Звезда победы⁠⁠

Энное количество лет назад я придумывал сеттинг для НРИ с основной, неоригинальной, идеей "люди с суперсилами". Игры в итоге не получилось, но по лору было написано порядочно.

В том числе и "Звезда", команда суперов из Союза. Ожидаемо, где они отличились в первую очередь.

Тогда же и было написано два рассказа, третий пока что остался в набросках.

И в этот день, думаю, подходит.

В тысяча девятьсот сорок первом году мне исполнилось двадцать три года.

Война началась за две с половиной недели до этого.

Я с тех пор почти ни разу не праздновал день рождения – для меня он навсегда остался в памяти запахом горячего металла и крови, тяжестью автомата в руках и болью в пальцах от чрезмерного напряжения.

Мой дар не располагает к сильным чувствам. Но уж если они загорелись сильно, то проникают до глубины души. Может, потому-то у меня и отменная память, помню все, что со мной было в жизни.

А те времена – особенно.

Мне повезло больше, чем многим. К началу войны «Звезда» уже была создана, и у меня за плечами было два года тренировки и развития дара. И хотя Сергей Алексеевич, наш командир, управлял зимой, а не касался металла, но он отменно выучил и меня, и всех нас. Может, потому мы и прошли войну.

Нас было семеро, в главной команде советских суперов. Впрочем, тогда это слово еще не вошло в обиход, я сам его услышал только во Франции. Да и закрепилось оно у нас все равно еще лет через тридцать.

Сергей Алексеевич Волин, Генерал Зима, наш командир, создатель отряда. Он и в самом деле был генералом, причем начинал службу еще при царе. Мастер погоды, опытнейший офицер и учитель. Идея отряда принадлежала ему, и он подбирал каждого лично. Позднее, когда «Звезда» вновь начала действовать, я тоже лично находил всех бойцов отряда. Признаюсь, не раз задумывался – может, Сергей Алексеевич сделал бы лучше?

Если бы только не погиб в сорок четвертом.

Михаил Лесовский – Волхв – в отряд вступил именно благодаря Генералу Зиме. Непросто это было, думаю; вытащить Волхва из его любимых чащ можно было не иначе как грузовым самолетом. Но Сергею Алексеевичу это удалось. И хорошо, лучшего разведчика и врача нельзя было бы и пожелать.

Всю войну Михаил либо отправлял своих зверей на поиски сведений, либо работал в госпиталях. Последнее мне всегда вспоминается вместе с ним. Разрывы бомб, выстрелы, дрожащая под ногами земля – и Волхв, хладнокровно и сосредоточенно перевязывающий чужие раны, отмеряющий лекарства, извлекающий пули. А рядом снуют черный пес и дымчатый кот – его постоянные помощники.

Виктор Ледин, Мечетник, мой земляк, наш координатор в бою. Эту должность он получил сразу – что еще делать телепату? Помогал он и при допросах «языков»: если и не читал мысли сходу, то ложь чувствовал замечательно.

А однажды, когда операция пошла не так, как планировалось, Виктор уводил нас всех, работая на пределе сил, намечая нам безопасные тропы, отводя глаза немцам. И лишь позднее мы узнали, что он еще в самом начале боя получил шальную пулю, и каждая мысль отдавалась ему болью во всем теле; только он позволил себе потерять сознание лишь когда все были в безопасности.

Мечетник редко сам участвовал в бою, но спасал нас не раз. Александр Сомов, Привид, тоже нечасто выходил в открытый бой, но лучшего диверсанта я не знаю. И специалиста по скрытности – тоже; сколько раз он выводил из городов тех, кого ждала смерть? Сколько партизанских отрядов он предупреждал об облавах?

Привид всегда был в тени, в полном соответствии со своим даром. Даже на фотографиях он умудрялся выходить размыто. Только вот я всегда знал: если с нами идет Саша Сомов, то он поможет всегда. И если подстрелят – точно знаешь, что через пару секунд рядом возникнет Привид и утащит тебя в безопасное место.

Максим Воробьев, Соловей, был одним из тех, кто бил своим даром в открытую. Жаль, конечно, что его голос не разбивал броню, но вот солдаты против него выстоять не могли. Но, пожалуй, это был не главный его дар – главным было умение всегда рассеять тоску и напряжение, поднять настроение всем. Если где-то после боя звучал смех, то можно было уверенно сказать – там Соловей.

Вот только петь он отказывался наотрез, со смехом объясняя, что тогда от землянок мало что останется.

Илья Точин, Витязь, – единственный, кто пришел в «Звезду» уже во время войны. Он, хотя и обладал колоссальной силой, был всегда добродушным, спокойным… и никогда в бой не стремился. Но сперва он просто защищал нашу землю, а потом побывал в деревнях, через которые прошел вермахт.

И вот после этого Витязь воевал так упорно, как мало кто умел. Казалось, он просто поставил себе цель: не дать гитлеровцам добиться своего. Останься он последним – и то бы воевал. А Илья это мог, вот уж точно и один в поле витязь.

Седьмым был я. Прозвищем «Железный Солдат» Сергей Алексеевич наградил меня еще в тридцать девятом, но я впервые примерил его на себя уже на войне.

С чего она для меня началась по-настоящему? Наверное, с того момента, как пришлось уходить из Минска и видеть, как падают бомбы на мой город. И как потом немецкие самолеты строчат очередями по тем, кто идет из города, и кровь течет по дороге.

Вот тогда война стала для меня личным делом. Таким и осталась до самого конца. Для всех нас осталось.

Позже мне довелось читать, что «Звезда» была основным оружием, что мы выигрывали целые битвы. До сих пор мне хочется ругаться, когда я такое слышу.

Одиночки – и даже малые команды – не выигрывают войны. Мы делали все, что в наших силах, нанося удары там, где нас не ждали, помогая подполью, уничтожали поезда и склады немцев. Но и только. Мы не выигрывали битвы; думать так – значит забывать о всех тех, кто действительно приносил нам победу.

Ведь и тогда, во время войны, никто не делил суперов и обычных солдат. Разница была только как, к примеру, между обычным летчиком и опытным асом. Только мы все сражались и проливали кровь совершенно одинаково.

Уже десятки лет спустя про «Звезду» хотели сделать фильм. Я видел сценарий – вновь то же самое. Могучие суперы, на фоне которых настоящие герои меркнут. Никакого осознания того, что легко быть героем, когда пули отскакивают от груди, но куда больше почитать стоит тех, кто идет в бой без защиты, не страшась смерти – потому что знает, что так надо поступать.

Фильм так и не сделали. И хорошо. Может, мне все-таки удалось вдолбить в чьи-то головы мысль, что единственное, на что имеет право солдат-супер – это закрыть собой других и помочь им делать то, что должно.

Именно это мы и делали. Никак не больше; и я на поле боя был лишь еще одним танком или самолетом.

А ведь и у врага были свои суперы. Причем отнюдь не слабые; одни Раубриттер и Рейхсфойер чего стоили. Когда они появлялись на поле – мы бились именно с ними, и выпадали из общего боя. А победу брали солдаты.

Люди со сверхспособностями отличились на войне, отрицать это глупо. Но мы не были самыми лучшими, самыми смелыми или самыми великими. Напротив, думать так – уподобляться господам в подчинении у Геббельса, всячески прославлявшим своих суперов; как же, явное воплощение идеи сверхчеловека. Ну да, идеи. А Рейхсфойера в итоге застрелил обычный солдат.

Девятое мая сорок пятого мы встретили в Берлине. Вчетвером встретили, Волхв и Мечетник тогда еще не прибыли.

И на мое воспоминание о начале войны, об ужасе и горечи того времени, теперь всегда накладывается другое – яркая, лучистая радость тех дней, когда мы осознавали, окончательно осознавали – война кончилась. А над рейхстагом вьется наш флаг.

В сорок первом я был младшим лейтенантом, в сорок пятом – капитаном. В начале войны у меня не было ни одной награды, в конце – те, которыми я горжусь и буду гордиться.

Я пережил эту войну. Пятеро моих товарищей по «Звезде» – тоже.

Но мой хороший друг служил в гарнизоне Бреста. А девчонка-медсестра, вытащившая меня, получившего контузию, с поля боя, погибла у самого госпиталя – шальной осколок.

У меня не раз спрашивали – как я могу помнить все, что тогда было, ведь прошло столько лет? А вот отпечаталось в памяти. И не только у меня, у всех, кто там побывал. И я уверен, что мы будем помнить всегда, сколько бы лет не прошло.

Такое нельзя забыть.

В последнее время я слышу рассуждения о Победе, которые и повторять даже не желаю. Этим «мыслителям» повезло, что большая часть «Звезды» не дожила до этих дней – иначе бы они и не посмели.

Что самое мерзкое – находятся ведь те, кто им верят. Только вот, к счастью, никакой болтовней не перечеркнуть память. И первую мою ночь в Минске после войны – тишину, мерцание звезд на темном небе, звезду у меня на груди, и где-то вдали, за сотни километров – алые звезды Кремля.

Чтобы забыть эти звезды, надо быть… слишком уж современным человеком. А я, похоже, так не смогу.

Для этого я слишком советский человек. Советский солдат.

И таким останусь.

Роман Ольшин,

для газеты «Советская Беларусь».

9 мая 1995 года