Записки моего любимого мента из СССР-2
ДЕРЕВНЯ РОДНИКИ КУРСКАЯ ГУБЕРНИЯ
Глава 2. Семья . Дедушка, Бабушка.
Отец. Мать. Братья и сёстры.
Дедушка, Кондрат Стефанович, служил солдатом в царской армии около одиннадцати лет, воевал на Дальнем Востоке во время японской войны. После выхода в отставку, работал на шахтах Донбасса, в городах Горловке, Никитовке, Артёме. Вернулся в свою деревню, в Хаповку, которая располагалась по двум берегам огромного глубокого оврага. Избы стояли очень тесно друг к другу.
Поэтому позже дедушке пришлось поселиться на Рваном болоте. Когда-то он построил своей семье просторную, тёплую и удобную хату, выкопал и обустроил большой погреб, который служил хранителем продуктов питания и заодно как холодильник. За садом, в поле построил большую ригу, хранилище сена и соломы. Теперь дед состарился, всем заведовал сын Николай Кондратьевич, а дедушка, теперь жил как бы сам по себе. Меня он выделял среди других внуков, был со мною ласков и он брал меня в походы за водой, за торфом и косить сено. Из Курска он привозил гостинцы: конфеты или пряники, или какие-нибудь игрушки. Он называл меня не так как все, меня он звал Митя, я ходил с ним на покос или на перекладку торфа. Детям давал гостинцы не сразу, а только по праздникам.
- Митя, - поучал меня дедушка, - ты не бросай школу, старайся учиться. Я вижу, что голова у тебя варит. Хотя отец и гонит тебя в колхоз, а ты в колхоз иди только летом. А зимой грамоте надо учиться, чтоб человеком стать. Слушай больше, а говори к месту, что обещал, исполни. Знай, что исправить ошибку, труднее, чем сделать, а если сделал не то, её нельзя исправить, а это может повлиять на твою жизнь в плохую сторону.
Своими редкими и короткими фразами, дед воспитывал меня в духе справедливости, честности, поддерживал моё желание учиться. Дома он постоянно молчал. Осенью идут дожди, дует пронизывающий ветер. Ночь нескончаемо длинна и темна, пока не выпал снег, тьма властвует везде и в хате, и на дворе. Проснёшься среди ночи и от свиста ветра и шума дождя за окном кажется, что кто-то топчется, плачет и просится в избу. Все спят, я стараюсь разбудить деда, толкаю его, вроде нечаянно, чтобы дед проснулся.
- Чего-т-те, Митя, - ворчит дед, неохотно просыпаясь, - спи, ишо рано… Гм…ят-т-требо твоё лопни…
Дед пошарил рукой в печурке, взял заготовленную с вечера самокрутку и кресало с фитильком, высек с двух ударов искры, от них загорелся фитиль. Дед прикурил, затянулся и осветил свою всклокоченную бороду. Чувствуя спокойствие деда, я радовался: «Как хорошо, что у меня есть дед, он ничего не боится, он рядом, в обиду не даст, с дедом можно ничего не бояться!».
Зимой пошёл снег, всё побелело, стало веселее. Ночи уже не казались такими тёмными. Днём бегаешь по снегу, катаешься с горки на санках, принесёшь домой из сарая торф для печки. Вместе с дедом, кидаешь с чердака сено и солому, раздаёшь корм корове, овечкам. Вечером принесешь, поклевать курам, уткам и гусям и довольный, заберёшься на печку погреться и незаметно уснёшь.
Днём в избе бабушка прядет пряжу из овечьей шерсти, мать вяжет чулки. Дедушка сидит у слухового окошка, и приоткрыв его, курит и тихо напевает про себя, слышно и только:
- Эге-ге-ге-ге, - бесконечное эгегеканье тянется без конца и без слов.
- Что ты всё гекаешь? – сердится бабушка, - хоть бы какую песню спел, а то заладил, «эгеге, да эгеге…»
Дедушка продолжает, не обращая на бабушку никакого внимания, как будто и не слышит. Я знал, что он пел свою шахтёрскую песню, про молодого коногона, которого несли из забоя шахты, с разбитой головой….
Гудки тревожно загудели, Народ валит густой толпой, А молодого коногона Несут с разбитой головой…. Дедушка часто сидел у слухового окошка, выходившего во двор, курил и о чём-то думал. Он был загнан в какие-то рамки, в обстоятельства, ограничивающих его физическое и умственное движение, особенно в зимнее время. Я тогда его не понимал. Дедушка молчал или, забирался на печку и спал. Отец приходил поздно, часто ссорился с ним, упрекал, почему, получая пенсию, он не даёт ему деньги. Расхаживая по избе, размахивая руками, отец долго ругался, старался внушить деду, что он должен отдавать свои деньги на расходы по хозяйству. Дедушка, получал пенсию, как бывший шахтёр, деньги тратить не на что было в деревне, где никакого магазина не было. Когда осенью было всё убрано и готово к зиме, никому ничего не говоря, дед уезжал в Курск, и жил там недели две. Его сыну, моему отцу конечно, это было не по нутру. Дедушка не был хозяином. Он не мог по собственной инициативе что-то сделать, ремонтировать сарай, или что-то построить своими руками. Руки были связаны. Ему разрешалось только окучивание грядок, перекладывание кучек торфа для просушки, принести воды на коромысле, ворошить сено, и найти клочок земли, где можно было скосить траву. Дед всё это делал, окучивал картошку на грядках. На тачке привозил скошенную траву за клуней по стерне, после уборки гречихи, ворошил и запасал на зиму охапки сена. Потом приходил, ложился на маленькую копну и отдыхал. Другой его заботой было посеять и вырастить для себя и своего сына табак. Табак развешивался на верёвке в тени, чтобы не выгорел на солнце. После высушки его, измельчал простым ножом листья, и табак превращался в «махорку». Махорку сыпали в кисет, небольшую холщевую сумочку. Табак имел приятный запах, пока его не раскуривали.
Бабушка. Домна Егоровна, урождённая Сухорученкова, родом из деревни Матвеевка. Она, крестилась, и молилась, но не ходила в церковь даже по большим церковным праздникам. Очень была недовольна своим сыном, за то, что он женился против её воли, на Аксютке, тогда как она сватала его к девице из деревни Матвеевка, откуда сама была родом. Свою невестку не любила, постоянно находила повод для ссоры. Отсюда и суровое отношение к своим внукам. Гоняла нас хворостиной, и ругала:
- Вот тебе! Вот тебе, Рюмкино отродье! Попадешься, ещё получишь!
Дети боялись, и завидев её издали разбегались с визгом. Называли её между собой - «Жезла». Высокая, сухая, одетая в темно-серую кофту и длинную юбку такого же цвета, на голове чёрный платок. В руках у бабушки всегда была длинная хворостина, которой она больно стегала попавшего на глаза шаловливого внука или внучку. О бабушке Домне нечего доброго вспомнить, как будто и не было её в нашем далеко несладком детстве.
Да и самого детства у нас не было, с ранних лет мы начинали работать по хозяйству, потом шли на огород, сеять и полоть, помогать матери на уборке урожая, собирать и складывать снопы. Много пололи грядки сахарной свеклы, грядки которой выделялись каждой колхознице. Но трудодни детям не писали.
Отец. Николай Кондратьевич, коммунист, участник Великой Отечественной Войны На войну его призвали в июне сорок первого года, Хотя он был признан негодным к строевой службе. Был рядовым солдатом, на третьем месяце войны был ранен, лечился в госпитале в городе Куйбышеве. Во время выздоровления, несколько месяцев, работал на военном заводе. Потом воевал до последнего дня войны.
Отец был награждён орденами и медалями. По молодости, он тоже, как и его отец Кондрат, мой дед, работал на шахтах Донбасса, приехал в деревню, женился и, занимался крестьянским трудом. Работал в колхозе, после войны стал бригадиром, потом председателем колхоза «Победа».
Мне и брату Николаю, отец не разрешал брать в руки молоток, пилу, косу, не подходить близко к лошади, боялся, что можем пораниться, он не переносил вида крови.
Мама. Ксения Антоновна, среднего роста, запуганная и загнанная свекровью, рано состарилась. Образование начальное получила в ликбезе. Она не читала ни газет, ни книг, но имела широкий кругозор и чистый женский разум. У неё было много забот о своих семерых детях, и ещё бежавших от войны к нам из Украины трёх сестер мужа, и у каждой из них было по три ребёнка. Мать готовила еду на всех, ткала полотно, шила из него на машинке «Зингер» одежду, рубашки и штаны детям. Она была умная, красивая, имела многих подруг не только в своей но и в соседних деревнях. Хорошая память помогала ей помнить все события, происходившие в её жизни о своих родителях, много рассказывала о них. В колхозе она работала на полях, вязала снопы, складывала их в крестцы, а потом в скирды, доила коров. Растила нас семерых детей. труженица тыла, награждена медалями Материнская слава. Дети в основном были предоставлены сами себе. Старшие смотрели за младшими, а как исполнялось четыре-пять лет, мы шли помогать взрослым, по хозяйству, пасли свих гусей, и нанимались пасти у кого не было своих пастухов, шли работать и на колхозную ферму. Ласки и доброты мы были лишены в семье и не получали, ни от отца, ни от бабушки. Матери не хватало времени на то, чтобы приласкать ребёнка, свекровь это не не поощряла. Мать редко ходила в церковь и молилась, когда её никто кроме детей не видел. Однажды, на Пасху, мама взяла меня в церковь на всенощную. Там, у стены, под окном, я просидел всю ночь, пока мать молилась, и святила пасху и крашеные яйца. По вечерам к маме приходили соседки на посиделки. Женщины брали с собой пряжу, спицы и вместе занимались вязанием, «отводили душу» разговорами, обсуждали свих односельчан, события которые происходили в нашей или в соседних деревнях. Эти события, все давно знали и не раз о них говорили, но каждый раз слушались с интересом, вспоминали и пересказывали, уточняли и дополняли новыми подробностями.
К маме изредка приходила и даже ночевала у нас в хате нищенка Махора Становская. Она ходила с большой сумкой и собирала всё, что подадут. Ей давали хлеб, что-нибудь из овощей или фруктов. Махора обходила окрестные поселения и приносила новости, где и что происходило. Мама кормила её, давала ей возможность, отдохнуть у нас на лежанке и отоспаться. Привечала мама и хромого калеку Колю Глебовского. Обычно летом, он проходил по деревне, он был «не в себе». Молодой парень, не более семнадцати дет. Он сильно хромал на левую ногу, повредил её во время войны, на подрывной мине. Завидев его, за ним бежали деревенские ребята, гнали его палками и камнями. Коля, хромая больной ногой, бежал по дороге, сворачивал куда-нибудь в поле и кричал:
- А нога ещё болит! А нога ещё болит!
Мама, однажды увидев погоню ребят за Колей, разогнала их, а Колю привела домой, дала ему место отдохнуть, покормила, дала кусок хлеба в сумку, на дорогу. Ребята подростки, которые гоняли Колю Глебовского: Дивука, Маврюк, Волокуша, Василин, - были из многодетных семей. Они не любили нищих попрошаек. Обсуждали мама делает доброе дело, а от моей бабушки получала скандал, она часто её ругала.
- Самим нечего есть, а ты хлеб бродягам раздаёшь! – кричала она.
Мама говорила: - Я сама ничего не могу есть, когда вижу убогих и голодных.
У меня были четыре сестры: Нина. Рая. Шура. Зина. Старшая сестра Нина, Родилась она в апреле 1934 года, она первая пошла в школу и училась у беженки Антонины Семёновны. В деревне учительницу звали по отчеству: «Семёниха». Нина с малого возраста участвовала в полевых работах в колхозе. Она очень любила своих маленьких сестер и братьев и не только любила, но и ухаживала за нами малышами, заботилась о всех нас братьев и сестренках не только в детстве, но и по взрослой жизни.
С семи лет она работала на колхозных полях вместе с матерью. Как участница трудового фронта, она получила от государства наградные медали и небольшие льготы.
Она устраивала на работу в Горловке Николая, Зину, Раю, Шуру и брата Володю. Самая младшая сестра Зина, тоже уехала в Горловку, вышла замуж за Гончарова Сашу, офицера милиции.
После войны появились на свет сёстры Шура и Зина, и брат Володя. Проходя по полям и оврагам следом за стадом гусей, я брал с собой младших Шуру, Зину и Володю, водил их в лес, по полям, и около ручья. Мне хотелось, что бы они знакомились с природой, узнавали всё то, что я уже знал сам. Я старался учить их правильно говорить слова. Зине не поддавалось произношение некоторых слов и буква «р». Малыши звали меня Братик.
Много позже, сестра Нина с мужем Григорием, брат Николай и его женой Нина, сестра Зина и со своим сыном Сашей перебрались ко мне, в Карелию, где я к тому времени служил в г. Суоярви, в РОВД, оперуполномоченным, мне пришлось устраивать их на работу.
Зину устроил на птицефабрику, она была недовольна, и всегда выговаривала мне:
- Устроил меня на работу в курнике!...
Получая от Нины внимание и реальную помощь, Зина не ладила со старшей сестрой.
Сестра Раиса, родилась перед войной, в сороковом году. После войны появились на свет сёстры Шура и Зина, и брат Володя. Проходя по полям и оврагам следом за стадом гусей, я брал с собой младших Шуру, Зину и Володю, водил их в лес, по полям, и вдоль ручья. Мне хотелось, что бы они знакомились с природой и узнавали всё то, что я уже знал. Старался и учил их правильно говорить слова. Зине не поддавалась произносить букву «р». Сестрёнки звали меня Братик.
Рая родилась в августе сорокового года, за год до начала войны, она была четвёртым ребёнком. Ей тяжело было учиться, она всегда худая и необщительная. Когда повзрослела, появились женихи, но она их боялась. На тридцатом году жизни, вышла замуж, за рабочего, Шестакова Василия. Когда Рая сказала, что она беременна, муж уехал от нее из Горловки. У Раи родилась дочь, назвала её Инна. Девочка выросла красивая и крепкая, хорошо училась. На Раю отрицательно повлияли страшные военные годы. Рёв низко летящих самолётов, стрельба и взрывы, бросание нас в яму, всё это подействовало на психику маленького рбёнка. Страшнее всего было, когда началась Курская битва. От нашей деревни, до села Прохоровки, где разворачивалась крупнейшая битва, всего 25 километров. Днём и ночью в небе шли бои, слышались взрывы снарядов и бомб.
Сестра Александра, родилась через год после войны. Она окончила семь классов, работала немного в колхозе. Нина пригласила её в Горловку, там она вышла замуж, устроилась на работу, у неё родились два прекрасных сына Юра и Дима. Тётки после войны уехали от нас. Катя и Манька уехали в Горловку, Ана, во Владивосток. После их отъезда семья наша уменьшилась до двенадцати человек. Брат. Николай, закончил четыре класса, не изъявил желания учиться дальше, да и можно смело сказать, возможности такой не было. Семилетняя школа находилась в восьми километров от нашей хаты. Средняя школа находилась в 18 километров от нашей деревни. Ходить туда трудно из-за дальности, голода, отсутствия обуви и одежды.
Николай, был со мной не в ладах, он приходил из школы, и не снимая одежду, бросался к столу. Я нервничал и бесился, что опаздываю, мне надо бежать в школу, одежда: резиновые сапоги, кепка, фуфайка, у нас была одна на двоих. Уже выпал снег и было холодно. В конфликт вступала мать, с помощью рушника, разрешала ситуацию. Коля в итоге снимал одежду и бежал на печку, я хватал её и, полуодетый и босой, выбегал наружу, бежал до Волиной хаты, под прикрытием кустов, одевался, устремлялся в школу. Однажды он разорвал книгу которую мне дала прочитать моя учительница - «Морские рассказы» Новикова Прибоя. Я читал, лёжа на печке. Книжка выскользнула у меня из рук и упала на лавку. В это время Коля что-то мастерил из дощечек. Книга упала и Колино изделие рассыпалось, а дощечки упали на пол. Брат, рассвирепел и со злостью разодрал книгу пополам. Я заплакал, вмешалась мать, Коля убежал, а мне досталось два удара рушником, оно было и не больно, но обидно. Мне потом пришлось кое-как склеить переплёт книги, получилось очень некрасиво. Отдавая книгу учительнице, я сгорал от стыда. После этого случая учительница перестала давать мне книги для чтения дома.
Николай работал в колхозе пастухом. Когда, в 90-х годах колхозы развалились, он под уговоры Нины, переехал в город Горловку. Нина уже была там и работала крановщицей на стройках. Николай женился и поступил на работу на завод ЖБИ, где работал вязальщиком металлических тросов до пенсии. Приезжал к нам из Горловки с Ниной, своей женой, был в отпуске, а деревенский парень Колюшка, бывший приятель Николая с детства, шутя обнял его жену Нину и сказал, «Какая Хорошая у тебя жена!». Коля бросился на него и они чуть не подрались. Коля, жил в Горловке, он великий трудяга, и будучи больным пенсионером, таскал на спине тяжёлые мешки с травой, на перевязи через плечо. Косил траву, добывал отсевки на токах, завёл большое хозяйство: гуси, утки, куры, индюки, свиньи, пасека и злую собаку. Своим тяжким трудом, заработал себе грыжу. Однажды пошёл за травой, поднял мешки, чтобы перекинуть их на плечи, от боли упал. Долго лежал, унял боль, тяжело поднялся, затянул грыжу широким ремнём и пришёл домой. Жена вызвала скорую помощь. Николаю сделали операцию, он поправился, но при таких трудах для дома и семьи, продолжал таскать на своём горбу, грыжа вскоре опять открылась. Собака у них всегда злая и на цепь не привязана. Николай любил с детства хозяйничать, он в Горловке мастерил пчелиные ульи, выращивал овощи и птицу, а потом жена Нина всё раздаёт своим зятьям. Они приезжают в деревню к тестю, как на базу. Набирают продукты и мёд и везут к себе домой. Я спросил Николая, помогают ли они ему на хозяйстве, Николай отмолчался. Всем правила жена Нина. Вторая дочь Николая, Лариса, тоже замужем, имеет свою квартиру, а Людмила живет в городской квартире Николая. У Николая деревенский дом в Горловке, оставшийся по наследству от родителей его жены Нины Ивановны, в тяжкой судебной тяжбе, отвоёванный у её родного брата. Николай завёл маленькую пасеку, из пяти ульев. К нему на пасеку, прилетает рой пчёл. Николай пересаживает пчёл в свободный улей.
Так бывает почти каждый год, говорит Николай, за лето один, а то и два роя прилетает, он их сажает в свободные ульи.
Николай умер в 2010 году, в Горловке. Поехал на автобусе получать пенсию, в автобусе, началась агония и он умер до приезда скорой помощи.
Младший брат Володя, закончил семь классов, поступил в ветеринарное училище. Окончил учёбу с успехом, работал в колхозе ветеринаром. Володе помогли найти жену в деревне Липки. В Армию не призывался, он был негоден к военной службе. Отец всё время попрекал Володе, что он женился на Надьке. Она и вправду была очень странная, пряталась, когда кто-нибудь приходил к ним. Все садились за стол, а Надя пряталась в чулане, и никто не мог её вытащить оттуда. Родились три дочери. Все стройные и красавицы. Вскоре, жизнь изменилась. Деревня опустела так, что стало невозможно работать, после того как советская власть пропала, а вместе с нею, перестали существовать и колхозы. Появились «новые русские», называемые бизнесменами и олигархами, а фактически это были выходцы из преступной среды. Они захватывали, государственное имущество и земельные участки, стали угрожать Володе. Сестра Нина, в 92 году, уговорила его переехать в Горловку. Ему пришлось уехать, там нашлось ему место младшего ветеринара, в Северском районе. Вскоре его наставник, старший ветеринар уехал, Володя занял его место, поселился в кирпичном доме, где был хороший сад, обзавёлся хозяйством: корова, свиньи, куры и гуси. Деревни на Украине стала постепенно пустеть. Молодёжь разъезжалась по городам, в поисках заработков.
У Володи родилась четвертая дочь, самая красивая и продвинутая девушка. Она очень любит своего отца и защищает его от матери Нади, которая, когда Володя приходил домой пьяным, колотила его коромыслом. В отличие от своих трёх старших сестёр, младшая хорошо говорила на украинском языке, она училась в украинской школе. Она очень удивлялась тому, что кода ездила на практику, их кормили, и много еды выбрасывалось, а кругом голодали люди. Дочери подросли, Надя перестала бояться гостей. В доме беспорядок, вещи валяются на грязном полу, зеркало засижено мухами, они роем летают по дому, ни Володя, ни Надя не обращают на это никакого внимания. - Где мой носок? – кричит Володя, вставая с постели после похмелья.
Надя среди разбросанных вещей ищет носки, обувь и подаёт их Володе. Он, как и в деревне Рваное Болото, употреблял много спиртного. Его профессия ветеринара, лечить скотину, а оплату за эти услуги приходилось получать в виде ужина и обильной выпивки. Конечно, можно и не пить. Но не хватало воли.
