...Каменев читал отчёт о действиях Военно-революционного комитета: отмена смертной казни в армии, восстановление свободы агитации, освобождение солдат и офицеров, арестованных за политические преступления, приказы об аресте Керенского и о конфискации запасов продовольствия на частных складах… Бурные аплодисменты.

Снова представитель Бунда. Непримиримая позиция большевиков губит революцию, поэтому делегаты Бунда вынуждены отказаться от дальнейшего участия в съезде.

Выкрики с мест: «Мы думали, что вы ушли ещё прошлой ночью? Сколько раз вы будете уходить?»

Затем представитель меньшевиков-интернационалистов. Крики: «Как! Вы ещё здесь?». Оратор разъясняет, что со съезда ушла только часть меньшевиков-интернационалистов, а часть осталась на съезде.

«Мы считаем передачу власти Советам опасной и, быть может, даже гибельной для революции… (Шум). — Но мы считаем своим долгом оставаться на съезде и голосовать против этой передачи».

Выступили и другие ораторы, по-видимому, получившие слово без предварительной записи. Делегат от донецких углекопов призывал съезд принять меры против Каледина, который мог отрезать столицу от угля и хлеба. Несколько солдат, только что прибывших с фронта, передали собранию восторженное приветствие от своих полков.

Но вот на трибуне Ленин. Он стоял, держась за края трибуны, обводя прищуренными глазами массу делегатов, и ждал, по-видимому, не замечая нараставшую овацию, длившуюся несколько минут. Когда она стихла, он коротко и просто сказал: «Теперь пора приступать к строительству социалистического порядка!»

Новый потрясающий грохот человеческой бури.

«Первым нашим делом должны быть практические шаги к осуществлению мира… Мы должны предложить народам всех воюющих стран мир на основе советских условий; без аннексий, без контрибуций, на основе свободного самоопределения народностей. Одновременно с этим мы, согласно нашему обещанию, обязаны опубликовать тайные договоры и отказаться от их соблюдения… Вопрос о войне и мире настолько ясен, что, кажется, я могу без всяких предисловий огласить проект воззвания к народам всех воюющих стран…»

Ленин говорил, широко открывая рот и как будто улыбаясь; голос его был с хрипотцой — не неприятной, а словно бы приобретённой многолетней привычкой к выступлениям — и звучал так ровно, что, казалось, он мог бы звучать без конца… Желая подчеркнуть свою мысль, Ленин слегка наклонялся вперёд. Никакой жестикуляции. Тысячи простых лиц напряжённо смотрели на него, исполненные обожания.

«Обращение к народам и правительствам всех воюющих стран.

Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24 — 25 октября и опирающееся на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире.

Справедливым или демократическим миром, которого жаждет подавляющее большинство истощённых, измученных и истерзанных войной рабочих и трудящихся классов всех воюющих стран, — миром, которого самым опредёленным и настойчивым образом требовали русские рабочие и крестьяне после свержения царской монархии, — таким миром правительство считает немедленный мир без аннексий (т.е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций.

Такой мир предлагает правительство России заключить всем воюющим народам немедленно, выражая готовность сделать без малейшей оттяжки тотчас же все решительные шаги, впредь до окончательного утверждения всех условий такого мира полномочными собраниями народных представителей всех стран и всех наций.

Под аннексией или захватом чужих земель правительство понимает сообразно правовому сознанию демократии вообще и трудящихся классов в особенности всякое присоединение к большому или сильному государству малой или слабой народности без точно, ясно и добровольно выраженного согласия и желания этой народности, независимо от того, когда это насильственное присоединение совершено, независимо также от того, насколько развитой или отсталой является насильственно присоединяемая или насильственно удерживаемая в границах данного государства нация.

Независимо, наконец, от того, в Европе или в далёких заокеанских странах эта нация живёт.

Если какая бы то ни было нация удерживается в границах данного государства насилием, если ей, вопреки выраженному с её стороны желанию — всё равно, выражено ли это желание в печати, в народных собраниях, в решениях партий или возмущениях и восстаниях против национального гнёта, — не предоставляется права свободным голосованием, при полном выводе войска присоединяющей или вообще более сильной нации, решить без малейшего принуждения вопрос о формах государственного существования этой нации, то присоединение её является аннексией, т.е. захватом и насилием.

Продолжать эту войну из-за того, как разделить между сильными и богатыми нациями захваченные ими слабые народности, правительство считает величайшим преступлением против человечества и торжественно заявляет свою решимость немедленно подписать условия мира, прекращающего эту войну на указанных, равно справедливых для всех без изъятия народностей условиях.

Вместе с тем правительство заявляет, что оно отнюдь не считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т.е. соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира, настаивая лишь на возможно более быстром предложении их какой бы то ни было воюющей страной и на полнейшей ясности, на безусловном исключении всякой двусмысленности и всякой тайны при предложении условий мира.

Тайную дипломатию правительство отменяет, со своей стороны выражая твёрдое намерение вести все переговоры совершенно открыто перед всем народом, приступая немедленно к полному опубликованию тайных договоров, подтверждённых или заключённых правительством помещиков и капиталистов с февраля по 25 октября 1917 года. Всё содержание этих тайных договоров, поскольку оно направлено, как это в большинстве случаев бывало, к доставлению выгод и привилегий русским помещикам и капиталистам, к удержанию или увеличению аннексий великороссов, правительство объявляет безусловно и немедленно отменённым.

Обращаясь с предложением к правительствам и народам всех стран начать немедленно открытые переговоры о заключении мира, правительство выражает с своей стороны готовность вести эти переговоры как посредством письменных сношений, по телеграфу, так и путём переговоров между представителями разных стран или на конференции таковых представителей. Для облегчения таких переговоров правительство назначает своего полномочного представителя в нейтральные страны.

Правительство предлагает всем правительствам и народам всех воюющих стран немедленно заключить перемирие, причём со своей стороны считает желательным, чтобы это перемирие было заключено не меньше как на 3 месяца, т.е. на такой срок, в течение которого вполне возможно как завершение переговоров о мире с участием представителей всех без изъятия народностей или наций, втянутых в войну или вынужденных к участию в ней, так равно и созыв полномочных собраний народных представителей всех стран для окончательного утверждения условий мира.

Обращаясь с этим предложением мира к правительствам и народам всех воюющих стран, временное рабочее и крестьянское правительство России обращается также в особенности к сознательным рабочим трёх самых передовых наций человечества и самых крупных участвующих в настоящей войне государств: Англии, Франции и Германии. Рабочие этих стран оказали наибольшие услуги делу прогресса и социализма, и великие образцы чартистского движения в Англии, ряд революций, имевших всемирно-историческое значение, совершённых французским пролетариатом, наконец, в геройской борьбе против исключительного закона в Германии и образцовой для рабочих всего мира длительной, упорной дисциплинированной работе создания массовых пролетарских организаций Германии.

Все эти образцы пролетарского героизма и исторического творчества служат нам порукой за то, что рабочие названных стран поймут лежащие на них теперь задачи освобождения человечества от ужасов войны и её последствий, что эти рабочие всесторонней, решительной и беззаветно энергичной деятельностью своей помогут нам успешно довести до конца дело мира и вместе с тем дело освобождения трудящихся и эксплуатируемых масс населения от всякого рабства и всякой эксплуатации».

Когда затих гром аплодисментов, Ленин заговорил снова:

«Мы предлагаем съезду принять и утвердить это воззвание. Мы обращаемся не только к народам, но и к правительствам, потому что обращение к одним народам воюющих стран могло бы затянуть заключение мира. Условия мира будут выработаны за время перемирия и ратифицированы Учредительным собранием. Устанавливая срок перемирия в три месяца, мы хотим дать народам возможно долгий отдых от кровавой бойни и достаточно времени для выбора представителей. Некоторые империалистические правительства будут сопротивляться нашим мирным предложениям, мы вовсе не обманываем себя на этот счёт. Но мы надеемся, что скоро во всех воюющих странах разразится революция, и именно поэтому с особой настойчивостью обращаемся к французским, английским и немецким рабочим…».

«Революция 24 — 25 октября, — закончил он, — открывает собою эру социалистической революции… Рабочее движение во имя мира и социализма добьётся победы и исполнит своё назначение…»

От его слов веяло спокойствием и силой, глубоко проникавшими в людские души. Было совершенно ясно, почему народ всегда верил тому, что говорит Ленин.

Было внесено и открытым голосованием немедленно принято предложение предоставить слово только представителям фракций и ограничить время ораторов 15 минутами.

Первым выступил Карелин от имени левых эсеров:

«Наша фракция не имела возможности предложить поправки к тексту обращения, поэтому оно исходит от одних большевиков. Но мы всё-таки будем голосовать за него, потому что вполне сочувствуем его общему направлению…».

От социал-демократов интернационалистов говорил Кмаров, длинный, узкоплечий и близорукий человек, которому суждено было стяжать не вполне лестную известность шута оппозиции. Только правительство, составленное из представителей всех социалистических партий, заявил он, может обладать достаточным авторитетом, чтобы решаться на столь важное выступление. Если такая социалистическая коалиция образуется, то наша фракция поддержит всю программу, если же нет, то она поддержит её только частично. Что до обращения, то интернационалисты всецело присоединяются к его основным пунктам…

После этого в атмосфере растущего воодушевления выступали один за другим ораторы. За обращение высказались представители украинской социал-демократии, литовской социал-демократии, народных социалистов, Польской и Латышской социал-демократии. Польская социалистическая партия тоже высказалась за воззвание, но оговорила, что она предпочла бы социалистическую коалицию… Что-то пробудилось во всех этих людях. Один говорил о «грядущей мировой революции, авангардом которой мы являемся», другой — о «новом веке братства, который объединит все народы в единую великую семью…» Какой-то делегат заявил от своего собственного имени: «Здесь какое-то противоречие. Сначала вы предлагаете мир без аннексий и контрибуций, а потом говорите, что рассмотрите все мирные предложения. Рассмотреть — значит принять…».

Ленин сейчас же вскочил с места: «Мы хотим справедливого мира, но не боимся революционной войны… По всей вероятности, империалистические правительства не ответят на наш призыв, но мы не должны ставить им ультиматум, на который слишком легко ответить отказом… Если германский пролетариат увидит, что мы готовы рассмотреть любое мирное предложение, то это, быть может, явится той последней каплей, которая переполняет чашу, и в Германии разразится революция…

Мы согласны рассмотреть любые условия мира, но это вовсе не значит, что мы согласны принять их. За некоторые из наших условий мы будем бороться до конца, но очень возможно, что среди них найдутся и такие, ради которых мы не сочтём необходимым продолжать войну… Но главное — мы хотим покончить с войной…».

Было ровно 10 часов 35 минут, когда Каменев предложил всем, кто голосует за обращение, поднять свои мандаты. Один из делегатов попробовал было поднять руку против, но вокруг него разразился такой взрыв негодования, что он поспешно опустил руку… Принято единогласно.

"10 дней которые потрясли мир" Джон Рид

"Секретарь петроградского отдела кадетской партии говорил мне, что экономическая разруха является частью кампании, проводимой для дискредитирования революции. Один союзный дипломат, имя которого я дал слово не упоминать, подтверждал это на основании собственных сведений. Мне известны некоторые угольные копи близ Харькова, которые были подожжены или затоплены владельцами, московские текстильные фабрики, где инженеры, бросая работу, приводили машины в негодность, железнодорожные служащие, пойманные рабочими в момент, когда они выводили локомотивы из строя…

Значительная часть имущих классов предпочитала немцев революции — даже Временному правительству — и не колебалась говорить об этом. В русской семье, где я жил, почти постоянной темой разговоров за столом был грядущий приход немцев, несущих «законность и порядок…». Однажды мне пришлось провести вечер в доме одного московского купца: во время чаепития мы спросили у одиннадцати человек, сидевших за столом, кого они предпочитают — «Вильгельма или большевиков». Десять против одного высказались за Вильгельма."

"10 дней которые потрясли мир"

«Десять дней, которые потрясли мир» — книга американского журналиста Джона Рида об Октябрьской революции 1917 года в России, свидетелем которой он был сам.

Джон Рид умер в 1920 году, вскоре после того, как книга была закончена (он является одним из немногих американцев, похороненных в некрополе у Кремлёвской стены).

О Великой Октябрьской социалистической революции написаны горы книг, статей и разного рода исследований. Не секрет, что в советское время превалировала исключительно комплиментарная точка зрения, которая превозносила эту революцию и ее достижения и, естественно, замалчивала ее негативные последствия. Противоположная сторона, естественно, сосредоточивалась на негативе и огульно критиковала все, связанное с революцией и ее первопроходцами. В 80-90-е гг. советское, а затем российское общество с жадностью набросилось на любую новую, дотоле неизвестную и, как правило, критическую информацию об Октябрьской революции, которая выплеснулась на страницы книг и журналов. Так получилось, что большевики и их революция были преданы анафеме и, как надеялись некоторые, вечному забвению.

Есть многочисленные воспоминания современников о событиях октября-ноября 1917 г. Есть разнообразные суждения, подобные высказыванию известного американского исследователя Роберта Такера, писавшего: "Революция 1917 года была вызвана не только глубокими историческими причинами, но и затяжной неудачной войной, в которой плохо оснащенная, неумело руководимая русская армия, состоявшая в основном из крестьян, потеряла, по некоторым оценкам, семь миллионов человек". И далее: "Временное правительство было обречено прежде всего потому, что оказалось неспособным осознать страстного стремления уставшей от войны России к миру. Более того, столкнувшись со стихийно начавшимся движением крестьян за раздел помещичьих земель, новое правительство стало проводить политику сдерживания аграрной революции до созыва Учредительного собрания, предусмотренного на ближайшее время правительственной программой".

Как нам представляется, в 100-летнюю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции было бы интересно обратиться к воспоминаниям таких ее современников, как генерал А.А. Брусилов и американский журналист и писатель Джон Рид.

Первый привлекает своей кристальной честностью и порядочностью, а также своим взглядом, что называется, со стороны "верхов" - это делает его суждения о событиях того времени заслуживающими глубокого интереса и доверия. Кроме этого, Брусилов в мае-июле 1917 г. исполнял должность Верховного главнокомандующего русской армией. Он писал: "Среди поднявшегося людского водоворота, всевозможных течений - крайних правых, крайних левых, средних и т.д., среди разумных людей, увлекающихся, честных идеалистов, негодяев, авантюристов, волков в овечьих шкурах, их интриг и домогательств - сразу твердо и бесповоротно решиться на тот или иной образ действий было для меня невозможно. Я не гений и не пророк и будущего твердо знать не мог; действовал же я по совести, всеми силами стараясь тем или иным способом сохранить боеспособную армию".

Воспоминания Джона Рида интересны тем, что он, как истинно американский репортер, был настолько вездесущ и пронырлив (CNN просто отдыхает), что оказался среди немногих иностранных журналистов, которые своими глазами видели, как происходила революция. Рид даже был непосредственным свидетелем штурма Зимнего дворца, в котором он побывал и накануне, и в ночь с 25 на 26 октября (по старому стилю). Рид писал: "Что бы ни думали иные о большевизме, неоспоримо, что русская революция есть одно из величайших событий в истории человечества, а возвышение большевиков - явление мирового значения: В борьбе мои симпатии не были нейтральны. Но, рассказывая историю тех великих дней, я старался рассматривать события оком добросовестного летописца, заинтересованного в том, чтобы запечатлеть истину".

Предоставим им слово.

ВЕКОВЫЕ ЧАЯНИЯ О ЗЕМЛЕ И ВОЛЕ

Говоря о причинах революции, Брусилов в первую очередь обращает внимание на главное зло - крепостное право, заложенное Борисом Годуновым, которое "делало всю массу крестьянства вполне бесправной и находившейся в диком состоянии". Поэтому с давних времен "идеал крестьянства в скрытом виде состоял в том, чтобы уничтожить барина и главное - отобрать у него землю".

Война 1812 года всколыхнула русское общество, и офицеры-дворяне впервые увидели в мужиках не "серую скотинку", но равных себе по духу людей. Лозунг французской революции "Свобода, равенство, братство", с которым русская армия столкнулась, взяв Париж, оказал "чарующее действие" в первую очередь на русское офицерство, которое впервые в массовом порядке серьезно задумалось о судьбах русского крестьянства. В результате развития этих революционных течений образовались тайные общества.

Однако из-за неудачи восстания декабристов эти течения были загнаны в глубокое подполье, но после неудачной Крымской войны и начала реформ Александра II вырвались наружу и вылились в революционное движение интеллигенции, которая "страстно бросилась в агитацию". Реформы оказались половинчатыми, а отмена крепостного права не дала крестьянам землю, и они оставались такими же темными и забитыми, как раньше. Попытки революционной интеллигенции "раскачать" крестьян, натыкались на их откровенное непонимание и нежелание что-либо менять в своей жизни.

Правительство, в свою очередь, полагало "наиболее удобным и легким держать всю народную массу в темноте", поэтому народ не мог в достаточной мере через государственное просвещение воспринять идеи русской государственности, патриотизма и православия, соответственно широкое распространение получила тайная антиправительственная пропаганда. Уже при Александре II была возобновлена опора на принцип "держи и не пущай", который широко практиковал Николай I. После убийства царя народовольцами воцарившийся Александр III опять загнал революционное движение в подполье и этим "окончательно бросил интеллигенцию в революционный лагерь". Заморозив какие-либо реформы, Александр III оставил тяжелое наследие своему сыну Николаю, который в том числе по своим личным качествам уже не мог спасти "исторически и психологически" изжитое самодержавие.

Бессмысленная война с Японией, которую Брусилов называет "преступной детской затеей", по его мнению, нанесла громадный ущерб боеспособности русской армии и вызвала первую русскую революцию. Стало очевидно, что нужны серьезные радикальные меры, но "обещанные реформы были смазаны и приняли весьма уродливый вид". В итоге самодержавие столкнулось с тем, что крестьянство уже не воспринимало так, как раньше, лозунг "Вера, царь и отечество", интеллигенция почти вся была революционна. И вообще все слои общества были крайне недовольны царским режимом. Появление Распутина и то влияние, которое он приобрел в управлении Россией, окончательно противопоставило царскую семью серьезным кругам общественных и государственных деятелей, что напоминало последние годы царствования Людовика XVI и Марии-Антуанетты во Франции.

Начавшаяся война усугубила все эти негативные процессы. Техническая отсталость русской армии и недостатки снабжения решительно во всем, которые обусловливали неудачи на фронте и приводили к излишним потерям, вызывали негодование и ропот в войсках.

На это накладывалось неудачное решение царя взять на себя роль Верховного главнокомандующего при том, что в его военное искусство и знание военного дела в армии никто не верил. Положение довершало то, что начальник штаба генерал Алексеев ввиду его "слабохарактерности и нерешительности" также не пользовался доверием в войсках. В этих обстоятельствах, как пишет Брусилов, "в толще армии, в особенности в солдатских умах, сложилось убеждение, что при подобном управлении что ни делай, толку не будет и выиграть войну таким порядком нельзя". Офицерский корпус был также крайне недоволен положением дел. В итоге к февралю 1917 г. вся русская армия была в основном подготовлена к революции.

После отречения царя, когда Государственную Думу и Временное правительство возглавил Совет рабочих и солдатских депутатов, в котором преобладающий голос в то время имели меньшевики и эсеры, как пишет Брусилов, ему стало ясно, что "революция обязательно должна закончиться тем, что у власти станут большевики". Вопрос о принципах и основах управления Россией находился в руках армии, в то время как офицеры не имели на солдатскую массу никакого влияния. Наружу немедленно вышли вековые чаяния крестьянства о земле и воле и желание отобрать у помещиков богатство, столетиями наживавшееся "крестьянским горбом". Но самым актуальным сделался пропагандировавшийся большевиками лозунг о немедленном заключении мира "без аннексий и контрибуций", а "офицер сразу сделался врагом в умах солдатских, ибо он требовал продолжения войны и представлял собой в глазах солдата тип барина в военной форме".

Крестьяне в солдатской форме быстро разобрались, что эсеры с Керенским во главе оттягивают решение о земле до Учредительного собрания и выступают за продолжение войны, и поэтому в основной своей массе пошли за большевиками. Брусилов совершенно справедливо отмечает: "Их совершенно не интересовал Интернационал, коммунизм и тому подобные вопросы, они только усвоили себе следующие начала будущей свободной жизни: немедленно мир во что бы то ни стало, отобрание у всего имущественного класса, к какому бы он сословию ни принадлежал, всего имущества, уничтожение помещика и вообще барина".

Офицерский состав, естественно, не мог сочувствовать таким устремлениям солдатской массы, поэтому немедленно стал для нее чуждым элементом, но, не умея не то что противодействовать революционной пропаганде, но даже изложить свою точку зрения, был отодвинут на обочину политических событий.

Все эти обстоятельства и исторические причины обусловили, по мнению Брусилова, ту громадную поддержку, которую получили большевики, что и предопределило успех Октябрьской революции.

"ОДНА ИЗ ПОРАЗИТЕЛЬНЕЙШИХ АВАНТЮР, НА КАКИЕ КОГДА-ЛИБО ОСМЕЛИВАЛОСЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО..."

Это слова Джона Рида. Но он же по ходу изложения цитирует знаменитое восклицание Дантона: "Смелость, еще раз смелость и всегда смелость!" - из речи, произнесенной 2 сентября 1792 г. в Законодательном собрании Франции о военной опасности и защите революции от нашествия контрреволюционной коалиции Пруссии и Австрии. Эти слова стали девизом "горсточки большевиков", которая среди бушевавшего вокруг них моря вражды была, казалось, "так одинока, как только можно быть одиноким на свете".

В то же время, как отмечает Рид, эта "авантюра" была достаточно хорошо подготовлена всем ходом исторических событий. Процесс распада России начался еще в 1905 году. После начала Первой мировой войны "продажные реакционеры, державшие в своих руках царский двор, сознательно вели дело к разгрому России, чтобы подготовить сепаратный мир с Германией". "Теперь мы знаем, - пишет Джон Рид, - что и нехватка оружия на фронте, вызвавшая катастрофическое летнее отступление 1915 г., и недостаток продовольствия в армии и в крупных городах, и разруха в промышленности и на транспорте в 1916 г. - все это было частью гигантской кампании саботажа, прерванной в решительный момент февральской революцией". Эта революция ускорила процесс распада России, "породив вначале смутную надежду на новый порядок", но затем попыталась сохранить давно изжитые формы старого режима, что привело к росту революционных настроений в обществе. Чтобы остановить революцию, правящие круги прибегли к отчаянным мерам: был дезорганизован транспорт и спровоцированы внутренние беспорядки; закрывались предприятия, топливо и сырье пряталось; в действующей армии была восстановлена смертная казнь, а Верховное командование открыто потворствовало поражениям на фронте.

"Все это было великолепной пищей для большевистского огня, - пишет Рид. - Большевики ответили проповедью классовой борьбы и провозглашением верховенства Советов". Они привлекли на свою сторону народные массы тем, что в одну ночь разрушили все изжитые формы старого режима, но получили взамен бескомпромиссную и безжалостную Гражданскую войну.

Верхи не скрывали своего враждебного отношения к большевикам и готовились силой подавить их движение, повторив июльские события 1917 года, когда демонстрации были разогнаны пулеметным огнем. "Может быть, голод и поражение пробудят в русском народе здравый смысл", - говорили некоторые представители крупного капитала (С.Г. Лианозов). Кадеты с удовольствием цитировали передовицу лондонской Times от 23 октября (5 ноября), в которой говорилось: "Большевизм надо лечить пулями". Правительству предлагалось эвакуировать Петроград, объявив осадное положение, после чего командующий войсками округа мог бы расправиться с "господами революционерами" без юридических формальностей. Не исключался вариант разгона силой оружия Учредительного собрания, "если оно проявит какие-либо утопические тенденции". Лидер правого крыла кадетской партии Родзянко заявил в газете "Утро России", что взятие Петрограда немцами было бы великим счастьем, потому что уничтожило бы Советы и избавило Россию от революционного Балтийского флота.

"Однажды мне пришлось провести вечер в доме одного московского купца, - пишет Рид. - Во время чаепития мы спросили у одиннадцати человек, сидевших за столом, кого они предпочитают - Вильгельма или большевиков. Десять против одного высказались за Вильгельма".

С другой стороны, революция была хорошо подготовлена в организационном плане - большевики готовились взять власть всерьез и надолго. "Уже был готов аппарат для раздела крупных помещичьих имений между крестьянами. Уже были созданы фабрично-заводские комитеты и профессиональные союзы, чтобы пустить в ход рабочий контроль над производством. В каждой деревне, в каждом городе, в каждом уезде и в каждой губернии имелись Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, готовые взять на себя дело местного управления". Были возрождены отряды Красной гвардии, впервые образованные в период революции 1905 г. Красногвардейцы были вооружены, и все попытки Временного правительства разоружить их были безуспешны.

Кроме всего прочего, на большевиков с громадной силой начал работать фактор русского патриотизма, потому что угроза германского нашествия заставила встать на их сторону большую часть патриотически настроенной общественности, в том числе большую часть русского офицерского корпуса.

В лагере, противостоящем большевикам, царили разброд и шатания. Никто всерьез с оружием в руках не собирался защищать Временное правительство, рейтинг которого стремительно падал. Газета "Новое время" иронически писала по этому поводу: "Правительство уже перестало быть властью, оно не обладает ни моральным авторитетом, ни необходимым аппаратом, который дал бы ему возможность применить силу: В самом лучшем случае оно может только вести переговоры с теми, кто согласится разговаривать с ним. Другой власти у него нет:".

Джон Рид очень точно отмечает характерную особенность момента: "В отношениях между слабым правительством и восставшим народом рано или поздно наступает момент, когда каждый шаг власти приводит массы в ярость, а каждый ее отказ от действий возбуждает в них презрение".

Точно так же стремительно падал рейтинг кадетов, меньшевиков и правых эсеров, потому что "министры-социалисты были вынуждены мало-помалу отступать по всем пунктам своей программы, а представители имущих классов наступали все решительнее".

Большевики "разбили в прах все пустые компромиссы" и предложили народным массам простую и понятную программу. Это не был, как сейчас принято говорить, популизм, это был трезвый расчет, помноженный на глубокое знание реальных чаяний народа - большевики были уверены в том, что их политика получит поддержку подавляющей части населения.

Джон Рид пишет: "Все были против них: дельцы, спекулянты, рантье, помещики, армейские офицеры, политические деятели, учителя, студенты, люди свободных профессий, лавочники, чиновники, служащие. Все другие социалистические партии ненавидели большевиков самой черной ненавистью. На стороне Советов были массы рядовых рабочих, матросы, все недеморализованные солдаты, безземельные крестьяне да горсточка, крохотная горсточка, интеллигенции".

Нельзя сказать, что Временное правительство сидело сложа руки. К Петрограду незаметно стягивались самые надежные полки, выбранные из разбросанных по всему фронту дивизий. В Зимнем дворце расположилась юнкерская артиллерия. На улицах впервые с дней июльского восстания появились казачьи патрули.

Однако трезвый расчет большевиков заключался и в точном выборе времени выступления. Ленин говорил: "24 октября будет слишком рано действовать: для восстания нужна всероссийская основа, а 24-го не все еще делегаты на Съезд прибудут. С другой стороны, 26 октября будет слишком поздно действовать: к этому времени Съезд организуется, а крупному организованному собранию трудно принимать быстрые и решительные мероприятия. Мы должны действовать 25 октября - в день открытия Съезда, так, чтобы мы могли сказать ему: "Вот власть! Что вы с ней сделаете?".

Октябрьский переворот прошел успешно в том числе и потому, что никто не расценивал большевиков как серьезную силу. Было распространено даже мнение: "может быть, большевики и могут захватить власть, но больше трех дней им не удержать ее. У них нет таких людей, которые могли бы управлять страной. Может быть, лучше всего дать им попробовать: на этом они сорвутся:".

Но у большевиков такие люди были, и они составили костяк Военно-революционного комитета Петрограда, а позднее вошли в Совет народных комиссаров.

Октябрьский переворот не был случайной последовательностью хаотических действий, это был точно рассчитанный план Военно-революционного комитета взятия под контроль всех важнейших городских объектов с последующим захватом резиденции правительства.

В ночь на 7 ноября большевики захватили телефонную станцию, Балтийский вокзал и телеграф. В течение 7-8 ноября чаша весов неоднократно колебалась как в сторону большевиков, так и их противников. Как пишет Рид, "петергофские юнкера не могут пробраться в Петроград; казаки колеблются; арестовано несколько министров; убит начальник городской милиции Мейер; аресты, контраресты, стычки между солдатскими патрулями, юнкерами и красногвардейцами:".

Тем не менее Октябрьский переворот в Петрограде был практически бескровным. Крейсер "Аврора" выпустил по фасаду Зимнего дворца только три боевых снаряда, вся остальная двухчасовая канонада велась холостыми выстрелами и носила чисто демонстрационный характер. Джон Рид находился среди тех, кто штурмовал Зимний дворец, и на его вопрос о количестве убитых среди красногвардейцев получил ответ: "Человек десять:". Юнкера побросали оружие и укрылись во дворце. Позднее все они были отпущены под честное слово "не поднимать оружие против народа". Рид бесстрастно свидетельствует, что за редким исключением практически никакого насилия в отношении защитников Зимнего дворца, включая женщин из "батальона смерти", допущено не было. Арестованные министры Временного правительства были препровождены под конвоем в Петропавловскую крепость, где, как позже засвидетельствовала комиссия из представителей общественности, они содержались в нормальных условиях, а позже были отпущены.

Попытки грабежа в покоях Зимнего дворца как со стороны его защитников, так и со стороны штурмовавших были немедленно и решительно пресечены красногвардейцами. "Самочинный комитет останавливал каждого выходящего, выворачивал карманы и ощупывал одежду. Все, что явно не могло быть собственностью обыскиваемого, отбиралось, причем солдат, сидевший за столом, записывал отобранные вещи, а другие сносили их в соседнюю комнату", - пишет Рид.

Взятие Зимнего дворца сопровождалось массой всевозможных слухов, сплетен и явной лжи. Самый распространенный слух: "Большевиков вели германские и австрийские офицеры". Сообщалось о массовых насилиях и грабежах. Такие нелепые слухи распространялись сотнями. Мало того, что их печатала вся антибольшевистская пресса, им верили даже те, кто сочувствовал революции.

Считается, что Гражданская война в России началась сразу же после Октябрьского переворота в Петрограде. Глава свергнутого Временного правительства А.Ф. Керенский совместно с командиром 3-го конного корпуса генералом П.Н. Красновым попытались 26-31 октября (8-13 ноября), опираясь на казаков и юнкеров, захватить Петроград, но своей цели не достигли.

В Москве все было по-другому - там произошло кровавое шестидневное сражение, разделившее город на две части. Противоборствующие стороны понесли большие потери. Как сказали Риду, погибли 500 рабочих и работниц, которые позднее были похоронены на Красной площади. О потерях белогвардейцев и юнкеров не сообщалось, после бомбардировки Кремля они сдались, и были беспрепятственно отпущены на свободу под обязательство разоружиться и расформировать свои отряды.

В октябре-ноябре 1917 г. Советская власть была установлена на большей части территории бывшей Российской империи, хотя, как отмечает Рид, это сопровождалось волной "отчаянных уличных боев" в различных городах. "Гражданская война пылала от Вологды до Читы в далекой Сибири, от Пскова до Севастополя на Черном море, в огромных городах и в маленьких деревушках".

Джон Рид описывает, как сквозь толпу рабочих, солдат и матросов, которые праздновали победу над Керенским в Царском Селе, красногвардейцы вели священника. "Это был отец Иван, - говорили они, - тот самый, который благословлял казаков, когда они входили в город. Позже мне пришлось услышать, что этот священник был расстрелян". Русская Православная Церковь "лишила своего благословения" новую власть. "А вскоре московский митрополит Тихон наложит на Советы отлучение", - констатирует Рид.

Что такое на самом деле Октябрьская революция? Джон Рид однозначно квалифицирует ее как государственный переворот, который низверг Временное правительство и поставил съезд Советов перед свершившимся фактом. "Теперь нужно было завоевать на свою сторону всю огромную Россию, а потом и весь мир". И далее, без всяких иллюзий: "Тень грозного рассвета вставала над Россией".

Мало было взять власть, нужно было ее еще и удержать. Большевики столкнулись с тотальным саботажем во всех практически министерствах. При этом забастовка государственных служащих была хорошо организована и финансировалась банками и коммерческими предприятиями. "Александра Коллонтай, назначенная 31 октября (13 ноября) комиссаром социального обеспечения, была в министерстве встречена забастовкой; на работу вышло всего сорок служащих. Это сейчас же крайне тяжело отразилось на всей бедноте крупных городских центров и на лицах, содержавшихся в приютах и благотворительных учреждениях, - все они попали в безвыходное положение. Здание министерства осаждалось делегациями голодающих калек и сирот с бледными, истощенными лицами. Расстроенная до слез, Коллонтай велела арестовать забастовщиков и не выпустила их, пока они не отдали ключей от учреждения и сейфа. Но когда она получила эти ключи, то выяснилось, что ее предшественница, графиня Панина, скрылась со всеми фондами. Графиня отказалась сдавать их кому бы то ни было, кроме Учредительного собрания".

Большевики затребовали от Государственного банка около тридцати пяти миллионов рублей, но кассир запер подвалы и выдавал деньги только представителям Временного правительства. "Контрреволюционеры пользовались Государственным банком как политическим орудием, - пишет Рид. - Так, например, когда Викжель (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников. - Прим. В.Г.) требовал денег на жалованье рабочим и служащим государственных железных дорог, ему отвечали: "Обратитесь в Смольный:".

Железнодорожники заявили, что они не признают большевиков, что они взяли весь железнодорожный аппарат в свои руки и "отказываются передавать его узурпаторской власти".

Никто не спорит, что со своей стороны многие из тех, кто был против большевиков, тем не менее прикладывали значительные усилия, чтобы прекратить начавшуюся гражданскую междоусобицу. И Джон Рид приводит много свидетельств этому. Он, в частности, приводит высказывание молодого поручика, который был выходцем из старинного дворянского рода и причислял себя к кадетам, но не собирался выступать против воли большинства и тем более не считал возможным "подымать оружие против моих братьев русских". Сопровождавшие его красногвардейцы в шутку называли поручика "провокатором" и "корниловцем". В то время такие шутки еще были допустимы и уместны.

Однако бесспорно и то, что очень сильно были распространены и агрессивные антибольшевистские настроения. Рид спросил очень влиятельного в кадетских кругах профессора Шацкого, что он думает о большевистском выступлении. Он пожал плечами и усмехнулся.

"Это скоты, сволочь, - ответил он. - Они не посмеют, а если и посмеют, то мы им покажем!.. С нашей точки зрения, это даже не плохо, потому что они провалятся со своим выступлением и не будут иметь никакой силы в Учредительном собрании...".

"Мы им покажем, как драться!" - говорили юнкера в Зимнем дворце.

"Эти большевики хотят попробовать диктовать свою волю интеллигенции?: Ну мы им покажем!.." - говорили представители спешно созданного Комитета спасения.

Поэтому уже тогда ни у кого не было никаких иллюзий: если бы в руках противников большевиков сразу после Октябрьской революции оказалась хоть какая-нибудь реальная военная сила, большевики были бы безжалостно раздавлены. Ленин и его соратники прекрасно это понимали, поскольку прекрасно знали историю не только Великой французской революции, но и Парижской Коммуны. И они ни в коей мере не собирались повторять ее трагическую судьбу и были готовы отчаянно защищаться. Очередная маленькая зарисовка американского журналиста: "У стола, стоявшего в центре, огромный Дыбенко склонился над картой, отмечая красным и синим карандашом расположение войск. В свободной руке у него, как и всегда, был большущий револьвер синей стали. Потом он сел за пишущую машинку и стал стучать одним пальцем. Прекращая работу хотя бы на секунду, он снова брал револьвер и любовно вертел его барабан".

Как бы то ни было, сила была на стороне большевиков - это бесстрастно отмечает Джон Рид, причем сила не только чисто военная - весь народ от мала до велика вышел на оборону Петрограда от наступления войск Керенского-Краснова. Керенский понял всю безвыходность своего положения и малодушно бежал, переодетый матросом. "Бежал и тем самым потерял последние остатки той популярности, которой когда-то пользовался у русских масс", - констатирует Джон Рид.

В целом, резюмируя все сказанное выше, американский журналист писал: "Большевики, представляется мне, - это не разрушительная сила, а единственная в России партия, обладающая созидательной программой и достаточной властью, чтобы провести ее в жизнь".

Но сразу осуществить созидательную программу большевикам не дали - началась Гражданская война, которая стала подлинной трагедией России. Линия фронта прошла не только по территории Российской империи, она прошла по душам россиян, разделив семьи и разбросав их по всему свету.

Согласно Российской военной энциклопедии общая сумма ущерба, причиненного Гражданской войной и иностранной военной интервенцией, составила около 50 млрд. золотых рублей. Промышленное производство в 1921 г. составляло 4-20% от уровня 1913 г., сельскохозяйственное производство сократилось почти вдвое. Безвозвратные потери Красной Армии (убиты, умерли от ран, пропали без вести, не вернулись из плена и др.) составили 940 тыс. и санитарные потери - 6 млн. 792 тыс. человек. Белогвардейские войска, по неполным данным, потеряли только в боях 225 тыс. человек. Общие потери России в Гражданской войне составили около 13 млн. человек.

Однако заблуждается тот, кто думает, что если бы в октябре 1917 г. большевики не взяли власть, то Россия смогла бы беспрепятственно поступательно развиваться. Опутанная и закабаленная иностранными займами, с правящей верхушкой, которая заботилась не о национальных интересах страны, а только о собственном кармане, Россия, скорее всего, постепенно скатилась бы на роль второразрядной державы и источника дешевой рабочей силы и сырья.

Большевики смогли сделать, казалось бы, невозможное. Несмотря на все трудности и издержки, страна за короткое время стала мощной державой с развитым экономическим и научным потенциалом. Перефразируя известное высказывание У. Черчилля в адрес И.В. Сталина, можно сказать, что большевики приняли Россию с сохой, а вывели ее в космос.

Виктор ГАВРИЛОВ

военный историк.

источник

1 марта 1999 года газета «Нью-Йорк Таймс» опубликовала список «100 лучших работ по журналистике» (по данным Нью-Йоркского университета), в который под номером семь попали «Десять дней, которые потрясли мир».