Майк Науменко и гр. Зоопарк "Пригородный блюз"
Сегодня Майку исполнилось бы 65 лет. Это одна из самых популярных его песен. Ее исполняли многие знаменитые русские рокеры 80-90-х
Сегодня Майку исполнилось бы 65 лет. Это одна из самых популярных его песен. Ее исполняли многие знаменитые русские рокеры 80-90-х
Он быстро мудрел, ему открывались неизвестные нам истины, – из-за этого он сильно оторвался от своего привычного окружения, которое попросту перерос и которое перестало его понимать, принимая его отчужденность за результаты неудачного совместного пьянства. Впоследствии именно эти «друзья» запустили гаденький слушок о его смерти от алкоголя. Майк все больше и больше самоизолировался; потеряв интерес к старым друзьям, он не искал новых знакомств.
Накопившаяся усталость усугубилась тяжелой для всякого музыканта проблемой: резко ухудшилась моторика левой руки, – иногда он даже не мог взять аккорд. Хотя Майк, как любой музыкант, тщательно скрывал свои болячки, особенно профессиональные, – во избежание слухов и домыслов, но, в конце концов, был вынужден обратиться к врачам. Они его не обнадежили.
Все это происходило на фоне семейных неурядиц, которые закончились разрывом Майка с женой Натальей, с которой он прожил много лет, и очень ее любил. Больной, на грани нервного срыва – Майк не сдавался. Наблюдая за моей работой по восстановлению одной из первых записей Цоя, он предложил мне спродюсировать задуманный им сольный альбом. Я быстро договорился с приятелем, Валентином Рындиным (звукорежиссером Эдиты Пьехи), и он согласился предоставить нам студию. Оставалось лишь найти деньги на пленку и прочие необходимые мелочи. Майк сказал, что вопрос с деньгами решит сам. Как он собирался это сделать, я не стал спрашивать, хотя и знал, что достать деньги ему будет трудно.
Стремясь оградить себя на время работы над альбомом от пьющих друзей, Майк взял гитару, пачку бумаги и переехал жить ко мне. Я понимал, что многолетнее гастрольное ралли не прошло для него бесследно, – он нуждался в отдыхе, в резкой смене обстановки. Каждое утро его мозг, «разогнанный» многочасовой ночной работой, не мог переключиться сразу на отдых; он бродил по квартире, играл с Кисой, смотрел телевизор или разжигал камин.
Про Кису – отдельный рассказ. Когда моя жена работала в дуэте с И. Корнелюком, у кошки их костюмерши родились котята. Ольга упросила меня взять одного. Котят было двое: здоровый пацан и больная, слабая девочка. Мы ее взяли и выходили. Она моталась со мной по гастролям, любила смотреть из иллюминатора самолета на облака и была, по словам Майка, «удивительно интеллигентной кошкой». Она стала общей любимицей – так сказать, «командная Киса». Очень любила сниматься в клипах, до упаду смеша режиссеров. Позже я предложил ее использовать как «лицо ЗООПАРКА»; Майк не возражал, но выполнить этот замысел мы смогли только после его смерти, когда самостоятельно выпускали пластинку «Музыка Для Фильма»: там на «яблоке» – Киса. На стороне А она смотрит на нас, на стороне В – вид сзади. И никаких букв и надписей. Когда Майк, живя у меня, работал ночами, Киса постоянно пыталась прилечь на лежащий перед ним лист бумаги, надеясь, по-видимому, отвлечь его от писанины. «Киса, иди на фиг! Киса, не мешай!» – вежливо уговаривал ее Майк, но она упорно лезла на лист то слева, то справа, явно и осмысленно не давая ему писать.
Все чаще для того, чтоб уснуть после ночной работы, Майку приходилось употреблять алкоголь. Обычно одной бутылки ему хватало на 3-4 дня. Наши жизненные ритмы не совпадали, – утром я убегал по нашим делам, а Майк ложился спать. Иногда мы вместе выпивали: я «на ход ноги», он перед сном. Как-то раз, вернувшись домой, я обнаружил, что он, вместо того чтоб спать, весь день пил. «Майк, нафига ты столько выжрал? Сдохнешь ведь, как собака!» – ласково попенял я ему (такой был в ЗООПАРКЕ специфический юмор). «А я этого и хочу», – ответил он, не приняв моего тона. Я стал уговаривать его уехать отдыхать в Литву, к моим родственникам. Многочасовые уговоры неожиданно увенчались успехом: он согласился. Я побежал на вокзал покупать билеты на ближайший поезд...
Двух недель сплошных прогулок, рыбалки, раскатывания на бабушкином авто и здоровой еды оказалось недостаточно, чтоб снять многолетнюю усталость. Но желание Майка вернуться домой было сильнее, – он рвался работать. По приезду Майк окончательно переселился ко мне и принялся лихорадочно писать. В перерывах он заводил бесконечные разговоры о смерти и женщине. Стало понятно, что он уже не предчувствует смерть, – он уже точно о ней знает.
По просьбе моей мамы я помогал ей в ее туристической советско-американской фирме, – временно работал групповодом. Рассказывая Шуре Храбунову о своей новой неожиданной профессии, я шутливо заметил: «Майк собрался помирать, так что нам всем придется искать другую работу».
Майк стал работать на износ, сутками напролет. Он поднимал меня ночью с постели и читал только что написанное. Иногда я слышал сквозь сон, как он рвет стихи; выходя из спальни, я видел, как он сжигает в камине целые кипы бумаг. Сколько он всего уничтожил тогда! «Зачем жечь, потом доработаешь», – как-то заметил я ему. Он удивленно посмотрел на меня и грустно сказал: «Потом не будет».
Таким я и запомнил его: бледный, измученный бессонницей, с лихорадочно горящими от переутомления глазами... Однажды утром он уехал. Навсегда.
В тот день, не дождавшись Майка, я лег спать. Разбудил меня резкий телефонный звонок: это был Храбунов. «Валера, ты оказался прав». «В чем?» – не понял я. «В том, что нам надо искать другую работу. Миша умер», – ответил Шура. Бросив трубку, я помчался к нему, даже не догадавшись взять такси. Когда я через полчаса вошел в комнату Майка, он еще не остыл. Рядом с ним сидели мама и сестра. Я посмотрел и, не зная, что сказать или сделать, вышел на кухню. Там сидел потерянный Шура. Его жена Тася, готовясь к своему дню рождения, привезла накануне ящик вина «Букет Молдавии», который мы с Шурой и выпили за ночь. Оглушенные горем, пили молча, и нам никто не мешал.
Экспертиза показала, что алкоголя в крови у Майка не было, а смерть наступила вследствие кровоизлияния в мозг, вызванного переломом основания черепа. Подобная травма возможна в результате сильного удара в голову спереди либо при сильном толчке сзади в корпус. Было выяснено, что в тот день Майк возвращался домой, и во дворе произошло нечто такое, в результате чего он получил травму и лишился некоторых личных вещей.
Превозмогая боль, он поднялся на лифте в свою квартиру на 7-м этаже, открыл входную дверь, прошел по коридору, вставил ключ в дверь своей комнаты, – но тут силы оставили его, он упал и пролежал возле двери около часа (соседей не было дома). Когда его обнаружили, Майк был еще жив. Вызвали «Скорую помощь», – врачи отказались везти его в больницу и велели «готовиться к худшему». Вызвали вторую «Скорую», но та приехала уже слишком поздно...
Уголовное дело возбуждено не было, но в день похорон я обещал отцу Майка, что достану того, кто это сделал. К сожалению, мне лишь удалось выяснить, что соседский мальчишка видел, как какой-то незнакомый человек пытался поднять Майка с асфальта во дворе. Пропавшие вещи также нигде не обнаружились. Следы затерялись...
Как и обещал, продолжаю серию постов прозы от ветеранов русского рока. Сегодня Майк Науменко.
Заварное Молоко
Я был там, был здесь, я был везде, я все видел, но ничего не запомнил.
Но многое забыл. У меня был дырокол и медленносшиватель. Обычно я
пользовался ими днем, после приема у мозамбикского посла. Они возвращали мне
мое душевное равновесие.
Я видел его, я видел ее, я видел почти всех, но я не видел себя. И все
потому что у меня нет зеркала. Я не держу его, поскольку оно имеет
обыкновение мешать моим утренним мыслям. Зато у меня есть лужа ананасового
сока. Она лежит у меня в холодильнике рядом со Справочником Начинающего
Крамолова. Это моя любимая книга. Правда, я ее ни разу не читал, но она мне
все равно нравится. Я хочу сохранить ее для моих будущих детей, если,
конечно, им когда-нибудь заблагорассудится появиться на свет.
Так вот, у меня нет зеркала. А еще у меня нет кота, которого зовут
Плутарх. Этот кот, старый, седой, толстый и ленивый, а питается он комарами.
У него римский нос и голубые глаза. Осенью он линяет, сбрасывает рога и
погружается в спячку. Зато летом он почти не спит и целыми днями пропадает в
радиомагазине: он спекулянт. Я терпеть не могу спекулянтов, но кота Плутарха
люблю: он хороший. Очень жаль, что у меня его нет. Из моего окна виден
натюрморт. Да, да, натюрморт в полном смысле этого слова: на соседней крыше
вот уже месяц лежит дохлый слон. Я читал, что никто не знает, куда идут
умирать слоны. Так вот знайте, что слоны идут умирать на мою соседнюю крышу.
За умеренную плату могу сообщить вам адрес. Пожалуй, пора готовить ужин и
идти на прогулку. Почему ужин? Потому, что сейчас утро, а вечером я не успел
перекусить. Сейчас мне ужасно хочется курить, но не в моих правилах курить
натощак. Это чрезвычайно вредно для здоровья. А здоровье - это чертовски
важная штука, которая нужна мне для того, чтобы дожить до ста тридцати двух
лет. Зачем мне это нужно? Для того, чтобы пережить мозамбикского посла. Он
мне смертельно надоел, и на склоне лет мне будет приятно каждый вторник
посиживать на его могиле. Сейчас, с вашего позволения, я заварю себе чашечку
молока. Вы умеете заваривать себе молоко? Нет? Напрасно. Я умею, но это мой
тайный секрет, и я, пожалуй, унесу его с собой в могилу. Но это будет не
скоро, я надеюсь. Лет эдак через сто-сто двенадцать.
А еще я хочу достать бомбардировщик. Я бы поставил его в лесу и сделал
бы внутри ночной бар. А в топливных баках я бы солил огурцы и мариновал
помидоры. Правда, я не умею этого делать, но я бы кого-нибудь нанял. Этого
человека звали бы Симпсон, он был бы уроженцем штата Северная Каролина,
отставным офицером флота и любителем покера. Мы играли бы с ним в покер, а
иногда в канасту, днем бы он солил огурцы и мариновал помидоры, а вечером мы
сидели бы с ним в ночном баре и смотрели бы по телевизору хоккей, детективы
и эстрадные программы. Ночной бар - это очень полезная вещь, особенно если
про него никто не знает. А если в бомбардировщике что-нибудь начало бы
взрываться, то мы бы спустились в бомбоубежище. Там тихо, светло и печально.
Но, впрочем, лучше бы там было громко, темно и весело. И это было бы не
бомбоубежище, а ночной бар, но про ночной бар я вам, кажется, уже
рассказывал. А еще мне нужен грохот. Я сбился с ног, разыскивая его по
магазинам. Его нигде нет, а промышленность, кажется, его не выпускает. Вы не
знаете, где можно достать грохот? Что я с ним буду делать? О?! Я его буду
хранить и лелеять. А включать я его буду только по субботним вечерам, чтобы
дома не было так тихо и чтобы мне не приходилось опять напиваться. Я не
люблю напиваться, потому что утром следующего дня чувствуешь себя теплым и
глупым, и приходится опять заваривать себе молоко, а это очень длительная и
трудоемкая процедура, и каждый раз она меня угнетает. Угнетает настолько,
что мне хочется все бросить и улететь в Бичкрафтсити. Бичкрафтсити - это
город, в котором я родился во второй раз. Там светит солнце и царит Сухой
Закон. Там живут люди и муравьеды. Муравьеды едят муравьев и комаров, и
поэтому там не бывает дизентерии. А иногда там, все-таки, идет дождик, вы
знаете, дождик, как рука моей женщины. Наверное, вы ее не знаете. Ее зовут
Анастасия, и она еще жива, но скоро она умрет. Я думаю, тогда я тоже умру.
Но я умру не скоро: лет через сто - сто двенадцать. Я пойду умирать на крышу
соседнего дома; я очень люблю слонов, точнее, не слонов, а слоников - я их
люблю не меньше, чем кота Плутарха, но все же он лучше. Он мне чем-то ближе.
А сейчас пора поторапливаться: я спешу на открытие Зоопарка. Меня
пригласили туда, как почетного члена Общества Охраны Муравьедов. Наверное,
меня попросят перерезать ножницами ленту. Это весьма тяжелое и очень
ответственное дело, но зато мне потом вручат цветы, а цветы я люблю. Поэтому
я, пожалуй, все-таки схожу и перережу эту самую ленточку на воротах
Зоопарка. Слово "Зоопарк" мне нравится гораздо больше, чем слово "Зверинец",
а гостинец - это, вообще говоря, почти подарок, а подарков мне очень давно
никто не дарил, а это довольно грустно, что там ни говори. Но еще грустнее
мне будет вечером, когда я приду домой. Я буду утомленным и замученным. До
того замученным, что мне опять будет казаться, что на крыше соседнего дома
лежит мертвый муравьед, или мертвый слон, или мертвая Анастасия. И мне опять
станет грустно, и я опять долго не смогу уснуть. И, наверное, я опять
напьюсь пьяным. А утром я опять проснусь чертовски уставшим. Я чертовски
устал просыпаться чертовски уставшим. И заваривать молоко.
Михаил "Майк" Науменко (19??)
предыдущий пост (Пётр Мамонов): https://pikabu.ru/story/russkiy_rok_proza_pyotr_mamonov_5506...
P.S. привет моему первому подписчику
Интересно, буква "З" случайно так получилась, или это намек на что-то?!
Клубничку не ставлю.