Как я был девочкой
Часть первая Причал
Глава 1
Четырнадцать лет. Страшно много. Василию Ивановичу Мухину, весьма среднему ученику средней школы, вашему покорному слуге, именно столько. И выгляжу средне: нечто нескладное, давно не стриженое. И мозги работают также. И вообще. И жизнь – средняя до оскомины. Печалька.
Хорошо, что есть Тома. На этот раз она решила летать на дельтаплане. Копила на новый бук, но... «Хочешь, Чапа, со мной?» Нахлынувшие чувства и дни ожидания опущу.
Три машины остановились у гребня оврага. Сопровождающие гордо нарекли склон горой, траву примяли, тележка для взлета заняла нужное место. Буксиром выступил чихающий пикап, косящий фарами в разные стороны. Руководитель полетов – бывалый серьезный дядя в комбинезоне – в который раз нудел про то, что мы давно усвоили на инструктажах. Часть слушателей стояла, остальные, включая нас, расселись вокруг оратора на земле. На заднем плане багаж резво превращался в будущие средства три-д передвижения.
– Не называй его дельтапланом, – тоном знатока шепнула Тома. – Утопят в презрении.
– Кого?
– Тебя.
Подвернувшийся кустик переломился от пинка, нога при этом ударилась о булыжник, я скривился:
– Не называть кого?
Дуться на Тому невозможно. Увлекающийся характер не позволял ей обращать внимание на мелочи типа чужих обид.
– Дельтаплан, – как ребенку объяснила она.
Еще новость. Во мне проснулась язвительность:
– А полет полетом – можно?
К сожалению, ехидство, иронию, сарказм и прочее ерничанье немедленно постигала участь обид. Броня Томиного энтузиазма отражала любые атаки извне.
В этот момент распределили пилотов-инструкторов.
– Я с вами? – Вмиг забыв о моем существовании, Тома воззрилась на парня лет двадцати пяти, обежавшего ее цепким взглядом.
Полненький рыжий бодрячок со шлемом под мышкой и выражением «давай пошалим» мне сразу не понравился.
– Таки да, мадамочка. Как ваше ничего?
– Ничего… – опешила Тома.
Будучи одного с ней роста, пилот умудрялся глядеть сверху. Улыбался не переставая. Встал почти вплотную. Со стороны смотрелись этакой десяткой, где ноль вообразил себя бесконечностью и клеит единичку.
– Тома, правильно?
Она испуганно-радостно кивнула. Щечки, красневшие по не всегда понятным мне поводам, предательски розовели.
– И сколько нам лет?
Томин возраст еще позволял интересоваться им вслух без потерь для репутации. Не женщина, но явно не ребенок. Одного со мной невеликого роста, кроме нужных мест стройная... да что там, скажем честно: худая. Зато в нужных… В общем, очаровательная молодая особа в личине подростка. Каким-то чудом совмещая томную грацию с мальчишеской неуемностью, еще она собрала в одном флаконе чувственный бантик губ, озера глаз без дна и края и звездопад в ночи – длиннющие темные волосы. Определение подростка больше подходило мне. Называя своими именами, даже мальчика, а не подростка. Тома рядом со мной выглядела как забугорный комп рядом с нынешним отечественным, пока неказистым, но у которого, как говорят, все впереди. Зато мой софт так проапгрейден, как ее харду не снилось. Без скромности. Не бейте художника, я так вижу.
Овальное Томино личико взвилось, подбородок вздернулся:
– Уже пятнадцать. Скоро шестнадцать!
Мужики, собиравшие в траве второй тандем, глумливо загоготали.
– Сколо двадцать, а пока тли…
– Ша! – бросил туда коротышка-пилот. – Хотите отнести стоматологам в два раза больше, чем мечтали заработать?
Слова лились из него словно бусинки, нанизанные на длинную мысль, тон предложения к последнему слову забавно повышался. Мягкость произношения и звук по-змеиному шипящих букв завораживали.
– Было у мамы два сына, один умный, второй – Шурик… – не унимались помощники, переходя на личность пилота.
– И это мои товарищи? Тогда что такое фашисты? И не надо про второго сына, вы делаете мне обидно.
В конце концов он просто отмахнулся. Похоже, такая перепалка здесь вроде традиции.
Когда мне нужно добавить себе возраста и солидности, я расправляю плечи и тянусь макушкой вверх. Чуть на цыпочки не встаю. Тома без раздумий поступила так же. Выперла, чем природа одарила, острый нос – вверх, взгляд – «щас плюну».
– Умничка, держи фасон и все будет в ажуре, – принял ее потуги пилот с вежливым снисхождением. – Таки да, пятнадцать – очень много. А нам главное, чтоб до восьмидесяти пяти.
– Лет?!
– Килограмм. Или инструктаж между ушей не отпечатался? Таки лучше сразу везде вести себя правильно, чем потом любоваться с-под низу прекрасной природой кладбища.
Еще раз, ничуть не скрываясь, похожий на мультяшного персонажа с пропеллером упитанный пилот просканировал Томину фигурку: еще не полноценно женскую, но с моей точки зрения идеальную – по-мальчишески крепкую, подтянутую, что особенно здорово смотрелась в ярко-алой спортивной форме. Оценивал? Мне показалось так. Хотя, возможно, что проверял соответствие одежды полету.
– Я готова.
Тома действительно была готова – сожрать визави с потрохами.
– Тогда хватит утюжить клешем булыжник, подгребайте к нашей цацке.
Направляя и поддерживая за талию, самонавязанный кавалер переместил Тому ближе к дельтаплану.
– Как вы догадались, я из Одессы. – Стукнув каблуками, рыжий пилот лихо козырнул. – Позвольте представиться, Александр, он же Шурик, он же Алик, он же Санёк, он же Саша, он же Саня, он же, если приспичит, Искандер Двурогий.
– Какой?! – не сдержалась Тома, прыснув в мою сторону: – Слышал, Чапа?
Я завидовал ее умению мгновенно преображаться: из гнева в серьезность, оттуда – в заразную для окружающих смешливость, заставляя ответно улыбаться даже тех, кто не только не собирался, но думал, что не умеет.
– Македонского так звали, даже в Коране упоминается, – донесся голос второго пилота. Моего. – А меня – Абдул-Малик. Можно просто Малик.
Повторенное имя перенесло ударение на «а». У крепко сложенного обладателя орлиного профиля вопросов к подопечному – ко мне – не оказалось. Только брови под надетым шлемом взлетели:
– Чапа?
Курчавая снаружи ладонь задумчиво огладила жгуче-черную щетину.
– Вася, – буркнул я.
Малик понимающе кивнул. Протянулась огромная пятерня, машинально мною пожатая.
– Но можно и Чапа, – смилостивился я. Люблю, когда относятся не как к ребенку. – Привык уже.
– Хорошо. Идем к аппарату. Вы вместе? – Шлем качнулся в сторону девушки.
Я почему-то смутился.
– Да.
Боялся, не так поймут? Но не пускаться же в не нужные объяснения.
Малик посерьезнел, из-под полы одесситу погрозил внушительный кулак. Тот никак не среагировал. Но увидел. Я видел, что увидел.
Собранные аппараты установили, и двумя парами мы двинулись к ухоженной глыбе на гребне. Шурик нес цветы, большой и грозный Малик следил за нами, чтоб не отставали и не чудили. Визуальный ровесник одессита, он втрое превосходил того в плечах и во столько же проигрывал в талии. Смотрел сурово, как орел на цыплят, но столь же отечески-оберегающе. Я сразу полюбил его за немногословность. Все познается в сравнении.
Малик первым остановился у камня, пропустив Шурика и придержав нас.
Возложили.
Помолчали.
– У него здесь отец разбился, – вполголоса пояснил Малик, когда шагали обратно. – Года не прошло. Аппарат – вдребезги. И кусочков не собрали похоронить. А под склоном еще самолеты времен войны, гражданский лайнер – много лет назад, несколько вертолетов. Много чего. Братская могила. Здесь воздушный поток особенный. Если не знать, лучше не соваться.
«Ободренных» таким образом, нас провели к опускавшимся под дельтапланы треугольникам, вопреки здравому смыслу именуемыми здесь трапециями. И началось. Сначала Тома, в подвеске за Шуриком, за ними – мы.
– Абдулла, поджигай! – весело кричал Шурик соратнику, готовившемуся со мной к старту во втором аппарате.
Малик выдал нехотя, всем видом демонстрируя, как надоел очередной заезженный диалог:
– Я мзды не беру. Мне за державу обидно. Я мзды даю.
Ухх! – натянулась ткань, в лицо ударил воздух, и через какой-то миг далеко внизу глаза разглядели малюсенькие машины. И совсем микроскопических людей.
И – тишина…
Глава 2
Управлять с помощью задницы – не про дурную голову. Про дельтаплан. Нет, про аппарат – так надо говорить. Местная специфика. Как моряку сказать, что корабль плавает, или обозвать какой-нибудь эсминец судном.
Свист ветра в тросах не мешал разговаривать, но мой пилот давал насладиться безмолвием и иллюзией самостоятельности. И полным единением с небом.
Тишину нарушил я.
– Смотри!
Малик резко повел вбок, настигая Шурика с Томой, но их аппарат упорно несся к обнаруженной мной посреди неба мерцающей воздушной воронке.
Не успели ничего понять. Ниоткуда возникший вихрь обжег лютым холодом, вскружил, перевернул, тут же окатил жаром, словно в костер уронил… и выплюнул. Исчез. Как в видео, когда вдруг кончаются деньги на безлимитке.
А в ушах:
– Мамочкааа-а-а! – тоненький угасаюший визг-вопль Томы, переходящий в инфразвук…
– Ай, шайтан тебя дери! – гортанно-каркающе, совсем рядом…
– Ой вэй… – снова издалека и снизу, с прибавлением многих непонятных слов и кое-чего понятного, но непечатного.
Я решил не выпендриваться. Просто орал. Кстати, ура, орем – значит, живы.
Время полета по вертикали осталось неизвестным. Секунда? Две? Как бы не так. Жизнь! Все небывало насыщенные, как оказалось, годы.
– А дельтаплан?!.. – вырвалось у меня.
Пошло прахом, что называть нужно по-другому. Какая разница, как называть, если он исчез! И… одежда. Все исчезло. Как только что родившиеся, мы с пилотом сверзились в копну колючего сена, ушибив все, что возможно, и немножко друг друга.
Из шевелящегося вороха высунулась наголо бритая голова. Моя рука непроизвольно взлетела, ощупывая родные вихры до плеч. От сердца отлегло. До сих пор Малик всегда был в шлеме, потому и всякие мысли.
– Живой?
– Даже немного здоровый, – просипел я, затем прокашлялся и добавил нормально: – Где Тома?
– Должна быть с Шуриком. Не бойся. Если что, он поможет.
Как раз этого я боялся.
Обходиться без одежды проблемы не составляло: погода благотворила. Тепло и штиль. Полный. Откуда только взялся тот смерч.
Запах сена бил по мозгам. Копна оказалась невероятной горой, как в высоту, так и вширь. Пришедший на помощь кран «Рука Малика» играючи вызволил меня из осыпавшегося барханчика и водрузил на вершину.
Пилот-инструктор произнес только одно слово:
– Интересно.
Все вокруг было золотым или зеленым за исключением нас: розовых, сидевших в желто-сером, местами до лежалого гнилостно-черного. Но мы смотрели не на себя. Заваливший долину сеномассив был с трех сторон окружен лесом, деревья начинались сразу за полосой кустарника, тоже окаймлявшего нас подковой. На грани видимости торчала труба или водонапорная башня. Но это мелочи, что едва достойны упоминания, поскольку с четвертой стороны горизонт перегородили дымчатые каменные вершины. Горы.
Ни людей, ни машин, ни животных вокруг. На высочайшем из ближних деревьев – флаг на макушке. Одноцветный, но не черный, не зеленый, не красный. Какой-то грязно-серый.
Хм. Местность – незнакомая. Горы. Это у нас-то, где это слово обозначает холмик или склон оврага.
– Малик! – донеслось с другого края гигантского сеновала.
– Шурик, – обрадовался лысый громила. Его рука призывно вскинулась. – Мы здесь!
– Алло, кинь маяк!
– Не видит. Нужно обозначиться.
Огромными охапками Малик стал подкидывать сено вверх. Сработало. На четвереньках, смешно подбрыкивая на проваливающейся поверхности, одессит карабкался курсом на соломенный гейзер, словно свинка по трясине – сияя незагорелыми округлостями и при остановках прикрываясь одной рукой, поскольку другая использовалась в качестве третьей точки опоры.
– И как вам это нравится? – Плюхнувшись рядом, Шурик почесался. – И, я дико извиняюсь, где мы?
– Где Тома? – спросил я главное.
– Там. – Последовал мах рыжей головы далеко назад. – Я ей не фреберичка.
– Фре… кто?
– Нянька. Не нянька. Я.
Малик уточнил:
– С ней все в порядке?
– Люди, что за геволт? Я вас умоляю. Не хочу расстраивать, но у нее все в лучшем виде.
– Все же. – Большие черные глаза Малика стали тоньше прорези для кредитки, и что-то говорило, что в данном настроении банкомат денег не выдаст. – Почему она там, – лысина качнулась назад, – а ты здесь?
– Только не надо ой. Нет, сначала ваша лялечка об меня грюпнулась всем центровым фасадом, а как скикнула, что из платьев только мама не горюй и природные украшения, так будто гэц укусил. Слиняла бикицер в кусты, только булки сверкали.
Я нехорошо зыркнул на Шурика.
– Нет, попал таки под раздачу, сто раз пардон. Я, на минуточку, тудою и не смотрел ни разу, – выдал он в ответ, хотя вопроса не прозвучало. – В какое место мне этот гембель? Или оно мне надо? Бо на шё там смотреть, вы меня извините? Что свинью брить: визгу много, навару на грош. Кино и немцы. Или мне было дожидаться конца этого грандиозного шухера с воплем и танцами? Очумелая мамзелька в кусты, в тенек, нервы подлечить, а я тихо-мирно поперся до вас, что сидите среди здесь как два придурка в три ряда. Может, уже двинемся обратно? Вдруг помощь нужна?
– Самый умный, да? – вспыхнул горбоносый пилот, утомленный казавшимся неиссякаемым потоком слов и пораженный финалом как червяк каблуком.
– Спасибо за комплимент. Таки или как?
– А я о чем с самого начала?! – взревел огромный Малик, кидаясь в сторону пропавшей Томы, то есть туда, откуда прибыл одессит.
– Смотрите! – замер я на миг, указывая на дерево с водруженным над верхушкой флагом.
Флаг сползал, стягиваемый снизу кем-то невидимым.
– Капец на холодец, – пробормотал Шурик.
– Как раз там, – подтвердил я затейливую мысль нашего Цицерона, – прямо.
Быстро перебирая всеми конечностями, наша тройка ринулась вперед.
Потом донесся лай. Дикий. Грозный. Беспощадный. Многоголосый.
Глава 3
С круглыми от страха глазами из кустов мчалась Тома. На ней была одежда: широкие штаны по щиколотку, облегающая жилетка на тесемках. Все невыносимо серое, потертое. В руках – ворох тряпок. Одежда для нас. Украла?!
Собачьи рык, рёв и лай неумолимо приближались. Десятки злобных голосов раскатывались по долине, от бьющих по нервам низов уши сворачивались в трубочку.
– Помогите! Ой, мама. – Тома споткнулась, ноги повело, она едва не упала.
Треск веток под голыми ступнями сменился шорохом разлетавшегося сена.
– Мы рядом! – прогрохотал Малик во всю силу легких.
Бег на карачках по пересеченной местности, проваливающейся под тобой как болото, не мой конек, и я безнадежно отстал. Зато Шурик, в котором взбурлила смесь паники с совестью, сумел обогнать даже загорелую гору мышц, что проламывала пространство сверхзвуковым бульдозером. Одессит же словно катился: пухленький, сосредоточенно-взъерошенный и неудержимый.
Из кустарника вырвалось первое исчадие ада – на сенохранилище впрыгнул пятнистый волкодав с меня размером. Истекающая слюной пасть оскалена, в глазах – жажда убийства.
– Фу! – заорал Малик.
– Сидеть! – внес лепту одессит. – Чужие!
Команды, дрессурой доводимые до автоматизма, не сработали. Не домашняя собачка. И не сторожевая. Может, пастушья? Где же пастух?
– Уберите собаку! На людей кидается! Загрызет же! – тонко и звонко завопил я.
Вместо ответа из леса выплеснулась еще пара чудищ, а на подходе, судя по звукам, минимум дюжина.
Собака бросилась, когда Тома почти добралась до нас. Клацнули клыки, замерло сердце. Девушке повезло, трофей – только штанина.
Пушечным ядром пронесся Малик последние метры, но Шурик уже кинулся на пса, словно вратарь на мяч, и окрестности взорвались его воплем: клыки рвали новую добычу. Дрожащая Тома повисла на мне:
– Ой, Чапа…
Еще слез не хватало. Неуместные объятия взвинтили адреналин до предела. Даже до запредела, если так можно сказать. А и нельзя – без разницы, ведь было именно так.
Прижав и чмокнув в щечку, следующим движением я оторвал девушку от себя:
– Закопайся. Чем глубже, тем лучше.
– А ты?
Ее руки уже рыли внушительную яму. Молодец, девчонка, не пропадет.
– Оденься! – прилетело мне вдогонку, когда она осознала ситуацию.
Вот и хорошо. Поздравляю с возвращением в реальный мир.
Отчаянно труся, я выдвинулся в сторону битвы… и опоздал. К сожалению и к счастью. Шурик жутко выл на пределе слышимости, баюкая порванную руку, сидящее тело мерно раскачивалось. Дергались в конвульсиях растерзанные до костей ноги, выставленные вперед. Абдул-Малик (совесть не позволяла назвать сейчас просто Маликом) весь в крови и шерсти, своей и собачьей, натягивал принесенные Томой штаны.
– На. – Ко мне прилетела охапка оставшихся тряпок.
Поскуливающая горка мяса с перебитым позвоночником валялась в сторонке: то ли старалась уползти, то ли, наоборот, продолжить драку. При всем желании не могла ни того, ни другого. Еще одна признаков жизни вовсе не подавала. Третья хрипела свернутой головой с выдавленными глазницами.
– Как?! – Мозг отказывался верить увиденному.
– С трудом.
Большего я не дождался: целая свора таких же созданий с шумом вывалилась из леса. Участь сородичей их не смутила, они почуяли кровь. Нам осталось жить с полминуты.
Штаны из дерюги на тесемочках оказались безразмерными. Пуговицы, молнии, липучки и застежки отсутствовали как класс. Тканью легкой жилетки, подобной Томиной, я хотел перевязать Шурика.
– Не успеешь, – бросив быстрый взгляд, сказал Абдул-Малик. – Одень.
Подумав, он добавил:
– И закопайся.
– Нет. – Накинув жилетку, я встал в стойку.
Горцу это понравилось.
– Руки-ноги не жалей, – донесся тихий совет. – Жизненно-важные органы защищай, в первую очередь голову. И не забывай про девушку, брат. Кроме тебя ей никто не поможет.
Подражая собакам, он опустился на четвереньки, из глубины горла родился глухой рык, и Малик ринулся на наступающего противника.
Первый ряд неудобно скачущих по сену тварей остановился в недоумении. Что-то свирепое и страшное неслось на них, не боясь, а угрожая. Этот язык они понимали. Смерть. Не всем. Но всем, до кого дотянется, пока остальные превосходящими силами будут глодать еще живые косточки. Смерть во плоти. Они чувствовали ее запах.
И собаки отступили. Свора метнулась назад, в кусты, в ужасе от такого близкого, жуткого, неминуемого конца.
Абдул-Малик остановился на границе сена и кустов. Словно обозначил территорию. Территорию смерти.
Собаки тоже остановились. Эффект неожиданности прошел, они опомнились. Человек – один. Их много. А он один – одетый, пахнущий именно человеком.
Напасть повторно успели лишь самые первые: смерть встретила их ударами ног в брюхо, захватом за задние лапы и броском в остальных. Умчавшимся в кусты было не до схватки, всюду раздавались душераздирающие утробные крики боли. Одна псина выскочила на открытое пространство и на глазах оказалась пригвождена к земле вылетевшим из леса копьем. Остальные побежали. Скулящее поле боя вмиг очистилось от боеспособных тварей.
– Тома, – позвал я. – Вылезай. Кажется, спасены.
Позади меня проснулся сенный вулкан, из кратера выдвинулась голова:
– Кем?
– Хочу ошибиться, но, по-моему, хозяевами одежды.
Девушка на секунду задумалась.
– Это хорошо или плохо?
(продолжение следует)