Тысячи парадных подъездов заколочены изнутри досками, и сотни тысяч граждан пробираются в свои квартиры с черного хода. Давно прошел восемнадцатый год, давно уже стало смутным понятие -- "налет на квартиру", сгинула подомовая охрана, организованная жильцами в целях безопасности, разрешается проблема уличного движения, строятся огромные электростанции, делаются величайшие научные открытия, но нет человека, который посвятил бы свою жизнь разрешению проблемы закрытых дверей.

Кто тот человек, который разрешит загадку кинематографов, театров и цирков?
Три тысячи человек должны за десять минут войти в цирк через одни-единственные, открытые только в одной своей половине двери. Остальные десять дверей, специально приспособленных для пропуска больших толп народа, - закрыты. Кто знает, почему они закрыты! Возможно, что лет двадцать тому назад из цирковой конюшни украли ученого ослика, и с тех пор дирекция в страхе замуровывает удобные входы и выходы. А может быть, когда-то сквозняком прохватило знаменитого короля воздуха, и закрытые двери есть только отголосок учиненного  королем скандала...

В театрах и кино публику выпускают небольшими партиями, якобы во избежание затора. Избежать заторов очень легко -- стоит только открыть имеющиеся в изобилии выходы. Но вместо того администрация действует, применяя силу. Капельдинеры, сцепившись руками, образуют живой барьер и таким образом держат публику в осаде не меньше получаса. А двери, заветные двери, закрыты еще при Павле Первом, закрыты и поныне.Пятнадцать тысяч любителей футбола, возбужденные молодецкой игрой сборной Москвы, принуждены продираться к трамваю сквозь щель, такую узкую, что один легко вооруженный воин мог бы задержать здесь сорок тысяч варваров, подкрепленных двумя осадными башнями.

Спортивный стадион не имеет крыши, но ворот есть несколько. Все они закрыты. Открыта только калиточка. Выйти можно, только проломив ворота. После каждого большого состязания их ломают. Но в заботах об исполнении святой традиции их каждый раз аккуратно восстанавливают и плотно запирают.

Илья Ильф и Евгений Петров. Двенадцать стульев. 1928 год.

За закрытыми дверями, в хаотичном нагромождении белесых глаз скапливается влага. Если прислушаться, можно услышать отголоски стародавних мыслей — слезы очищают. Лишенные тел безымянные тени проносятся в воздухе, преодолевая немыслимые расстояния во времени и пространстве. Каждый раз доходящие до точки сопричастия, они закипают, упершись в стену. Столпотворение повторяется, и уже ни что не в силах заставить их непослушные мысли преобразоваться в образы запредельного обобщения. Гравитация нарушена и медленно но верно их настигает Распад. Каждый из них — выходец из праха, уподобляется в своей ненасытности паразитам спящим до времени в почве неизвестных планет. Земля везде одинакова и нуждается в удобрении. Метафизические двойники запечатленные в зеркалах глубинного неба отражаются в столетиях новорожденными мертвецами. Тела сброшены, руки безвольно болтаются — в головах правит бал Хаос и Разрушение. Вселенский разум заточенный в песочных часах праведного сновидения отмеряет последние минуты до восхода черного выжженного солнца. Солнце — монолит, безобразный окаменевший кругляш сочащийся язвами и гнойниками — всего лишь символ. Оно также отравлено, и кем то развращено. Чужаки постоянно занимают чье то место и чаще всего со злым умыслом. Роятся метафорическими калеками в соцветии разума и нарушенной реальности. Спираль безысходности закручивается и стягивает окоченевшие внутренности смирившихся со своей участью быть раздавленными под гнетом чужеродных вычурных красок жизни. Стеклянные купола источника священных знаний дают брешь и трескаются под натиском вседозволенности новоприбывших. А где-то вдали расцветает радуга, словно мост, соединяющий прошлое с настоящим. Дождь прекращается — и шаги затихают. Неистовый ветер подхватывает слово, оброненное кем то по не осторожности, и уносится прочь, отдаваясь эхом в многообразии подземных переходов и нагромождении всевозможных улиц и переулков.

[20.02.2013]