Заложники аукционов. Текст М.Шаповаловой
Блеск и нищета российских олигархов, краткая история их политического триумфа и крушения
Вначале была приватизация. При Горбачёве медленная, стихийная (приватизировалось около 2 тыс. предприятий), потом, с 1992 года, массовая ваучерная.
Вопреки распространённому заблуждению не вся совокупная собственность Российской Федерации условно делилась на 140 млн равных частей, по числу граждан страны, а лишь 70% основных фондов. Никто ведь не утверждал, что государственной собственности не должно остаться вообще. Представлялось логичным, что контроль государства над стратегически важными отраслями и предприятиями необходим. К тому же, административно-хозяйственная бюрократия – бывшая советская номенклатура – в процессе не дремала: часть крупнейших предприятий их стараниями оформилась в холдинговые структуры с делегированием контрольного государственного пакета акций в управление своим отраслевым министерствам и ведомствам. Это такой завуалированный способ «красных директоров» остаться при деньгах и власти под видом госсобственности, ничем лично не рискуя.
Народ, тем временем, пристроив свои ваучеры, кому как повезло, или обменяв их на что попало, недоверчиво ждал двух «волг», а строить капитализм, зарабатывая себе и стране прибыли частным предпринимательством, не торопился. Мы, мол, не дельцы какие-нибудь, нам этот бизнес-шмизнес ни к чему.
Чем этот «новый порядок» отличался от недавнего социализма? Правильно: только разрушением привычных хозяйственных связей и управленческих структур.
Кто-то где-то что-то пока ещё привычно производил, но куда отгружать продукцию и кто за неё заплатит, уже становилось непонятно.
В интересном положении
Бесплатная приватизация породила кризис неплатежей: номинал ваучера не позволял индексировать в процессе основные и оборотные средства, что вызвало обвальную демонетизацию экономики. Предприятия перестали расплачиваться с партнёрами, собственными работниками и государством. И никому за это ничего не было. Потому как если ты один не платишь, то тебя запросто можно призвать к порядку, а если неплательщиков много, почти все, то это называется «положением в стране».
Владельцу прачечной придётся выкручиваться хотя бы перед работниками, расплачиваясь консервами из гуманитарной помощи и стиральным порошком. А опытному директору акционированного сталелитейного завода и это не обязательно. Можно даже не оправдываться, а, напротив, гневно вопрошать «Доколе?!» – и требовать помощи.
Зададимся вопросом, как может государственное предприятие, сидящее на государственных же природных ресурсах, влачить жалкое существование, держать впроголодь работников и годами вообще ничего не платить в бюджет? Оно ради чего существует?
Да, на балансе этих предприятий числились иногда целые города со всей инфраструктурой, близлежащими свинофермами и санаториями у моря. Но всё это имущество отнюдь не процветало с конца 80-х, напротив – большей частью разваливалось и ветшало на корню, повсеместно вызывая недовольство «демократическими реформами». Притом, из недр, всё же, худо-бедно что-то качалось, выковыривалось и даже перегонялось на экспорт. Где деньги, Зин?
Правительство периодически выставляло налоговые счета, но вместо оплаты получало визит к Ельцину очередного «авторитетнейшего руководителя» с предложениями «утрясти вопрос и найти консенсус» в виде льгот и отсрочек. На том и «порешали». Кто, спрашивается, в стране хозяин? Какой может быть консенсус по неплатежу налогов?
Если власти над «народным добром» и недрами нет у президента и правительства, то она у кого? Кто пользуется и командует?
Они, они, родимые. Те самые «красные директора», элитная партхозноменклатура времён перестройки. «Не такие дураки», как романтики построения капитализма путём создания, всеми правдами и неправдами, собственных кооперативов и частных лавочек, они лишь посмеивались над «выскочками»: прищучим, когда захотим! Горбачёвский «Закон о предприятии» значительно расширил их полномочия и создал интересные возможности для «перераспределения» прибыли в свой карман. А развал союзной управленческой системы многократно их увеличил.
Рабочие коллективы и формальные советские профсоюзы пребывали в состоянии естественной экономической невинности, и ни во что вмешаться не могли. Под песни о «народной собственности» и «антинародном режиме» директорский корпус сумел конвертировать свои управленческие полномочия в реальную власть без ответственности и за пять лет демонтажа советской системы стал серьёзной политической проблемой. «Мощные хозяйственники» не только паразитировали на бюджете, но и шантажировали Кремль растущим, под их же бездарным руководством, недовольством трудящихся.
Пока правительство металось в поисках источников средств, президент успокаивал недовольных обещаниями, растрачивая кредит доверия. Предполагалось, что на следующем этапе денежные аукционы постепенно изменят структуру капитала и обеспечат бесперебойные поступления в бюджет. Но инвестиционный спрос на "перспективный неликвид" переоценили: национальный инвестор-младенец всё ещё пребывал в возрасте грудного вскармливания, а зарубежный не торопился платить за шкуру пока не добытого медведя, который запросто мог убежать в свою тайгу. Даже попытки проводить торги «по специальным условиям» желанного пополнения бюджета не дали.
Добро страны, можно сказать, впервые распродавались в розницу, но никто не покупал: уж очень всё выглядело неказисто и ненадёжно.
При этом, опасаясь социальной дестабилизации, государство не банкротило должников, продолжало поддерживать их льготами, а самые убыточные отрасли вообще оставались в госсобственности и сидели на дотациях. Дефицит латался рынком краткосрочных государственных займов (ГКО): этот способ хорош для регулирования денежного обращения в стабильных финансовых системах, а в тех российских условиях он превратился, скорее, в удобное средство платежей и ухода от обременительных налогов, и с каждым годом все больше походил на «пирамиду».
Цены на нефть уже пять лет падали с отметки 40 за баррель к 10-ти.
Дефицит бюджета в 1995 году составлял 15 млрд долларов (около 30%!!!).
Вот с таким багажом Россия катилась к президентским выборам 1996 года.
Перед Ельциным замаячила реальная перспектива утраты власти, а наиболее активной части молодого российского бизнеса в кошмарных снах стал являться призрак коммунизма. Народ пока безмолвствовал в лёгком терапевтическом шоке, хотя некоторым уже захотелось назад в СССР. Президент глушил стресс привычными способами. Неопытные, но энергичные новые капиталисты забились в поисках креативного выхода из пата.
(Продолжение следует)
Источник: https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=3401645776...