Под этим солнцем и небом я тепло приветствую Вас, друзья!

Без лишних слов и долгих вступлений, просто продолжим цикл "Ядовитая Песня")

Напомню, что читать лучше начиная с первой книги. А так же приглашаю изучить другие мои посты, где Вы найдёте не мало интересных внутриигровых книг  вселенной The Elder Scrolls)

Ссылки на предыдущие части:

Книга 1

Книга 2

Книга 3

Поехали..)

_________________________________________________________________________________

Акра сидела у камина в комнате Тая, читая книгу при свете огня. Книга содержала всякую теософскую ерунду, в которую она не верила, но тем не менее находила странным образом увлекательной. Когда дверь распахнулась, и Акра услышала, как вошел Тай, она подняла взгляд, лишь дочитав до конца начатый абзац.

«Я здесь уже несколько часов. Если б знала, что ты так задержишься, прихватила бы больше книжек, — она хихикнула. Но когда она увидела лицо и одежду Тая, всякая игривость разом улетучилась. — Что случилось? Ты в порядке?»

«Я встретил мою старую няньку, Эдебу, — сказал он странным голосом. — Это резко изменило мои планы. Я не знал, что она в Морнхолде».

«Жаль, что я не знала, куда ты идешь, — сказала она, медленно поднимаясь со стула. — Мне было бы приятно с ней поболтать».

«Теперь уже поздно. Я убил ее».

Акра глубоко вздохнула, пристально глядя в окаменевшее лицо Тая. Потом взяла его за руку: «Может, расскажешь мне все по порядку?»

Тай позволил своей любимой подвести себя к камину и сел, щурясь на огонь. Он посмотрел вниз, на серебряное кольцо на пальце: «Перед тем, как я ее убил, она дала мне вот это. Это кольцо-печатка Дома Дагот. Она сказала, что я хранитель его наследия и что Песнь, которая постоянно звучит в моей голове, которая заставила меня убить одного мальчика в детстве, а теперь и саму Эдебу, — это Песнь моих предков».

Тай замолчал. Акра опустилась на колени сбоку от него и взяла за руку с кольцом: «Расскажи мне больше».

«Мой наставник Кена Гафризи учил нас, что Дом Дагот был проклятием Морровинда. Он сказал, что все они погибли в конце войны, и что сама земля вздохнула с облегчением, — Тай закрыл глаза. — Я вижу то, что забыто. Я слышу это в Песне. Эдеба сказала мне, что пять Домов приняли детей-сирот Дома Дагот и взрастили их в своих собственных традициях. Я подумал, что она безумна или лжет, но настоящая ложь — это те годы, что я считал, будто моя семья принадлежала к Дому Индорил».

«И что ты собираешься делать?» — прошептала Акра.

«Что ж, Эдеба наказала мне следовать путем Песни к своей судьбе, — Тай горько рассмеялся. — Но Песнь первым делом повелела убить ее саму, поэтому я не знаю, что бы няня мне посоветовала сейчас. Я знаю одно: мне нужно покинуть Морнхолд. Прежде чем понял, что делаю, я поджег ее лачугу. Кто-то позвал стражу. И теперь я не знаю, куда деваться».

«У тебя много друзей, которые защитят тебя, если ты действительно окажешься новым предводителем возрождающегося Шестого Дома, — Акра поцеловала кольцо. — Я помогу тебе их найти».

Тай уставился на нее: «С чего бы тебе помогать мне?»

«Когда ты подумал, что я могла бы оказаться твоей кузиной из Дома Индорил, боязнь кровосмешения не отвратила тебя от обладания мною, — ответила Акра, встретив его взгляд. — Я тоже слышу Песнь. Она не так сильна во мне, как в тебе, но я никогда не согласилась бы забыть о ней. Она научила меня большему, чем все эти нелепые жрецы и жрицы Храма вместе взятые. Я знала, что мое истинное имя Дагот Акра, а еще я знала, что у меня есть брат».

«Нет, — Тай стиснул зубы. — Ты лжешь».

«Ты Дагот Тайтон».

Тай с силой отбросил Акру к стене и выбежал из комнаты. Когда он пробегал по дому, то услышал шаги Калкорита на лестнице за спиной — партия ударных в Песне, гремевшей в его сердце и голове.

«Кузен, — окликнул старший послушник, — ты что-нибудь слышал об этом пожаре…»

Тай выхватил свой кинжал и, обернувшись, по рукоять всадил его Калкориту в горло. «Кузен, — прошипел он, — я тебе не кузен!»

Улицы Морнхолда озаряли красные сполохи пожара, разносимого по тесным улочкам безжалостными порывами ветра. Будто сам Дагот Ур неистовствовал над городом, раздувая пламя, высеченное его наследником. Стражник Дома, спешивший на зарево, остановился при виде Тая, стоявшего, шатаясь, у дверей дома Калкорита с окровавленным клинком в руке.

«Ты что натворил, серджо?»

Тай бросился в лес, и его накидка развевалась за спиной на ветру. Стражник помчался вдогонку, обнажив меч. Не было нужды заходить в дом и смотреть на труп — и так все было ясно.

Несколько часов Тай пробирался сквозь дебри, и Песнь толкала его вперед. Звуки погони затихли вдали. Наконец лес расступился, и он не увидел ничего, кроме воздуха и воды. Утес в сто футов вышиной глубоко врезался во Внутреннее море, нависая над водой.

Песнь сказала ему «нет». Она тянула его на север, сладким голосом обещая отдых среди друзей. Не просто друзей — людей, которые будут боготворить его как наследника Дагота. Когда он медленно приблизился к краю утеса, Песнь стала угрожать. Она требовала не бежать от судьбы. Ибо не будет спасения в смерти.

Тай бросил проклятие своему Дому и головой вниз кинулся с утеса.

Выдался славный день на острове Горн, первый за прошедшие недели, которым Байнара могла действительно наслаждаться. Дядя Триффит принимал важных посетителей, людей Дома, приехавших издалека, и ей приходилось присутствовать на каждом обеде, на каждой встрече, на каждой церемонии. В детстве, как она помнила, всегда хотелось, чтобы кто-то обратил на тебя внимание. Сейчас же ничто не могло доставить большего блаженства, чем минуты покоя.

В доме у нее оставалось только одно намеченное дело — написать письмо кузену. Но это может подождать и до вечера, сказала она сама себе. В конце концов, сам-то он не писал уже много дней. Это все влияние той девчонки, Акры. Не то чтобы Байнара не одобряла увлечение кузена — просто она знала, насколько всепоглощающей может быть первая любовь. По крайней мере она читала об этом.

Неторопливо гуляя по цветущему лугу, Байнара настолько углубилась в свои мысли, что даже не услышала, как ее зовет Хиллима, горничная. Поэтому она слегка вздрогнула, когда обернулась и увидела подбегающую молодую служанку.

«Серджо, — позвала та, задыхаясь. — Пожалуйста, подойдите! Там прибило к берегу человека! Это ваш кузен, серджо Индорил Тай!»

Под этим солнцем и небом я тепло приветствую Вас, друзья!

Надеюсь, что выходные прошли удачно и Вы готовы к новым частям "Ядовитой песни")

Чтобы освежить память, даю ссылки на предыдущие части:

Книга 1

Книга 2

Как всегда, напомню, что в моих постах еще много интересных внутриигровых книг вселенной The Elder Scrolls

Приглашаю всех в подписчики, таким образом Вы не только не пропустите новые части книг, но и сможете следить за новыми, не менее интересными постами)

Всем добра и хорошего настроения)

Поехали..)

_________________________________________________________________________________

Таю было восемнадцать, когда, в 685 году Первой эры, он впервые увидел Морнхолд, город острых шпилей, дом богини. Его кузен Калкорит, ставший уже старшим послушником в Храме, отвел Таю пару комнаток на первом этаже купленного им дома. Комнатки были маленькими и бедно обставленными, но прямо за окном рос горьколистник, и, когда задувал ветер, спальня наполнялась прелестным пряным ароматом.

Аккорды Песни более его не беспокоили. Иногда он даже забывал о них — настолько тихими и мелодичными они стали. Иногда, когда он шел по улицам к Храму за заданием, ему встречался кто-нибудь — и накал Песни возрастал, но потом она снова остывала. Тай никогда не пытался определить, чем отличались эти люди от прочих. Он помнил последний случай, когда позволил Песни увлечь его и убить маленького Вастера. Это воспоминание не тяготило его чрезмерно, но все же он решил, что не станет причинять вреда никому, если его не вынудят.

Посыльные регулярно доставляли Таю письма от Байнары, по-прежнему находившейся в Сандилхаусе на острове Горн. Она могла бы пойти учиться в Храм — ума бы ей точно хватило — но не пожелала. Через год, максимум два, ей все равно придется уехать и занять свое место в Доме Индорил, но она не спешила. Тай с удовольствием читал сплетни, о которых рассказывали письма, и описывал в ответ свои собственные занятия и романы.

На третьем месяце пребывания в Морнхолде он повстречал девушку. Она тоже училась в Храме, ее звали Акра. Тай увлеченно писал о ней Байнаре, сообщая, что у нее логика Соты Сила, ум Вивека и красота Алмалексии. Байнара ответила в игривой манере, что если бы знала, какие святотатственные вольности дозволяются студентам Храма, то несомненно сама бы стала послушницей.

«А ты очень предан своей кузине, — засмеялась Акра, когда Тай показал ей письмо. — Передо мной руины потерпевшего крушение романа?»

«Она мила, но я никогда не воспринимал ее с этой точки зрения, — усмехнулся Тай. — Инцест никогда меня особо не интересовал».

«А она тебе очень близка по крови?»

Тай задумался на мгновение: «Не знаю даже. По правде, нам мало что рассказывали о наших родителях, и я даже не знаю, были ли они действительно как-то связаны. Они пали жертвами войны у Красной горы, это я знаю. Но у взрослых всегда портилось настроение, когда мы заговаривали о своих родителях. Со временем мы перестали спрашивать. Но ты ведь тоже Индорил. Может, ты более близкая моя родственница, чем Байнара».

«Может, и так, — Акра улыбнулась, вставая со стула. Она распустила волосы, до этого заколотые способом, подобающим благовоспитанной жрице. Пока Тай наблюдал за этой трансформацией, она отцепила небольшую брошку, крепившую платье к наплечной накидке. Тонкий шелк скользнул вниз, впервые открыв его взору смуглое, стройное тело. — Если так, то инцест по-прежнему тебя особо не интересует?»

Когда они занялись любовью, Песнь начала свое медленное, ритмичное восхождение в голове Тая. Образ Акры померк и сменился видениями из его ночных кошмаров. Когда он наконец откинулся в изнеможении, комната казалась наполненной яростными красными облаками из его сна, а крик женщины и ее ребенка перед лицом смерти эхом отдавались в голове. Он открыл глаза — Акра улыбалась ему. Тай поцеловал ее и нежно прижал к себе.

Последующие две недели Тай и Акра были неразлучны. Даже когда они занимались в противоположных крыльях Храма, Тай думал о ней и откуда-то знал, что она тоже думает о нем. А после они стремглав неслись навстречу друг другу, наслаждались друг другом в его комнате каждую ночь и каждый день в укромном уголке храмового сада.

Однажды пополудни, когда Тай бежал на встречу с возлюбленной, Песнь взыграла в нем с невиданной силой при появлении какой-то согбенной, изнуренной старухи. Он закрыл глаза и попытался приглушить ее, но когда он снова открыл их и увидел, как она покупает пробковый папирус у уличного продавца, он уже знал, кто это. Его старая няня с Горна, Эдеба. Та, что покинула его, даже не попрощавшись, ради своей семьи на материке.

Она не видела его и пошла дальше по улице, а Тай свернул и последовал за ней. Они шли темными переулками самой бедной части города, которая была знакома ему не больше, чем какой-нибудь отдаленный уголок Акавира. Женщина отперла небольшую деревянную дверь дома на безымянной улочке, и тогда он окликнул ее по имени. Она не обернулась, но когда Тай подошел, то обнаружил, что дверь не заперта.

В каморке было темно и сыро, как в пещере. Она повернулась к нему, ее лицо еще больше сморщилось со времени их последней встречи, глубокие морщины придавали ему скорбное выражение. Он закрыл дверь, а она взяла его руку и поцеловала.

«Ты стал таким высоким и сильным, — сказала Эдеба, заплакав. — Мне нужно было убить себя — но не позволить им разлучить нас».

«Как семья?» — холодно поинтересовался Тай.

«Ты моя единственная семья, — прошептала она. — Индорильские свиньи заставили меня уйти, они тыкали мне в лицо своими клинками, когда узнали, что я служу тебе и твоей семье, а не им. Эта маленькая дрянь, Байнара, застала меня за молитвой скорби».

«Ты говоришь, как помешанная, — Тай презрительно усмехнулся. — Как можно любить меня и мою семью и при этом ненавидеть Дом Индорил? Я ведь тоже из Дома Индорил».

«Ты уже достаточно взрослый, чтобы знать правду, — яростно прошипела Эдеба. Тай просто пошутил насчет ее безумия, но теперь он видел, как нечто подобное разгорается в ее древних глазах. — Ты не был рожден в Доме Индорил. Они взяли тебя к себе после войны, как и многих других сирот, которых разобрали и они, и другие Дома. Только так они хотели стереть историю и уничтожить всю память об их врагах — взрастив их как своих детей».

Тай повернулся к двери: «Теперь понимаю, почему тебя прогнали с Горна, старуха. Ты бредишь!»

«Подожди! — закричала Эдеба, бросившись к заплесневелому шкафу. Она достала оттуда стеклянный шар, который засиял всем спектром красок даже в полумраке каморки. — Помнишь это? Ты прикончил того малыша, Вастера, потому что он владел этим, а я забрала его из твоей комнаты, потому что тогда ты был еще не готов узнать о своем наследии и об ответственности. Ты не подумал тогда, чем тебя так притянула эта безделушка?»

Тай тяжело задышал и ответил, хотя и не хотел этого делать: «Порой я слышу Песнь».

«Это Песнь твоих предков, твоей настоящей семьи, — сказала она, кивнув. — Ты не должен с ней бороться, ибо это песнь судьбы. Она будет направлять тебя в том, что тебе предначертано».

«Заткнись! — заорал Тай, — Все, что ты говоришь — ложь! Ты больна!»

Эдеба со всей силы швырнула шар об пол, отчего он разлетелся с оглушительным хлопком. Осколки растаяли в воздухе. Все, что осталось, — маленькое серебряное колечко с незатейливой плоской печаткой. Старуха бережно подобрала его и протянула Таю, стоявшему, опершись спиной на дверь, и дрожавшему.

«Вот твое наследство, наследство хранителя Шестого Дома».

Кольцо предназначалось для скрепления печатью официальных бумаг Дома. Тай видел похожее кольцо у своего дяди Триффита, с печаткой в виде крыла, знаком Дома Индорил. Рисунок на этом кольце был другим — это было то насекомое, которое он запомнил с того дня, как Кена Гафризи учил их с Байнарой геральдике Домов.

Это был символ проклятого Дома Дагот.

Песнь овладела всеми чувствами Тая. Он слышал ее музыку, обонял ее страх, ощущал на языке ее горечь, физически осязал ее силу, а все, что он видел перед собой — пламя ее разрушения. Не осознавая разумом, что делает, он взял кольцо и надел его на палец. Тай по-прежнему не ведал ничего, кроме Песни, и тогда, когда вытащил кинжал из ножен и вонзил его в сердце старой няньки.

Тай даже не слышал ее последних слов, когда Эдеба осела на пол и простонала с сочащейся кровью улыбкой: «Спасибо».

Когда пелена Песни спала, первое, что понял Тай, — что он больше не спит. Перед собой он увидел пламя — то самое, что спалило его родной дом, и пламя снова было перед ним. Но это было пламя от костра, который он развел вокруг жалкой лачуги, и его языки уже проникали сквозь стены, пожирая тело его старой няньки.

Когда люди начали звать стражу, Тай опрометью помчался по улицам.

_________________________________________________________________________________

Под этим солнцем и небом я тепло приветствую Вас, друзья!

Сегодня нас ждёт продолжение книги "Ядовитая песня" Прошлая часть (книга 1) имела переменный успех, как я и говорил, первая книга читается немного тяжело, но дальше всё намного лучше) Надеюсь, что продолжение истории Вы найдёте интересным)

P.S. Новые посты будут уже после праздничных дней, т.е. со вторника. Всем желаю приятно отдохнуть и набраться сил)

Поехали..)

_________________________________________________________________________________

Тай не испытывал никакой вины, что пугало его. Весь долгий, хотя и спешный путь от оврага через лес, по высохшему руслу, он весело болтал с Байнарой, полностью осознавая, что только что совершил убийство. Когда же он отвлекался от беседы и начинал думать о последних секундах короткой жизни Вастера, Песнь вздымалась. Тай не мог думать о смерти мальчика, но знал, что повинен в ней.

«Я чуть с ума не сошла! — закричала тетя Уллия, когда дети вынырнули из леса у самого Сандилхауса. — Где вы пропадали?»

«А разве Вастер вам не рассказал?» — спросил Тай.

Сцена разыгралась точно так, как предполагал Тай — и каждое движение танцоров в ней подчинялось ритму Песни. Тетя Уллия сказала, что не видела Вастера. Байнара, еще не обеспокоенная, несла какую-то невинную ложь о том, что они разбрелись и что он, должно быть, заблудился. Медленные, но настойчивые панические аккорды усилились, когда приблизилась ночь, а Вастер все не возвращался. Байнара и Тай со слезами (он сам удивился, насколько ему легко плакать, не испытывая чувств) признались, где были, и повели дядю Триффита с толпой слуг к груде мусора и оврагу. Неустанные поиски в лесу вплоть до рассвета. Причитания. Легкое наказание — их просто отчитали за то, что Байнара с Таем потеряли своего младшего кузена.

По их плачу решили, что дети и так чувствуют себя достаточно виноватыми. Когда солнце взошло, их отправили спать, а поиски в лесу продолжились.

Тай уже засыпал, когда в комнату зашла его няня, Эдеба. Выражение непоколебимой любви и преданности не сходило с ее лица, и она держала его ладонь в своих, когда он погрузился в свои сны и кошмары. Песнь проникала в его сознание почти неслышно, и он снова увидел ту комнату в замке. Девушка с ребенком. Птица на стропилах. Умирающий огонь. И внезапная вспышка жестокости. Тай лишился дыхания и открыл глаза.

Эдеба кралась к двери, нежно воркуя Песнь себе под нос. А в руке у нее был хрустальный шар из его котомки. Секунду он поколебался, не окрикнуть ли ее. Откуда она знала Песнь? И знала ли она, что он убил другого мальчика, чтобы завладеть шаром?

Но что-то подсказало Таю, что она помогает ему, что она знает все и думает только о том, как защитить его.

Весь следующий день, и следующая неделя, и следующий месяц были одинаковыми. Разговоров было мало, а если кто-то заговаривал, то лишь с тем, чтобы предложить новое место для поисков пропавшего мальчика. Хотя смотрели уже везде и тщательно. Таю было любопытно, почему они ни разу не заглянули в ущелье, но он понимал, что туда было просто не спуститься.

Побочным следствием исчезновения Вастера стало то, что уроки, которые давал Кена Гафризи, приобрели более серьезное, почти академическое свойство. Непоседливость малыша и его неспособность долго сидеть на месте всегда вынуждали сокращать занятия, но здравомыслящая Байнара и тихий Тай были идеальными учениками. Учитель был поражен, как внимательно они слушали довольно сухую историческую лекцию о геральдических символах Домов Морровинда.

«Герб Хлаалу изображает весы, — он презрительно усмехнулся. — Они мнят себя великими соглашателями, как если бы в том было нечто достойное. Много столетий назад они были лишь кочевниками, последовавшими в Ресдайн за…»

«Извини, Кена, — перебила Байнара. — А у кого на гербе нарисовано какое-то насекомое?»

«Разве ты не знаешь Дом Редоран? — спросил учитель, приподняв один из щитов.- Я знаю, вы тут, на Горне, совсем оторваны от жизни, но тебе, безусловно, уже достаточно лет, чтобы различать…»

«Да не то, Кена, — пояснил Тай. — Думаю, она имеет в виду другой герб с насекомым».

«Понимаю, — кивнул Кена Гафризи, нахмурив брови. — Да, вы слишком молоды и не видели герб Шестого Дома, Дома Дагот. Они воевали против нас вместе с проклятыми еретиками двемерами в войне у Красной горы, и ныне совершенно уничтожены, хвала Лорду, Матери и Магу. Этот Дом был проклятием нашей земли целое тысячелетие, а когда, наконец, эта скверна была истреблена, сама земля испустила вздох облегчения облаком огня и пепла, на целый год обратив день в ночь».

Байнара и Тай понимали, что не могут говорить, но обменялись друг с другом понимающими взглядами, когда учитель углубился в тему злодейства двемеров и Дома Дагот. Когда урок закончился, они вышли из Сандилхауса и хранили молчание, пока не оказались вне досягаемости для чужих глаз и ушей.

Перешедшее за полдень солнце рисовало на земле длинные тени похожих на копья деревьев, окружавших луг. Издалека доносились голоса рабочих, начавших подготовку к сбору осеннего урожая и покрикивавших друг на друга. Все звучало привычно, хотя отсюда слов было не разобрать.

«Тот символ был на щите, который ты нашел в груде мусора, — сказала наконец Байнара. — Должно быть, все те вещи принадлежали Дому Дагот».

Тай кивнул. Его мысли были о странном хрустальном шаре. Он почувствовал, как легкая, вибрирующая музыка беззвучно коснулась его тела, и понял, что открыл еще одну тему Песни.

«И зачем наши люди сожгли и поломали все это? — спросил он задумчиво. — Думаешь, Дом Дагот был таким злым, что все связанное с ним проклято?»

Байнара рассмеялась. В разгар дня все разговоры о проклятиях и зле Шестого Дома были чисто теоретическими: нечто такое, что разбавляет жизнь романтикой, но не вызывает тревоги. Дети побрели обратно в замок, чтобы поспеть к еще одному размеренному, скучному обеду. Но когда наступила ночь, Байнара принялась перебирать сокровища, собранные в куче мусора. В свете лун маленькие кувшинчики, ожерелье с оранжевыми самоцветами, тусклые кусочки серебра и золота, не имевшие очевидного предназначения, приобрели зловещий оттенок.

Внезапное отвращение охватило ее. В этих предметах была какая-то странная энергия, очевидная примесь смерти и разрушения. Байнара бросилась к окну — ее вырвало.

Выглянув на темную лужайку, раскинувшуюся внизу, она увидела фигуру, расставлявшую свечи в виде контура огромного насекомого, символа Дома Дагот. Когда фигура глянула в ее сторону, она быстро отшатнулась, однако успела разглядеть лицо, выхваченное из темноты сальным светом. Это была Эдеба, няня Тая.

На следующее утро Байнара рано ушла из замка, неся за спиной большой мешок со своими сокровищами. Она дотащила его до болота и оставила там. Затем она вернулась и рассказала дяде Триффиту о том, что видела прошлой ночью, опустив лишь причину своего недомогания.

Эдебу без разговоров изгнали с острова Горн. Она плакала, умоляла позволить ей попрощаться с Таем, но дело сочли слишком опасным. Когда Тай спросил, что с ней случилось, ему ответили, что она вернулась к своей семье на материк. Он уже слишком большой, чтобы иметь няню.

Байнара никогда не говорила ему, что узнала. Потому что боялась.

_________________________________________________________________________________

Под этим солнцем и небом я тепло приветствую Вас, друзья!

Под моим постом о Великих Домах Морровинда , мне решительно заявили, что есть лишь один Дом - Дом Дагот! При этом выразили желание прочитать книги связанные с этим Домом.

Что же, я всегда прислушиваюсь к моим подписчикам и людям неравнодушным к литературе вселенной The Elder Scrolls. Поэтому сегодня мы с Вами начнём цикл книг "Ядовитая песня".

Я и так немножко спойлернул, по правде говоря, поэтому переходим к делу)

Предупреждаю, книга по началу читается тяжеловато (по крайней мере мне так показалось), но дальше всё как на одном дыхании) 

Поехали..)

_________________________________________________________________________________

Это начиналось вновь. Хотя все казалось таким безмятежным: последние угольки, потрескивавшие в камине; молодая служанка с ребенком, дремлющие в кресле у двери; гобелен на станке, наполовину вытканный и ожидающий, что завтра его закончат; одна из лун, проглядывавшая сквозь молочное облако за окном; одинокая птица, спрятавшаяся где-то на стропилах и мирно воркующая, — Тай услышал первые нестройные аккорды Песни, доносившиеся откуда-то издалека.

Птица каркнула и вылетела в окно. Малыш на руках у матери проснулся и принялся кричать. Песнь набирала силу, хотя все еще звучала неявно и неторопливо. Казалось, что все вокруг подчиняет свои движения ритму этой музыки, словно в диковинном балете: девушка, выглянувшая в окно; облака, окрасившиеся красным, отражающие ад, творившийся внизу; ее крик, — и все это заглушалось, поглощалось Песнью. Все, что следовало потом, Тай видел столько раз, что это почти перестало быть для него кошмаром.

Он не помнил ничего о свой жизни до прибытия на остров Горн, но понимал, что было в его прошлом нечто особенное, что отличало его от кузенов. И это была не просто смерть родителей. Родители его кузины Байнары тоже погибли в войну. И не сказать, чтобы люди Дома Горна или соседнего Морнхолда были как-то особенно жестоки к нему. Они обращались с ним с тем же вежливым безразличием, какое Индорилы испытывали бы к любому восьмилетнему мальчишке, вертящемуся под ногами.

Но отчего-то, с абсолютной уверенностью, Тай знал, что он одинок. Что он другой. Из-за этой Песни, которую он слышал всегда, из-за его ночных кошмаров.

«Да у тебя просто богатое воображение», — тетя Уллия терпеливо улыбалась, перед тем, как отделаться от него и вновь вернуться к своим писаниям и домашним делам.

«Другой? Всякий в этом мире считает себя ‘отличным’ от других, и это самое общее свойство, присущее всем», — говорил его старший кузен Калкорит, который учился на храмового жреца и неплохо поднаторел в парадоксах.

«Если ты еще кому-нибудь расскажешь, что слышишь какую-то музыку, когда никакой музыки нет, они назовут тебя безумцем и отправят к святилищу Шеогората», — ворчал его дядя Триффит и возвращался к своим делам.

И только няня Эдеба принимала его слова всерьез и лишь кивала с робкой гордостью. Но она ничего не говорила.

Его кузину и главную подругу по играм, Байнару, меньше всего интересовали истории про Песнь и сны Тая.

«Как же ты надоел со всей этой ерундой, Тай», — сказала Байнара после обеда. — Давай не будем об этом, хорошо? Во что играем?» Ему шел восьмой год. Они втроем с младшим кузеном Вастером гуляли среди цветущих деревьев. Трава была невысокой, едва доходила до щиколоток, и кое-где лежали почерневшие груды листьев с прошлой осени.

Тай задумался на секунду: «Мы могли бы поиграть в Осаду Орсиниума».

«А что это?» — спросил Вастер, их непременный компаньон тремя годами младше.

«Орсиниум — это был дом орков, далеко в Ротгарианских горах. Сотни лет он все рос и рос, рос и рос. Орки спускались с гор и насильничали и безобразничали по всему Хай Року. А потом король Даггерфолла Джойл и Гайден Шинджи из ордена Диагны и еще кто-то, забыл кто, из Сентинеля объединились и вместе пошли на Орсиниум. Они бились и бились там тридцать лет. У Орсиниума были железные стены, и, как они ни пытались, не могли пробиться».

«А что потом?» — спросила Байнара.

«У тебя так здорово получается выдумывать то, чего никогда не было, — так почему бы тебе не закончить эту историю?»

Так они и сделали. Тай был королем орков — он забрался на дерево, которое они окрестили Орсиниум. Байнара и Вастер играли за короля Джойла и Гайдена Шинджи и кидались галькой и палками в Тая, который дразнил их самым гортанным рычанием, какое только мог произвести. Все трое решили, что богиня Кинарет (исполнялась Байнарой, по совместительству) внемлет молитвам Гайдена Шинджи и обрушит на Орсиниум проливной дождь. Стены проржавеют и рассыплются. В финале Тай любезно свалился с дерева и позволил королю Джойлу и Гайдену Шинджи пронзить себя зачарованными клинками.

Шел 675 год Первой эры. Почти все лето ярко светило солнце, и Тай даже устал от него. Днем облаков на небе не было, но дожди шли каждую ночь, и растительность на острове Горн расцвела буйным цветом. Сами камни, казалось, раскалились и пылали солнечным светом, канавы заросли белой таволгой и дикой петрушкой. Повсюду Тая окружали нежные ароматы цветов и безмятежных деревьев, листва на них была лилово-зеленой, сине-зеленой, серо-зеленой, бело-зеленой. Величественные купола, извилистые брусчатые улочки, тростниковые крыши деревенских лачуг Горна и белая громада Сандилхауса — все это казалось ему волшебным.

Но сны продолжали повторяться каждую ночь, а Песня звучала постоянно, спал он или бодрствовал.

Несмотря не увещевания тети Уллии, Тай, Байнара и Вастер каждое утро завтракали со слугами на улице. Поначалу слуги молчали, уважая сословные различия, но потом разговорились и стали посвящать детей во все сплетни, новости и слухи. Сама Уллия приказывала подавать для себя и возможных важных гостей завтрак в гостиную, но гости бывали редко, поэтому часто она ела в одиночестве.

«Бедняга Арнил опять слег с лихорадкой».

«Я же говорю тебе, они все проклятые. Все до единой. Наплюй на фею — и она плюнет в обратку, мало не покажется».

«А не кажется ли вам, что малышка Старсия чуточку раздалась в животике, с месяцок как?»

«Нет, не может быть!»

Единственной служанкой, которая вообще не разговаривала, была няня Тая, Эдеба. Она не была хорошенькой, как другие служанки, однако шрамы на лице не уродовали ее. Ее плохо сросшийся переломанный нос и короткая стрижка придавали ей нечто таинственное и необычное. Обычно она просто тихо улыбалась всем сплетням, а на Тая смотрела с почти пугающей любовью и обожанием.

Однажды, после завтрака, Байнара шепнула Таю и Вастеру: «Нам надо сходить на холмы на другой стороне острова».

Она и раньше так вытаскивала их на прогулки и всегда находила, чем удивить: водопад, запрятанный среди папоротников и высоких скал; роща фиговых деревьев со спелыми плодами; тайная винокурня, сооруженная какими-то крестьянами; больной дуб, изогнувшийся коленопреклоненной женской фигурой; обвалившаяся стена, которой, как они вообразили, была тысяча лет, все, что осталось от последнего прибежища несчастной принцессы. Принцессу они назвали Мереллой.

Троица миновала рощу и вышла на прогалину. В нескольких футах перед ними луг прогибался высохшим руслом реки с маленькими гладкими камешками. Они пошли по нему и оказались в темном лесу, где ветви деревьев сплетались в плотный полог высоко у них над головой. Временами в волглом подлеске проглядывали яркие красные и желтые цветы, но они встречались все реже и реже по мере того, как дети забредали все дальше в царство больших дубов и вязов. Воздух потрескивал стаккато птичьего стрекота — слабый отзвук Песни.

«Куда мы идем?» — спросил Тай.

«А мы не идем куда-то, мы просто идем, чтобы увидеть кое-что», — ответила Байнара.

Лес обступил троих детей со всех сторон, окутал их своими сумеречными красками и дышал влажным щебетом и вздохами. Им легко было вообразить, будто они оказались внутри чудовища и разгуливают меж его изогнутых ребер.

Байнара вскарабкалась на крутой холм и вгляделась в лесную чащу. Тай подсадил Вастера, помогая ему выбраться на берег высохшего русла, и поднялся сам, цепляясь за мягкую траву. Через лес дороги не было. Шипы ежевики и низко стелющиеся ветви деревьев смотрели на них, как ощетинившаяся стая когтистых зверей. Крики птиц сделались еще более резкими, словно они были возмущены вторжением. Какой-то сук царапнул Вастера по щеке до крови, но тот не заплакал. И даже Байнара, которая могла просочиться сквозь любые заросли подобно бесплотному существу, зацепилась косой за колючки, безнадежно разрушив причудливый узор, заплетенный служанкой несколько часов назад. Она остановилась и расплела косы, и ее яркие локоны свободно упали на плечи. Теперь в ней было что-то дикое, она была подобна нимфе, ведущей двух других через свои лесные владения. Песнь застучала неистовым ритмом.

Они стояли на каменной приступке у подножия утеса, высившегося над зияющим ущельем, и смотрели на горы золы и пепла перед ними. Это походило на картину грандиозной битвы, своего рода огненного жертвоприношения. Обгоревшие ящики, оружие, кости животных да и сама горная порода — все это превратилось в угли и было едва узнаваемо. Тай и Вастер безмолвно ступили на черное поле. Байнара улыбалась, гордясь тем, что все же нашла нечто, исполненное настоящего чуда и тайны.

«Что это за место?» — спросил наконец Вастер.

«Не знаю, — Байнара пожала плечами. — Сначала я решила, что это какие-то развалины, а потом поняла, что это просто свалка мусора, но не похожая на другие. Посмотрите только на это добро».

Все трое принялись рыться в пыльных завалах. Байнара нашла изогнутый меч, лишь слегка почерневший от пламени, и стала протирать его, чтобы прочесть надписи на клинке. Вастер развлекался тем, что ломал хрупкие ящики руками и ногами, воображая себя великаном неописуемой силы. Тая же привлек пробитый щит: в нем было что-то такое, что отзывалось в звуке Песни. Тай вытащил щит из груды и протер его.

«Никогда не видела такого герба», — сказала Байнара, заглядывая через плечо Тая.

«А я, кажется, видел, но не помню, где», — прошептал Тай, силясь извлечь воспоминания из своих снов. Он был уверен, что видел его именно там.

«Гляньте-ка сюда!» — закричал Вастер, прерывая раздумья Тая. Мальчик держал в руках хрустальный шар. Когда он провел по нему рукой, сметая песок и пыль, Песня вздыбилась такой высокой нотой, что Тай испытал дрожь во всем теле. Байнара побежала смотреть на сокровище Вастера, Тай же словно окаменел.

«Где ты это нашел?» — выдохнула она, вглядываясь в вихрящуюся спираль в хрустальной глубине.

«Под той повозкой», — Вастер показал на груду почерневшего дерева, отличавшуюся от прочих лишь сломанными колесами со спицами. Байнара с головой залезла в полуразвалившуюся кучу, так что виднелись только ноги. Песня набирала силу, наваливаясь на Тая. Он медленно подошел к Вастеру.

«Отдай его мне», — прошептал он голосом, который едва ли смог бы принять за собственный.

«Нет, — прошептал Вастер в ответ, не отрывая глаз от пестрого разноцветия, игравшего в сердце шара. — Это мое».

Байнара рылась в останках повозки еще несколько минут, но так и не сумела найти никаких сокровищ. Почти все, что было там, оказалось уничтожено, а оставшееся было мусором по любым меркам: сломанные стрелы, чешуйки брони, кости гуара. Расстроившись, она вылезла на солнечный свет.

Тай стоял на краю обрыва, один.

«А где Вастер?»

Тай моргнул, а затем повернулся к кузине с ухмылкой и пожал плечами: «Он побежал домой хвастаться своей добычей. А ты нашла что-нибудь интересное?»

«Да нет, — сказала Байнара. — Наверное, нам стоит вернуться домой, пока Вастер не наболтал что-нибудь такое, из-за чего у нас будут неприятности».

Тай и Байнара пошли прочь быстрым шагом. Тай знал, что Вастер не опередит их. Он вообще никогда не вернется домой. Хрустальный шар покоился на дне котомки Тая, присыпанный всяким мусором. Всем сердцем Тай молил Песнь, чтобы она вернулась и вымыла память об этом обрыве и долгом, беззвучном падении. Мальчик настолько удивился, что даже не успел закричать.

_________________________________________________________________________________

Под этим солнцем и небом я тепло приветствую Вас, друзья!

Как и обещал, выкладываю заключительную, вторую часть пятого тома, прекрасной серии книг "Подлинная Барензия"

Затягивать больше не буду, ведь Вы хотите поскорее приступить к чтению, ведь так?)

Напоминаю, что читать лучше с самой первой части)

Ссылки на предыдущие тома:

Том 1

Том 2

Том 3

Том 4

Том 5, часть 1

Всем спасибо за отзывы и комментарии)

Поехали..)

_________________________________________________________________________________

Имперская стража покинула Симмаха и примкнула к мятежникам. Симмах погиб. Оставшиеся верные отряды потерпели поражение. Симмах погиб. Вождя мятежников провозгласили королем Морнхолда имперские посланники. Симмах погиб. Барензия и ее дети были объявлены предателями Империи, за их головы была назначена награда.

Симмах погиб.

Утренняя аудиенция у императора была ловушкой, уловкой. Игрой. Император уже знал. Связана по рукам и ногам. Не принимайте все близко к сердцу, миледи королева, наслаждайтесь Имперским городом и всем, что он может предложить вам, оставайтесь так долго, как пожелаете. Остаться? Она в плену. И, скорее всего, арест был не за горами. Она не заблуждалась относительно своего положения. Ей было известно, что император и его слуги никогда не позволят ей покинуть Имперский город. По крайней мере, живой.

Симмах погиб.

«Миледи?»

Барензия вздрогнула, застигнутая врасплох. «В чем дело?»

«Бретон прибыл, миледи. Король Эдвир», — добавила женщина, заметив непонимающий взгляд Барензии. Она поколебалась. «Есть ли новости, миледи?» — спросила она, кивнув на ночного ястреба.

«Ничего срочного», — быстро сказала Барензия, и ее голос раскатился эхом в пустоте, разверзшейся внутри нее. «Позаботься о птице». Она встала, разгладила платье и приготовилась к встрече своего королевского посетителя.

Она будто окоченела. Она была так же холодна, как окружавшие ее каменные стены, как спокойный ночной воздух… так же холодна, как безжизненный труп.

Симмах погиб!

Король Эдвир приветствовал ее торжественно и любезно, правда, несколько неискренне. Он заверял ее, что восхищается Симмахом, заметно фигурировавшем в его семейных легендах. Постепенно, он перевел разговор на ее встречу с императором. Он расспрашивал о подробностях, и спросил, был ли исход удачным для Морнхолда. Она отвечала уклончиво, и он вдруг выпалил: «Королева, вы должны мне поверить. Человек, выдающий себя за императора — самозванец! Знаю, это похоже на безумие, но я…»

«Нет, — решительно сказала Барензия. — Вы совершенно правы. Я знаю».

Эдвир откинулся на спинку кресла, пронзительно глядя на нее. «Вы знаете? Вы не подшучиваете над безумцем?»

«Уверяю вас, милорд, я не шучу». Она глубоко вздохнула. «Как вы думаете, кто выдает себя за императора?»

«Имперский боевой маг, Джагар Тарн».

«А. Милорд, вы случайно никогда не слышали о некоем Соловье?»

«Да, Миледи, приходилось. Я и мои союзники полагаем, что это один и тот же человек — предатель Тарн».

«Я так и знала!» — Барензия встала и постаралась скрыть свое волнение. Соловей — Джагар Тарн! О, да он настоящий демон! Дьявольски коварен. И очень умен. Он организовал их поражение просто безупречно. Симмах, мой Симмах…!

Эдвир робко кашлянул. «Миледи, я… нам… нам нужна ваша помощь».

Барензия мрачно улыбнулась. «Я полагала, что мне самой придется просить о помощи. Но, пожалуйста, продолжайте. Чем я могу помочь, милорд?»

Монарх быстро набросал план. Маг Риа Сильмейн, недавно обучавшаяся у Джагара Тарна, была объявлена предательницей, и ее казнили по приказу ложного императора. Но она сохранила часть своей силы и может общаться с теми, кого хорошо знала на смертном плане бытия. Она выбрала Героя, который отыщет Посох хаоса, сокрытый мятежным чародеем. Герой воспользуется Посохом, чтобы уничтожить Джагара Тарна, неуязвимого для другого оружия, и спасет настоящего императора, заключенного в ином измерении. Герой, к счастью, еще жив, но томится в имперской темнице. Необходимо отвлечь внимание Тарна, чтобы избранный, с помощью духа Рии, выбрался на свободу. Барензия могла отвлечь не только слух, но и взгляд ложного императора. Согласна ли она отвлечь его?

«Полагаю, я могла бы добиться у него еще одной аудиенции, — осторожно сказала Барензия. — Но будет ли этого довольно? Я должна сказать, что меня и моих детей недавно объявили предателями Империи».

«Может быть, в Морнхолде, миледи, и в Морровинде. В Имперском городе и Имперских провинциях не все одинаково. Та же административная трясина, из-за которой почти невозможно добиться встречи с императором и его министрами, обеспечивает и то, что вас не арестуют или не накажут каким-то другим способом без должного процесса. В вашем случае, миледи, и ваших детей, положение усугубляется вашим королевским положением. В качестве королевы и наследников вы неприкосновенны — практически священны». Король ухмыльнулся. «Имперская бюрократия, миледи — обоюдоострое оружие».

Ясно. По крайней мере, некоторое время она с детьми будет в безопасности. А потом она спросила: «Милорд, что вы имели в виду, сказав, что я могу отвлечь и взгляд ложного императора?»

Эдвир смутился. «Слуги говорили, что в палатах Джагара Тарна в подобии святилища он держит ваш портрет».

«Понятно». Ее мысли тут же обратились к тому безумному роману с Соловьем. Она до безумия любила его. Глупая женщина. И мужчина, в которого она когда-то была влюблена, стал причиной гибели мужчины, которого она по-настоящему любила. Любила. Любила. Теперь его нет, он… он… Она никак не могла смириться с мыслью о том, что Симмах погиб. Но даже если он мертв, твердо сказала она себе, моя любовь жива и остается. Он будет с ней. Как и боль. Боль существования до конца жизни без него. Боль каждого нового дня, ночи, без его присутствия, его утешения, его любви. Боль осознания того, что он не сможет увидеть своих детей взрослыми, а они не узнают своего отца, каким он был отважным, каким сильным, замечательным, любящим…особенно малышка Моргия.

И за это, за все это, за все, что ты сделал с моей семьей, Соловей — ты должен умереть.

«Это вас удивляет?»

Слова Эдвира прервали ее мысли. «Что? Что должно меня удивлять?»

«Ваш портрет. В комнатах Тарна».

«А, — невозмутимо сказала она. — Да. И нет».

Эдвир понял по выражению ее лица, что она хотела сменить тему. Он снова занялся планами. «Нашему избраннику может понадобиться несколько дней, чтобы сбежать, миледи. Не могли бы вы постараться предоставить ему это время?»

«Вы доверите мне это, милорд? Почему?»

«Мы в отчаянии, миледи. У нас нет выбора. Но даже если бы и был — конечно. Я доверил бы вам это. Я вам доверяю. Ваш муж благоволил моей семье долгие годы. Лорд Симмах…»

«Погиб».

«Что?»

Барензия быстро пересказала ему последние события.

«Миледи… Королева… как ужасно! Мне… мне очень жаль…»

Впервые, Барензия почувствовала, что теряет свое ледяное спокойствие. Перед сочувствием она чуть не сломалась. Она постаралась взять себя в руки.

«В свете обстоятельств, миледи, мы едва ли можем…»

«Нет, милорд. Именно из-за этих обстоятельств я должна сделать все, что смогу, дабы отомстить за смерть отца моих детей». Одна слезинка покинула крепость ее глаз. Она нетерпеливо смахнула ее. «За это я прошу только одного. Чтобы мои осиротевшие дети были в безопасности».

Эдвир вытянулся. Его глаза засияли. «Я с радостью обещаю вам это, храбрейшая и благороднейшая из королев. Пусть боги наших земель, и сам Тамриэль, будут тому свидетелями».

Его слова глупо, но глубоко тронули ее. «Благодарю вас, от всего сердца, король Эдвир. И я, и дети, мы всегда б-будем б-бла-благо -»

Она зарыдала.

Этой ночью она не спала; сидела на стуле возле кровати, сложив руки на коленях и глубоко задумавшись в сгущающейся и рассасывающейся темноте. Она не скажет детям, не сейчас, потом, когда придет время.

Ей не понадобилось добиваться аудиенции у императора. На рассвете за ней пришли.

Она сказала детям, что, возможно, ее не будет несколько дней, попросила их хорошо себя вести и поцеловала на прощание. Моргия немножко поплакала, в Имперском городе ей было скучно и одиноко. Хелсет выглядел сурово, но ничего не сказал. Он был так похож на своего отца. Его отца…

В Имперском дворце Барензию проводили не в большой приемный зал, а в небольшую комнату, где император сидел за завтраком. Он кивнул ей в знак приветствия и помахал рукой в сторону окна. «Великолепный вид, не правда ли?»

Барензия смотрела на башни великого города. Вдруг она поняла, что это — та самая комнате, где она впервые встретила Тайбера Септима, так давно. Несколько веков назад. Тайбер Септим. Еще один возлюбленный. Кого еще она любила? Симмаха, Тайбера Септима… и Строу. Она вспомнила большого светловолосого конюха с неожиданной нежностью. До сих пор она не понимала, что любила Строу. Но так никогда ему об этом не сказала. Она была тогда так молода, какие были беззаботные, спокойные деньки… прежде, до этого… до…него. Не Симмаха. До Соловья. Она испугалась себя. Этот человек по-прежнему влиял на нее. Даже теперь. После всего, что случилось. На нее нахлынули эмоции.

Когда она обернулась, Уриэля Септима не было. Вместо него сидел Соловей.

«Ты знала, — тихо сказал он, изучая ее лицо. — Ты сразу поняла. Мгновенно. Я хотел удивить тебя. Ты хотя бы могла притвориться».

Барензия раскинула руки, пытаясь утихомирить внутреннюю бурю. «Боюсь, я не умею притворяться так хорошо, как вы».

Он вздохнул. «Ты злишься».

«Немного, должна признать, — проговорила она ледяным тоном. — Не знаю, как вы, но я нахожу предательство оскорбительным».

«Как это по-людски».

Она глубоко вздохнула. «Что ты от меня хочешь?»

«А вот теперь ты притворяешься». Он встал перед ней. «Ты знаешь, чего я хочу».

«Хочешь пытать меня. Можешь начинать. Я в твоей власти. Но оставь в покое моих детей».

«Нет, нет, нет. Барензия, мне это совсем не нужно». Он подошел ближе, говоря тем самым голосом, от которого у нее побежали мурашки по всему телу. Тот самый голос. «Разве ты не видишь? У меня не было выбора». Он взял ее за руки.

Она чувствовала, что поддается, а ее отвращение к нему ослабело. «Ты мог забрать меня с собой». Непрошеные слезы навернулись на глаза.

Он покачал головой. «Я был недостаточно силен. Зато сейчас, сейчас!.. У меня достаточно сил. Достаточно и для меня, и — для тебя». Он снова помахал в сторону окна, и города за ним. «Я весь Тамриэль положу к твоим ногам — и это только начало».

«Уже поздно. Слишком поздно. Ты оставил меня ему».

«Он умер. Крестьянин умер. Несколько лет — да что они значат!»

«Но дети —...»

«Я их усыновлю. И у нас с тобой тоже будут дети, Барензия. Какими они будут! Что мы им дадим! Твоя красота, и моя магия. Я обладаю силами, о которых ты и не мечтала, даже в самых диких фантазиях». Он придвинулся, чтобы поцеловать ее.

Она выскользнула из его объятий и отвернулась. «Я тебе не верю».

«Веришь, и ты это знаешь. Просто ты еще злишься». Он улыбнулся. Но улыбка не тронула его глаза. «Скажи, чего ты хочешь, Барензия. Барензия, возлюбленная моя. Скажи. Я все сделаю».

Вся ее жизнь промелькнула перед глазами. Прошлое, настоящее и грядущее. Разные времена, разные жизни, разные Барензии. Какая из них настоящая? Кто из них подлинная Барензия? От этого выбора зависела ее судьба.

Она выбрала. Она знала. Она знала настоящую Барензию, и ее желания.

«Прогулка в саду, — сказала она. — Может, несколько песен».

Соловей засмеялся. «Ты хочешь ухаживаний».

«А почему нет? У тебя хорошо получается. К тому же, давно у меня не было подобного удовольствия».

Он улыбнулся. «Как пожелаете, королева Барензия. Ваше желание — для меня закон». Он поцеловал ей руку. «Отныне и навсегда».

Они проводили дни в ухаживании — гуляли, разговаривали, пели и смеялись вместе, а дела Империи были оставлены на подчиненных.

«Мне бы хотелось увидеть Посох», — однажды сказала Барензия. — Я не успела его рассмотреть, как ты помнишь».

Он нахмурился. «Для меня нет удовольствия выше, радость моя — но это невозможно».

«Ты мне не доверяешь», — надулась Барензия, но смягчилась, получив поцелуй.

«Вовсе нет, любимая. Доверяю. Но его здесь нет». Он засмеялся. «Если честно, его больше нигде нет». Он снова поцеловал ее, на этот раз более страстно.

«Ты опять говоришь загадками. Мне хочется на него посмотреть. Ты же не мог его уничтожить».

«А. Твоя мудрость возросла со времени нашей последней встречи».

«Ты каким-то образом пробудил во мне жажду знаний». Она встала. «Посох хаоса нельзя уничтожить. Его нельзя убрать из Тамриэля без ужасных последствий для самой страны».

«Ааа. Я восхищен, любовь моя. Все так и есть. Он не уничтожен, и он не за пределами Тамриэля. Я же сказал, что его нет нигде. Разгадаешь эту загадку?» Он притянул ее в свои объятия. «Но есть и большая загадка, — прошептал он. — Как сделать одного из двух? Вот это я могу показать тебе». Их тела слились воедино.

Позже, когда они утомились, и он задремал, она сонно подумала: «Один из двоих, два из одного, три из двоих, два из трех… что нельзя уничтожить, или изгнать, пожалуй, можно разделить…»

Она встала с улыбкой. Ее глаза сверкали.

Соловей вел дневник. Он делал записи каждую ночь, выслушав краткие доклады подчиненных. Он запирал его, но замок был простым. Ведь когда-то она состояла в Гильдии воров, в прошлой жизни… в другой жизни… другая Барензия…

Однажды утром Барензии удалось заглянуть в дневник, пока Соловей занимался своим туалетом. Она выяснила, что первая часть Посоха хаоса была спрятана в старой шахте двемеров, называемой Логово Клыка, но указания к ее местонахождению были весьма расплывчаты. Дневник был заполнен записями, сделанными в разное время без всякого порядка, и его было трудно читать.

Весь Тамриэль, подумала она, в его руках и моих, а может и больше, но все же…

Несмотря на внешнее обаяние, внутри него была холодная пустота вместо сердца, вакуум, о котором он не знал, подумала она. Это можно заметить порой, когда его глаза теряют выражение и холодеют. Но все же, хоть он и понимал это по другому, он стремился к счастью и радости. Крестьянские мечты, подумала Барензия, и снова ей представился Строу, грустный и потерянный. Потом Террис, с кошачьей улыбкой каджита. Тайбер Септим, могущественный и одинокий. Симмах, крепкий, стойкий Симмах, делавший то, что было нужно, тихо и эффективно. Соловей. Соловей, загадка и уверенность, и свет, и тьма. Соловей, правящий всем, больше того, распространяющий хаос во имя порядка.

Барензия неохотно рассталась с ним, чтобы повидать детей, которым надо было сказать о смерти их отца и предложении защиты императором. Она сделала это, но было нелегко. Моргия плакала у нее на руках долго-долго, а Хелсет убежал в сад, чтобы побыть одному, а после отказывался говорить об отце, и даже не позволял себя обнять.

Эдвир говорил с ней, пока она была там. Она рассказала ему все, что узнала, и сказала, что ей придется еще побыть там и узнать как можно больше.

Соловей поддразнивал ее из-за старшего поклонника. Он знал о подозрениях Эдвира, но не тревожился, потому что никто не принимал старика всерьез. Барензия смогла организовать нечто вроде примирения. Эдвир публично отрекся от своих подозрений, а его «старый друг» император простил его. После этого его приглашали отобедать с ними хотя бы раз в неделю.

Детям нравился Эдвир, даже Хелсету, который осуждал связь матери с императором и не выносил его. Со временем он сделался темпераментным и неприветливым, и часто ссорился и с матерью, и с ее любовником. Эдвиру тоже не нравились их отношения, а Соловей пользовался этим и открыто показывал свою привязанность к Барензии, чтобы поизводить старика.

Они не могли пожениться, потому что Уриэль Септим был уже женат. Соловей изгнал императрицу вскоре после того, как заменил императора, но не осмеливался причинить ей вред. Она нашла прибежище в Храме Единого. Было объявлено, что у нее было плохое здоровье, и ходили слухи, создаваемые подчиненными Соловья, что у нее были и психические проблемы. Детей императора также разослали в разные тюрьмы, замаскированные под «школы».

«Скоро ей станет хуже, — беззаботно сказал об императрице Соловей, с удовлетворением разглядывая разбухшие груди и живот Барензии. — Что касается детей… В жизни полно случайностей, верно? И мы поженимся. Твой ребенок будет моим истинным наследником».

Он и в самом деле хотел ребенка. Барензия была в этом уверена. Но гораздо меньше она была уверенна в его чувствах к ней. В последнее время они часто ссорились, обычно из-за Хелсета, которого Соловей хотел отправить в школу на острове Саммерсет, самой дальней провинции от Имперского города. Барензия не пыталась прекратить эти препирательства. Соловья, в конце концов, не интересовала спокойная, размеренная жизнь, к тому же ему очень нравилось мириться после…

Иногда Барензия забирала детей и перебиралась в прежние апартаменты, объявляя, что больше не хочет иметь с ним ничего общего. Но он всегда приходил за ней, и она возвращалась. Это было также неописуемо, как восход и закат лун-близнецов Тамриэля.

Она была на шестом месяце, когда, наконец, выяснила местоположение последней части Посоха — простое, ведь каждый темный эльф знал, где была гора Дагот-Ур.

Когда она в следующий раз поссорилась с Соловьем, она уехала из города с Эдвиром, и они отправились в Хай Рок, в Вэйрест. Соловей разозлился, но сделать почти ничего не мог. Его убийцы не подходили для этого, а он боялся оставить трон, чтобы наказать их самому. Он не мог открыто объявить войну Вэйресту. У него не было законных прав, ни на нее, ни на ее пока нерожденного ребенка. К тому же, дворяне Имперского города осуждали его отношения с Барензией, как когда-то осуждали Тайбера Септима, и были рады избавиться от нее.

В Вэйресте ей тоже не доверяли, но в маленьком городе Эдвира фанатично почитали и прощали его… эксцентричность. Барензия и Эдвир поженились через год после рождения ее ребенка от Соловья. Несмотря на это, Эдвир до безумия любил и жену, и ее детей. Она же не любила его, но относилась к нему с нежностью. Так хорошо не быть одной, а Вэйрест был очень хорошим городом, особенно для детей, пока они росли, и, ожидая своего времени, молились, чтобы Герой выполнил свою миссию.

Барензия могла только надеяться, что этот безымянный Герой не станет затягивать. Она была темным эльфом, и времени у нее было довольно. Много времени. Но больше не осталось любви, которой можно было бы поделиться, и ненависти, чтобы снова гореть. У нее остались только боль и воспоминания… и ее дети. Она хотела вырастить свою семью и обеспечить им хорошую жизнь, и остаться доживать свою. Она не сомневалась, что жизнь будет долгой. И от нее ей хотелось только мира, тишины, и спокойствия, в душе и в сердце. Крестьянские мечты. Этого она и хотела. Этого хотела настоящая Барензия. Это и была подлинная Барензия. Крестьянские мечты.

Приятные мечты.

_________________________________________________________________________________

Под этим солнцем и небом я тепло приветствую Вас, друзья!

Вот и подходит к концу серия книг "Подлинная Барензия". Завершающий том оказался достаточно объёмным, и не влазит в один пост. Поэтому, я разобью его на 2 части.

Пожалуй, это одна из самых любимых моих внутриигровых книг. Вспоминаются долгие путешествия по Морровинду, поиски всех пяти книг (каюсь, один из томов я всё же искал прибегнув к гуглу).

Однако после этого, сев в "своём" поместье Нерано (да простит меня Азура за мой дерзкий рейдерский захват собственности), я сполна насладился этой замечательной историей.

Надеюсь, что и Вы не останетесь равнодушны к этой книге)

Ссылки на предыдущие тома:

Том 1

Том 2

Том 3

Том 4

Как всегда, жду Ваших впечатлений в комментариях и выражаю благодарность за интерес к игровой литературе вселенной The Elder Scrolls.

Она хранит еще много тайн...)

Поехали...)

_________________________________________________________________________________

Как и предсказывал Симмах, последствия похищения Посоха хаоса не заставили себя долго ждать. Нынешний император, Уриэль Септим, прислал несколько холодных писем, в которых выражал неудовольствие и возмущение исчезновением Посоха, и торопил Симмаха найти его, и немедленно сообщить об этом новому имперскому боевому магу, Джагару Тарну, кому было поручено это дело.

«Тарн! — прогремел Симмах с отвращением и раздражением, ходивший по небольшой комнате, где Барензия, беременная уже несколько месяцев, спокойно вышивала детское одеяльце. — Джагар Тарн, в самом деле. Ай! Я бы даже не сказал ему, где улицу перейти, будь он хоть ковыляющим старым пьяным бродягой».

«А что ты против него имеешь, любимый?»

«Не доверяю я этому эльфу-полукровке! Он частично темный эльф, частично высокий эльф, и частично только богам известно кто. Все худшие качества этих рас собрал, могу заверить». Он фыркнул. «О нем никто ничего толком не знает. Он говорит, что родился в южном Валенвуде, а его мать была лесным эльфом. Похоже, он везде побывал…»

Барензия, усталая и довольная от беременности, до этого почти не слушала Симмаха. Но сейчас она бросила свою работу и посмотрела на него. Что-то заинтересовало ее. «Симмах. А этот Джагар Тарн не мог быть Соловьем, замаскированным?»

Симмах подумал, прежде чем ответить. «Нет, любимая. В крови Тарна нет примеси человеческой». Барензия знала, что Симмах считал это недостатком. Ее муж презирал лесных эльфов — как ленивых воришек, а высоких эльфов — как изнеженных интеллигентов. Но он восхищался людьми, особенно бретонами, из-за их прагматизма, ума и энергии. «Соловей из Эбонхарта, из Клана Ра’атим — Дома Хлаалу, если быть точным, Дома Моры. В этом доме с самого начала присутствовала человеческая кровь. Эбонхарт завидовал тому, что Посох остался здесь, когда Тайбер Септим забрал Рог Призыва».

Барензия тихонько вздохнула. Соперничество между Эбонхартом и Морнхолдом началось почти с самого начала истории Морровинда. Когда-то две нации были едины, все прибыльные шахты находились во владении Ра’атим, чье дворянство сохраняло высшую королевскую власть Морровинда. Эбонхарт разделился на два отдельных города, Эбонхарт и Морнхолд, когда сыновья-близнецы королевы Лиан — внуки легендарного короля Морелина — стали наследниками. В это же время место высшего короля освободилось в пользу временного военного вождя, назначаемого советом во времена опасности.

Эбонхарт по прежнему оберегал свои привилегии старшего города Морровинда («первый среди равных», — говорили его владыки) и утверждал, что охрана Посоха хаоса должна быть доверена его правящему дому. Морнхолд возражал, что король Морелин сам доверил хранение Посоха богу Эфену, а Морнхолд был местом его рождения.

«Почему ты тогда не расскажешь Джагару Тарну о своих подозрениях? Пусть он найдет его. Пока он в безопасности, неважно, где находится посох и кто его нашел, верно?»

Симмах непонимающе смотрел на нее. «Важно, — мягко сказал он через некоторое время, — но, полагаю, не слишком. Ай». И добавил: «Особенно тебе не стоит думать об этом. Просто сиди и занимайся своим, — тут он усмехнулся, — рукоделием».

Барензия швырнула в него вышивку. Она попала Симмаху прямо в лицо — с иголкой, наперстком, и прочим..

Еще через несколько месяцев Барензия родила здорового сына, и они назвали его Хелсетом. Ни о Посохе хаоса, ни о Соловье вестей не было. Если Посох был в Эбонхарте, его правитель не собирался этим хвастать.

Быстро и счастливо летели годы. Хелсет рос высоким и сильным. Он был очень похож на отца, которого очень почитал. Когда Хелсету было восемь лет, Барензия родила второго ребенка, дочь, и Симмах был совершенно счастлив. Хелсет был его гордостью, но малышка Моргия — названная в честь матери Симмаха — завладела его сердцем.

К несчастью, с рождением Моргии наступили не лучшие времена. Отношения с Империей все ухудшались по неизвестным причинам. С каждым годом повышались налоги и квоты. Симмах чувствовал, что император подозревает его в участии в похищении Посоха, и старался доказать свою верность, пытаясь выполнять все возрастающие запросы. Он увеличил рабочий день, поднял тарифы и даже восполнил недостачу в королевской казне из их личных сбережений. Однако налоги все росли: и дворяне, и простые люди начали жаловаться. Это было зловеще.

«Я хочу, чтобы ты забрала детей и отправилась в Имперский город, — сказал в отчаянии Симмах как-то за обедом. — Ты должна заставить императора выслушать себя, иначе весь Морнхолд восстанет этой весной». Он выдавил из себя улыбку. «Ты умеешь обращаться с мужчинами, любимая. Всегда умела».

Барензия тоже невесело усмехнулась. «Даже с тобой».

«Да. Особенно со мной», — мирно подтвердил он.

«Брать обоих детей?» Барензия посмотрела в угловое окно, где Хелсет бренчал на лютне и тихо пел дуэтом с младшей сестренкой. Хелсету было пятнадцать, а Моргии — восемь.

«Они могут смягчить его сердце. К тому же, пора представить Хелсета ко двору».

«Возможно. Но это не настоящая причина». Барензия сделала глубокий вдох и сказала прямо: «Ты не уверен, что сможешь защитить их здесь. Если дело в этом, то и тебе здесь небезопасно. Поедем вместе», — настаивала она.

Он взял ее за руки. «Барензия. Любовь моя. Сердце мое. Если я сейчас уеду, возвращаться будет уже некуда. Не волнуйся за меня. Со мной все будет хорошо. Ай. Я могу позаботиться о себе, особенно, если мне не придется волноваться за тебя и детей».

Барензия прижалась к его груди. «Только помни, что ты нам нужен. Нам не так уж нужно все это, если мы есть друг у друга. Пустые руки и пустые животы не болят так, как пустое сердце». Она заплакала, вспомнив Соловья и происшествие с Посохом. «Это все случилось из-за моей глупости».

Он нежно ей улыбнулся. «Если это и так, то все не так плохо, как могло быть». Он посмотрел на детей. «Мы никогда не будет испытывать недостатка в чем-либо. Никогда. Никогда, моя любовь, обещаю тебе. Однажды я стоил тебе всего, Барензия, я и Тайбер Септим. Ай. Без моей помощи Империя не стала бы такой, как сейчас. Я способствовал ее рассвету». Его голос ожесточился. «И я могу способствовать ее падению. Можешь сказать это Уриэлю Септиму. Это, и то, что мое терпение не безгранично».

Барензия ахнула. Симмах не грозил попусту. Она была уверена, что скорее старый домашний волк, лежащий у очага, нападет на нее, чем Симмах восстанет против Империи. «Как?» — еле слышно спросила она. Но он только покачал головой.

«Лучше тебе не знать, — сказал он. — Просто скажи ему это, если он будет упорствовать, и не бойся. Он Септим, и не тронет посланника». Он угрюмо улыбнулся. «А если он и осмелится, если хоть пальцем тронет тебя, дорогая, или детей — и да помогут мне все боги Тамриэля, но он пожалеет о том, что появился на свет. Ай. Я убью и его, и его семью, и не успокоюсь, пока последний из Септимов не будет убит». Красные глаза темного эльфа Симмаха сверкали, отражая свет угасающего камина. «Я клянусь в этом тебе, любовь моя. Моя королева… моя Барензия».

Барензия обняла его так крепко, как только могла. Но, несмотря на жар объятий, она не перестала дрожать.

Барензия стояла перед троном императора, объясняя затруднительное положение в Морнхолде. Она неделями ждала аудиенции у Уриэля Септима, откладываемой под разными предлогами. «Его величеству нездоровится». «Неотложное дело требует внимания его превосходительства». «Прошу прощения, ваше высочество, но произошла ошибка. Ваша встреча назначена через неделю. Видите ли…» А сейчас все шло еще хуже. Император даже не притворялся, что слушает ее. Он не пригласил ее сесть, и не отпустил детей. Хелсет стоял как каменное изваяние, но маленькая Моргия беспокоилась.

Она сама пребывала в смятении. Вскоре после того, как они прибыли в свои апартаменты, посол Морнхолда в Имперском городе попросил разрешения войти и принес послания от Симмаха. Плохие новости, худшие. Восстание, наконец, началось. Крестьяне собрались в группы при поддержке нескольких разгневанных представителей мелкого дворянства, и требовали, чтобы Симмах отдал бразды правления. Только Имперская стража и несколько отрядов тех семей, которые на протяжении многих поколений поддерживали дом Барензии, защищали Симмаха от толпы. Уже начались военные действия, но Симмах был в безопасности и успешно управлял. Ненадолго, писал он. Он просил Барензию сделать все возможное у императора; и она должна была оставаться в Имперском городе до тех пор, пока он не напишет ей, что можно безопасно вернуться домой вместе с детьми.

Она попыталась обойти Имперскую бюрократию — с незначительным успехом. К ее растущему страху, из Морнхолда перестали приходить известия. Разрываясь между гневом на многочисленных дворецких императора и страхом за свою судьбу и судьбу своей семьи, она ждала; недели проходили долго, тяжко, беспощадно. Но, однажды, посол Морнхолда сообщил ей, что, самое позднее — следующей ночью, должны прибыть известия от Симмаха, не как обычно, а с ночным ястребом. В этот же день ей сказали, что Уриэль Септим примет ее рано утром на следующий день.

Император приветствовал всех троих слишком широкой улыбкой, которая, тем не менее, не коснулась его глаз. Затем, когда она представляла своих детей, он пристально рассматривал их с совершенно неуместным выражением. Барензия общалась с людьми уже около пятисот лет и научилась в совершенстве читать выражения лица и движения так, что ни один человек не мог и предположить. Как ни пытался император скрыть, жажда была видна в его глазах — и что-то еще. Сожаление? Да. Сожаление. Но почему? У него самого были хорошие дети. Зачем ему нужны ее? И смотрит на нее с таким отчаянным, едва промелькнувшим желанием. Может быть, он устал от своей супруги? Люди были известны своим непостоянством. После долгого, горящего взгляда, он, наконец, отвел глаза, а она говорила о своей миссии и происшествиях в Морнхолде. Все это время он сидел неподвижно, будто каменный.

Удивленная его вялостью, Барензия рассматривала бледное, застывшее лицо, пытаясь найти сходство с теми Септимами, которых она знала ранее. Она не очень хорошо знала Уриэля Септима, видела его однажды, когда он был еще ребенком, и еще раз, на его коронации двадцать лет назад. Всего два раза. На церемонии он, хоть и был молод, выглядел мрачно и величественно, но от него не исходило такого ледяного холода, как от этого повзрослевшего человека. Несмотря на внешнее сходство, он казался совсем другим человеком. Но что-то в нем было хорошо знакомым, более знакомым, чем это возможно, какой-то жест, или манера держаться…

Внезапно, она ощутила сильный жар. Иллюзия! Она хорошо изучила искусство иллюзий с тех пор, как ее так ужасно обманул Соловей. Она научилась распознавать иллюзии так же, как слепой чувствует жар солнца кожей. Иллюзия! Но почему? Ее ум лихорадочно работал, хотя она и не прекращала говорить о Морнхолде. Тщеславие? Люди порой так же стыдились признаков возраста, как эльфы гордились ими. Но лицо Уриэля Септима вполне соответствовало его возрасту.

Барензия не осмеливалась воспользоваться собственным волшебством. Даже мелкие дворяне могли обнаружить присутствие волшебной энергии, не говоря уж о защите от нее в своих владениях. Использование здесь волшебства могло разгневать императора не хуже, чем обнаженный кинжал.

Магия.

Иллюзия.

Она внезапно вспомнила Соловья. Будто бы он сидел рядом с нею. Потом видение сменилось, и перед ней был Уриэль Септим. Он выглядел грустным, будто загнанным в ловушку. Видение сменилось снова, и на его месте оказался другой человек, похожий на Соловья, и в то же время иной. Бледная кожа, покрасневшие глаза, эльфийские уши, и он излучал сильное ощущение угрозы, сверхъестественной энергии — ужасное, разрушительное сияние. Этот человек был способен на все!

А потом она вновь увидела перед собой лицо Уриэля Септима.

Может быть, ей это только почудилось? Возможно, ее разум сыграл с ней злую шутку. Она вдруг почувствовала себя совершенно разбитой, будто слишком долго несла тяжелую ношу. Она решила оставить комментарии неприятностей в Морнхолде — к тому же, это ей все равно ничего не давало — и решила просто полюбезничать. Тем не менее, с тайным умыслом.

«Вы помните, сир, как Симмах и я обедали с вашей семьей вскоре после коронации вашего отца? Вы тогда были не старше Моргии. Мы были польщены этой честью — ведь мы были единственными гостями в тот вечер — кроме вашего лучшего друга Джастина, конечно».

«О да», — промолвил император, осторожно улыбаясь. Очень осторожно. — Пожалуй, я припоминаю это».

«Вы с Джастином были такими хорошими друзьями, ваше величество. Мне сказали, что он умер не так давно. Такая жалость».

«Да. Я все еще не могу говорить о нем». Его взгляд стал совершенно пустым — еще более пустым, если только это было возможно. «Что же касается вашей просьбы, миледи, мы рассмотрим ее и сообщим вам позже».

Барензия поклонилась, дети последовали ее примеру. Кивком, император отпустил их, и они ушли.

Она глубоко вздохнула, выйдя из тронного зала. «Джастин» был придуманным приятелем, хотя маленький Уриэль всегда говорил, чтобы Джастину за каждой трапезой оставляли место. К тому же, Джастин, несмотря на мальчишеское имя, была девочкой! Симмах поддерживал эту шутку уже и после того, как она была почти позабыта. Он расспрашивал о здоровье Джастин всякий раз, как встречал Уриэля Септима, и тот серьезно отвечал ему. В последний раз Барензия слышала о Джастин несколько лет назад, когда император сказал Симмаху, что она встретила предприимчивого молодого каджита, вышла за него замуж, они поселились в Лиландриле и выращивают огненные папоротники и полынь.

Человек, сидящий на императорском троне — не Уриэль Септим! Соловей? Может быть?.. Да. Да! Барензия узнала его, и была уверена, что не ошибается. Это был он. Он! Соловей! Он выдавал себя за императора! Симмах ошибался, так ошибался…

«Что же теперь?»,- думала она. — Что случилось с Уриэлем Септимом, а точнее, что это означало для нее, Симмаха и всего Морнхолда?» Подумав, Барензия решила, что все их неприятности начались с появлением ложного императора, Соловья — кем бы он ни был на самом деле. Он, должно быть, занял место Уриэля Септима незадолго до того, как начались непомерные поборы с Морнхолда. Это объясняло, почему отношения начали ухудшаться так поздно (по людским меркам), много позже ее связи с Тайбером Септимом. Соловей знал о знаменитой преданности Симмаха и его знания дома Септимов, и нанес упреждающий удар. Если это было так, все они подвергались страшной опасности. Она и дети были в его власти в Имперском городе, а Симмах один справлялся с неприятностями в Морнхолде, организованными Соловьем.

Что же ей было делать? Барензия вела детей перед собой, положив руки им на плечи, и старалась держать себя в руках, ее фрейлины и рыцари личного эскорта шли позади. Наконец, они дошли до ожидавшей их повозки. Хотя их апартаменты были всего в нескольких кварталах от Дворца, королевское достоинство не позволяло идти пешком даже немного, и сейчас Барензия была этому рада. Повозка казалась безопасным убежищем, хотя она знала, что это чувство было ложным.

К одному из рыцарей подбежал мальчик, передал ему свиток и указал на повозку. Рыцарь принес свиток ей. Мальчик ждал, широко раскрыв восторженные глаза. Послание было кратким, и в нем спрашивалось, может ли Эдвир, король Вэйреста в провинции Хай Рок получить аудиенцию у знаменитой королевы Морнхолда, Барензии, так как много слышал о ней и хотел бы познакомиться лично.

Сначала, Барензия хотела отказаться. Она хотела покинуть город! Ее не привлекало общение с восхищенным человеком. Она нахмурилась, и один из стражей сказал: «Миледи, мальчик говорит, что его хозяин ожидает вашего ответа вон там». Она посмотрела в указанном направлении и увидела красивого пожилого мужчину верхом на коне, в окружении полудюжины придворных и охранников. Он встретил ее взгляд и почтительно поклонился, снимая шляпу.

«Хорошо, — внезапно сказала Барензия. — Скажи хозяину, что он может придти ко мне сегодня вечером, после обеда». Король Эдвир выглядел почтительным и серьезным, и даже обеспокоенным, но ни в коей мере не влюбленным. И то что-то, подумала она.

Барензия стояла у башенного окна в ожидании. Она чувствовала, что посланник близко. Но хотя ночное небо было ей видно так же ясно, как и днем, она не видела посланника. И вдруг он появился, пролетев как стрела под тонкими ночными облаками. Еще немного, и огромный ночной ястреб спустился, сложив крылья, и вцепился когтями в ее кожаный нарукавник.

Она отнесла птицу на насест, где нетерпеливыми пальцами нащупала послание, закрепленное на ноге. Ястреб долго пил, а потом взъерошил перья и начал прихорашиваться, успокоенный ее присутствием. Маленькая часть ее сознания разделяла его удовлетворение от хорошо проделанной работы и заслуженного отдыха, но было еще и беспокойство. Что-то было не так, даже по птичьему разумению.

Ее пальцы дрожали, когда она разворачивала тончайший пергамент и разбирала мелкий почерк. Это не уверенный почерк Симмаха! Барензия медленно села, разгладив письмо, готовясь принять новости спокойно, какими бы они ни были.

Они были ужасны.

Имперская стража покинула Симмаха и примкнула к мятежникам. Симмах погиб. Оставшиеся верные отряды потерпели поражение. Симмах погиб. Вождя мятежников провозгласили королем Морнхолда имперские посланники. Симмах погиб. Барензия и ее дети были объявлены предателями Империи, за их головы была назначена награда.

Симмах погиб.

_________________________________________________________________________________

P.S. Вторую часть выложу сегодня, всем добра и немножко терпения)

Под этим солнцем и небом я тепло приветствую Вас, друзья!

Надеюсь Вы хорошо отдохнули на выходных и готовы к следующим частям серии книг "Подлинная Барензия")

Как всегда, конечно же, рекомендую начинать с самой первой части. Ссылки чуть ниже:

Том 1

Том 2

Том 3

Всех почитателей вселенной The Elder Scrolls, лора и игровой литературы приглашаю в подписчики. Это даст возможность не пропустить новые посты и интересные книги)

Между тем, нас уже 60 человек, чему я безмерно рад. Спасибо всем кто меня поддерживает.

Я уже говорил, что моя цель создать своего рода "Книжный клуб Тамриэля", где будут подниматься интересные темы не только по книгам, но и по ЛОРу)

Ну, да не буду долго философствовать. Всем кружечку сиродильского бренди!)

Поехали..)

_________________________________________________________________________________

«Все, что я когда-либо любила, я потеряла, — думала Барензия, смотря на верховых рыцарей впереди и позади, ее камеристка сидела рядом с ней. — Но я получила некоторую власть и богатство, и было обещано еще больше. Дорого я за это заплатила. Теперь я лучше понимаю, почему Тайбер Септим так любит власть, если ему часто приходиться так дорого платить. Несомненно, ценность узнается по цене, которую мы за нее платим». По желанию, она теперь ехала верхом на чалой кобыле, одетая воином, в великолепной кольчуге работы темных эльфов.

Проходили дни, ее кортеж ехал по дороге на восток, и вокруг постепенно появлялись крутые горы Морровинда. Воздух был разрежен, и постоянно дул холодный осенний ветер. Но он приносил сладкий аромат поздно цветущих черных роз, растущих во всех укромных уголках и расщелинах высокогорий, находя питание даже в самых каменистых местах. В маленьких городах и деревушках вдоль дороги собирались разные темные эльфы, выкрикивали ее имя или просто глазели. Большинство ее сопровождающих были редгарды, было несколько высоких эльфов, нордов и бретонов. С продвижением в сердце Морровинда, они чувствовали себя все более неуютно и держались ближе друг к другу. Даже эльфийские рыцари были настороже.

Но Барензия чувствовала себя как дома. Сама земля приветствовала ее. Ее земля.

Симмах встретил ее на границе Морнхолда в сопровождении рыцарей, около половины которых были темными эльфами. В имперских боевых доспехах, отметила она.

По поводу ее прибытия в город был устроен парад, и произнесены речи сановников.

«Я позаботился о ремонте королевских апартаментов, — сказал ей генерал, когда они подъезжали к дворцу, — но, разумеется, вы можете изменить там все, что вам не по вкусу». Он продолжал говорить о подробностях коронации, которая должна была состояться через неделю. Он был прежним командиром, но она почувствовала кое-что еще. Он ожидал ее одобрения всех приготовлений, фактически, выпрашивал его. Это было ново. Раньше ему никогда не требовалась ее благодарность.

Он не расспрашивал ее о жизни в Имперском городе, или о ее интриге с Тайбером Септимом, хотя Барензия была уверена, что Дреллиэн рассказала ему, или написала ранее, во всех подробностях.

Сама церемония, как и многое другое, была смесью старого и нового: некоторые ее части взяты из древних традиций темных эльфов Морнхолда, остальные указаны имперским приказом. Она поклялась служить Империи и Тайберу Септиму, так же как и Морнхолду и его народу. Она приняла клятвы верности и преданности народа, дворян, и совета. Совет состоял из смеси имперских эмиссаров (называемых «советники») и местных представителей народа Морнхолда, которые были, в основном, старейшинами, в согласии с эльфийским обычаем.

Позже, Барензия обнаружила, что тратит больше времени на попытки примирить эти две фракции и их сторонников. Старейшины должны были пойти навстречу примирению, в свете реформ, представленных Империей, и относившихся ко владению землями и сельскому хозяйству. Но многое в них противоречило обычаям темных эльфов. Тайбер Септим, «именем Единого», установил новую традицию, и даже боги и богини должны были подчиниться.

Новая королева полностью ушла в работу и учебу. Она покончила с любовью и мужчинами надолго, если не навсегда. Были и другие удовольствия, как и говорил ей тогда Симмах: удовольствия разума и власти. Она полюбила (удивительно, ведь в Имперском городе ей это не нравилось) историю и мифологию темных эльфов, желая знать больше о народе своих предков. Она с удовлетворением отметила, что они были гордыми воинами, и умелыми мастерами, и хитроумными магами еще с незапамятных времен.

Тайбер Септим прожил еще полвека, и иногда она встречалась с ним, когда по разным причинам ее вызывали в Имперский город. При встрече он тепло приветствовал ее, и они долго разговаривали о событиях в Империи, когда представлялась возможность. Казалось, он забыл, что между ними было нечто большее, чем дружба и политика. Он мало изменился с годами. Ходили слухи, что маги смогли продлить ему жизнь, и даже, что Единый даровал ему бессмертие. Но однажды посланник принес весть о смерти Тайбера Септима, и о том, что его сын, Пелагиус, стал императором.

Они выслушали новости одни, она и Симмах. Бывший имперский генерал, а сейчас ее премьер-министр, принял известие стоически, как принимал и все остальное.

«Почему-то это кажется невозможным», — сказала Барензия.

«Я говорил тебе. Ай. Таковы люди. Они не живут долго. Но это не так уж важно. Осталась его власть, и сейчас ею обладает его сын».

«Ты как-то назвал его другом. Ты чувствуешь что-нибудь? Скорбь?»

Он пожал плечами. «Было время, когда и для тебя он был кем-то большим. Что ты чувствуешь, Барензия?» Наедине, они уже давно не называли друг друга титулами.

«Пустоту. Одиночество», — ответила она, тоже пожимая плечами. «Но это не ново».

«Да. Я знаю», — сказал он, беря ее за руку. «Барензия…» Он приподнял ее лицо и поцеловал.

Она очень удивилась. Она не могла припомнить, чтобы он когда-либо касался ее ранее. Она никогда не думала о нем «так», и все же, знакомое тепло разлилось по ее телу. Она почти забыла, как оно приятно, это тепло. Не обжигающее пламя, которое она чувствовала вместе с Тайбером Септимом, но спокойное, крепкое тепло, которое у нее связывалось со… со Строу! Строу. Бедняга Строу. Она так давно о нем не вспоминала. Сейчас, если он еще жив, то уже в годах. Возможно, с кучей ребятишек, нежно подумала она… и женой, которая может говорить за двоих.

«Выходи за меня замуж, Барензия», — сказал Симмах, будто уловив ее мысли о женитьбе, детях… женах. «Я достаточно долго работал, трудился и ждал, разве нет?»

Замужество. Крестьянин с крестьянскими мечтами. Мысль сама появилась в уме, непрошенная и ясная. Разве не этими словами она так давно описала Строу? Но все же, почему бы и нет? Если не Симмах, то кто?

Многие благородные семьи Морровинда были уничтожены в объединяющей войне Тайбера Септима до подписания соглашения. Правление темных эльфов было восстановлено, верно, но не прежнее, теперь правили не истинные дворяне. Большинство из них — выскочки, как Симмах, но и вполовину не так хороши и достойны, как он. Он сражался за сохранность Морнхолда, когда их так называемые советники растащили бы его по косточкам, вытянули все силы, как из Эбонхарта. Он сражался за Морнхолд, за нее, пока она и королевство росли и процветали. Она почувствовала внезапную благодарность и, несомненно, нежность. Он был надежным и верным. И он хорошо послужил ей. Он полюбил ее.

«Почему бы и нет?» — ответила она с улыбкой. И взяла его руку. И поцеловала его.

Союз был удачен, и в политическом, и в личном плане. Хотя наследник Тайбера Септима, нынешний император Пелагиус I, предвзято смотрел на нее, он полностью доверял старому другу отца.

Но все же, на Симмаха подозрительно смотрел высокомерный народ Морровинда, из-за его крестьянского происхождения и тесной связи с Империей. Но королева была популярна. «Леди Барензия — одна из нас», — говорили шепотом, — «тоже побывала в плену».

Барензия была довольна. Были работа и удовольствие, чего еще можно желать от жизни?

Быстро проносились годы, наполненные кризисами, которые нужно было разрешить, ураганами, и голодом, и неудачами от непогоды, интригами, которым нужно было помешать, и заговорщиками, которых надо было наказать. Морнхолд процветал. Ее народ был в безопасности, сыт, а ее шахты и фермы — производительны. Все было хорошо, за исключением того, что у королевской пары не было детей. Не было наследников.

Дети эльфов рождаются редко, а дети благородных семей — еще реже. Поэтому прошло много десятилетий прежде, чем они начали беспокоиться.

«Это моя вина, Симмах. Я — порченый товар», — горько сказала Барензия. «Если ты хочешь взять другую…»

«Мне не нужна другая, — нежно ответил он, — и не уверен, что эта вина — твоя. Может, это я виноват. Ай. Неважно. Мы поищем лекарство. Если что-то не так, ведь это можно исправить».

«Как? Кому можно поведать истинную историю? И лекари не всегда держат клятву».

«Не имеет значения, если мы немного изменим время и обстоятельства. Чтобы мы ни сказали, или захотели сказать, Джефр Рассказчик всегда наготове. Его богом данный изобретательный ум и быстрый язык быстро разнесет нужные слухи и сплетни».

Священники, лекари и маги приходили и уходили, но все их молитвы, эликсиры и зелья не помогли ничем. В конце концов они перестали думать об этом и доверились богам. Они еще были молоды, по меркам эльфов, их ожидали еще долгие века. У них было время. У эльфов всегда есть время.

Барензия сидела за обедом в Большом зале, передвигая пищу по тарелке, ей было скучно и неспокойно. Симмаха вызвал в Имперский город пра-правнук Тайбера Септима, Уриэль Септим. Или это был его пра-пра-правнук? Она поняла, что сбилась со счета. Их лица будто перетекали одно в другое. Может, ей стоило поехать вместе с ним, но здесь была делегация из Тира по какому-то утомительному вопросу, который, однако, требовал деликатного подхода.

Бард пел в алькове залы, но Барензия не слушала. В последнее время, все песни, старые и новые, казались ей одинаковыми. А потом ее внимание привлекла одна фраза. Он пел о свободе, приключениях, об освобождении Морровинда от оков. Да как он смел! Барензия села прямо и посмотрела на него. Еще хуже, она поняла, что в песне пелось о какой-то древней войне со скайримскими нордами, и воспевался героизм королей Эдварда и Морелина и их отважных товарищей. Легенда была довольно старой, но песня — новой… а ее значение… Барензия не была уверена.

Смелый парень, этот бард, с сильным голосом и хорошим слухом. Вдобавок, довольно красив. Он не выглядел состоятельным, но не был и очень молодым. Разумеется, ему не могло быть больше сотни лет. Почему она не слушала его раньше, или, хотя бы, не слышала о нем.

«Кто это?» — спросила она у фрейлины.

Женщина сказала, пожав плечами: «Он называет себя Соловьем, миледи. Никто о нем ничего не знает».

«Пусть подойдет ко мне, когда закончит».

Человек, названный Соловьем подошел к ней, поблагодарил за оказанную честь и толстый кошелек, который она дала ему. Он оказался довольно тихим и скромным. Он много сплетничал о других, а она ничего не знала о нем, он избегал всех вопросов, отвечая на них лишь шутливыми отговорками или грубыми сказками. Но все парировалось с таким очарованием, что было невозможно оскорбиться.

«Мое настоящее имя? Миледи, я никто. Мои родители называли меня Знаешь-Ван, или, все же, Нет-Приятель… Какая разница? Это совсем неважно. Как родители могут дать имя тому, кого не знают? А! Пожалуй, это и есть мое имя, Тот-Кого-Не-Знают. Я был Соловьем так давно, не помню с каких пор, может, с прошлого месяца или с прошлой недели? Вся память уходит на песни и рассказы, миледи. Для себя у меня памяти не остается. Я на самом деле скучен. Где я родился? Ну, в Знаете-Где. Я думаю, когда доберусь в Незнамокуда, я осяду там… но я не тороплюсь».

«Понятно. Тогда, ты женишься на Внейуверенной?»

«Вы очень проницательны, миледи. Может быть, может быть. Хотя, порой, ТаДругая тоже кажется мне весьма привлекательной».

«А. Так ты непостоянен?»

«Как ветер, миледи. Я бываю там, и здесь, где жарко, и где холодно. Шанс — мой наряд. Остальное мне не слишком подходит».

Барензия улыбнулась. «Тогда останься с нами на некоторое время… если пожелаешь Изменчивый милорд».

«Как пожелаете, Просветленная миледи».

После этого краткого разговора, Барензия обнаружил новый интерес к жизни. Все привычное вновь казалось свежим и новым. Она приветствовала каждый день с радостью, ожидая разговора с Соловьем и его песни в подарок. В отличие от других бардов, он никогда не пел ей хвалебных песен, не воспевал никого другого, кроме приключений и подвигов.

Когда она спросила его об этом, он ответил: «Разве нужна иная похвала вашей красоте, чем та, которую дает зеркало, миледи? А если нужны слова, вам их скажут величайшие, а не презренный я. Как я могу соревноваться с ними, ведь я будто неделю назад родился?»

Однажды они говорили наедине. Королева, страдая бессонницей, призвала его в свою комнату, надеясь, что музыка успокоит ее. «Ты ленивый трус, сера, иначе мое обаяние подействовало бы на тебя».

«Миледи, чтобы восхвалять вас, мне нужно вас узнать. А этого мне не дано. Вы постоянно за завесой тайны, полны очарования».

«Нет, это не так. Это твои слова полны очарования. Твои слова… и твои глаза. Твое тело. Узнай меня, если хочешь. Познай меня, если осмелишься».

Он пришел к ней. Они лежали рядом, обнимались и целовались. «Даже сама Барензия не знает себя, — прошептал он, — как же я могу? Миледи, вы ищете того, чего не знаете. Вы хотите того, чего у вас нет?»

«Страсти, — ответила она. Страсти. И рожденных ею детей».

«А как же дети? Какие права у них будут?»

«Свобода, — сказала она. Свобода быть теми, кем они пожелают. Скажи ты, я ведь считаю тебя мудрейшим. Где я могу получить это?»

«То, что тебе нужно — рядом с тобой и под тобой. Осмелишься ли ты протянуть руку и взять то, что будет принадлежать тебе и твоим детям?»

«Симмах…»

«Я знаю часть ответа к тому, чего ты ищешь. Другая спрятана под нами, в шахтах твоего королевства, та часть, которая дарует нам силу исполнить свои мечты. Которую Эдвин и Морелин использовали, чтобы освободить Хай Рок и свои души от ненавистного подчинения нордам. Если правильно ей воспользоваться, миледи, никто не устоит против нее, даже власть императора. Свобода, сказала ты? Барензия, она дает свободу от оков, что удерживают тебя. Подумай об этом, миледи». Он снова поцеловал ее и отодвинулся.

«Ты уходишь…?» — воскликнула она. Ее тело тянулось к нему.

«Сейчас, да», — сказал он. «Удовольствия плоти — ничто, перед тем, что может быть у нас. А сейчас, подумай о моих словах».

«Мне не нужно думать. Что мы должны сделать? Какие приготовления понадобятся?»

«Никаких. В шахты нельзя войти просто так, это верно. Но рядом со мной королева, кто осмелится встать поперек пути? Внизу я смогу провести тебя туда, где покоится эта вещь, и забрать ее».

Наконец ей вспомнились ее учение. «Рог Призыва, — благоговейно прошептала она. Это правда? Каким образом? Как ты это узнал? Я читала, что он похоронен в глубоких пещерах Даггерфолла».

«Я долго изучал этот предмет. Перед смертью король Эдвард отдал рог на хранение своему старому другу, королю Морелину. Он, в свою очередь, спрятал его в Морнхолде, под охраной бога Эфена, там, где тот родился. Теперь ты знаешь то, что стоило мне долгих лет изучения и многих миль пути».

«Ну, а бог? Что же Эфен?»

«Доверься мне, милая. Все будет хорошо». Смеясь, он поцеловал ее еще раз, и вышел.

На следующий день они прошли мимо стражей у порталов, ведущих в шахты, и ниже. Притворившись, что совершает обычный осмотр, Барензия, в сопровождении одного лишь Соловья, проходила одну пещеру за другой. Наконец они достигли забытого прохода, и, войдя в него, обнаружили, что он вел к очень древней, а теперь позабытой части выработок. Идти было опасно, некоторые старые штольни обвалились, и им приходилось расчищать себе путь или искать обход. Страшные крысы и огромные пауки пробегали тут и там, иногда даже нападая на них. Но заклинания огненного удара Барензии и быстрый кинжал Соловья легко справлялись с ними.

«Нас уже долго нет, — наконец сказала Барензия. Нас будут искать. Что я им скажу?»

«Да что захочешь, — рассмеялся Соловей. Ты ведь королева, так?»

«Лорд Симмах…»

«Этот крестьянин подчиняется всем, обладающим властью. Всегда так делал. А властью будем обладать мы, милая». Его губы были сладкими, как вино, а прикосновения одновременно пламенны и холодны как лед.

«Сейчас, — сказала она, — возьми меня сейчас. Я готова». Ее тело будто гудело, каждый мускул напряжен.

«Еще нет. Не здесь, не так». Он показал рукой на пыльные обломки и мрачные каменные стены. «Еще немного». Неохотно Барензия кивнула, соглашаясь. Они снова пошли.

«Здесь, — наконец сказал он, остановившись перед глухой стеной. — Это здесь». Он нацарапал в пыли руну, в то же время сплетая заклинание другой рукой.

Стена исчезла. Там открылся вход в какое-то древнее святилище. Посередине стояла статуя бога, с молотом в руке, занесенной над адамантовой наковальней.

«Своею кровью, Эфен, — закричал Соловей, — я приказываю тебе проснуться! Я, потомок Морелина из Эбонхарта, последний из королевской линии, разделяющий твою кровь. В последний час Морровинда, когда все эльфы в опасности, отдай мне то, что охраняешь! Я приказываю тебе, ударь!»

При его последних словах статуя засветилась, ожила, пустые каменные глаза вспыхнули красным. Кивнула огромная голова, молот встретился с наковальней, и она раскололась с ужасным грохотом, и сам каменный бог рассыпался. Барензия упала на пол с громким стоном и закрыла уши руками.

Соловей отважно прошел вперед и схватил что-то, лежавшее в обломках с восторженным восклицанием. Он поднял свою добычу над головой.

«Кто-то идет! — встревожено закричала Барензия, и только потом заметила, что именно он держал в руке. — Постой, но это же не Рог, это — это посох!»

«Верно, миледи. Ты наконец увидела! — громко рассмеялся Соловей. Прости, милая, но я должен тебя покинуть. Может, мы еще встретимся когда-нибудь. А пока… А пока, Симмах, — обратился он к появившейся сзади них фигуре в кольчуге, — она твоя. Можешь забрать ее».

«Нет!» — закричала Барензия. Она вскочила и побежала к нему, но он исчез. Пропал, когда Симмах добрался до него с обнаженным мечом. Клинок рассек пустое пространство. Он замер, будто решив занять место каменного бога.

Барензия ничего не говорила, ничего не слышала, не видела… не чувствовала…

Симмах сказал полудюжине эльфов, пришедших вместе с ним, что Соловей и королева Барензия заблудились, и на них напали огромные пауки. Соловей оступился и упал расщелину, сомкнувшуюся над ним. Достать его тело было невозможно. Он сказал, что королева глубоко потрясена и горько оплакивает потерю друга, погибшего, защищая ее. Такое сильное действие оказывали присутствие и приказы Симмаха, что крайне удивленные рыцари, не видевшие всего полностью, тут же поверили, что все было согласно его словам.

Королеву проводили обратно во дворец и отвели в ее комнату, где она отпустила от себя всех фрейлин. Долгое время она сидела перед зеркалом в ошеломлении, настолько обезумев от горя, что даже не могла плакать. Симмах стоял рядом, наблюдая за ней.

«Ты хоть понимаешь, что наделала?» — наконец промолвил он — ровно, холодно.

«Ты мог бы рассказать мне, — прошептала Барензия. — Посох хаоса! Я и подумать не могла, что он был там. Он сказал… он сказал…» — она тихонько застонала и сжалась от отчаяния. «О, что же я наделала? Что я наделала? Что же теперь будет? Что будет со мной? С нами?»

«Ты его любила?»

«Да. Да, да, да! О мой Симмах, да смилуются надо мной боги, но я в самом деле любила его. Любила. Но сейчас… сейчас… Я не знаю… я не уверена… я…»

Лицо Симмаха слегка смягчилось, его глаза засверкали, и он вздохнул: «Да. Тогда это все объясняет. Ты станешь матерью, если только это в моей власти. А в остальном, Барензия, дорогая моя Барензия, я думаю, ты выпустила настоящий ураган. Некоторое время он еще будет собираться. Но когда он начнется, мы выдержим его вместе. Как всегда делали».

Он подошел к ней, раздел, и отнес на кровать. Из-за горя и страстного желания ее ослабшее тело отвечало ему как никогда прежде, изливая все, что пробудил в ней Соловей. И это успокоило призраков того, что он уничтожил.

Она была пустой, опустошенной. А потом снова заполнилась, ибо в ней зародилось и развивалось дитя. Как рос ее сын, также росло и ее чувство к терпеливому, верному, преданному Симмаху, зародившееся из долгой дружбы и стойкой привязанности, которое, наконец, вызрело в настоящую любовь. Восемь лет спустя им снова посчастливилось, и в этот раз у них появилась дочь.

Сразу после того, как Соловей похитил Посох хаоса, Симмах послал срочное секретное послание Уриэлю Септиму. Он не поехал сам, как обычно, предпочтя остаться с Барензией на время периода овуляции, чтобы она забеременела. Из-за этого, и из-за кражи, ему пришлось перенести временную немилость Уриэля Септима и несправедливые подозрения. На поиски вора отправили многих шпионов, но Соловей исчез неизвестно куда, так же, как и появился.

«Должно быть, в нем есть кровь темных эльфов, — сказала Барензия, — но и человеческая тоже. Иначе бы период овуляции не наступил так скоро».

«В нем, несомненно, течет кровь темных эльфов, причем принадлежащая древнему роду Ра’атим, иначе он не смог бы освободить Посох», — предположил Симмах. Он повернулся и посмотрел на нее: «Не думаю, чтобы он лег с тобой. Как эльф, он бы не осмелился, ведь тогда бы он не смог с тобой расстаться». Он улыбнулся. Потом снова посерьезнел. «Да! Он знал, что внизу был Посох, а не Рог, и что ему потребуется телепортироваться в безопасное место. Посох — не оружие, которое видело бы его насквозь, в отличие от Рога. Возблагодари богов, что он еще им не обладает! Казалось, все было, как он и ожидал, но откуда он мог знать? Я сам положил туда Посох, с помощью одного из Клана Ра’атим , который теперь за это сидит на троне в Эбонхарте. Тайбер Септим забрал Рог, но оставил Посох для пущей сохранности. Но теперь Соловей может использовать Посох, чтобы сеять семена вражды и разногласий всюду, где пожелает. Но так он не сможет придти к власти. Для этого надо обладать Рогом и уметь его использовать».

«Я не уверена, что Соловей ищет такой власти», — проговорила Барензия.

«Все ищут власти, — ответил Симмах, — каждый по своему».

«Я — нет, — сказала она. — Я, милорд, уже нашла, что искала».

_________________________________________________________________________________