Плотогон Прохор Картузов (часть 2-я)
Детство.
С ранней весны, до самого ледостава родители маленького Прохора гоняли плоты вниз по реке, а воспитанием ребёнка занимался дед, ещё бодрый, жизнелюбивый и озорной старик. Именно он выстругал из ствола молодого ясеня игрушечный багор и научил внука им пользоваться. Так, что свои первые неуверенные шаги Прохор сделал, опираясь на багор, а к трём годам так свыкся с инструментом, что не выпускал его и во время сна. Всё, что ни попадалось малышу на пути, будь то: сухие ветки, сушившееся во дворе бельё, зазевавшаяся курица — всё немедленно подцеплялось и сбагривалось в Волгу. Венцом его мастерства стала люлька с соседским младенцем, похищенная через окно и пущенная вниз по реке.
— В нашу, в Картузовскую породу растёт, — смахнул дед рукавом слезу, но багор на время отобрал и приступил к обучению свивания верёвок и вязки узлов.
Верёвка в жизни плотогона столь важна, что значение её невозможно преувеличить. Ею стягивают тяжёлые брёвна; вытаскивают тонущего товарища; привязываются к плоту, преодолевая смертельно опасные волжские водопады; хлещут по воде, отгоняя стаи голодных судаков. Утеря верёвки на реке равносильна гибели, и потому каждый волгарь обязан уметь мгновенно смастерить новую, взамен утраченной.
Что бы унять тоску, терзающую его после утраты любимого багра, Прохор столь рьяно взялся постигать искусство свивания, что уже через несколько месяцев мог сплести верёвку из чего угодно. В дело шло лыко, пучки травы, вымоченные в воде розги, всевозможное тряпьё, перья чаек, шкурки водяных крыс и водоросли. Оценив и проверив на прочность очередную верёвку, дед учил внука премудростям вязания узлов.
— Этот кончик сюда просунем, — мелькали его ловкие пальцы, — петельку накинем, второй кончик вот так завернём и затянем.
Внук зачарованно глядел, запоминая. Вскоре он исхитрился сплести из волос спящей сестры с полсотни косичек и так связать их друг с другом, что девочку пришлось обрить наголо.
— Больше я ему не нужен, — смахнул дед рукавом слезу. – Всему, чему мог – обучил.
Он посадил внука на плечи, вынес на крутой берег Волги, перекрестил и швырнул далеко в воду.
— Выплывай, родной, — прокричал старик. – Не потонешь, глядишь, человеком вырастешь!
Прохор, колотя руками и поминутно отплёвываясь, вмиг добрался до суши и, улыбаясь во весь рот, взмолился, — Давай ещё разик, дедушка!
К семи годам малыш Картузов уже легко переплывал Волгу: по-собачьи, саженками, с подныром, на боку или на лёжа спине. Научился задерживать под водой дыхание столь долго, что не каждый взрослый мог с ним соперничать, а однажды, нырнув в омут, отыскал и прирезал там трёхпудового сома. Но, ничто не приносило Прохору большего удовольствия, чем катание на бревне по весенней бурлящей Волге. Переступая босыми ногами по стволу, он вихрем проносился вдоль лесных берегов, с беззаботным смехом уклоняясь от плывущих льдин. Мальчишка был столь ловок, что как-то, нагнав плывущего вниз по реке утопленника, багром забрался к нему в карман и вытянул оттуда кисет с табаком.
— Огонь-парень растёт, — радовался отец.
— Грамоте его бы обучить, — вздыхала мать. – А, то больно резов. Так и до беды недалеко.
— Коли на роду написано, всё само собой устроится, — ухмылялся дед.
Учитель.
Лютой волжской зимой, когда Прохору пошёл десятый год, в деревню забрёл беглый каторжник.
— Замерзаю, люди добрые, — взмолился он, кутаясь в дырявую арестантскую шинель, — не дайте погибнуть.
— Душегуб? – сурово нахмурилась мать
— Боже упаси, — затряс бородой тот. – Студент Императорского Казанского университета. Химик-бомбист.
— Сына нашего азбуке и цифири сможешь обучить?
— Смогу, родная! — заблажил каторжник, валясь на колени. – Ещё как смогу!..
Настрадавшийся студент приступил к обучению Прохора с необычайным рвением, и к весне мальчик достаточно бойко читал и считал «до ста». Летом им было написано первое сочинение, вызубрена таблица умножения и пройдены основы химии.
— Феноменальная у тебя память и острота ума, — трепал Прохора по голове бывший каторжник и, довольно щурясь, обещал, — Осенью примемся за дроби, потом за степени, а там и до квадратных уравнений рукой подать.
Минуло два года. Угловатая фигура учителя раздалась вширь, щёки округлились и теплились здоровым румянцем. Аккуратно подстриженная бородка дерзко смотрела вперёд.
— Ты бы, Прошенька, на речку искупаться сходил, — робко предлагал отец.
— Успеется с речкой-то, — шипел наставник. – Вы лучше, папаша, с оказией чернил и бумаги привезите, а то пишем на бересте, словно дикари какие.
Счастливая мать согласно кивала. Дед же, которого бомбист научил изготавливать нитроглицерин для глушения рыбы, боготворил студента и всячески поддерживал.
— Читать-писать умеет, — ворчал отец, — чего ещё? Так, глядишь, вместо плотогона дьячка вырастим.
Прохор, тем временем, постигал науку семимильными шагами, радуя учителя успехами. Всякий раз, узнав что-нибудь новое, он немедленно старался найти этому применение. Выйдя на берег Волги и, взглянув на готовые к отправки плоты, мог скоро сосчитать количество брёвен, затем до гривенника определить стоимость всей партии и перевести в мешки с мукой или отрезы ситца по нижегородском ценам. Обмерил баню и надстроил печную трубу на два кирпича, увеличив тем самым расход дров, но добившись такого жара, что кровь вскипала в жилах. При помощи свинцовых нашлёпок сбалансировал отцовский багор. Объяснил сестре основы женской гигиены. Единственной неудачей Прохора оказалась попытка отбелить деду зубы при помощи мела и тёртой яичной скорлупы.
— Разорит нас эта наука, — кряхтел отец, втаскивая в дом ящики с купленными учебниками, лабораторной посудой и бутылями чернил.
— Как-нибудь сдюжим, — неуверенно отвечала мать.
— Всё само собой устроится, — беззаботно улыбался дед, обученный студентом очищать самогон перманганатом калия.
Старик, как в воду глядел. Прошла зима, а по весенней распутице в деревню нагрянули жандармы. Безошибочно найдя дом Прохора, они выволокли отчаянно сопротивляющегося учителя и тут же заковали в кандалы.
— Палачи! – вопил тот. – Изуверы!
Мать испуганно крестилась. Прохор с дедом, обнявшись, ревели в три ручья.
— Кто же их, подлецов, надоумил? – вопрошал отец, отводя глаза.
На этом закончились годы обучения отрока Картузова.