В том, что тамплиеры его преследуют, алхимик перестал сомневаться уже давно. После того случая, когда служанка с улицы Папийон сообщила ему о слежке, Кавальон самолично не раз обнаруживал за собой “хвост”. Пару раз он даже пытался догнать человека, уличённого в шпионаже. Безрезультатно. Потом начались угрозы. Сперва кто-то кинул к его порогу дохлую кошку. В другой раз окно разбил камень с прикреплённой к нему бумажкой. Там было написанно одно-единственное слово – “Страшись!” и нацарапана страшная морда Дьявола. Кавальон не хотел слушаться анонимки, но не страшиться при всё желании не получалось.

Жил он теперь неподалёку от Марсова поля, снимал уже не комнату, и не квартиру, а отдельный маленький домик. Это было престижнее, помогало пускать пыль в глаза и гарантировало секретность происходящего. Переезжая, Кавальон представлял, как на вырученные от продажи украшений старухи деньги он сможет купить новые восточные декорации, “магические” машины, наймёт слуг – не тех, сделанных из картона, а настоящих... Он предвидел нарастающий поток клиентов, желающих узнать выигрышные номера в лотерее, отвести порчу, омолодиться, поправить будущее... Преследования и порождённый ими страх, всё более становящийся похожим на умопомешательство, спутали все планы. Поначалу Кавальон и вправду нанял слуг. Но очень скоро они начали казаться ему шпионами, присланными тайной организацией. Для успокоения пришлось всех разогнать. Теперь алхимик в одиночестве бродил по двухэтажному дому, пугаясь то собственной тени, то издаваемых самим собой звуков, то тишины.

В дверь постучали повторно. Надежда на то, что стук померещился Кавальону, не оправдалась. Алхимик встал с кресла и, еле дыша, на цыпочках пошёл к двери.

Неужели тамплиеры пришли за ним?.. Но ведь Кавальон вёл себя тихо! Да, он интересовался свитком всевластия. Что правда, то правда. А кто на его месте не заинтересовался бы? И потом, никаких препятствий тайному ордену Кавальон не чинил! Боролся за заклинание с такими же мелкими, ничего не знающими людишками, как он сам... Да разве это можно назвать конкуренцией? Ну разве это нужно карать смертью?!...

Так он им и скажет. Обязательно.

До двери оставался десяток футов, когда нетерпеливый стук раздался в третий раз. От страха Кавальон замер на месте. Почему они так волнуются?! Почему требуют открыть так настойчиво?!

А что, если это не тамплиеры?! Что, если это полиция, разузнавшая о подбросе улик, а также о том, что именно Кавальон был последним, кому привелось видеть мадам Жерминьяк живой?! Дико, конечно, будучи полицейским агентом, самому бояться охранников правопорядка... Но чего только не бывает на свете!

От четвёртого стука у алхимика закружилась голова. На неслушающихся ногах, слыша стук собственного сердца, звучащий, словно барабанный бой перед казнью, Кавальон подошёл к двери.

–Кто там? – крикнул он, уже ни во что не веря.

–Господин Кавальон, это мы! Мадам Ру и мадам де Труафонтен! Мы с вами договаривались о приёме!

Чёрт возьми! Клиентки! Сёстры, которые записались на предсказание будущего ещё за неделю! Он и позабыл о них! Вот до чего довели эти распроклятые тамплиеры!

Кавальон поправил халат, разгладил волосы, принял самоуверенное и загадочное выражение лица, вдохнул, выдохнул, снова вдохнул и открыл.

–Господин Кавальон! А мы уж боялись, что вас нет дома!

Опытным взглядом алхимик измерил клиенток. Несмотря на то, что перед ним стояли сёстры, – а сходство их лиц было несомненным, – дамы определённо принадлежали к разным общественным классам. Старшая, в чепце, простом полосатом платье, переднике, кожаных мужских башмаках с медными пряжками и косынке, по обычаю наброшенной на плечи, явно была не из богатых. Её муж, конечно, не подёнщик и не рабочий, но и до купцов с фабрикантами ему далеко. Скорее всего, мелкий лавочник. Младшая сестра выглядела совершенно иначе: жёлтое платье из тафты, атласные туфельки, модная широкополая шляпа в английском стиле, пудра на волосах, золотые серёжки. Очевидно, де Труафонтен – это она. Очередная буржуазка, выскочившая замуж за обедневшего дворянина? Или жена богатого мещанина, купившего дворянство за деньги? Смотрит без восхищения, подозрительно. Прячет усмешку. Видимо, пришла просто за компанию. Ещё и образованная, наверно… Чёрт побери! Кавальон ненавидел скептиков. Они всегда портили все сеансы.

Мысленно сетуя на то, что не подготовился, не зажёг благовония, не расставил картонных слуг, алхимик повёл клиенток в свой кабинет. Плату взял вперёд: сказал, что духи без положенной им суммы не снизойдут. Приметил ухмылку мадам де Труафонтен, но сделал вид, что не обращает на неё внимания. Начал бормотать молитву Исиде, уставился на хрустальный шар… но краем глаза усиленно наблюдал за клиентками. Правильно интерпретировать их реакцию было ключевым моментом, определяющим успех или неуспех «предсказания».

–Я вижу букву А… Духи шепчут, что у вас есть близкий человек, связанный с ней! – загадочным тоном произнёс Кавальон. Он любил начинать с этой буквы. Она была очень распространённой.

–На А? – удивилась старшая.

–У нас нет никого на А! – торжествующе заключила младшая, скептически настроенная сестра.

Чёрт, неужели промазал? Нехорошо, когда сеанс начинается со сбоя. Теперь придётся предложить цифру…

–Подумайте хорошенько!

–Ой, вспомнила! – неожиданно обрадовалась мадам Ру. – Это мой муж.

–Что за вздор ты несёшь?! Твоего мужа зовут Бертран Ру, разве нет? Или ты уже забыла, за кем замужем?!

–Не просто Бертран, а Бертран Ги Андре! По одному имени от папеньки, от маменьки и от крёстного!

Мадам де Труафонтен усмехнулась. Кавальон, не теряя времени, продолжил:

–Он небогат, ваш муж.

–Да-да, так оно и есть! – обрадовалась мадам Люк.

–Вы могли бы сделать и более выгодную партию… если бы не поторопились с замужеством.

Старшая сестра посмотрела на прорицателя с восхищением. Откуда это он знает!? Женщине было невдомёк, что мысли о несправедливости судьбы и определённая зависть к состоятельной сестре читались на её лице, словно в книге.

–Вам следовало подождать, – продолжал рассуждать алхимик. – В то время, когда вы выходили замуж, ваш отец был ещё достаточно беден и вы не могли мечтать о важных женихах. Никто не знал, что вскоре вашей семье улыбнётся удача, и вы сумеете породниться с таким человеком, с которым и не мечтали общаться…

–Да-да! Господин де Труафонтен!

Теперь следовало закрепить успех. Предсказать что-нибудь такое, во что мадам Ру захочет поверить – и дело сделано. Дальше – болтай, что угодно.

–Скоро дела вашего мужа пойдут в гору. Чем он торгует?

–Он не торговец! – ехидно ответила состоятельная сестра.

–Он типограф, – взволнованно подтвердила мадам Люк. – У нас небольшая печатня.

–Значит, он торгует типографскими услугами! – недовольно сказал алхимик. – Духи не ошибаются!

–У нас совсем мало заказов…

–Скоро заказы пойдут рекой!

–Ох! Да правда ли?

–Столько пойдёт заказов, что и не сосчитать будет! – продолжал фантазировать Кавальон. – Газет новых наоткрывают – их всех и не прочитаешь! И что ни день, то новый памфлет, новый листок, гравюра, разоблачение! А у кого печатать? У вас!

–Да выдумки это всё! – бросила младшая сестра. – Не слушай его, Изабель. Он пудрит тебе мозги. Я же предупреждала! Лучше пойдём отсюда!

–Откуда ты знаешь, пудрит или не пудрит!? – возмутилась старшая. – Может, и правда заказы скоро пойдут? Муж вот тоже говорит: скоро Генеральные Штаты соберутся, на фракции разделятся и тут такая политическая жизнь забурлит, хоть святых выноси! Тогда от газетчиков проходу не будет!

–Два дня позаседают, примут налоги и разойдутся, – махнула рукой де Труафонтен.

–Не встревай, сестра! – сказала с раздражением мадам Ру, и Кавальон с удовлетворением отметил, что она на крючке. – Скажите, месье алхимик, а что ещё меня ожидает?

–У вас будет сын, – ляпнул тот.

–Ох ты, батюшки! Так я уж, кажись, не в том возрасте, чтобы рожать! Пятерых родила, двое выжили…

«Наверно, погорячился, – подумал Кавальон про себя. Ей и в правду рожать уже поздновато. Лет тридцать, а то и все тридцать пять. Но раз что-то ляпнул, то надо стоять на своём».

–Родите через пять лет, – срок исполнения предсказания желательно было отодвинуть подальше, чтобы не вспомнили. – Мальчик у вас будет. Максом назовёте. Максимилианом.

Предсказывать родителям, как они назовут собственного ребёнка, было, конечно, странным делом. Как хотят – так и назовут, разве нет? Но за годы практики Кавальон усвоил важную вещь: чем нелепее прорицание, чем более невероятна подробность мнимого будущего, тем охотнее верят ему клиенты. Максимилианом звали лакея, которого Кавальон уволил последним. Это редкое, звучное латинское имя почему-то запало в душу.

–А что будет с моим старшими сыновьями? – развесила уши клиентка. – Одному сейчас десять, другому девять.

–Первый унаследует дело вашего мужа.

Само собой! Мадам Ру удовлетворённо кивнула.

–А что со вторым?

Кавальон ещё раз вперился в свой шар, пошевелил губами, изобразил глубокую задумчивость на лице, сделал несколько пассов руками.

–Он сделает большую карьеру, – выдал, наконец, прорицатель. – Станет генералом.

–Генералом?! Да ведь мы простые люди! Ни знатности, ни богатства… Разве ж можно, чтоб наш Шарло так вознёсся?!

–Он отличится в бою! – сказал Кавальон.

–В каком ещё бою?! – возмутилась скептически настроенная сестра. – Эпоха войн осталась в прошлом! Это же очевидно всем просвещённым людям! Девятнадцатый век будет веком всеобщего мира! Уж сколько об этом писали… Да и с кем Франции воевать?

М-дя… Эта Труафонтен раздражала Кавальона всё больше и больше. Если не верит, пускай убирается к чёрту! Зачем пришла? Алхимику захотелось, чтобы сеанс закончился побыстрее. В другой раз предсказал бы дамам что-нибудь более реалистичное, что-то такое, что, пожалуй, бы и сбылось. Но раз уж все решили сжить его со свету!.. Раз уж надумали поиздеваться над ним!.. Что ж, Кавальон специально будет плести всякую ахинею, которая никогда не сбудется. Генерал, ага, конечно! Хорошо бы выдумать ему поле боя, да не нормальное, а такое, чтобы у дам глаза на лоб повылазили… Палестина? Тьфу, вертится Палестина на языке – и всё из-за этого проклятого свитка! Надо бы что-нибудь более экзотичное. Хм…

Взгляд Кавальона упал на раскрытую книгу, так и оставленную на кресле. Египет!

–Ваш сын будет воевать в Египте.

–Где?!

–Он будет биться прямо у пирамид!

–Что за бред вы несёте, месье!? – закричала мадам де Труафонтен. – Изабель, разве ты не видишь, что он нас дурит!? Пирамиды! Подумайте только! Вы бы ещё сказали, что её сын будет драться с русскими в Сибири, среди снегов!

–Такая участь, мадам, ждёт не её, а вашего сына, – злобно ответил прорицатель.

–Что?! – де Труафонтен побледнела.

–Сударь, вы и вправду провидец! – воскликнула мадам Ру. – У моей сестры действительно есть сын! Ему всего три месяца! И вы видите его будущее?

Конечно, не видит! Но постарается уколоть эту самодовольную дамочку как можно больнее.

–Да! Я вижу! И вижу вполне отчётливо! Духи в этом хрустальном шаре только что явили мне картину того, как молодой де Труафонтен, весь израненный, весь больной, плетётся по бескрайней русской степи, увязая в трёхфутовом слое снега… а сзади его преследуют царские кирасиры, дикие женщины с вилами, калмыки, татары, псоглавцы… казаки с нагайками… стая волков… и огромный русский медведь, специально натренированный для войны!

–Это невыносимо, в конце концов!

–Там ваш сын и найдёт свою гибель, – закончил алхимик. – Всего только в двадцать три года!

Возмущённая мадам де Труафонтен соскочила с места и потянула с собой сестру.

–Это невозможно больше слушать! Мы уходим! Изабель!

Мадам Ру нехотя поднялась, бормоча что-то о страшном русском медведе.

–Прощайте, господин Кавальон! Вы самый отвратительный предсказатель из всех, кого я встречала! – сказала мадам де Труафонтен, разворачиваясь к двери.

Алхимик не дал ей оставить последнее слово за собой:

–Не беспокойтесь, сударыня! – крикнул он вслед строптивой клиентке. – Вам не придётся хоронить своего сына! Вы умрёте намного раньше его! Вы… Вас… Вам отрубят голову!!!

Младшая сестра, уже переступившая порог комнаты, резко развернулась и разразилась противным хохотом.

–А вот вы и попались, милейший! Голову мне не отрубят, я не дворянка! Если я совершу какое-нибудь преступление, меня могут только повесить как простолюдинку! А вы-то и не знали, господин прорицатель! Купились на частицу «де», которую мой муж, адвокат, приделал к своей фамилии, чтоб престижней звучала! Вот так прокол, Кавальон! Ха-ха-ха! Не удастся вам положить меня под топор!

–Вам отрубят голову не топором… – злобно процедил Кавальон. – Это будет… будет…

Что это будет и чем ещё, кроме топора, можно отрубить голову, он так и не придумал. Да и нужды в этом не было: дамы уже ушли. Хорошо, что хоть денег своих не потребовали обратно.

кому понравилось, тут весь роман полностью бесплатно https://author.today/work/220063

Комедия получилась гениальной, и её были просто обязаны взять хоть куда-нибудь. Помье был так в этом уверен и так хотел произвести наилучшее впечатление на руководство театров, что даже потратился на грузчиков, которые несколько раз перетащили его на закорках через дорогу с тем, чтобы писатель не запачкал своих башмаков и чулок, пересекая поток чёрной жижи, несущийся по центральной, углублённой части улицы. Увы! Добраться до театра чистым не получилось. Какая-то безмозглая служанка из особняка на Шоссе д`Антен забрызгала Помье нечистотами своих хозяев, выплёскивая содержимое их ночных горшков. Впрочем, это было лишь начало неудач писателя. Несколько минут спустя он сделался невольным участником драки между продавщицами печёных каштанов и разносчицами устриц – просто потому что проходил мимо. Помье помяли не только бока (к чему он уже привык), но и только что выстиранный кафтан с почти новыми, залатанными лишь в двух-трёх местах, штанами. В довершение всех бед его еще и задержала полиция, приняв за разыскиваемого воришку: уж очень походило описание преступника на Помье: "Рост пять футов два дюйма, возраст – около пятидесяти лет, лицо одутловатое, брюхо толстое, нос картошкой...". Два часа пришлось просидеть в полицейском участке. К тому времени, как всё разъяснилось, и Помье освободили, он уже не верил ни в себя, ни в свою пьесу, ни в то, что ему еще может повезти сегодня. Так оно и вышло. Все театры, один за другим, отклонили комедию. Её даже не приняли к рассмотрению.

По дороге обратно, на одной узкой улочке, Люсьена чуть было не задавила карета. Писатель в последний момент успел прижаться к стене дома и отделался тем, что был всего лишь облит грязью, разлетающийся из-под колёс экипажа каких-то знатных господ. Домой, в мансарду трехэтажного доходного дома в тупичке Собачьей Канавы, неподалёку от рынка Невинных и бывшего кладбища, Помье вернулся в наихудшем виде и наихудшем расположении духа, какие только можно вообразить. Тереза, сходу обо всём догадавшись, встретила его неприветливо. От вчерашнего любовного пыла не осталось и следа.

–Не взяли? А я о чём говорила!? – принялась ворчать женщина. – Пора тебе браться за нормальную работу, Люсьен! Виданое ли дело: целый день скрипеть пером, портить зрение, а потом ещё шататься по театрам, чтобы получать отворот-поворот! За время в тюрьме ты совсем утратил навыки жизни в Париже! Что, от помоев уворачиваться разучился? Посмотри, на кого ты похож! Опять стирать! Как будто у меня без тебя стирки мало!

Всё свободное место в каморке писателя было завалено тюками с бельём. Тереза Троншар служила прачкой. Она и сейчас разговаривала с Люсьеном, полоща в корыте ночную рубашку очередного торговца или аристократа. Прачкой были мать Терезы, её бабушка, прабабушка и все предки по женской линии. Стала бы ею и дочь, выйди Тереза замуж и перестань сдавать нажитых от Помье детей в сиротский приют. Увы! Писатель уже больше десяти лет жил с девицей Троншар, но венчаться категорически отказывался.

–Говорят, барон де Пальмароль ищет лакея. Сходил бы, разузнал, что ли, – заметила Тереза, продолжая свою работу. – И работа не пыльная, и верные деньги, и жить, глядишь, можно будет, в особняке, за квартиру платить не надо...

–Я не лакей! – разозлился Помье. – Сколько тебе повторять!? Я не лакей и не унижусь до этого звания! Ты хочешь, чтобы я закопал свой талант в землю, чтобы бросил перо и принялся прислуживать богатому бездельнику вместо того, чтобы бичевать пороки и прославлять добродетели?!

–Да кому они сдались, твои пороки?! Скоро нам платить за жильё, дрова на исходе, одежда совсем истрепалась, а ведь надо ещё и на что-то есть! Я снова должна содержать нас обоих?! Ещё немного, и я околею от бесконечной работы! – пожаловалась прачка, демонстрируя свои красные, с потрескавшейся кожей, руки.

–Ну, Тереза, ну, милая! Подожди ещё немного! – промурлыкал писатель. – Моя слава уже близко, я это чувствую! В тюрьме я уже побывал, а это полдела! Скоро люди будут говорить: "Кто такой этот Помье? Он сидел в Бастилии, как Вольтер! Наверное, он написал что-то интересное!". Клянусь, не пройдёт и года, как ты увидишь рецензию на моё сочинение в "Меркурии"!

–Да плевать я хотела на все твои рецензии! Ты, что, забыл, что я не умею читать!?

–Я научу тебя, милая!

–В моём возрасте уже поздно учиться таким вещам. Скоро я буду совсем старухой, Люсьен. Ещё пара лет – и о материнстве можно забыть... А ведь когда тебя забирали в Бастилию, я была беременна! И ты даже не интересуешься, что случилось с этим ребёнком!

–Ты его подкинула? – равнодушно спросил писатель.

–Нет, чёрт возьми! Мне осточертело подкидывать детей, так и знай! У всех моих сестер уже огромные семьи, одна я живу при тебе на птичьих правах, без мужа и без детей! Я решила оставить этого ребёнка, понятно?!

–Ну и где же он?

–Умер, чёрт побери!!! Умер из-за того, что у меня кончилось молоко! Я и сама едва не околела этой зимой, пока ты отдыхал в своей тюряге! Даже не представляешь, чем мне пришлось заниматься, чтобы прокормиться и обогреться! Дошло до того, что моя полоумная мамаша написала на меня заявление в полицию, что я, мол, не блюду девичью честь и веду предосудительный образ жизни.

–Так тебя тоже арестовали?

–Я провела в тюрьме неделю, сразу после Рождества. Мать очень быстро поняла, что содержать меня за решёткой придётся ни кому иному, как ей, и принялась хлопотать о том, чтобы меня выпустили. Хотя, чёрт возьми, я не отказалась бы посидеть там подольше! В тюрьме, по крайней мере, не надо стирать и стоять в очередях за хлебом!.. Кстати, там, под крышкой, есть немного крольчатины. Съешь, пока не испортилось. Я решила, что в честь твоего возвращения можно позволить себе немного мяса. Купила остатки от остатков ужина маркиза де Буффле.

–Скоро нам не придётся довольствоваться остатками от остатков! – заверил Помье свою "половину", выбирая ту из косточек, на которой осталось хоть сколько-то мяса. – Мы сможем покупать остатки прямо из дома маркиза!

–Что-то не верится, – вздохнула Тереза. – А когда ты на мне женишься?

Писатель поперхнулся.

–Мы же уже говорили об этом добрую сотню раз! И ты согласилась жить со мною невенчанной!

–Согласилась-то согласилась, но я думала, что ты всё равно когда-нибудь на мне женишься. Неужели тебе не хочется иметь семью и деток, а, любимый?

Помье стиснул зубы от злости. И почему ему попалась такая бестолковая женщина!? Вот Руссо всю жизнь прожил невенчанным со своей подругой – даром, что тоже Терезой! – так она ему и слова не сказала! И детей их он всех сдал в сиротский приют! Вот и стал великим писателем. Разве можно сочинить что-нибудь гениальное, если под боком пищит один ребёнок, за штанину тянет другой, а третий требует хлеба и молока!?.. Но нет, такой дремучей женщине, как Тереза, ничего этого не понять. Она даже и о Руссо ничего не знает: сколько ни пробовал Помье объяснить подруге, что за гениальным автором тот был, – всё бесполезно.

–Вечно талдычишь одно и то же, – буркнул писатель. – Лучше бы время по часам узнавать научилась.

–В моём возрасте уже поздно учиться таким вещам, – вздохнула Тереза. – Подлей-ка мне кипяточку.

Помье покорно снял с печи ведро с горячей водой и вылил половину его корыто.

–Кстати, утром, пока тебя не было, – вспомнила женщина, – сюда заходил один тип.

–Заказчик? – встрепенулся литератор. – Это не тот, для которого я написал пасквиль про королеву?

Непристойное сочинение про Её Величество, за которое Помье и оказался в тюрьме, было заказано неким неизвестным человеком, явившимся к литератору в маске и пообещавшему хорошо заплатить. Денег автор так и не дождался. Единственным утешением для писательского тщеславия стало то, что в течение недели пасквиль читали на всех перекрёстках Парижа... ну и заключение Бастилию, позволявшее уподобиться столпам Просвещения.

–Держи карман шире! – усмехнулась Тереза. – Тот прохвост здесь больше не появится, и не мечтай! Сегодняшний оставил тебе записку: вон она, на столе. Надеюсь, это не заказ очередной антиправительственной дребедени, за которую ты снова загремишь за решётку!

–Почему ты раньше не сказала?! Наверняка там что-то важное, – принялся ворчать литератор, разворачивая послание.

Прочитав несколько первых строк, он забыл и о Терезе, и о бесчестном заказчике, и о сегодняшних неудачах. Вот что за записку получил Люсьен Помье:

"Сударь! Быть может, Вы меня давно забыли, и моё имя поначалу ничего Вам не скажет. Однако я льщу себя надеждой, что по некотором размышлении Вы всё же восстановите в своей памяти сцену нашего столь неожиданно начавшегося и столь печально кончившегося ужина в стенах Бастилии. Итак, моё имя – Ходецкий. Во Франции меня знают как Кавальона. У меня есть и другие имена, известные в большей или меньшей степени. То из них, коим меня нарекли при крещении, я охотно поведаю Вам, уважаемый Помье, при личной встрече. В Вашей воле решить, состоится эта встреча или нет.

Помните ли Вы, сударь, роковой рассказ нашего бедного друга Феру, над которым сам он имел несчастье потешаться? Без сомнения, да. История о дарующем всевластие заклинании тамплиеров, кое необходимо трижды произнести "в столице столиц в царском дворце под сенью веры", и свиток с коим хранится в инкрустированной раковинами шкатулке у мадам де Жерминьяк, не могла не запасть Вам в душу. Быть может, Вы даже лелеете план раздобыть этот свиток? Человеческой натуре свойственно желание обладать всем самым лучшим, так что желание Ваше, с точки зрения разума, отнюдь не предосудительно. Но исполнимо ли оно? И да, и нет.

Почему же нет? – спросите Вы. Да будет Вам известно, что месяц назад достопочтенная мадам де Жерминьяк отдала Богу душу. О причинах её смерти ходят самые разные слухи. Весь свет горит нетерпением сыскать убийцу – подлинного или мнимого. Тем временем, внучка мадам, прелестная девушка восемнадцати лет от роду, уже вернулась из монастыря, где воспитывалась, и вступила во владение наследством. Немудрено, что в городе появилось немало искателей руки мадемуазель. И знаете ли, сударь, кто первый среди них? О, трепещите же! Я Вам скажу! Сей ловкий ухажёр ни кто иной, как наш общий знакомый – виконт д`Эрикур, устроитель злосчастного пира и убийца Феру! Откуда мне известно, что Феру убил именно он? – желаете Вы спросить. Очень просто, Помье! Кто ещё мог совершить это злодеяние, коль скоро это были не я и не Вы?

Итак, д`Эрикур в двух шагах от руки внучки мадам Жерминьяк и от её палестинского сокровища. Поспешность, с которой он сделал предложение (а говорят, что это случилось всего через пару дней после его возвращения из Бастилии!) не оставляет сомнений: виконт женится не по любви, его цель – это свиток тамплиеров! Бог мой! Даже страшно представить, чего может натворить этот алчный и жестокий человек, этот бесчестный убийца, когда обретёт желаемое всевластие! Впрочем, представим на секунду, будто бы это не д`Эрикур отравил нашего рассказчика – что с того? Неужели потомки Жака де Моле столько лет берегли палестинский свиток затем, чтобы им завладел какой-то светский хлыщ, какой-то щёголь, купающийся в деньгах и уже пресытившийся всеми возможными удовольствиями!? Моё сердце трепещет при мысли об этом! Не справедливей ли было бы, если бы заклинание досталось честным людям, порой влачащим жалкое существование, но добродетельным и чистым душой, словом, таким, как мы с вами?! Не справедиливей ли было бы, если бы заклинание помогло законному государю вернуть себе трон, похищенный узурпаторами?! Вы, без сомнения, желаете знать, о каком короле идёт речь. Но тут я умолкаю. Бумаге нельзя поверять таких тайн.

Итак, Помье, исполнимо ли наше – да, теперь я решусь сказать именно так – "наше"! – желание получить заветный свиток, который, без сомнения, существует, и за которым скоро будет охотиться весь Париж? Да, отвечу я! В том случае, если мы объединим свои силы. Как только вы получите это письмо, заклинаю Вас, сударь, поспешите ко мне! Я живу на улице Папийон, в доме Карбино, на первом этаже и приму Вас в любой час, в любой день недели. Свой план я могу изложить Вам только с глазу на глаз.

Засим остаюсь, покорнейший и вернейший слуга Ваш, Ходецкий".

–Что там? – спросила Тереза.

–Да так... Ничего... Это новый заказ, – растерянно пробормотал литератор.

–Опять заказ?! – всплеснула руками женщина. – Смотри, как бы тебя снова не облапошили!

–Нет-нет, – пробормотал Помье, спешно натягивая кафтан. – Это совсем другое дело... На этот раз... Словом... Потом объясню...

–Ты куда на ночь глядя?

Помье не ответил. Он уже бежал вниз по лестнице, ощупью пересчитывая в кармане последние су на извозчика. До улицы Папийон можно было бы, конечно, дойти и пешком, но Ходецкий велел торопиться! Необычайное радостное предвкушение вдруг захватило Помье: теперь он был уверен, что до славы и богатства уже рукой подать.

До улицы Папийон литератор добрался уже в сумерках. Жилище Ходецкого, и без того овеянное таинственностью своего обитателя, казалось в полумраке ещё более загадочным. Служанка домовладелицы указала Помье путь к квартире того, кто жил под фамилией Кавальон.

–Неужто вы не боитесь ходить к такому человеку? – произнесла она едва слышно перед тем, как исчезнуть.

–Я должен бояться?

–Месье Кавальона многие опасаются. Что до меня, то я всегда трепещу, когда вижу его!

–Отчего же?

–Говорят, он имеет власть как над живыми, так и над мёртвыми.

–Не понимаю, о чём это ты говоришь?

–Не понимаете? Так вы, видать, ещё ни разу его и не видели, сударь? Всякий, кто хоть несколько минут разговаривал с Кавальоном говорит, что это не простой человек...

–Да что же в нём непростого?!

–Простите меня... Я не смею говорить... Боюсь, как бы наш могущественный жилец не покарал меня за излишнюю болтливость... – потупившись, служанка замерла.

Помье понял, чего она ждёт, и сунул в маленькую девичью ручку, покрытую ципками, последнюю медную монету.

"Ни разу не видел! – повторил он про себя. – Ну и ну! Ведь я же добрых два часа просидел с ним бок о бок! Впрочем... Я не очень хорошо рассматривал этого Кавальона... Может статься, действительно что-то не углядел в этом человеке. Бьюсь об заклад, во всём этом кроется какая-то тайна, и мне не терпится её разгадать!"

Однако до разгадок было далеко, а вот новые загадки появлялись на каждом шагу. Едва Помье занёс руку над дверью квартиры Кавальона, чтобы постучать, как она открылась сама собой. Ошарашенному писателю показалось, будто перед ним вход в иную вселенную: из полумрака, царившего в обиталище таинственного жильца, лились звуки чудесной мелодии, воздух за дверью был напоён удивительным благоуханием восточных ароматов – даже лучше, чем духи, которыми брызгался в тюрьме виконт д`Эрикур, и запах которых литератор ещё не забыл. Помье шагнул на порог и едва не столкнулся лбом с высоким стройным лакеем, неподвижно стоявшим у входа. Чуть поодаль вежливо склонил голову ещё один слуга. Ни тот, ни другой не проронили ни слова, когда писатель тихонько прошёл мимо них. Попривыкнув к темноте, он различил в глубине передней двух прекрасных девушек, одетых восточными одалисками. В позах обеих выражались смирение и покорность. "Надо же, сколько у Кавальона прислуги! – подумал Помье. – Да какой необычной, какой вышколенной! Никто из этих ребят не потребовал у меня чаевых. Видать, хозяин платит им немало! Да, чёрт возьми, судя по всему, он богаче, чем я думал раньше!".

Стоило писателю подумать о Кавальоне, как тот появился: важный, степенный, одетый в турецкий халат и тюрбан, благоухающий неизвестными травами. Молча, не сводя с гостя пристального, испытывающего взора, ввёл его в свой кабинет. У Помье глаза разбежались: чего тут только не было! Настоящая восточная сокровищница! Персидские ковры по всем стенам, величественный кальян, изображения русских святых с привешенными к ним разноцветными стеклянными амулетами, несколько рядов расставленных по полкам остроносых турецких тапочек, павлиньи и страусиные перья, статуэтка толстого китайского божка, изящные арабские кувшины и ещё какие-то экзотические сосуды, похожие на медные вёдра с ручками по бокам и краником посередине – их назначенья писатель не смог уяснить, очевидно, они служили каким-то магическим целям. В том, что Кавальон занимается магией, сомневаться уже не приходилось: стеклянный шар на столе и человеческий череп возле него говорили сами за себя... Но откуда всё-таки льётся эта удивительная музыка? Помье оглядывался, тщетно пытаясь обнаружить её исполнителя. Нет, видно, и тут без магии не обошлось!..

кому понравилось, вот тут весь роман бесплатно

https://author.today/work/220063

–У вас отменное зрение, мадам, – заметил виконт.

–Это не зрение, это мой волшебный веер! – рассмеялась младшая де Шампо, развернув перед гостем своё новое опахало, украшенной многофигурной сценой испытания воздушного шара. В верхней части, там, где посреди голубого неба художник мог бы изобразить дневное светило, в веер была вставлена маленькая увеличительная линзочка. Она позволяла видеть спекталь словно вблизи и разглядывать окружающих, не нарушая правил приличия.

–Представьте, она специально заказала эту вещицу, чтобы рассматривать свою любимую Сент-Юберти во время танца!

–У вашей невестки отменный вкус и похвальная тяга к прекрасному! Я тоже обожаю Сент-Юберти! – Виконт без особого, впрочем, интереса бросил взгляд на сцену: туда, где среди нарисованных деревьев, подвешенных на верёвочки облаков и перемещающихся с помощью лебёдки картонных животных исполняла свои па Диана-охотница.

–Убедите же мадам, что она лучше, чем мадемуазель Гимар! – потребовала невестка.

–Гимар – непревзойдённая танцовщица нашего времени, – проговорила старшая мадам, откинувшись на своём любимом кресле, специально привезённом в театр, и поглаживая свою любимую собачонку, без которой Опера не была Оперой. – Пусть она и уже не в том возрасте, чтобы выступать, но ни одна молодая артистка, из тех, что мне приходилось видеть, до сих пор не превзошла её!

–Кстати, она собирается замуж! – снова застрекотала младшая. – Можете себе представить, виконт: мадемуазель Гимар сделается "мадам", хи-хи-хи! А у Сент-Юберти, говорят, роман с графом д`Антрегом. Об этом судачат теперь в каждой гостиной! А вы не знали?

–К сожалению, пребывание в замке Его Величества не позволило мне быть в курсе всех светских новостей, – улыбнулся д`Эрикур.

–И зачем только вы задаёте виконту такие глупые вопросы, сударыня?! – заворчала свекровь. – Он только что вышел из Бастилии, а вы твердите ему всякий вздор о танцовщицах, словно важнее этого ничего нет! Простите её, д`Эрикур, она ещё так юна...

–О, ну что вы, мне ужасно интересно знать, о чём нынче говорят парижане!

–А нам интересно узнать, как давно вы освободились, виконт?

–Только сегодня!

–Как?

–Сегодня утром! Я успел лишь принять ванну, переменить костюм, побриться, завить волосы, поблагодарить отца за преподанный мне урок, пообедать... и сразу отправился в Оперу! Не представляете, как я соскучился по театрам... и по вам, любезные дамы!

–Выходит, о вашем освобождении ещё никому неизвестно? – подняла брови свекровь.

–О, виконт, позвольте мне сообщить свету эту благую весть! – заволновалась невестка. – Уже представляю, как все ахнут, когда вы вновь появитесь в салоне мадам Кондорсе! Ваша популярность возрастёт до небес!

–Надеюсь, пребывание в Бастилии не доставило вам слишком много неудобств?

–Или там и вправду так ужасно, как рассказывают?

–После того, как в Париже стало известно о вашем заключении, все пришли в ужас! Многие даже просили за вас вашего отца, но он был непреклонен! Лично я не одобряю таких методов воспитания, но...

–Весь Париж их не одобряет! Это так деспотично и так противоречит природе!

–Ах, сударыни! Если бы я знал, что вам небезразлично моё заключение, то перенёс бы его легче! А если бы знал, что весь Париж на моей стороне, то и вовсе не чувствовал бы себя узником! Впрочем, мне и так не на что жаловаться. Отец был так любезен, что прислал мне постель, тёплый плащ и расторопного слугу. Он ежедневно снабжал меня чистым бельём, лучшими обедами и книгами. Кроме того, в моём распоряжении была бастильская библиотека.

–Выходит, вы ни в чём не нуждались?

–Ни в чём, кроме главного, сударыня! Кроме свободы. – Виконт бросил взгляд на сменивший Диану кордебалет нимф в коротких, разукрашенных оборками кринолинах. – Кроме свободы, театра, просвещённого общества. И новостей, разумеется!

–Нынче одна новость, виконт! Генеральные Штаты! – вздохнула старшая де Шампо. – Все только о них и говорят! Честное слово, эта политика меня уже так утомила... Но, видать, дела в государстве совсем плохи, раз уж король решился на такой экстравагантный поступок!

–Да, дела у Его Величества хуже некуда! – подключилась младшая де Шампо. – Говорят, теперь ещё и дофин заболел! Королева надеется, что чистый воздух Медона подействует на него благотворно, но, по правде говоря, надежды мало! Ходят слухи, будто у Его Высочества чахотка!

–Боже мой!

–Да-да, представьте! Столько лет Франция ждала рождения наследника престола – и вот Господь хочет забрать его у нас! И в таком нежном возрасте! Хорошо хоть у короля есть ещё один сын!

–Пути Господни неисповедимы, – произнёс д`Эрикур.

Разумеется, с его стороны, это было выражение не набожности, а лишь хорошего тона. По большому счёту, к судьбе королевского отпрыска виконт был равнодушен. Он уже начинал скучать в обществе двух болтливых дам и украткой разглядывал другие ложи, куда можно было бы нанести визит, когда разговор перешел в неожиданно интересное русло.

–Как вы правы, сударь, как вы правы! – закудахтала свекровь. – Любой из нас должен быть готов в любой момент предстать перед Всевышним, будь он стар или молод, болен или здоров! Послушайте, сударыня, это и вам полезно усвоить! Рука убийцы может настигнуть любого! Как знать, быть может, завтра или послезавтра он явится и в наш дом!

–Вы говорите так, словно по Парижу разгуливает убийца! – удивился д`Эрикур.

–Так оно и есть, виконт, увы! Три недели назад от руки какого-то нечестивца погибла бедная вдова де Жерминьяк. Эта пожилая женщина жила тихой затворницей, у неё не было врагов, она никому не приносила вреда. Многие даже не слыхали о ней! Но вот какой-то негодяй пробрался в её дом и лишил несчастную жизни ни за что, ни про что!

"Жерминьяк, – задумался виконт. – Знакомая фамилия. Но где я её слышал?".

–Что случилось с этой женщиной? – спросил он вслух. – Неужели она была застрелена из пистолета? Или, может, заколота шпагой? Во втором случае мы наверняка могли бы утверждать, что преступление совершил дворянин.

–Искать убийцу – это дело полиции. Впрочем, сомневаюсь, что от неё будет толк. Наша полиция годна только на то, чтобы гонять бездомных с места на место, да послушивать чужие разговоры! Что касается способа убийства, то о нём чего только не болтают. В одном салоне я слышала, будто Жерминьяк была отравлена, в другом – будто задушена, в третьем – будто её разрубили пополам какой-то жуткой секирой...

–Это всё оттого что никакого убийства не было! – вмешалась в разговор младшая де Шампо. – Мадам Жерминьяк умерла от старости, а все разговоры об убийстве – досужие вымыслы!

–От старости! – фыркнула свекровь. – Это вам в ваши шестнадцать лет кажется, будто она была невероятно стара! Однако уверяю, мадам: люди вполне могут доживать и до семидесяти, и до восьмидесяти лет! Взгляните на меня! Кто поверит, что мне пятьдесят пять?

"Я-то думал, что ей шестьдесят", – удивился виконт. Мысли эти он, разумеется, оставил при себе, одарив пожилую мадам желанным комплиментом:

–Ваш случай особый, сударыня. Свежести вашего румянца позавидовала бы сама Венера! Однако, может быть, мадам де Жерминьяк действительно была столь нездорова, что предстала перед Господом по естественным причинам?

–Чем вы тогда объясните пропажу ее драгоценностей?! И сообщение слуг о том, что незадолго до смерти мадам к ней явился некий незнакомый субъект в коричневом плаще, который впоследствии бесследно исчез?

–Это меняет дело, – сказал д`Эрикур. – Но неужели никто не может выяснить личность этого визитёра?

–Думаю, к ней приходила сама смерть, – заявила младшая мадам.

–Смерть-не смерть, а я своим слугам строго-настрого приказала не пускать в дом никого в коричневом! – продолжила старшая. – К тому же, об этом убийстве чего только ни болтают. Одни полагают, что это могло быть связано с подозрительными делишками её покойного мужа. Другие вообще говорят, что убитая якобы происходила из рода последнего тамплиера, и в её смерти могут быть замешаны тайные общества!

Вот тут весь роман целиком бесплатно https://author.today/work/220063

Ждать пришлось долго. Кавальон провёл около двух часов, оглядывая залу в тщетной надежде увидеть инкрустированную раковинами шкатулку, о которой говорил Феру, изучая надписи на корешках немногочисленных книг и гадая, выйдет ли мадам Жерминьяк.

Наконец, она появилась – сухая, едва переставляющая ноги, со множеством морщин, которые не скрывал даже дюймовый слой пудры, наложенный на лицо, шею и грудь. Макияж был ярче, чем можно себе представить, число мушек превосхдило все разумные пределы. Старомодное, поношенное платье, невероятно вытянутое по бокам и плоское сзади и спереди, должно быть, ещё помнило времена маркизы де Помпадур. Высоченную причёску мадам венчал корабль, подобные которому Кавальону приходилось видеть только в далёком детстве.

Преодолев минутное замешательство, визитёр соскочил с кресла и поспешил прильнуть губами к сморщенной ручке мадам.

–Так значит, вы друг господина де Пальмароля? – произнесла хозяйка скрипучим голосом, подслеповато щурясь на Кавальона. – Вот уж не ожидала, что он однажды обо мне вспомнит!.. Зачем он прислал вас?

–Сударыня! – Кавальон постарался придать своему взгляду такие восхищение и подобострастие, на которые только был способен. – Господин Пальмароль всегда помнит о вас и шлёт вам нижайший поклон! Но я отнюдь не его протеже, как вы могли подумать. И пусть мой скромный кафтан не вводит в заблуждение просвещённейшую из парижанок!

–Но кто же вы? – воскликнула Жерминьяк, переводя мутный взгляд, в котором читались признаки старческого слабоумия, с камина на диван, а с дивана на Кавальона.

–Присядемте, мадам! Я расскажу всё по порядку.

Старуха опустилась на обитый розовой материей диван и с удивлением принялась внимать истории, которую Кавальон начал, ни больше ни меньше, со своего рождения. На этот раз о Польше не было ни слова. Гость поведал, что происходит из знатного трансильванского рода, но с младенчества оказался отдан на воспитание чужим людям. Затем последовал рассказ о годах учёбы, выборе жизненного поприща, жестоких интригах, разочаровании в людях, удивительных путешествиях...

–Но кто вы? – вновь и вновь переспрашивала мадам. – Назовите мне своё имя! Ведь вы в действительности не Кавальон, как я понимаю?

–Терпение, сударыня, и вы будете вознаграждены! Быть может, через несколько минут вы сами назовёте мне моё имя! А пока что вернёмся к рассказу... Итак, исходив Англию вдоль и поперёк, я, в конце концов, сел на корабль и неделю спустя оказался в Швеции.

–В Швеции! – ахнула Жерминьяк.

–Но там я не собирался задерживаться. Путь мой лежал дальше, в Россию. Прибыв в Петербург, я первым делом навестил императрицу Екатерину и сообщил ей, что собираюсь направить свои стопы в Сибирь. При дворе мне немало обрадовались. Они как раз искали просвещённого человека, не боящегося мороза, которого можно было бы направить в самый отдалённый уголок страны. Дело в том, что у императрицы зародился план цивизовать живущих в Сибири дикарей...

–В Сибири живут люди?

–Да, мадам. И дабы научить их грамоте, Екатерина подыскивала подходящего человека, коего и обрела в моём лице. Я заверил её, что не пройдёт и года, как её узкоглазые подданные, одетые в шкуры животных, заговорят по-французски не хуже самого знатного парижанина. Мне выдали сани, и я отправился в путь. Каких только трудностей не пришлось мне преодолеть в течение этого путешествия! Русская зима оказалась в сто раз суровее нашей нынешней зимы, мадам! Птицы на лету падали замертво, волки обращались в ледяные глыбы, которые не мог растопить даже огонь! Впрочем, пару раз мне всё же пришлось столкнуться с дикими животными. В окрестностях Москвы на мои сани набросилась стая свирепых медведей. Извозчик в страхе бежал, местные жители, вопя от ужаса, попрятались в свои шалаши. Что мне оставалось делать?! Я вспомнил каббалистическое заклинание из "Малого ключа Соломона"...

–Так вы знакомы с Каббалой?

–У меня высший градус в ложе Девяти сестёр, мадам, а, кроме того, я брал уроки алхимии у самого Парацельса! И заклинание помогло мне раскидать одного за другим пятнадцать разъярённых русских медведей.

–Поразительно!

–Благодарю вас! Однако, продолжим. Стуча зубами, потеряв извозчика и несколько лошадей, питаясь одними шишками и кореньями, я всё-таки добрался до Сибири. По пути я основал восемь железоделательных заводов и два университета, обнародовал несколько декретов Екатерины, отменяющих крепостное право, и спас от разбойников прекрасную девушку, оказавшуюся впоследствии внебрачной дочерью покойной императрицы Елизаветы. Прибыв на место, я немедленно приступил к обучению аборигенов.

–И вы выполнили свою миссию? Я и не знала, что в Сибири говорят по-французски!

–Увы, нет, мадам! И виной тому – чары Венеры. Я полюбил прекрасную сибирячку, но на наше несчастье она приглянулась ещё одному человеку – императорскому наместнику, генерал-интенданту Перми. Он принялся интриговать против меня. Я оказался в опале. Под страхом смерти мне было велено покинуть пределы Российского государства.

–И это несмотря на всё, что вы для него сделали?!

–Да, мадам. Ведь королевская благосклонность – вещь переменчивая. Мне пришлось бежать в Китай.

–Так вы говорите и по-китайски?

–Один старый брамин, нашедший последний приют в замке моего воспитателя, научил меня этому наречию. Извольте удостовериться. Ом мани падме хум. С китайского это переводится как "вы очаровательны, сударыня".

–Боже мой, вы мне льстите!

–Ничуть.

–Тысячу лет не слышала ничего подобного!

–Вина в этом лежит не на вашей внешности, которую я бы назвал блистательной, а на дурных манерах и нелюбознательности нынешних парижан.

–О, как вы правы, сударь! В наше время нравы уже не те. Повсюду эта грубая мебель на римский лад, эти странные костюмы, подражающие одеждам прислуги, эти разговоры о политике... Говорят, теперь модно не носить парика и не пудрить волосы. Подумайте, что за дикость! Боюсь, что настоящее изящество ушло от нас вместе с Монтескье и Вольтером. Я до сих пор их оплакиваю... Впрочем, вернёмся к рассказу! Мне не терпится узнать, чем же вы занимались в Китае и кто вы, в конце, концов?

–В Китае мне пришлось заниматься самым примитивным трудом. Я поступил в услужение к одному мандарину и строил для него пагоды, выращивал ананасы, служил пастухом при огромной стае очаровательных обезьянок.

–И это – несмотря на ваше происхождение?!

–Китайцам ничего неизвестно о европейских титулах, мадам.

–Какая дикость! Как же вы оттуда выбрались?

–За короткое время я в совершестве овладел техникой изготовления фарфора и вскоре стал одним из самых прославленных мастеров в Китае. Прежде никому из китайцев не приходило в голову мастерить чайные чашки во вкусе Марии-Антуанетты. Я был первым, и мои изделия шли нарасхват. Вскоре я скопил достаточно денег, чтобы построить собственный корабль.

–Должно быть, морской путь из Китая во Францию занял не меньше года!

–Я не спешил во Францию. Мне еще хотелось посмотреть мир. Я пересёк Тихий океан и оказался в Америке.

–Не удалось ли вам поучаствовать в войне за независимость?

–Ещё как удалось! Прибыв в Соединённые штаты, я моментально встал под ружьё. Разве можно было не поддержать американских инсургентов, этих величайших борцов за свободу и права человека!? Любой просвещённый человек сделал бы на моём месте то же самое! Я разил англичан направо и налево, рассылал по всей земле письма с призывами выступить на стороне американцев, помогал Джефферсону писать "Декларацию независимости". Меня хотели даже сделать послом во Франции, но я в последний момент отказался, предложив вместо себя Франклина.

–Вам не хотелось обратно в Европу?

–В то время Европа казалась мне всего лишь эпицентром деспотизма и мракобесия. Я решил обосноваться в Америке и жить вдали от королей и папы, уважая права человека и наслаждаясь справедливыми законами. Для этого я приобрёл хлопковую плантацию и тысячу негров, которые должны были её обслуживать. Жизнь плантатора была нестоящим раем. Управление рабами не отнимало у меня много времени, так что я полностью посвятил себя магии и алхимии. Поиски философского камня привели меня к мудрому вождю одного индейского племени.

–Неужели индейцам ведома алхимия? Я почитала их полными дикарями!

–Я тоже пребывал в плену подобного заблуждения, покуда не встретился с Зорким Глазом. В обмен на нитку бус и двадцать третий том Энкциклопедии Дидро и д`Аламбера вождь открыл мне тайну взаимопревращения металлов.

–Я удивляюсь всё больше и больше! Выходит, сударь, вы способны делать золото?!

–Я сделал его для себя несколько сотен фунтов, мадам.

–Боже правый! Так вы богач!

–Моё главное богатство – это мои знания. Золото быстро опротивело мне. Я не мог наслаждаться им в одиночестве. Секрет взаимопревращения металлов должны были узнать европейские государи, ведь богатство королевства – это богатство подданных, не так ли, мадам?

–Разумеется! И вы вернулись в Старый свет!

–Мой корабль причалил к пристани Лиссабона. Увы, португальская королева Мария не захотела меня выслушать! Я отправился в Испанию, попутно разоблачая Инквизицию и издавая памфлеты против церковного мракобесия. Но и в Мадриде мой секрет никого не заинтересовал. Я проехал всю Францию, побывал в Генуе, Венеции и Тоскане, посетил владения Габсбургов, но ни один государь так и не проявил интереса к моему открытию!

–Боже мой! Возможно ли это? Короли отказывались брать золото, которые вы буквально подносили им на блюде?

–Увы, сударыня! Деспотизм слеп как к народной нужде, так и к возможности эту нужду облегчить! Я был в отчаянии. Подумать только: иметь в руках средства для водворения всеобщего благоденствия и быть не в состоянии им воспользоваться!

–Вы могли изготавливать золото и раздавать его беднякам.

–Поначалу я так и делал. Мне казалось, что я делаю добро, но вскоре я увидел, как оно обращается во зло. Я не мог в одиночку производить достаточно золота для удовлетворения потребностей всех обездоленных, а, узнав, что у одного из их собратьев появились деньги, другие нищие немедля убивали его, чтобы завладеть вожделенным металлом. Мои подарки породили множество преступлений. Увидев это, я окончательно понял, что настоящую пользу мой рецепт принесёт только тогда, когда окажется в руках законного государя.

–Но вы так и не добились своего?

–Когда неудачи привели меня в такое отчаяние, что я был готов от огорчения проститься с жизнью, в горах родной Трансильвании мне повстречался странствующий философ. Мы вели долгие задушевные беседы о Каббале, о животном магнетизме, о воздухоплавании, о правах человека и великой роли общества Вольных каменщиков в деле их утверждения. Я обмолвился о своём тайном рецепте. Философ внимательно выслушал меня, похвалил за то, что я пекусь об общественном процветании и посоветовал создать свой алхимический орден. В одиночку мне не удастся достучаться ни до одного из государей, но если я обзаведусь последователями, то они еще до наступления нового столетия создадут Соединённые Штаты Европы во главе с просвещенным государем, выплавляющим золото для своих счастливых подданных. Особую роль в этом ордене, предрек мой новый друг, надлежит сыграть женщине.

–Женщине? Вот так новости! А ведь ни мудрецы, ни политики никогда не придавали особенного значения нашему полу! Считается, что женщины созданы лишь для вынашивания детей и услаждения сильной половины человечества.

–Это устаревшие представления, сударыня! Лично я уверен, что в скором времени женщины не будут уступать нам ни в науках, ни в искусствах! Кроме того, в предсказании моего друга-философа не приходится сомневаться. Он предрёк множество вещей: и рождение детей у Его Величества, и войну русских с турками, и перемену парижских мод, и даже собственную кончину.

–Как?! Он умер?

–Мой друг скончался ровно через год после нашего знакомства, как он сам и предсказывал. Лёжа на смертном одре, он велел мне не прекращать своих поисков до тех пор, пока я не отыщу самой просвещённой женщины в Европе и не сделаю её своей ученицей с тем, чтобы впоследствии она поведала тайну создания золота всему миру.

–И вы нашли её?

–Я искал её в Пфальце и Баварии, Гессене и Саксонии, Австрии и Тироле. В поисках её я посетит Краков, Ригу и Тешин. Я спросил о ней в каждом из швейцарских кантонов. Я встречался с лучшими людьми Пьемонта и Савойи, чтоб поговорить об этой женщине. И всюду мне отвечали, что я должен ехать во Францию, к мадам Жерминьяк!

–Бог мой! Не ослышалась ли я!?

–Всё верно, сударыня. Вы – та, кого я искал! Вы – просвещённейшая женщина Старого света, вы – единственная из смертных, кто достоин узнать секрет получения золота, вы – будущая основательница Соединённых Штатов Европы!

–Поверить не могу! Но кто может знать обо мне за пределами Франции, за пределами Парижа!?

–Ваша скромность украшает вас, мадам, однако она излишня. Не вы ли были ближайшей подругой мадам дю Дефан, не вы ли помогали славе Вольтера, не вы ли – лучшая ученица Калиостро и единственная любовь Казановы?

При упоминании последнего имени из морщинистой груди мадам вырвался вздох.

–Из ваших уст вылетают драгоценнейшие для меня имена! – воскликнула старуха.

–Не вы ли потомица достославного Жака де Моле, последнего магистра ордена тамплиеров, известных ныне под именем франкмасонов и споспешествующих установлению царства Разума на всей земле? – продолжал Кавальон.

–Вам и об этом известно!.. Но неужели я действительно самая просвещённая женщина Европы? Ведь Париж давно меня забыл, меня давно уже никуда не приглашают, я столько лет не выхожу в свет и не знаюсь с людьми!

–Виной тому скудоумие парижан, которым нет ни до чего дела! Верно говорят, что нет пророка в своём отечестве, мадам! Но как я счастлив, что мы наконец встретились! Ведь вы не откажетесь стать моей ученицей и сберечь секрет взаимопревращения металлов для потомков? – произнося эти слова, Кавальон уже не сидел на диване подле старухи, а стоял перед ней в позе древнеримского оратора, увлеченный собственным красноречием.

Жерминьяк смотрела на него глазами, полными обожания. Даже через пудру было видно, как она раскраснелась. Два высохших мешочка в декольте взволнованно вздымались. Обтянутые морщинистой кожей костлявые пальцы, унизанные перстнями, мелко тряслись.

–Сударь! – произнесла мадам дрожащим голосом. – Я была бы счастлива стать соучастницей ваших алхимических штудий! Поверьте, что это величайшая честь для меня, наиволшебнейшая мечта, которую только можно представить! Но смогу ли я? Сударь, поглядите на мою немощь! Мне недолго осталось жить. Как же я могу стать вашей ученицей, когда вы молоды и полны сил, а я – дряхлая старуха?

–Вам кажется, что я моложе вас, мадам? – улыбнулся Кавальон. – А что, если я скажу, что это не так? Я ведь назвал лишь место своего рождения, но не дату. Так знайте же, мадам, что скоро мне исполнится четыреста два года!

–О-о-о! – только и смогла вымолвить Жерминьяк.

–Я умею плавить бриллианты, умею улучшать драгоценные камни, знаю лекарство от всех болезней, – продолжал Кавальон. – Несколько лет назад по Европе прошёл слух о моей смерти. Его автором был я сам. Мне не хотелось афишировать своих поисков.

–Так вы...

–Теперь, мадам, вы сами можете назвать моё имя!

–Вы граф Сен-Жермен! – простонала старуха.

–Да, мадам. Я перед вами.

Жерминьяк, исполненная восторга, вскочила с дивана и попыталась упасть на колени перед своим кумиром. Больные суставы и сам кумир не дали ей этого сделать.

–Ну будет вам! – проговорил алхимик, помогая мадам подняться. – Между просвещенными людьми такие жесты ни к чему! Вернёмтесь-ка на диван.

Учитель и ученица водворились на прежнее место.

–Граф, вы могли бы улучшить мои бриллианты? – первым делом спросила старуха, как только её седалище вновь оказалось на розовой обивке.

–Это не составит для меня ни малейшего труда.

–В таком случае, я распоряжусь немедленно принести их!

–Для превращения мне понадобится неделя.

–Превосходно. Шарлотта! Шарлотта!!!

–Постойте, мадам. Будет лучше, если слуги ничего не будут знать о нашем знакомстве. На первое время мне хотелось бы сохранить его в тайне. До тех пор, пока секрет взаимопревращения металлов не передан вам, наш алхимический орден особенно уязвим. Если о нас узнают церковники...

–О, да, понимаю! Но, в таком случае, когда же состоится передача вашего тайого знания?

–После того, как вы будете полностью к этому готовы, мадам!

–Сколько же времени это займёт?

–На подготовку обычной женщины ушли бы годы, но столь просвещённую даму как вы я смогу подготовить всего за месяц.

–Начнёмте немедленно, сударь! Я готова внимать вам прямо сейчас.

–Похвальное рвение! – Кавальон еще раз поцеловал ручку мадам. – Должен признать, что восхищаюсь вами всё больше и больше. Однако внимать ещё рано. Прежде чем заниматься вашим разумом, я должен подготовить ваше тело.

–Тело?

–Я должен омолодить вас, мадам.

Старуха схватилась за сердце.

–Вам плохо, сударыня? – испугался Кавальон.

"Уж не переусердствовал ли я?"– подумал он испуганно.

–Ах, нет... Мне уже лучше... Но я чуть было не лишилась чувств от радости, милый учитель! В один день исполнились все мои тайные мечтания – встретить Сен-Жермена, постичь тайны алхимии, вернуть молодость! Моё старое сердце с трудом переносит столько эмоций!

–Очень скоро оно перестанет быть старым, мадам!

–Поскорей бы! Так хочется начать прямо сегодня!

–В таком случае, велите приготовить горячую ванну в ваших покоях. Да, и не забудьте о бриллиантах! Я собираюсь приступить к улучшению нынче же вечером. Вы храните свои драгоценности в шкатулке? Уверен, что она инкрустирована с отменным вкусом!

–Сейчас, я вам всё покажу, сударь! – произнесла Жерминьяк.

"Давай-давай", – подумал Кавальон, учтиво помогая ей подняться.

кому понравилось, вот тут весь роман бесплатно https://author.today/work/220063

–Я уже сдала твою комнату, – ответила как ни в чём не бывало домовладелица. – Делать мне больше нечего, только беречь её для тебя!

–Но, мадам, я же просил вас... Я же говорил, что вернусь раньше, чем вы думаете!

–Мало ли что ты говорил! Мне нужны деньги, а не разговоры, так и знай! Кстати, ты, что, раздал все свои долги, если тебя так быстро выпустили? Когда, в таком случае, я получу свои законные ливры за последние два месяца, что ты тут прожил?

–Прямо сейчас, мадам, прямо сейчас! – тот, кто значился в бастильских реестрах как Кавальон, а своим тюремным знакомым представился господином Ходецким, принялся рыться в кошельке. – Вот, отдаю всё, что должен!

–Надо же... – при виде монет женщина несколько подобрела. – Ладно, можешь зайти, раз уж явился... И откуда это у тебя появилось столько денег? Небось ограбил кого-нибудь?

–Мадам Дюфо, как можно!?

–Ладно-ладно, ни о чём больше не спрашиваю! Твой хлам мы свалили на чердаке, можешь забирать прямо сейчас. И, если ты ищещь квартиру, то отправляйся к вдове Карбино с улицы Папийон, напротив каретной мастерской. Она сейчас как раз ищет жильцов.

–Спасибо, мадам Дюфо, я сейчас же к ней и отправлюсь! Но прежде... не поделитесь ли новостями с бывшим узником?

–Новостями? Ах да, ты же у нас охотник до новостей... Знаешь, почём нынче хлеб? Зайди к Барбазону, поудивляйся, вот будет тебе новость! Никогда ещё на моём веку не было подобного безобразия, не было, чтобы булочники так грабили народ! Говорят, на той неделе под Парижем разбойники напали на воз с зерном! А теперь, когда потеплело, и этот чёртов снег, наконец, стаял, дороги превратились в реки, так что зерна нам не видать ещё Бог знает сколько, а за то, что осталось, торговцы дерут втридорога!

–А как насчёт чего-нибудь интересного? Чего-нибудь такого, что знаете только вы? – подмигнул Кавальон.

–Ах, хитрец, вот что за новости тебя интересуют! – рассмеялась мадам Дюфо. – Ну так слушай же. Новый жилец рассказал мне о том, что он слышал от камердинера одного знатного господина, а тот узнал от кучера некого королевского министа, а тому, в свою очередь, выболтал надевальщик штанов самого графа д`Артуа... Так вот, говорят, что у королевы...

"...Кроме того, по Парижу ходят нелепые и оскорбительные слухи касательно Её Величества", – выводил Кавальон несколькими часами позднее, когда он сам и его вещи уже водворились в двухкомнатную квартиру у новой домохозяйки. Магический кристалл занял место на столе рядом с масонским циркулем, восточные диковинки висели по стенам, любимый халат и тюрбан поступили в распоряжение прачки.

Кавальон встал, прошёлся по комнате, посмотрел через окно на каретную мастерскую, шум и брань из которой разносились на весь околоток. Ещё раз припомнил рассказ мадам Дюфо. Мысленно перебрал новости, услышанные от знакомых, которым нанёс визиты в связи со своим освобождением. Проверил краткие записи разговоров, подслушанных утром в кофейне. Затем позвал слугу, потребовал у него рассказать всё, о чём говорили сегодня в очереди за хлебом, и дополнил своё донесение. Кажется, оно было готово. Довольный Кавальон поставил подпись, посыпал бумагу песком и потянулся за фраком. Конечно, можно было бы воспользоваться услугами посыльного... Но лучше он отнесёт письмо сам. Чем меньше людей будет знать о новом занятии бывшего заключённого, тем лучше.

В общем-то, так и должно было кончиться. Кавальон не раз слышал истории о людях, выпущенных из Бастилии в обмен на обещание доносить полиции всё, что касается общественных настроений. Да и ничего плохого в должности полицейского осведомителя он не видел. В каком-нибудь людном месте, в кафе, где много спорят, или в саду для общественных гуляний, шпионом был, наверное, каждый десятый: ни для кого из парижан это не являлось секретом. Сам Казанова не брезговал промышлять подобным занятием... ах, как бы хотел Кавальон познакомиться с этим венецианцем, одним из своих образцов для подражания!.. К тому же доносительство приносило неплохой доход: самым успешным работникам полагалось до 150 ливров ежемесячно. Кавальону удалось выторговать у начальника полиции не только неплохой аванс, но и обещание узнавать новости, полученные от других осведомителей, в обмен на свои. Нет, не для пустого развлечения. Кавальон давно понял, что миром будущего станет править общественное мнение, а новости – главная пища его – есть ценнейший товар в просвещённой стране.

Кавальон торговал новостями. Сегодня ему надо было много чего успеть.

После посещения полиции в планах значился самый важный на сегодня адрес – особняк барона де Пальмароля на улице Комартен.

Пальмароль принял сразу. Принял прямо за туалетом: готовился к вечернему выходу в свет, посещению театра в обществе возлюбленной. Один слуга чистил барону ногти, второй занимался причёской: парик Пальмароль не носил, это было несколько старомодно.

–Где вы пропадали столько времени? – спросил он, не оборачиваясь, глядя на отражение Кавальона в зеркале напротив себя. – Я плачу вам не за то, чтоб вы шатались неизвестно где!

–Я совершал важную поездку, сударь! – отвечал Кавальон, с поклоном приближаясь к своему нанимателю. – Это чрезвычно важно для того, чтобы быть в курсе происходящего!

–В таком случае, надеюсь, что вы порадуете меня действительно интересными новостями!

–Господину барону, без сомнения, будет очень интересно узнать, что у королевы... – Кавальон понизил голос, – ...появился новый любовник!

–Кто?

Осведомитель назвал фамилию.

–Теперь придётся идти к нему на поклон, – вздохнул барон. – Я не успеваю следить за тем, как меняются склонности Её Величества! Не успеешь войти в доверие к одному, как он тут же сменяется на другого... Что ещё говорят?

Кавальон принялся пересказывать всё, что узнал за день: слухи о переменах в правительстве, разговоры про очередной хлебный заговор с целью извести французский народ, новости насчёт выборов в Генеральные Штаты (этот старинный законодательный орган не собирался уже почти три века – и вот, на тебе!), отзывы на новую постановку в Итальянской комедии, сплетни о беременности одной знатной дамы, родах другой, смерти третьей и, наконец, фантастическую историю о Святом Духе, явившемся к монахине из Бургундии. Наниматель остался доволен. Уже полтора года он держал Кавальона в качестве личного осведомителя и исправно платил ему. Впрочем, в этот раз Пальмароль не расщедрился:

–Деньги получите в следующий раз, – решил он.

–Могу я, по крайней мере, просить о небольшой услуге за сегодняшние известия? – подобострасно спросил Кавальон.

–О какой?

–Вам что-нибудь известно о даме по имени Жардинье. Или Жардиньяк. Для меня необыкновенно важно узнать, существует ли такая.

–Жардиньяк? Может быть, Жерминьяк? – спросил барон.

–В фамилию могла закрасться ошибка... Могу я узнать, что представляет собой эта женщина?

–Одинокая старуха, выжившая из ума, – усмехнулся Пальмароль. – В своё время она была дружна с энциклопедистами, посещала салон дю Дефан. Говорят, она большая поклонница масонства и алхимии, ищет тайных знаний, привечает у себя всяких сомнительных личностей, колдунов, провидцев, медиумов... А, забыл сказать, она ещё считает себя потомицей командора какого-то древнего ордена. И зачем вам нужна эта женщина, не понимаю?

Кавальон сглотнул. Голова его закружилось, серце застучало вдвое быстрее обычного, когда он услышал о знаменитом предке мадам Жерминьяк. Всё подтвержалось. "Она! Она!" – мысленно воскликнул алхимик-осведомитель.

Он уже и сам не помнил, когда ухватился за идею разыскать свиток всевластия, когда окончательно уверовал в подлинность истории – до смерти Феру или после. Зная многие фокусы мнимых колдунов и не раз использовав их для облапошивания легковерных людей, Кавальон всё же не считал алхимию, астрологию и подобные им науки абсолютным шарлатнством. Он и сам не понимал, где проходит граница между тем, что он изображает, и тем, что признаёт. Порой во время "мистических сеансов", призванных освободить от излишка денег карманы очередного наивного месье, Кавальон ловил себя на том, что верит в волшебный характер производимых им самим фокусов. Тем более, что десять лет назад, только вступая на путь, приведший в итоге к подобному способу заработка, он интересовался магией и тайными орденами всерьёз. Видимо, это юношеское увлечение так окончательно и не прошло. В конце концов, почему человек, поклонявшийся богине Удачи и уверенный в том, что однажды она приведёт его к славе и богатству, не мог верить и в подлинность палестинского свитка тамплиеров?!

–Полагаю, что мадам Жерминьяк в скором времени сыграет важнейшую роль в судьбе Франции! – таинственным тоном, стараясь не выдать волнения, произнёс Кавальон.

–Это какую? – спросил Пальмароль.

Осведомитель намекнул на то, что не может разбрасываться такими секретами при посторонних и, барон, не мешкая, подал слугам знак удалиться.

–Её могут назначить генеральным контролёром финансов! – шёпотом проговорил Кавальон, оставшись с бароном наедине.

–Что?! Женщину?! Генеральным контролёром?!

–Ну назначил же король на эту должность гугенота Неккера, – пожал плечами осведомитель. – Отчего ж не назначить и женщину? В наше время можно ждать чего угодно, сударь. Вчера Неккер, сегодня Генеральные Штаты, а завтра...

Пальмароль покачал головой. Он был по-настоящему ошарашен.

"А неплохо я приплёл сюда Неккера!" – с удовольствием подумал Кавальон. Последнее время генеральный контролёр сделался так популярен, что его имя было уместно в любой дискуссии. Образованные господа относились к нему по-разному, а вот толпа обожала почти поголовно. Дело в том, что при Неккере не повышались налоги. Благодаря своим друзьям, швейцарским банкирам, он создал себе репутацию умельца получать деньги из ничего.

–Вы можете дать мне её адрес? И написать рекомендательное письмо, чтобы она приняла меня? – взволнованно заговорил Кавальон, склонившись над Пальмаролевым ухом. – Клянусь, я всё разузнаю первым! И доложу вам! Пожалуйста, сударь!

кому понравилось, вот тут роман лежит полностью и бесплатно https://author.today/work/220063

– Конечно! – вся фигура д`Эрикура, симпатичного игривого человека лет двадцати пяти, излучала беспричинную весёлость и уверенность. – Поверите ли вы, сударь мой, что я даже рад оказаться здесь и свести знакомство со столь почтенным человеком?

– Весьма лестно слышать такое...

– Думаю, в наше время любой должен хотя бы ненадолго погостить у вас, де Лоне!

– Если вы так считаете...

– Все так считают! Честно сказать, я уже предвкушаю, как выйду отсюда и буду принят в просвещённом обществе с ещё большими почестями, чем раньше!

– Что ж... – хмыкнул де Лоне. – Надеюсь, что вы и правду скоро отсюда выйдете.

– Не сомневайтесь, маркиз! У моего отца, разумеется, скверный характер и устаревшие методы воспитания, но его гнев проходит так же быстро, как и вспыхивает. Доказательство того – слуга, которого он мне прислал. Кстати, в принесённом им письме говорится о том, что с минуты на минуту мне доставят обед. Как видите, папенька не может поручить столь ответственное дело, как моё прокормление, вашей кухне, ха-ха-ха!.. Не откажетесь ли разделить со мной трапезу?

– Был бы весьма польщён!

– Наш повар прекрасно готовит, вот увидите! – заверил своего собеседника виконт. – И вино из папеньких подвалов просто великолепно! Граф д`Эрикур очень ценит качество пищи... Как и её количество, ха-ха-ха! Уверен, что и на этот раз он не поскупится! Почему бы нам не пригласить на обед и остальных ваших... хм... гостей?

– Всех? – удивился маркиз.

– Их так много?

– По чести говоря, нет... Пальцев на одной руке достанет, чтоб пересчитать всех.

– Так в чём же дело, Лоне? Неужели вам мешают сословные предрассудки?! Ну же, сударь, забудьте о них! Разве вы не состоите в масонской ложе? Разве вы не относите себя к просвещённому человечеству?

– Не уверен, что все мои постояльцы просвещены в той же степени, что и вы... Более того, виконт, позволю себе напомнить, что эти люди преступники!

– Преступники?! Держу пари, что большинство из них всего лишь несчастные, на долю которых выпало не угодить кому-нибудь из влиятельных особ! Вы же не будете отрицать, что добрая половина ваших подопечных оказалась тут не по приговору суда, а благодаря тайным письмам за королевской печатью! Да и потом... Если здесь и в самом деле содержатся люди, нарушившие закон, подлинная вина за их прегрешения лежит на всеобщем невежестве и несовершенстве общественных установлений! Общение с просвещёнными людьми – я имею в виду нас с вами, Лоне, – пойдёт им на пользу. Велите накрыть стол в своих покоях!

На лице маркиза читалась неуверенность.

– Вы и вправду желаете отобедать в компании заключённых Бастилии? – переспросил её комендант.

– Именно так! – отвечал ему узник.

Слишком родовитый и богатый узник, чтобы не принимать его пожеланий в расчёт.

Через полчаса в покоях коменданта уже был накрыт стол. На белой скатерти, отстиранной прачками д`Эрикуров и заботливо присланной батюшкой родовитого заключённого, расположились пять порций бульона из петушиных гребешков, рагу из форели, жаркое из зайца, каплун, запечённый с каштанами, две дюжины перепелов, свежайщий скат, огурцы под белым соусом и спаржа под голландским, лотарингские пироги, последний писк моды – зелёный горошек, а также картофель – недоступное суеверным крестьянам, ненавистное фанатикам-ретроградам блюдо просвещённых людей, блюдо будущего. Пять бутылок ронского вина 1774 года – года воцарения нынешнего государя – придавали этому скромному обеду оттенок аристократизма. Выращенные с специальных оранжереях фрукты, сыры, меренги и пирожные с фиалками пока ещё дожидались своей очереди под присмотром слуг виконта – того, что доставил еду, и того, что сидел в Бастилии вместе со своим господином.

Гостей на этом званом обеде действительно оказалось немного: всего трое, кроме де Лоне и д`Эрикура. Двое из них оказались чудовищно грязными и оборванными господами в вытертых штанах, стоптанных башмаках, дырявых фраках и без шейных платков. Одному, низкорослому и всё ещё сохранившему, несмотря на тяготы заключения и голодный блеск в глазах, порядочную упитанность, на вид было лет сорок пять. Второму, костлявому, – лет шестьдесят. Третий сотрапезник, человек неопределённого возраста и неопределённого сословия, облачённый в персидский халат и турецкие тапочки, понравился д`Эрикуру больше всего.

– Позвольте представиться, господа! – произнёс он, усаживаясь за стол и приглашая других последовать своему примеру. – Мари-Жан-Луи-Анж Лижере де Сен-Жак де Вилькроз де Тремуй, виконт д`Эрикур. С кем имею честь?

– После всех ваших титулов, сударь, мне даже стыдно называть своё имя, – заметил тощий господин, уже расправившийся с бульоном и тянущий руку к перепелам. – Франсуа Феру к вышим услугам.

– Люсьен Помье, – деловито представился упитанный заключённый, на чьей щеке красовалась огромная бородавка. – Писатель. Философ. Поэт. Драматург.

– Вот как! – обрадовался виконт. – Оказывается, среди нас есть гражданин Литературной республики! Держу пари, что вас упекли в этот застенок за некое смелое произведение!

– Так и было, сударь! – в этой фразе литератора слышались не раскаяние и сожаление, а гордость и даже некоторая бравада.

– Вы написали что-нибудь философское?

– Именно.

– О, понимаю! Нечто нелицеприятное касательно нашего правительства? Или рассуждение о деспотизме? Может быть, даже проект обустройства нового общества?

– Что-то вроде того. Произведение называлось "Развратная королева, или тайны версальских альковов".

– Уверен, что книга отменная! – виконт повернулся к молчавшему до сих пор человеку в халате. – А ваше имя, сударь, мы могли бы узнать?

– Вряд ли оно вам о чём-нибудь скажет... – отрешённо произнёс тот, ненадолго отвлекшись от спаржи (д`Эрикур обратил внимание на иностранный акцент), – кроме того, я менял его столько раз... В реестре господина де Лоне я значусь как Кавальон. Хотя при рождении получил фамилию Ходецкий.

– Вы поляк?

– Скорее, гражданин мира.

– И всё же по рождению?..

– Вы правы, я поляк.

– Судя по Вашему костюму, – заметил Помье, азартно жуя бёдрышко каплуна, – я сразу догадался, что Вы с Востока.

Что касается д`Эрикура, то он, узнав о славянском происхождении товарища по несчастью, проникся к нему тёплыми чувствами: последнее время представители диких, не испорченных цивилизацией народов были в моде у парижской публики. Что уж говорить о его прелестном космополитизме!

– В будущем национальные и политические границы не будут играть роли, – бросил Ходецкий. – Они уже почти потеряли своё значение. А после того, как человечеством будет принят изобретённый мною всемирный язык...

– Как? Вы – изобретатель целого языка?

– Равно как и нового, оригинального и разумного способа записи музыки, проекта всеобщего мира, универсального способа обогащения для добродетельных государей и алхимического рецепта получения золота из флогистона.

– Я не могу даже вообразить, какие причины могли послужить к тому, чтобы столь талантливый и просвещённый человек попал в столь неприятное место! – воскликнул виконт.

– Недоброжелатели есть у всех...

– Интриги королевских приближённых? Соперничество? Зависть?

– Вообще-то, господин Кавальон помещён в замок Бастилию за долги, – заметил де Лоне.

– Какое значение имеют формальные предлоги для заключения человека!? – бросил поляк перед тем, как сосредоточиться на картофеле.

– Мой батюшка не озаботился даже предлогом! – ухмыльнулся виконт. – Он раздобыл тайное письмо за королевской печатью и вписал туда моё имя, считая, что пребывание в тюрьме пойдёт его сыну на пользу! Старшее поколение невероятно отстало от жизни, господа! Невинная связь с женой одного барона показалась отцу достаточным основанием для того, чтобы взяться за моё "воспитание", ха-ха-ха! А что привело сюда вас, Феру?

– После всех ваших историй, господа... – Феру одновременно наливал себе вина, жевал пирог и тянулся за каплуном. – После всех ваших историй мне даже стыдно рассказывать о себе. Боюсь, что моя биография... ммм, превосходный пирог!... моя биография самая прозаическая. Я украл лошадь.

– Причина всякого воровства – несовершенство общественных установлений, – заметил виконт.

– Послушать вас, д`Эрикур, так здесь нет ни единого преступника! – возмутился де Лоне. – Ещё немного, и вы скажете, будто я тут единственный злодей, поскольку держу в заключении невиновных!

– Но Вы, маркиз, всего лишь выполняете свою работу, не так ли?

– По приказу Его Величества! Стало быть, преступником, по-вашему, получается государь?!

Помье поперхнулся, Феру застыл, как статуя, держа во рту недожёванный кусок каплуна, Кавальон обеспокоенно обвёл глазами комнату. За такие слова, за такие мысли, какие комендант приписывал д`Эрикуру, можно было попасть в Бастилию... если б оба уже там не находились.

– Ну что вы, де Лоне! – заволновался виконт. – К чему такие обобщения? Всему свету известно, что перед вами вернейший подданный Его Величества, вернейший поклонник блестящих просвещённых реформ, проводимых нашим ненаглядным Людовиком! И как вы только могли подумать, что я не уважаю короля!? Ну, господа! Скажите же ему! Нынешний король – замечательный человек, а королева вообще выше всяких похвал! Поднимем же бокалы за их здоровье! Выпьем за гостеприимных хозяев сего замка, столь заботливо предоставивших нам убежище за его стенами!

В последней фразе д`Эрикура вновь звучал сарказм, но комендант то ли не заметил его, то ли не захотел заметить. По большому счёту, де Лоне, властителю Бастилии и вечному её узнику, даже родившемуся в этих застенках, не было никакого резона отстаивать перед компанией заключённых достоинство государя. О том, что популярность Людовика падает день ото дня, знал любой: особенно после того, как в прошлом году стало известно о крайне бедственном состоянии королевской казны. Критиковать государя – дерзко, иронично, элегантно и, конечно, не переходя при этом негласных границ, было в моде у светских господ, и де Лоне, без сомнения, понимал это. Репутация в кругах просвещённой знати и возможность быть принятым в самых блистательных и самых вольнодумных домах Парижа наверняка интересовали его намного больше, чем престиж государя. Интересовались указанными предметами и трое худородных, но амбициозных узников: в ответ на изящный выпад д`Эрикура они хором заухмылялись и закивали по той же причине, по какой комендант предпочёл промолчать.

В таком духе прошёл весь обед. Д`Эрикур изящно перескакивал с одной темы беседы на другую, касаясь до всего поверхностно, не унижая себя подробным разбирательством в каком-либо предмете, рассыпая светские новости, восхваляя Просвещение и не упуская возможности поддеть государя, или правительство, или Святую церковь. Де Лоне то молчал, то сердился, то вдруг поддакивал д`Эрикуру, то злился на себя, вспоминая о положении коменданта, налагающем определённые обязанности: в общем, он был неуверен в себе и непоследователен ровно настолько, насколько приписывала ему эти качества молва. Феру интересовался прежде всего едой: разговор, особенно тогда, когда он касался политики и философии, занимал конокрада намного меньше, чем вино и мясо. Помье завидовал положению д`Эрикура, должности де Лоне, многгоранности Кавальона и спокойствию Феру; стараясь возвыситься в своих и чужих глазах, он то и дело рекламировал себя: пытался ввернуть в разговор то небрежное упоминание о свой комедии, то сюжет поэмы, то название романа – но, кажется, безуспешно. Кавальон, или Ходецкий продолжал удивлять сотрапезников: подобно тому, как фокусник извлекает карты из рукава, он рассыпал перед друзьями по несчастью невероятные рассказы о своём путешествии в Персию, службе при дворе царицы Екатерины, сражениях на Американском континенте, любовных победах над первыми дамами Франции и посвящении в масонские тайны.

Лишь два часа спустя, когда слуги уже убирали остатки основной трапезы, готовясь нести кофе, фрукты и пирожные, выяснилось неприятное обстоятельство: несмотря на просьбу д`Эрикура позвать к обеду всех узников до одного, комендант позволил себе произвести отбор. Феру обмолвился о том, что в Бастилии содержатся ещё два человека, отсутствующих за столом. Что касается одного, де Солажа, то де Лоне оправдался тем, что тот сам отказался идти обедать, предпочтя тюремному обществу музыкальные упражнения. А вот второй...

–Кто он, де Лоне?

–Он... писатель...

–Как? И вы скрыли от нас служителя муз, не допустили просвещённого человека в просвещённое общество?!

–Знали бы вы, какого рода его сочинения, сударь!..

–Какое это имеет значение? Быть творцом – естественное право каждого! Или этот несчастный написал что-то против правительства?! Неужели ваши предрассудки, сударь, неужели ваша приверженность к деспотизму не позволяют вам проявить сострадание?

–Но...

–Господин виконт прав! – влез Помье.

–Мне как автору трёх тысяч стихотворений было бы чрезвычайно интересно побеседовать с литератором! – перебил его Кавальон.

–Вы не знаете, о ком говорите, – переубеждал их Лоне. – Этот человек находится... с позволения сказать... в состоянии умопомешательства!

–Не в первый раз свободомыслящих людей объявляют сумасшедшими! – воскликнул д`Эрикур. – Скажите, он дворянин?

–Да.

–Так как же вы можете отказывать ему в праве общаться с себе подобными!? Немедленно пошлите за ним!

Смущённый де Лоне вышел из-за стола и покинул комнату. Он выполнял приказания виконта так, словно тот не был заключённым, а сам маркиз не был комендантом тюрьмы: они будто бы поменялись ролями. Что поделаешь! По мере того, как восемнадцатый век подходил к концу, а новый, девятнадцатый, становился всё ближе, освящённые временем титулы и законы делались всё менее значимыми. На их место приходили деньги. За них можно было купить дворянство, купить должность, купить уважение в свете. И денег у д`Эрикуров было значительно больше, чем у де Лоне, больше, кажется, даже чем у Людовика, вынужденного довольствоваться за обедом какими-то двумя дюжинами блюд вместо трёх и не могущего купить своей королеве бриллиантового ожерелья, которое прежний король заказал для любовницы. Дружба с д`Эрикурами была для де Лоне намного более ценной наградой, чем репутация строгого коменданта.

–Уж не ананас ли это?! – воскликнул Феру, увидев заморский плод, водружаемый слугами на стол вместе с другими лакомствами.

–Совершенно верно, – снисходительно ответил виконт восторженному простолюдину. – Вам, вероятно, не приходилось пробовать его прежде?

–Приходилось, клянусь, приходилось! Это было, когда я служил конюхом у господина де ля Попленьера. Хозяев не было дома, мы пробрались на кухню и...

Д`Эрикура совершенно не интересовали рассказни о похищении слугами хозяйских припасов.

–Так вы утверждаете, сударь, что имеете высокий градус в обществе вольных каменщиков? – обратился он к Кавальону. – А позвольте узнать, к какой ложе вы имеете честь принадлежать?

–К ложе Девяти сестёр. Надеюсь вы понимаете, что при всём расположении к вам, виконт, я не имею права распространяться о секретах своего братства, выдавать тайны истинной метафизики и гиперфизики, делиться с вами учением Гермеса Трисмегиста...

–Да какой, к чёрту, Гермес! – перебил его Феру, уже держа перед собой едко пахнущий жёлтый кусок заграничного плода с чешуйчатой корочкой. – Признайтесь, что вы, масоны, просто морочите людям головы! Все эти Трисмегисты, тайные символы, животные магнетизмы, астрологические знаки – просто-напросто ваши выдумки! Ничего этого нет и никогда не было! Даже Христа... и того не было! Иначе он не допустил бы, чтобы я маялся в этой тюряге четыре года!

–Мне представляется, что вы не вполне осведомлены о таких предметах, как алхимия, астрология и метафизика, – сухо отозвался обиженный Кавальон.

–Осведомлён, ещё как осведомлён! – похоже, вино развязало до сих пор молчавшему простолюдину язык. – Когда я служил конюхом у госпожи д`Юрфе, наслушался вдоволь обо всех этих делах! Мне даже как-то поведали одну легенду о тайном заклинании всевластия, ха-ха-ха! Это было ещё бредовее, чем оправдания моей гулящей жены, когда она понесла от "святого духа"!

–Госпожа д`Юрфе! Кажется, я о ней слышал... – произнёс д`Эрикур. – Она была весьма дружна с алхимиками и как-то осчастливила моего деда за то, что тот представился ей медиумом! Интересно знать, что за легенда?

–Да-да, какая легенда? – спросил Кавальон.

–Говорю же вам, господа, сущая ахинея!

–И всё же, Феру?

–Ну, якобы живёт в Париже такая женщина... по фамилии то ли Жардиньяк, то ли Жардинье, уж не помню... и якобы у неё в этакой специальной шкатулке хранится свиток, привезённый тамплиерами из Палестины, на котором записано заклинание, то ли дарующее мировое господство, то ли исполняющее все желания... Право, я уже и не помню, эту историю мне рассказали так давно! Вам всё ещё интересно слушать эту белиберду, господа?

Д`Эрикуру уже надоело, но он промолчал. Помье был равнодушен к герметической истории. А вот глаза Кавальона засветились подлинным любопытством:

–Да-да, интересно, Феру! Продолжайте!

–Хех... Ну, и, стало быть, этот свиток достался ей от самого Жака де Моле, главного тамплиера, сожжённого Филиппом IV пятьсот лет назад. Этот Жак вроде как приходился ей пращуром и он вроде как завещал своим потомкам сберегать заклинание ото всех, а особенно от королей, до тех времён, пока тамплиеры вроде как не вернутся во Францию в новом обличье и не возьмут власть, принадлежащую им вроде как по закону... Ну, право слово, бред!

–А почему эта госпожа сама не прочтёт заклинание и не обретёт всевластие? – поинтересовался Помье. – Я на её месте не стал бы дожидаться возвращения каких-то там тамплиеров...

–О, те, кто выдумал эту побасенку, позаботились об ответе на Ваш вопрос, господин писатель! – Феру ненадолго прервался, чтобы откусить очередной кусок от своего ломтя ананаса, жадно прожевать его и вытереть с губ едкий сок рукавом засаленной рубахи. – Это заклинание, сообщили мне, надо произносить три раза подряд и только в определённом месте. А место, само собой, засекречено. "В столице столиц, в царском дворце, под сенью веры" – так мне сообщили, и понимай, приятель, как хочешь!

–Очевидно, речь идёт о Святой земле... Возможно, о Соломоновом храме... – глубокомысленно произнёс Кавальон. – Или это Рим, папские палаты?

–Вы и в самом деле верите в эту историю? – удивился Помье. – Помилуйте, господин поляк, ведь это же сказка!

–Вот и я говорю, сказка! – вклинился Феру. – Сказка, как и все эти их франк-масонские штукенции!

–А между тем, просвещённая публика приветствует смелые открытия алхимиков и рукоплещет им! – взвился Кавальон. – В высшем свете вы едва ли найдёте человека, который не состоял бы в масонской ложе, не лечился с помощью магнетической лохани, не участвовал в сеансах господина Калиостро! Лишь самые отсталые продолжают держаться за смешную веру в христианского Бога и отрицать очевидное! Попы и инквизиторы столько лет не давали нам мыслить, не давали исследовать мир, набрасывали покрывало невежества на тайны природы! Они объявляли преступником каждого, кто дерзал изготовлять золото из других металлов, конструировать вечный двигатель, предсказывать будущее по звёздам, сливаться с эманациями Вечной Мудрости! Они ставили препоны на пути науки и прогресса! И неужели вы, Феру, неужели вы, Помье, несчастные страдальцы, которые поплатились свободой за попытки противостоять деспотизму и мракобесию, встанете на сторону этих фанатиков, поддержите клерикалов в их слепой ненависти к человечекому дерзанию! А чудесное открытие господина Лавуазье о том, что вода состоит из двух газов, а явленные нашим глазами полёты на воздушном шаре – неужели вас это не убеждает?

–Браво! – воскликнул д`Эрикур. – Я слышу речь поистине просвещённого человека! Так значит, с точки зрения герметизма, вода состоит из двух газов? Не знал...

–Постойте, при чём тут воздушный шар? – удивился Помье. – Кажется, история господина Феру была вовсе не о воздушном шаре...

–Да если бы все эти секреты тамплиеров действительно существовали, меня бы уже не было в живых! – воскликнул Феру. – Говорят, что они наказывают смертью тех, кто охотится за их тайнами и выдаёт их секреты. Ну так, что ж, тамплиеры, вы где? Я готов!

Все замолкли. В ожидании наказания от таинственных сил мракобесия рассказчик взял со стола ещё один ломоть ананаса. Сразу после этого послышались шаги. Заключённые напряглись, тихо пронаблюдали за тем, как открывается дверь... и увидели на пороге де Лоне, о котором в пылу спора успели уже позабыть.

Комендант пришёл в компании человека лет пятидесяти, один взгляд на которого поверг д`Эрикура в отвращение и ужас. Глаза этого узника и вправду светились каким-то сумасшедшим огнём. Феру и Помье в своих поношенных кафтанах казались модными щёголями по сравнению с приведённым де Лоне господином. Виконт изумлённо переводил взгляд с испещрённых дырами чулок писателя на его старый, не помнящий пудры и сбившийся на бок парик. Чудовищно грязный, почти чёрный кафтан, утративший все пуговицы и сшитый по моде десяти– или пятнадцатилетней давности смотрелся тем более дико, что соседствовал с кружевными манжетами и кружевным же шейным платком: врочем, угадать работу фламандских рукодельниц в тёмно-серых клочьях ткани, свисающих из рукавов заключённого, мог лишь намётанный глаз такого искушённого модника, как д`Эрикур.

Поражённые сотрапезники все как один уставились на нового гостя. Толстый писатель первым пришёл в себя.

–Люсьен Помье к Вашим услугам! – представился он. – Господин де Лоне сообщил нам, что вы, как я, являетесь гражданином Литературной республики! Очень рад найти собрата по перу! Могу я узнать ваше имя?

–Донасьен Альфонс Франсуа де Сад, – с достоинством отозвался коллега. – А как вы считаете, господа: дети имеют право убивать родителей, если те слишком им докучают?

Возможно, кое-кто из сотрапезников и слышал о де Саде до этого. Возможно, кое у кого и было мнение насчёт его аморальной философии. Возможно, что после обеда в Бастилии и мог бы состояться философский спор... но вышло так, что спустя пару секунд после того, как в комнату коменданта огласило имя скандального литератора, все присутствующие уже забыли о нём. Причиной сего был Феру. Со стоном схватившись за живот, он неожиданно выскочил из-за стола прямо на пол изверг содержимое своего желудка.

–Что с вами?! – воскликнул де Лоне.

Феру уже не мог отвечать. Смертельно бледный, хрипящий, он повалился на стенку, ухватился за книжный шкаф, стал оседать и упал бы на пол, если бы не был подхвачен Помье.

–Доктора! Срочно пошлите за доктором! – крикнул Люсьен.

Де Лоне завертелся на месте, схватился за голову. В Бастилии не было штатных врачей. Выбежав в коридор, комендант истошно принялся звать каких-то людей.

–Живот... – простонал Феру, ненадолго придя в себя и шумно хватая ртом воздух. – О-о-о...

–Он отравлен! – вскричал Кавальон. – Это явные признаки отравления!

–Кем отравлен?! – возмутился д`Эрикур. – Уж не моим ли отцом, приславшим этот обед!? Не несите чепухи, Кавальон, мы все ели с одних блюд! Лучше сделайте что-нибудь!

–Но что я могу сделать?!

–Вы же алхимик, чёрт возьми! Вы же маг!

–Но я же не лекарь!

Феру захрипел и вновь потерял сознание.

–Надо послать за священником, – мрачно сказал Помье, глядя на синие губы и кончики пальцев больного.

–Священника! Священника! Паскаль! Роже! Да кто-нибудь!!! Священника!!! – заорал д`Эрикур, выскочив в коридор.

Между тем, де Сад, забытый всеми, уже успел расположиться за оставленным сотрапезниками столом, налил себе кофе и преспокойно начал поглощать приготовленные кухарками д`Эрикура марципановые пирожные...

Через час после того, как опоздавший священник развёл руками, а врач объявил о безвременной кончине Франсуа Феру, которого вскоре за тем отнесли в мертвецкую, виконт д`Эрикур стоял у окна своей камеры и ёжился от холода. Да, зима в этом году выдалась необычайно морозная! Старики говорили, что подобного не было даже в памятном 1766 году, когда реки оказались скованы таким льдом, что по ним можно было ездить на лошадях. В этот раз, сообщали газеты, замёрзло даже море у берегов. Водяные мельницы были парализованы, запасы сена превратились в куски льда. До сих пор, пока д`Эрикур жил в семейном особняке, где всегда было вдоволь и дров, и угля, все эти погодные явления мало его касались. В тюрьме было иначе. Его величество явно экономил топливо для своего замка Бастилии, и жить, не стуча зубами, особенно после заката, здесь можно было только в комнате коменданта. Виконт набросил на себя одеяло и стоял, закутавшись в него, как грек в хламиду. Но и это не помогало.

Сквозь толстое стекло, отделённое от узника решёткой, рисовались нищие кварталы Сент-Антуанского предместья. С высоты старинной крепости виднелись заснеженные крыши двух-трёхэтажных домов, утыканные печными трубами, из которых валил густой дым. На улицах там и сям пылали костры, вокруг которых, скучившись, грелся бедный люд. Экипажей видно не было. Редкие лошади вязли в снегу. Замотанные в лохмотья люди, торопливо перебегавшие от дома к дому, казались из окна камеры д`Эрикура грязными чернильными кляксами, рассыпанными на белой бумаге зимнего Парижа.

Впрочем, не судьбами этого бесштанного народа, не проблемами деспотизма и даже не тем, как согреться, заняты были мысли виконта. Из его головы не шла история о свитке всевластия и последние слова несчастного Феру: "если бы все эти секреты тамплиеров действительно существовали, меня бы уже не было в живых". Странное, очень странное совпадение...

кому интересно, заходите, тут роман полностью бесплатно https://author.today/work/220063

Когда мадам Бланше стала зевать и потягиваться в своем кресле, а ее муж предложил отправиться ко сну, Анна, уже в ночной рубашке, встала со своей постели, чтобы зажечь свечи и продолжить чтение. Только почувствовав над своим ухом хлопанье крыльев мохнатых ночных бабочек, залетевших на свет, и услышав жужжание непонятных насекомых, стучавшихся о потолок, она решила прерваться, чтобы протянуть удовольствие от пребывания в чудесном будущем, которого у нее осталось двадцать страниц, до завтрашнего дня, тихонько встала, загасила свечи при помощи маленького керамического голубка и, лежа в темноте, принялась мечтать — попеременно о годе 2440-м и о замужестве.

Через несколько часов Бланше тихонько встал, чтобы попить воды. Единственным движением, помимо его шагов, являлось колыхание занавесок на незакрытых по случаю лета окнах. Пол был холодный — он чувствовал это, потому что шел босиком — но воздух так и не остыл за ночь. Но все же он стал значительно свежее. Часы не тикали. “Надо завести”, — подумал Бланше. Начинало светать. На кухне, в капле конфитюра, оставленной нерадивой служанкой, умирала муха, попавшая сюда вечером: к утру силы оставили ее.

Бланше на цыпочках пробежал обратно, остановился у комнаты дочери, прислушался — не столько из заботливости, сколько из любопытства; затем, добравшись до своей спальни, скользнул под одеяло и ворочался под ним еще около двух минут.

Спокойствие царило до половины девятого.

Перепуганная служанка поспешила открыть дверь, поскольку стук был очень настойчивым, даже будто бы нервным. Господин Шампоно, чьи глаза лучились счастьем, бросился с порога ей на шею, обнял, расцеловал, так что бедная женщина чуть не лишилась чувств от испуга. Пока хозяева, которых нескромный визитер приказал поднять с постели, одевались, он метался по гостиной, счастливый и взволнованный, словно молодой отец, чья жена разрешается от бремени в соседней комнате. К Бланше, появившемуся скоро в своем красном халате и ночном колпаке, Шампоно кинулся с тысячами извинений и братскими объятиями.

— Ах, сударь, нижайше прошу вас простить мне столь ранний визит! Я не мог быть дома после того, как узнал о великих событиях, свершившихся нынешней ночью! Уверен, что вы извините меня, как только узнаете!

— Да что же случилось? — вопрошал Бланше, с трудом держа глаза открытыми. — Уж не вернулся ли Христос на нашу землю?

— О, нет, месье, но несомненно он теперь взирает на нее с гораздо большей радостью, чем прежде! Взгляните в окно! — обратился юноша к матери и дочери Бланше, вышедшим из своих комнат. — Взгляните на этот мир, любезные дамы, и знайте, что сегодня он чист и свеж, как в первый день творения! Ибо началась новая эра! О, друзья мои, как счастлив я разделить с вами это блаженство — присутствовать при рождении новой, светлой эпохи! Как я жаждал этого! Присядьте же, присядьте! И не смотрите так испуганно! Нынче ночью, покуда мы все спали, наше Учредительное собрание — да, да, бывшие Генеральные штаты! — работало не покладая рук и начало писать новую страницу в истории Франции! Они отменили весь прежний порядок, все феодальные права! Вы понимаете, что это значит?!

— Понимать ли это так, любезный Шампоно, что дворяне будут ограничены в своих претензиях?

— Гораздо больше, сударь! Если отныне кто-либо будет именовать себя маркизом или графом и претендовать на звание сеньора, мы скажем ему, что он на это не имеет никакого права!

— Ах, не могу поверить! Так ли вы все поняли, господин Шампоно?

— Как нельзя верней, мадам! В семь часов утра примчался наш домохозяин, который сам присутствовал при заседании собрания! Он поднял всех жильцов и объявил нам радостную весть. Отныне нет сеньоров и вассалов, все мы граждане!

— Вы слышите, маменька! О, какое же счастье! Мне кажется, что благодаря этому господину, нынешний день будет самым счастливым в моей жизни!

— Да, и в моей, мадемуазель!

Тотчас велели послать за всеми друзьями и знакомыми, чтоб вместе отпраздновать счастливое начало новой Франции.

— Как будут счастливы месье Кеньяр и месье Кеньяр-младший! А аббат де Брион! Ах, он будет на седьмом небе, я уверена, если только он уже не танцует от счастья у себя дома! Не так ли, месье Шампоно?

— Уверен, уверен, мадемуазель! — подтвердил Шампоно, ни мало не смущаясь тем фактом, что его крестный и есть один из тех людей, чьи привилегии отныне ликвидируются.

За завтраком, к которому его, конечно, пригласили, Антуан восторженно описывал подробности принятого Собранием решения. Он не читал закона и в точности не знал, каким образом тот будет действовать, но чувствовал, что совершилось нечто необыкновенное, волшебное, такое, о чем год назад и грезить было невозможно. Подумать только — депутаты, сами по большей части выходцы из привилегированных сословий, выходят на трибуну и бросают на алтарь Отчества свои прерогативы, свои льготы, свои источники доходов! Совершенно нереальное событие, оно казалось вместе с тем до того правильным, до того согласным с естественным и Божеским законом, что впору было удивляться, почему этого раньше не произошло. В самом деле, вот уж где действовала столь хорошо знакомая Шампоно фраза: “Верую, ибо невозможно”!

— Неужто мы вернулись во времена Перикла? — спрашивала трепещущая от радости Анна.

— Да, мадемуазель! Я полагаю, что в эту ночь свершилась революция, когда французы полностью восстановили справедливый порядок отцов.

Кажется, сама природа радовалась подвигу французского народа. В каждой частице мира, в каждом солнечном луче, в каждом камне мостовой, в фигуре любого пешехода, спешащего, должно быть, чтоб сообщить радостную новость своим близким, Антуану чудилось необыкновенное ощущение счастья, особой энергии. Стук лошадиных копыт за окном был уже не тем, что вчера, нет! Это были иные лошади, они тянули иные экипажи, ими правили иные кучера — кучера обновленного мира, где нет места злоупотреблениям, неравенству, продаже должностей! И разве не стал вкуснее этот кофе и этот сыр, который подают в доме Бланше оттого, что теперь аристократы будут платить налоги так же, как и бедные пахари?

Кому понравилось, полный роман лежит тут бесплатно

https://author.today/work/225798