Не с той ноги встал, наверное. Весь вечер просидел почти молча, а потом бомбануло.
Остаток вечера мы молча доклеивали оставшуюся часть стены.
— А реально, что после лестницы? Там ведь всего пара ступенек осталась, сами говорили.
Глава 13